ПРИГЛАШАЕМ!
ТМДАудиопроекты слушать онлайн
Художественная галерея
Поморский берег Белого моря (0)
Михаило-Архангельский кафедральный собор, Архангельск (0)
Весеннее побережье Белого моря (0)
«Рисунки Даши» (0)
Москва, Центр (0)
Поморский берег Белого моря (0)
Псков (1)
Протока Кислый Пудас, Беломорский район, Карелия (0)
Река Выг, Беломорский район, Карелия (0)
Беломорск (0)
Москва, ВДНХ (0)
Москва, Центр (0)
Ростов (1)
«Запах лаванды» (0)
Москва, Ленинградское ш. (0)
Долгопрудный (0)
Беломорск (0)

«Лицо периода дожития» (эссе) Фёдор Ошевнев

article984.jpg
С недавних пор в русском языке бытует официальный термин: «период дожития». Им принято обозначать особый витальный этап: от дня выхода на заслуженный отдых и до момента упокоения человека.
Казенно-крематорским духом веет от этого циничного словосочетания с измывательским оттенком, уже прочно утвердившегося в документооборотах Пенсионного фонда и Минздрава РФ. Ведь слово «дожитие» ассоциируется вовсе не с жизнью (вопреки общему корню), но со смертью. Так, весьма банален диалог: 
– Как вы живете?
– Увы, доживаю… 
Сиречь, угасаю. 
Однако, при всей безжалостности и черствости этого депрессивного термина, он разительно точно передает сегодняшний статус рядового российского пенсионера и практикуемую по отношению к нему государственную политику: ты на хрен никому не упал, а потому и пенсию тебе, при постоянном росте цен, проиндексируем по минимуму (если же кому подвезло официально на работу устроиться, так и вообще хрен по всей морде) и всячески ущемлять будем стараться… 
Мой знакомый-долгожитель, вышедший на пенсию более четверти века назад, однажды мечтательно высказался:
–  Когда-то я на свои кровно-заслуженные сто тридцать два рубля мно-огое мог себе позволить! А сейчас… Помнишь Бубу Касторского из «Неуловимых мстителей»? – И грустно-иронично процитировал оригинального куплетиста из кинобоевика середины шестидесятых: «А что сейчас? Шевелись, народ, подтяни живот! Приказано торговать и веселиться!» 
Помолчал, хмыкнул, прибавил:
– Первого – и кожей не приемлю. Не мое. Хотя иные бабушки и пытаются переторжкой набизнесменить. Притулятся на уличном тротуаре и зазывают на цветы, зелень и овощи – мол, со своего сада и огорода, – да носки или семечки. А власти регулярно гоняют и штрафуют старушек «за нарушение правил торговли». Касаемо же второго… Да, веселимся. Только сквозь слезы, любезное сердцу совковое прошлое оплакивая. Упокой, Господи, тех застойных лет дешевизну…   
И стали мы тогда ностальгически вспоминать кажущиеся ныне и точно благословенными брежневские семидесятые. Коробка спичек, стакан газводы без сиропа или простой карандаш в те времена стоили копейку, звонок из телефона-автомата, школьная тетрадь или газета – две, трамвайный билет, газвода c сиропом или ластик – три. Троллейбусный билет, пирожок с ливером или пара так называемых «резиновых изделий № 2» в упаковке – четыре копейки, автобусный билет, пирожок с повидлом или воздушный шарик – пять. Мороженое «пломбир» – девятнадцать коп, литр бензина АИ-93 – сорок, поесть по полной программе в столовой (салат, первое-второе-третье, сдобная булочка) – меньше целкового, так что с него же еще и на пачку «Примы», а то и «Беломора» выгадывалось…
Чем не жизнь-малина? Почти коммунизм! 
Далеко не все в те годы стремились, выйдя на заслуженный отдых, подыскивать новую работу. «Хватит, свое честно отпахал, – заявляли иные. – Теперь желаю всласть побездельничать, пожить в собственное удовольствие»…
И ведь, правда, жили. Особенно после службы в «погонных» системах – армии, милиции, органах госбезопасности. Уходили-то оттуда в возрасте сорока пяти – пятидесяти лет, причем на двести, а то и все двести пятьдесят рубликов. Кто сумел дослужиться до звания полковника, худо-бедно подполковника. Впрочем, кто-то из таких отставников впоследствии, мучаясь от безделья, спивался. Ну да в России это уж именно так, здесь каждому – свое…
Однако из начинающих пенсионеров-россиян и тогда мало кто ехал смотреть мир, как это заведено у американцев, немцев, японцев. Финансы такой роскоши не позволяли. На сегодня же почти всякий человек, которого по достижении осени жизни настойчиво, если не понудительно, лишили рабочего места, пытается изыскать к своему – как правило, невеликому – соцобеспечению достойный приработок. Хотя не многим это удается. Совсем не многим… 
Ведь если кому-то вдруг и подфартит остаться в родимом ведомстве, то ему либо предложат трудиться на прежней должности, но за значительно меньшую сумму, либо – что куда вероятнее – определят сторожем, вахтером, уборщицей…    
Увы: пожилой возраст практически у всех работодателей соотносится в первую очередь с ослаблением физических и духовных сил, снижением активности и дееспособности. Зато приобретенный опыт работы и квалификация, трезвость и обдуманность действий, чего зачастую столь не хватает молодым специалистам, во внимание не берется. А ведь пожилые профи, много чему наученные жизнью, как правило, еще и покладисты, у них взрослые дети (значит – будут реже бюллетенить), женщины в этом возрасте не уходят в декрет…
– Ну скажите на милость, чего вам дома не сидится? – порой упрекают пытающихся трудоустроиться пенсионеров-дебютантов кадровики. – Отработали честно свой срок, теперь отдыхайте, наслаждайтесь жизнью, лечитесь…  
Как тут не вспомнить известное изречение немецкого философа-иррационалиста Артура Шопенгауэра: «С точки зрения молодости, жизнь есть бесконечное будущее, с точки зрения старости – очень короткое прошлое». И разве можно ставить в вину человеку, что он стремится и дальше не просто существовать, но продолжать жить активно, не желая сокращать свой круг общения до походов в поликлинику и в ближайшие магазины, поскольку иначе ему грозит искусственное исключение из социальных отношений?
Разумеется, пенсионная адаптация протекает по-разному. «Каждый волен распоряжаться своей ж…, как ему хочется…», – говаривала великая Фаина Раневская. Совокупность личных качеств и довлеющих над сменившим ипостась обстоятельств обуславливает то, что особый жизненный этап порой оказывается ироничен, иногда саркастичен, куда реже забавен. И крайне редко он удовлетворяет человека сполна. Впрочем, в 2010-м мне довелось встретиться с доктором наук, размер пенсии которого уже тогда составлял девяносто девять тысяч рублей. Ученый был одним из руководителей ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС и, находясь в зоне отчуждения, схватил опасную дозу облучения. Позднее он был признан инвалидом и выиграл пять длительных судов, обязав государство выплачивать ему все положенные по закону льготы. 
(Интересная деталь: в особых условиях работы у него, как и у многих других ликвидаторов, сформировалась специфичная привычка распечатывать пачку сигарет со стороны донышка, чтобы закуривать, не касаясь фильтра пальцами: они во время пребывания в зоне всегда были «грязными».)  
А чаще всего период дожития оказывается жёсток, а то и попросту жесток.
Не претендуя на истину в последней инстанции, хочу поведать, как сам в разные послепенсионные годы пытался вернуться в активную жизнь. 
Но прежде расскажу о том, как складывалась моя трудовая деятельность. Стартовал в ней «пиджаком» – так профессионалы-армейцы с долей презрения именуют офицеров, пришедших в войска после гражданского вуза, – и восемь годков оттрубил ванькой-взводным, «не вылезая из сапог и портупеи». 
Именно в те первые погонные годы во мне пробудилось желание литературно творить. Причем изначально созидал рассказы на школьно-студенческую тематику, а уж позднее, набравшись некоторого опыта – по большей части минусового – обратился и к военной. Так мой разум старался отрешиться от повседневной армейской действительности, в которой ежедневно наличествовало немало негатива, перенося ее реалии из памяти на бумагу. 
Пожалуй, точнее других определил суть вооруженных сил любого государства Лев Троцкий – фактический творец Октябрьского переворота, один из создателей и первый руководитель Красной Армии. Его перу принадлежат слова: «Армия вообще представляет собой осколок общества, которому служит, с тем отличием, что она придает социальным отношениям концентрированный характер, доводя их положительные и отрицательные черты до предельного выражения». Не в бровь, а в глаз, блистательно сказано! 
К слову: в лейтенантскую пору меня нередко поражали специфичные афоризмы, ярко характеризующие особый «черно-белый» мир общевоинских уставов. Из великого множества парадоксальных изречений приведу лишь три: «Наш старшина совместил время с пространством – заставил копать от забора и до отбоя», «Армия без мата, что солдат без автомата» и «Дембель неизбежен, как крах империализма, но пока империализм существует, дембель в опасности». 
Мой офицерский стаж закономерно рос. Умножался и багаж знаний – как командирских, так и сочинительских.
Не с первой попытки, но сумел-таки поступить в Литературный институт им. А.М. Горького, на факультет прозы. За право выехать туда на вступительные экзамены (уже после прохождения трех этапов творческого конкурса) пришлось побороться: как правило, людям в погонах не разрешают обучение во втором гражданском вузе. Но это особая статья, и не о ней сейчас речь. А о том, что после окончания трех курсов Лита (просторечно) был переведен штатным военным корреспондентом в окружную газету, с которой уже давно и тесно сотрудничал. 
На новой для себя военкоровской службе поначалу, конечно, набил немало творческих шишек. Однако осваивался в журналистской среде плодотворно, и вскоре мой профессиональный уровень пишущего сомнений уже не вызывал. Впрочем, несмотря на это, большой карьеры в окружном издании так и не сделал: полагаю, тут главным образом помешал прямолинейный характер, неумение прогибаться под начальство. К каким неприятным последствиям это порой приводило, лучше и не вспоминать… 
Любопытный факт из учебы в творческом вузе. На третьем курсе, в рамках так называемого ежегодного кругового семинара, каждый из нашей группы, включавшей десять студентов, должен был написать рассказ на заданную тему. В тот раз мэтр, преподававший литературное мастерство, обозначил ее так: «Мне шестьдесят». И совершенно неожиданно для себя – как, впрочем, нередко и бывает в творчестве – я тогда (уточню: не побывав в Афганистане сам) сотворил под этот заголовок целую повесть на тему афганской войны. Главный герой моего произведения был офицером-десантником, угодившим в душманский плен, где ему хирургическим путем ампутировали руки и ноги: по суставам, до локтей и колен. Потом его должны были лишить зрения, слуха, языка и затем в эдаком «обрубочном» состоянии, по сути, замкнутого разумом на себя самого, подкинуть близ дислокации какой-то советской воинской части: для устрашения других. Но капитана из неволи освобождали, и далее, после длительного лечения в госпиталях, он возвращался в родительскую квартиру, где ему предстоял длительный, порой граничащий с безумием процесс адаптации, а в финале отставной офицер-инвалид становился переводчиком с нескольких языков. 
В конце произведения ему исполнялось шестьдесят лет, само же оно в последней трети являлось футорологическим.
В разосланном всем семинаристам письме, где мэтр оценивал выполнение общего задания каждым, он мою повесть аттестовал весьма высоко. И когда я приехал на следующую сессию, однокурсники стали просить ее прочесть. К первому занятию по творчеству это успели сделать двое. А домой мэтру позвонили трое, и все с одной и той же просьбой: не ставить повесть на обсуждение! Так впервые на собственном опыте я столкнулся с творческой завистью. Вещь многими была яро принята в штыки, мне на разные лады заявляли, что всё у меня в ней написано неправильно, и даже, что не побывав и не повоевав в ограниченном контингенте, я не имел права трогать святую тему! 
Почему-то кое-кому из однокашников не нравилось и то, что я учился на отлично (вуз закончил с единственной четверкой в дипломе) – а-а-а, мол, этот солдафон ни на что больше и не способен, кроме, как только зубрить. Зато вот я творчески велик! Пусть пока никем и нигде не признан, но сто один процент: моя мировая известность впереди!
Ну как тут не вспомнить хрестоматийное: «Мы все глядим в Наполеоны…» 
Спустя два года, мою повесть напечатал тогда еще всесоюзный журнал «Литературная учеба» (уточню сразу: отбросив всю футурологическую концовку; теперь-то, когда самому идет седьмой десяток, прекрасно понимаю, что решение то было абсолютно правильным), и вскоре произведение удостоилось нескольких положительных откликов в толстых литературно-художественных журналах и «Литературной газете». Скажем, то же «Знамя» (№ 5, 1990, стр.214) писало об одном из кульминационных эпизодов: «На уровне ситуации, на уровне напряжения материала – за гранью литературы. Следующий шаг – если он возможен – должен быть, очевидно, прорывом в душу: что с ней происходит вот в такие моменты?»
Нет, несмотря на публикацию и благожелательные отзывы, оценка явно удавшейся вещи в глазах иных моих сокурсников мало в чем изменилась. Если повесть уже не ругали, то и не хвалили. Категорически… Ну и на том спасибо…
В окружной газете факт публикации в известном литературном журнале тоже оценивали по-особому. Например, когда показал журнал тогдашнему секретарю парторганизации издания – подполковнику, возглавлявшему у нас отдел партийной жизни, он без особого воодушевления полистал пересланный мне редакцией авторский номер и единственно поинтересовался:
– А ты партийные взносы с гонорара почему не заплатил?.. Как это «пока не получил»? Журнал-то ведь уже вышел! Смотри, если выяснится, что доходы от партии утаиваешь, так живо на разборку, на парткомиссию попадешь!
Сослуживец же, побывавший в Афгане, категорически отказался читать повесть, разделив мнение моих сокурсников по Литу: а в ней всё уже изначально неверно, поскольку сам я «за речкой» не был. Вот он бы, значит, написал правдиво и на высшем уровне, но ему этим просто пока некогда заняться…  
В общем, не зря о творческих коллективах говорят: «Серпентарий единомышленников»…  
Еще через несколько лет, уже в звании майора, по личному решению уволился из Вооруженных Сил, отказавшись ехать к новому месту службы – в Грузию. В начале девяностых жизнь российского офицера там не стоила ничего, однако за риск и враждебность населения к людям в военной форме никаких «боевых» денег тогда не платили. Уточню: то, что ехать в отделившуюся республику должен был именно я, единогласно решили мои сослуживцы, пока сам находился в командировке. Того, что у меня супруга-сердечница с маленьким ребенком, и что после четырнадцати лет мыканья по чужим углам, менее года назад наконец-то впервые получил квартиру, даже не успев на тот момент в ней толком обжиться, учитывать никто не собирался. Главное – не попасть за эдакий неперспективный кордон самому! И вообще: в армии виновных назначают!
Можно сказать, что в той ситуации невыслуженного по армейским меркам пенсионного срока (это как своего рода чемодан без ручки: тащить тяжело, а бросить жалко), мне повезло. Через полгода сумел аттестоваться и закрепиться в милицейской системе. И вдобавок именно по своей журналистской специальности – сначала в единственном лице представлял пресс-службу УВД миллионного города, а потом стал спичрайтером у руководства областной милиции. 
Немалое время – более восьми лет – работа меня устраивала. И только когда общий стаж, засчитываемый в погонную выслугу, вплотную приблизился к четверти века, завел с начальником отдела, в котором правил службу, разговор на тему, что вот уже пятнадцатый год хожу майором и поинтересовался, можно ли надеяться на какое-то выдвижение хотя бы в перспективе. 
– Об этом не может даже идти речи! – недовольно буркнул подполковник.
– Почему? Разве я плохо работаю?
– Ущербное какое-то любопытство. Скажем так: нормально работаешь, – «успокоил» начальник. – Но как ты не понимаешь очевидного? Ты же один такой – с Литинститутом, и никто другой твой участок не сможет закрывать столь же эффективно. И потому генерал (курировавший наш отдел – прим. автора) распорядился: ни при каких обстоятельствах тебя никуда не перемещать!
– Нда-а… Если бы и к вам подобная кадровая политика тоже применялась, так в младших офицерах бы и по сей день прозябали, – невесело усмехнулся я.
– Я и сам понимаю, что это несправедливо, – на словах посочувствовал начальник. – Но раз генерал сказал «люминий», значит, так оно и будет. Всегда! 
– Ну хотя бы звание подполковника-то можно присвоить? – не отставал я. – Двум другим сотрудникам нашего отдела ведь в этом плане навстречу пошли… 
– Об этом тоже не может идти речи! – отрезал начальник.
– А тут почему?
– Потому! Генерал сказал, что ты до хрена умный, русскому языку его учить вздумал. Вот и будешь дальше майором ходить… по крайней мере, до тех пор, пока он в своем кресле сидит! Уразумел? Скромнее надо быть! 
– Так если он меня постоянно вызывает и указывает исправить правильное написание того или иного слова на неправильное… Что же я, во всех случаях должен был покаянно кивать и соглашаться? Дураком себя выставлять? 
– Именно! Ты разве до сих пор не понял, что наш начальник принадлежит к той породе людей, которые при любом раскладе будут педагога наставлять, как детей учить, доктора – как больных лечить, а бизнесмена – как прибыль получить. Ну а теперь вот имеешь то, что имеешь… И кто за язык тянул?
В общем, четко уяснил, что перспектив на выдвижение в ментовской системе у меня нет и не будет никогда. И принял решение уходить в отставку.
 Такой оборот моему руководству совсем не понравился. Выслушал в свой адрес, что, мол, не понимаю ответственного момента, что в настоящее время меня некем заменить, что надо бы на благо государства еще годика три послужить и т.д. Однако ни о выдвижении, ни о присвоении очередного специального звания речь так по-серьезному и не зашла. Начальство еще и искренне возмущалось:
– Многого хочешь! Что тебя не устраивает? Сиди на своем месте и работай дальше, да радуйся, что мы тебе это позволяем! Действительно, до хрена умный! 
В итоге так-таки уволился…
Погулял месячишко, привыкая к вольному существованию, столь непривычному после многих лет жизни при ненормированном рабочем дне. И пошел в молодежную газету, с замредактора которой был знаком лет пятнадцать, и мы давно перешли на «ты».
– Возьмете к себе в штат корреспондентом? Согласен на любой отдел, – без экивоков спросил я.
– Нет! – так же без обиняков услышал в ответ. 
– Разве я плохой журналист? Вон, даже в центральной прессе сколько раз отметился!
– Ты отличный журналист. Опытный. И вот как раз потому нам ну никак не подходишь!
– Обоснуй.
– Да ты же за каждую свою строчку будешь, аки лев, биться! Вспомни, какой года два назад скандал закатил, когда твой материал слегка поджали!
– Во-первых, не слегка, а чуть ли не вдвое. А во-вторых, что это за метод сокращения: первый абзац не трогаем, второй вырубаем, третий оставляем, четвертый выбрасываем. И на выходе чушь собачья! Да мне потом человек десять звонили, выясняли, да все с сарказмом: что, мол, за несусветную пургу прогнал!
– Вот видишь! Ты даже и сейчас недоволен! А нам тогда тассовский материал сбросили и указали: срочно в номер! Вот и пришлось для него в пожарном порядке место расчищать! Думаешь, только твою статью по-живому резали? Зато возмущался потом на всю редакцию ты один. С тобой работать, так никаких нервов не напасешься! И потом, если тебе, к примеру, в субботу вечером позвонят, что в воскресенье с утра какая-нибудь собачья выставка проходить будет, да на другом конце города от твоего жилья, а тебе надо готовый репортаж о ней в понедельник с утра на стол редактору положить, ты как это воспримешь?
– Ну как, как… Поматерюсь в трубку, что все планы на выходной кое-чем накрылись, но репортаж к означенному сроку, конечно, представлю.
– Вот видишь! А вчерашний выпускник журфака это безропотно сделает. Еще и спасибо скажет, что ответственную работу доверяют. И насчет гонорарной политики никогда возмущаться не будет. И, если потребуется, за пивом и сигаретами сбегает смиренно. Положа руку на сердце: ведь ты же не побежишь! 
– Не побегу. Это уже что-то сродни лакейскому.
– Вот видишь! Я и говорю: ну никак ты нам не подходишь…
– Ладно, на тему пива и сигарет – уразумел. Но как же насчет качества подготовленных материалов? Ведь начинающий журналист даже в лучшем случае будет сплошняком проходняк гнать. Да еще и стилистически далекий от совершенства.
– Газета только из сенсаций состоять не может. А слог завотделом и в секретариате поправят. В случае же чего – номер живет один день. На крайний вариант, пять минут позора на ковре в управлении культуры можно вытерпеть. Или даже десять. В конце концов, в первый раз, что ли? 
Я поспешил распрощаться.   
 Попытался было сунуться в отдел кадров городской мэрии, потом – в администрацию области. Мол, ветеран труда и госслужбы, член Союза журналистов России, больше тысячи публикаций в периодике. Две свои книги выпустил, опыт работы с личными делами имею… Однако разговор везде был коротким: вы нам по возрасту не подходите! Всех благ и прощевайте!
Стал предлагать себя в различные учреждения или компании пресс-секретарем или помощником руководителя по связям с общественностью.
Увы: на подобные вакантные места подыскивали исключительно особ женского пола. Само собой, чтобы была посимпатичнее, в возрасте до тридцати, но с уже имеющимся опытом подобной работы. Свободно владела компьютером и лучше бы со знанием английского. А еще желательно, чтобы ее «облико морале» при необходимости допускал оказание и особых услуг…
В одном месте, правда, против мужской кандидатуры не возражали. Только чтобы специалист совмещал обязанности пресс-секретаря и секретаря. Включая приготовление кофе и бутербродов для руководства и подачи их на подносе в кабинеты. И, разумеется, всё это за одну смехотворную зарплату… 
До сих пор не ведаю, поиздеваться, что ли, тогда решили надо мной в этой конторе? Ясно же было, что на подобное никогда не соглашусь!
Потом жена подсунула мне газетное объявление: «Издательству требуется опытный менеджер по рекламе с опытом работы в СМИ». Хотя рекламой, как таковой, в газете почти не занимался, решил позвонить – чем черт не шутит! Ответила секретарь, пригласила в офис. Чтобы, значит, вживую пообщаться с кадровичкой: она, стало быть, круг обязанностей подробно очертит. 
До печатного комплекса добирался с пересадкой. Нашел кадровичку: мадам моего возраста и поперек себя шире, прихлебывала кофе из огромной кружки. Я, было, стал предъявлять свои книги и папки с публикациями, но у собеседницы тут же непонимающе округлились глаза под очками:   
– Мужчина, а зачем вы мне всё это показываете? 
– Как? Вам же менеджер-то требуется с опытом работы в СМИ, стало быть, писучий…
– Да с чего вы это взяли?
– В вашем газетном объявлении так значится.
– Покажите!
Мадам прочла объяву, в раздумье пожевала губами и сообщила:
– Тут какая-то накладка. У нас и без вас есть, кому хоть статьи, хоть романы стряпать. Нам другое требуется. Нашу продукцию расталкивать, распихивать, расталдыкивать. Короче, реализовывать. И желательно крупными партиями.
– Ну и какие же у меня, как у менеджера, будут обязанности?
– Элементарные. Вы закупаете продукции на пять – а лучше, на пятьдесят тысяч, а потом куда хотите, туда ее и девайте. Сумеете куда-то пристроить по цене выше, чем наша, – это и будет ваша зарплата.
– Ну а если не сумею? Ведь чтобы торговать оптово, обязательно нужно лицензию частного предпринимателя оформлять, место торговое иметь…
– Это ваши проблемы! Но чтобы назад ничего не возвращать! 
Глотнула еще кофе и требовательно поинтересовалась:
– Так на какую сумму будем закуп оформлять? 
– Да ни на какую… – враз открестился я. – Ваша секретарша могла и по телефону сказать, что вам вовсе не менеджер, да еще и с журналистским опытом нужен, а вовсе торговый агент. Причем на кабальных условиях. Очень жаль потраченного времени. И денег на проезд, пусть небольших. Вот интересно, вы хотя бы одного простака подобным образом на закуп своей макулатуры развели?
– Мужчина, вы нам по низким морально-деловым качествам не подходите! – повысила голос разом покрасневшая мадам: похоже, она страдала повышенным давлением. – Идите отсюда!
– Конечно уйду, ясен пень. А вы и дальше через газету бесплатных объявлений людям головы морочить будете, на пустопорожние встречи зазывать?
– Выйдите вон по-хорошему, или я сейчас охрану вызову! – закричала уже побагровевшая мадам и пристукнула кружкой по столу так, что часть кофе выплеснулось через ее край. – Мы тебя живо в милицию сдадим!
 – Премного благодарен за продемонстрированную высокую культуру общения, – встав, поклонился я. – Желаю вашей конторе скорейшего разорения…
Меня обозвали дураком. И в чем-то были правы: сунулся, не зная броду. С тех пор, с кем бы ни приходилось созваниваться по поводу трудоустройства, всегда изначально старался выяснить, не связана ли работа с «купи у нас, продай другим» (гербалайф, китайская медицина, пищевые добавки, всяческие жиросжигатели.) А когда в ответ слышал, что это, мол, не телефонный разговор и обязательно нужно приехать на беседу в офис, тут же клал трубку: всё и так ясно! 
Дома посчитал в том самом номере газеты, с которым ездил в надежде трудоустройства в издательство, бесплатные объявления именно про «требующихся менеджеров» – их набралось аж двадцать девять. И разъяснил жене изнаночную сторону многочисленных заманух.
Позднее пыталась меня слабая половина склонить сторожевать – и опять-таки за смешное вознаграждение, но тут я заартачился по иной причине. От своего армейского сослуживца слыхал, как двое военных отставников нанялись охранять автостоянку. «Вооружены» они были лишь резиновыми дубинками. А ночью на парковку явились крутые ребята с автоматом. Сторожей спеленали и угнали два новеньких Джипа. И пришлось потом отставникам рассчитываться за украденные авто собственным жильем, переезжать в коммуналки. 
А тут жена попала под сокращение, и в приходной части семейного бюджета осталась лишь моя пенсия. В тот месяц, после оплаты коммунальных услуг, мы за две недели проели ее остаток до рубля, и семья из четырех человек (сын – школьник, дочь – студентка) встала перед проблемой: как выживать? 
Нет, можно было, конечно, начать разорять тощую сберкнижку. Только проблему это кардинально бы не решило, ведь конца света в обозримом будущем не ожидалось. И еще: снять со счета любую сумму очень легко, а вот ты попробуй потом туда хоть сколько-нибудь положить! 
И я пошел другим путем. Обревизовал большую домашнюю библиотеку, собирать которую начал еще мой дед. Выявил ряд «двойников», окказиональные покупки, еще какую-то литературу, от которой не жаль было избавиться. И на следующий день открыл так называемый развал – книжный магазин на газоне. 
Как ни странно, но первый день моей букинистической карьеры завершился весьма успешно. Сумел тогда продать дюжину томов, всю выручку пустив на продукты первой необходимости. А несколько прохожих изъявили желание  сбыть мне свои библиотеки по дешевке, один же на полном серьезе предложил отдать бесплатно бабушкину, доставшуюся ему вместе с ее квартирой. 
– Иначе я эту макулатуру просто выкину, – пояснил молодой мужчина.
Вот так и началась моя достаточно долгая карьера букиниста.
Скажу сразу: книжные заработки были сравнительно небольшими. Зато когда выходить на работу, а когда нет, решал сам, не будучи никому подотчетен. Правда, приходилось внимательно отслеживать прогноз погоды – бумажный товар боится дождя. И, стоя на точке, регулярно обозревать небесную высь: а не появились ли на горизонте тучки? Впрочем, за несколько торговых лет под ливень попадать несколько раз всё-таки выпало. Хорошо, если к тому времени книги уже успевал спешно уложить в сумки, которые кучно накрывались клеенкой. Тогда обходилось без товаропотерь. 
Но бывало и по-иному… Ладно, было, да прошло… 
Прекрасно понимал, что торговля моя самочинна и нелигитимна, но, слава Богу, милиция мой развал попускала. Товар бэушный, «копеечный», спросом не пользуется. Ну, подойдет, пэпээсник или участковый, спросит документы, предъявлю ему пенсионное удостоверение МВД, и больше у правоохранителя вопросов не возникает. Великое дело – корпоративная солидарность!
Однако сказать, что уж совсем никто ко мне не цеплялся, нельзя.
Буквально через неделю после начала газонной торговли возле меня остановился мужчина средних лет в камуфляжной форме и с пластиковым бейджем над нагрудным карманом: указаны ФИО и слово «охрана», но без фото.
– А ты знаешь, что здесь торговать нельзя? – даже не поздоровавшись, стал наезжать камуфляжник.
– Для начала обозначьте ваши полномочия, – предложил я. – Кто вы такой?
– Я охранник вон с того рынка. 
Недалеко от облюбованного мною места действительно располагался небольшой базар.
– И что с того? Граница вашей территории в квартале отсюда. Чего надо-то? 
– Директор рынка сказал с тебя каждый день по сто рублей брать.
– Не понял… Значит, торговать нельзя, а по стольнику взыскивать можно. Где логика? И чем докажете, что с рынка, а не, допустим, просто форму нацепили.
– А вот бейдж, читай, на нем всё написано.
– Ха! Да я без проблем такой же себе сварганить могу. Изображу на нём, к примеру: «Президент России», и тоже без фотографии. Поверите что я – он?
– Ты слишком много разговариваешь! Гони сто рублей!
– А ты гони ксиву! – отбросил я вежливость. – С указанием места работы, должности и чтоб фото с печатью! Буду знать, на кого завтра в ментуру заявление за рэкет понесу! Директор рынка ему сказал, как же! На хрен ему вообще из-за стольника со мной связываться? Это ты бесплатного пивка захотел!
Я решительно протопал прямо по книгам и остановился перед камуфляжником. 
– Если сейчас же не слиняешь, будем драться. И конкретно. Прикинь, чем это тебе вкупе с попыткой рэкета обернется, если я – милицейский отставник. Ну?
– Да пош-шел ты на три буквы! – только и родил камуфляжник.
– А ты – на все буквы алфавита! И не только русского! И бегом!
Взаимной руганью наш плодотворный диалог и заключился.
В другом случае молодой мужчина представился мне налоговым инспектором и предъявил служебное удостоверение. Но держал его так, что видна была лишь одна его сторона – с ФИО владельца и пропечатанным фото. 
– Предъявите документы на право торговли! – потребовал налоговик.
– Секундочку! Можно еще разок на вашу корочку глянуть, а то без очков сослепу ничего не разобрал, – попросил я и действительно нацепил очки. 
– Корочку! Выражения подбирайте! – буркнул налоговик и нехотя раскрыл документ снова, опять старательно закрывая вторую его сторону пальцем.
– Ну, извините… – близоруко склонился я над ладонью чиновника, подхватив ее левой рукой. А правой, тем временем, отодвинул скрывающий дополнительную информацию палец. Что и требовалось доказать!
– Что же это вы, уважаемый, не в своем районе промышляете? – иронично поинтересовался я. – Значит так: предлагаю убраться подобру-поздорову. А то ведь могу ваши координаты из принципа начальнику инспекции этого района слить. Вряд ли ему понравится, что пришлые на его законной территории шакалят. И он свое «фу» вашему руководству стопроцентно выскажет. Вторую серию домыслите сами. Мы друг друга поняли?
Обманутый в надеждах срубить на мне деньжат, чиновник молча удалился.
Но чаще всего ликвидировать мою торговую точку грозили и вовсе не имеющие никакого отношения к властным структурам люди. Из числа тех, кому я отказался очень дешево продать книгу, либо, наоборот, не возгорел желанием купить очень дорого какой-нибудь том-неликвид. И вообще: конфликтовать на развале приходилось частенько, хотя инициатива никогда не исходила с моей стороны – просто таким образом прохожие «стравливали пар» в условиях жизни, изобилующей многочисленными стрессовыми ситуациями. Ведь магазин на газоне, с мало кого интересующим товаром, и его хозяин, которого зачастую считают ботаном, не умеющим постоять за себя, подходят для этого как нельзя лучше. Но это только в мыслях людей, проходящих мимо развала, а не в моем сознании. И потому на своем рабочем месте драться мне приходилось не единожды…
Так и подрабатывал книготорговлей к пенсии ряд лет. Поначалу – круглогодично. Нажил от длительного стояния на холоде урологические болячки, которые длительно лечил, и, в конце концов, стал сворачивать свой развал на зимнее время. А позднее, тяжелыми сумками с книгами, которые возил увязанными на велосипеде, схлопотал себе еще одну проблему – околопупочную грыжу. Которую пришлось оперировать под общим наркозом и после этого минимум на полгода завязывать с букинистикой.
Наконец, мое состояние здоровья вновь позволило тягать вломные сумки. 
Когда после длительного перерыва приехал на свое рабочее место и стал выкладывать книги на клеенки, ко мне подошел полноватый мужчина в возрасте тридцати с небольшим, и довольно резким тоном стал требовать от меня уходить восвояси, поскольку, мол, здесь торговать нельзя. А в ответ на вопрос о его полномочиях, заявил, что он – дружинник от администрации района и дежурит здесь, дабы не допускать несанкционированной торговли. Для этого существует близлежащий рынок, там-то и следует арендовать «продавательское» место. 
Тут-то я и обратил внимание, что промышлявших всякой мелочевкой бабушек в обозримом пространстве не наблюдается. Оказывается, всех их уже изжили! Чтобы у рынка не было конкурентов, он же и платил дружинникам.
Однако «гонитель» почему-то не спешил предъявлять свое служебное удостоверение, а устные требования меня не впечатлили. На следующий день он вызвонил в помощь своего начальника. Тот приехал на иномарке, несмотря на жару – в пиджачной паре. И показал соответствующую корочку. Пояснил, что стоять с товаром тут теперь никто не будет, с незаконной торговлей взялись бороться серьезно. И тоже усиленно предлагал «легализоваться на рынке».
В то время аренда там стандартного трехметрового прилавка стоила пятьсот рублей в сутки, причем заплатить следовало за месяц вперед, а там можешь хоть не выходить вообще: руководство базара простит… А я за день далеко не всегда продавал книг на «пятихатку», но это ведь была вовсе не чистая прибыль, литературу-то следовало еще где-то приобретать, пусть и по невысоким ценам. 
В общем, легализовываться на рынке категорически отказался.
И тогда на третий день ко мне подошел моложавый высокий мужчина и объявил, что ныне я торгую здесь последний раз. Поинтересовался: а что, назавтра прямо с утра наручники наденете и в полицию потащите? Вот тут мне прямым текстом и разъяснили: нет, поступят куда проще. Не уберусь с газона по-хорошему, стало быть, мне просто переломают руки-ноги, а все книги сожгут. 
В серьезности таковых намерений сомневаться как-то не приходилось. И я сдался, вынужденно завязав с букинистикой. 
Через несколько месяцев, после долгих раздумий, записался-таки на прием к главе администрации района. Рассказал ему о методах работы его дружинников. Чиновник выслушал меня и возразил, что сижу перед ним вовсе без переломов, так что, возможно, всю ситуацию с угрозами искалечивания просто выдумал. Зато уточнил, что с незаконной торговлей действительно пришло время покончить, и потому он никогда не даст разрешения возродить развал. Попросил было главу администрации посодействовать тогда мне с трудоустройством – ведь возможности подработки к пенсии меня лишили его же подчиненные. На это чиновник ответил, что мое трудоустройство не входит в его обязанности, и вообще: на заслуженном отдыхе надо уметь жить по доходам. На том общение и завершилось.
К слову: спустя полгода первое должностное лицо нашего района было задержано по подозрению в получении взятки в крупном размере. Впоследствии по данному факту было возбуждено уголовное дело, о чем писали местные СМИ и появились сведения в сети. Впрочем, чем закончилось это расследование, интернет не сообщает. А глава администрации, понятно, у нас нынче другой.
Что сказать еще? На голой пенсии сижу уже шестой год. Устраиваться на работу нынче и не пытаюсь. Ведь в любом случае, на месте с приличной зарплатой, разговор ограничится единственным сакраментальным вопросом: «Сколько вам лет?» И далее бетонно услышу набившее оскомину: «Вы нам по возрасту не подходите». 
Один вариант, правда, есть – «топить» в какой-то котельной, по суткам. Но гипертония второй степени и пошаливающий «мотор» не позволяют таких дежурств: ночью мне обязательно надо спать! 
Увы, с горечью приходится констатировать: автор двенадцати книг и почти пятисот журнальных публикаций прозы в двадцати странах, член Союза российских писателей и Союза журналистов России, ветеран боевых действий и труда, отставной майор МВД с четвертьвековым опытом госслужбы, в периоде дожития абсолютно не востребован. Се ля ви…
 
© Ошевнев Ф.М. Все права защищены.

К оглавлению...

Загрузка комментариев...

Долгопрудный (0)
Малоярославец, дер. Радищево (0)
Москва, Малая Дмитровка (1)
Беломорск (0)
Верхняя Масловка (0)
Побережье Белого моря в марте (0)
Москва, Фестивальная (0)
Собор Архангела Михаила, Сочи (0)
Троице-Сергиева лавра (0)
Поморский берег Белого моря (0)

Яндекс.Метрика

  Рейтинг@Mail.ru  

 
 
InstantCMS