ПРИГЛАШАЕМ!
ТМДАудиопроекты слушать онлайн
Художественная галерея
Москва, Ленинградское ш. (0)
Приют Святого Иоанна Предтечи, Сочи (0)
Москва, Ленинградское ш. (0)
Поморский берег Белого моря (0)
Храм Нерукотворного Образа Христа Спасителя, Сочи (0)
Троицкий остров на Муезере (0)
Зимнее Поморье. Река Выг (0)
Музей-заповедник Василия Поленова, Поленово (0)
Москва, Центр (0)
Беломорск (0)
Музей Карельского фронта, Беломорск (0)
Храм Казанской Божьей матери, Дагомыс (0)
Кафедральный собор Владимира Равноапостольного, Сочи (0)
Москва, ВДНХ (0)
Беломорск (0)
Беломорск (0)
Беломорск (0)

«Мой дом - стройплощадка» Джон Маверик

article132.jpg
 Петер жил вдвоем с бабушкой на третьем этаже многоэтажного дома. Сколько в нем этажей на самом деле, мальчик не знал, но не потому, что не умел считать, а просто их число непрерывно увеличивалось. Дом тянулся ввысь и раздавался вширь, менял цвет, словно хамелеон, то там, то здесь отращивал леса, перекрашивался и перекраивался изнутри. Петер не успевал следить за его метаморфозами. Страдая аллергией на строительную пыль, мальчик редко выходил на улицу и увидеть здание снаружи не мог. Целыми днями он сидел на подоконнике и смотрел на кучи известки, битой черепицы, гнутых железяк и бетонных обломков. 
Земля внизу, вязкая и красная от кирпичной крошки, давно превратилась в топкое месиво, по которому невозможно было пройти, не налепив на подошвы тонны грязи. От подъезда до ворот лунной дорожкой пролегал деревянный настил, по которому бабушка два раза в неделю ходила в продуктовую лавку и покупала хлеб и молоко. Иногда она приносила из магазина пару морковок или яблок – для Петера. Мальчик рос, и ему нужны были витамины. Сама бабушка ела мало, макая булку в стакан кипятку, а потом, кряхтя, ложилась на кушетку и просила внука почитать. Она любила сентиментальные романы в цельнокартонных, поеденных временем переплетах и слушала, блаженно щурясь, истории смелых мачо и белокурых девиц с очами как небо. Так внимают бывшие моряки музыке волн. 
«И как это он ее, а? Как же она поверила, глупая? Эх... – волновалась бабушка и промакивала щеки носовым платком. – Погоди, внучек, не так споро. Что, говоришь, она ему сказала?» Сути любовных терзаний Петер не понимал, как и того, какие у девиц глаза. Ведь небо бывает разное: лиловое перед грозой, темно-синее в ясный осенний полдень, ранним утром – прозрачное, словно березовый сок, золотое на рассвете и зеленое у самого горизонта, когда солнце еще как следует не проснулось, но уже расправляет первые тонкие лучи. Весной – цветущее, как незабудка, нежное и мокрое от талого снега, а в зимние сумерки – черное, будто гнилая картошка. На закате оно становится похожим на хвост райской птицы, а по ночам – на расшитую бисером наволочку. В конце концов, Петер решил, что глаза героинь красивы, потому что небо красиво всегда.
Когда бабушка спала, а смотреть в окно надоедало, мальчик листал детскую книжку со зверями и рыбами, жуками, бабочками и цветами. Скудный текст он выучил наизусть, кто и где живет, растет, пасется, охотится, а картинки – яркие и сочные, точно узоры в калейдоскопе, мог разглядывать бесконечно. Они напоминали Петеру сказки, которые ему – тогда совсем еще маленькому – бабушка рассказывала за обедом. Руки у нее тряслись, ложка тыкалась мальчику то в нос, то в подбородок, а суп, жидкий и горячий, выплескивался и норовил затечь под ворот футболки. Петер уворачивался и жадно ловил бабушкины слова. 
– Давным-давно, до того, как началась стройка... – в ее устах это звучало почти как «до начала времен», –  у нашего дома зеленела лужайка и в кустах щебетали птицы. По утрам они будили всех соседей громким «фью-ить», а потом делали так... «тру-ту-ту-уу... цок-цок-цок».
Бабушка забавно вытягивала губы, изображая птичью трель, а Петер доверчиво распахивал рот, и – ам, в нем тут же оказывалась ложка супа, которую ничего не оставалось делать, как проглотить. 
– А под окнами у нас, вон там, где сейчас стоит бетономешалка, были песочница, горка и качели. Знаешь, что это такое?
Петер мотал головой.
– Доска на веревочках, на ней можно качаться, вот так... – мальчик завороженно следил за бабушкиной рукой, которая прямо перед его лицом покачивалась лодочкой, – ам, и ложка опять оказывалась во рту. – Я все думала: вот вырастет мой внучек, будет играть. Как хорошо! А потом они пришли и сказали, что хотят надстроить еще несколько этажей, потому что места мало, а если мы не согласны – то дом вообще снесут.
– Кто пришел? 
Бабушка поджимала губы.
– Ешь давай. Сколько мне с тобой возиться? И вот, стали они укреплять фундамент, забивать сваи, и перво-наперво поломали нам канализацию.
– А что такое ка-на... – он никак не мог выговорить трудное слово. 
Старушка вздыхала и опять горестно поджимала губы. Седая и нечесаная, она казалась мальчику похожей на грустный кактус. 
Теперь Петер умел есть сам и с удовольствием поел бы супу, но бабушка готовила его все реже, только по праздникам, вернее по тем дням, которые почему-то считала праздниками. Чем одни дни отличаются от других, кроме нее никто не знал. И про то, как было «до начала стройки», она больше не рассказывала, наверное, и сама забыла. 
Лето сменяло весну, а зима – осень, и как-то осенью бабушка занемогла. Утром она покряхтела-покряхтела, поворочалась, но не смогла встать с дивана. Пришлось Петеру идти в продуктовую лавку самому. В старом дождевике и галошках, зажав пару монеток в кулаке, мальчик вступил на скользкий настил. К счастью, накрапывал дождь, и пыль прибило. Дышалось свободно и легко – сентябрьской свежестью. 
Минимаркет находился прямо за оградой стройплощадки, только перейти дорогу. Мокрое асфальтовое полотно блестело, у бордюра облепленное желтыми листьями. Тускло белела пешеходная «зебра». Людей на улице не было, машина подъехала только одна – и остановилась у перехода, чтобы пропустить Петера. «По ту сторону» все выглядело чудным. 
Мальчик купил сдобную булку и пакет молока, хотел взять еще яблоко – уж очень оно ему понравилось глянцевым румянцем, – но не хватило денег. Потом он вернулся домой.
На лестничной площадке третьего этажа Петер увидел худую девочку в джинсах и майке и с чайником в руке. Она стояла возле их с бабушкой квартиры и звонила в дверной звонок.
– Привет! Не видишь, что ли, не работает.
– Что, света нет?
– Ага.
– А у нас воду отключили, – сказала девочка. – Где-то труба лопнула, перекрыли весь стояк. Можно у вас чайник набрать?
– А ты что думала – стройка, – отозвался Петер и открыл дверь своим ключом. – Заходи. Кухня слева. Только осторожно, там коридор ящиками заставлен.
Внутри квартиры громыхнуло, затем полилась вода. 
– Не ржавая! Класс! – прокричала из кухни девочка. – Кстати, меня Линой зовут.
Петер пробурчал в ответ свое имя. Сняв галоши, он аккуратно поставил их на полочку для обуви, дождевик встряхнул и повесил на гвоздь.
– Тихо ты, бабушка спит, – сказал он появившейся с полным чайником в руках Лине. – Расшумелась. 
– Там – твоя бабушка? Она что, болеет?
– Почему болеет? Просто старая, устала.
Он подумал, что глаза у его новой знакомой – совсем не как у красавиц из романов, ведь не бывает небо таким теплым и коричневым, будто мех плюшевого мишки, но все равно красивые. И голос – звонкий, со стеклянными переливами, словно ледок под ногами похрустывает. Очень радостный голос. 
– Пойдем к нам, чай пить, – предложила Лина. – Мама на работе, а мне скучно одной. Мы на четвертом живем, в другом крыле.
Никогда еще не видел Петер такой комнаты – маленькой и одновременно светлой и просторной. Их с бабушкой квартира кишела всякими предметами, нужными и не очень, расстаться с которыми было жаль: подушками, катушками, старыми игрушками, зонтами, ломаными будильниками, тряпками, сумками, коробками, вязаными салфетками, фарфоровыми фигурками, цветочными горшками, фотоальбомами, клубками и пуговицами. Мальчику редко удавалось пройти из угла в угол и ни на что не наступить.  
В Лининой гостиной не было ничего лишнего и все стояло на своих местах. Стол с тремя стульями, диванчик, этажерка, а на ней – какая-то квадратная черная штуковина, включенная в розетку. Пахло вкусно – сдобой и накрахмаленной скатертью. 
Петер сел у стола и смотрел, как девочка с плюшевыми глазами расставляет чашки, водружает посередке пузатую белую сахарницу и вазочку с печеньем, разливает по чашкам ароматный чай. 
– Ты в каком классе учишься? – спросила Лина.
– Что? – он сглотнул.
– Что-что, – передразнила Лина. – Ты в школу-то ходишь?
Петер неуверенно пожал плечами. Про школу ему говорила бабушка – давно, что там весело и много ребят, которые учат разные интересные вещи. Например, читать, но этой премудрости он научился и так – дома. 
– Нет? Сколько же тебе лет?
Он попытался сосчитать и подумал, что жизнь, как дом, все время надстраивается, и никак за ней не угнаться. Петер помнил торт с пятью свечами, и коробку в яркой обертке, и себя – счастливого, в бумажной шапочке и с вилкой в руке. Потом бабушка совсем ослабела, плохо видела, тортов больше не пекла и подарков не дарила, и сколько времени прошло с тех пор, два или три года, он не знал. 
– Не может быть, что ты младше меня, – рассуждала Лина. – Ты выше почти на целую голову. Нет, тебе обязательно надо в школу. Пойдем завтра  вместе?
– А где это? 
– От ворот  вниз по улице, все вперед и вперед, а потом по лесенке вниз – кирпичное здание с башенкой. Очень легко найти.
– До ворот и вниз, вперед по лестнице... – повторил Петер.
Лина рассмеялась.
– Зайди за мной в полвосьмого, я тебе покажу. А танцевать ты умеешь?
Она вставила в черную квадратную штуковину блестящий диск и надавила кнопку. Внутри штуковины заскрежетало, и было так, словно кто-то потянул за хвост соседскую кошку, и та замяукала – но не противно, по кошкиному обыкновению, а тонко и мелодично. Звякнули монетки о каменный пол, дробно и сухо по деревянному настилу протопали каблуки, а затем будто снежинки за окном закружились. 
– Музыка, – сказала Лина, – нравится тебе? – и сама закружилась по комнате, вместе со снежинками, раскинув руки и щурясь на закатное солнце.
Петеру очень хотелось потанцевать с ней, но он стеснялся и, сидя неловко, бочком, на стуле, ел одно печенье за другим. 
Утром он проснулся с первой трелью отбойного молотка. Работали далеко, и все-таки в первый момент мальчик по привычке зажал ладонями уши. Стенные часы показывали двадцать пять минут восьмого. Ой-ой-ой, чуть не опоздал! Бабушка тихо постанывала во сне, и Петер не стал ее тревожить. Быстро оделся, куснул пару раз зубную щетку, завтракать некогда – и бегом, через две ступеньки, на четвертый этаж.
Ему в лицо полетела известка, пыль, сухой цемент. На лестничной площадке толпились люди в измазанных краской комбинезонах, что-то тащили, переставляли, заделывали. Гудел сварочный аппарат. У Петера тут же засвербило в носу, а из глаз потекли слезы. Он знал, что смотреть на сварку нельзя, и, отводя взгляд, попытался проскользнуть по стеночке. 
– Эй, малец, ты куда? Здесь закрыто.
– У меня там подружка живет, вон в том крыле, – Петер шмыгнул носом. – Я осторожно.
– Никого там нет. То крыло – нежилое. Топай отсюда, малыш, и без тебя работы хватает.
– Но... но... я вчера там был... с Линой... мы договорились. 
Парень в каске равнодушно оглядел его с ног до головы, словно выставленную на витрине безделушку, и отвернулся.
– Говорят тебе – нет на этом этаже квартир. 
Он торопился – от подъезда, по мокрому настилу, шаткому, как никогда, за ворота, и вниз по улице. Мимо пешеходной зебры, мимо продуктовой лавки с голубой вывеской, мимо газетного киоска и длинного серого бензовоза, припаркованного так, что обойти его можно только по проезжей части. Мимо автобусной остановки и увядшей клумбы с гладиолусами, мимо темных, расплывчатых стен. Как странен мир, в котором никто ничего не строит. Город акварельный и неживой, словно картинка в книжке. Петер испуганно озирался, втайне мечтая, что вот-вот из белесой измороси вынырнет ему навстречу худенькая фигурка, распахнет руки, как крылья, и закружится в ритме дождя. Дома по левой стороне кончились, и снизу, точно с вершины холма, открылось ровное пространство: зеленое футбольное поле, а за ним – желтый квадрат песка, качели и пирамидка из толстых канатов, и белое здание с башенкой, яркое, будто сахарное, и словно сахар, оно таяло липкой дорожкой. От того места, где стоял Петер, спускались к футбольному полю узкие ступеньки, а по дорожке шли дети – с ранцами, сумками и рюкзаками, одетые с иголочки, модные, чистые и отутюженные. 
Они шли поодиночке, по двое и маленькими группами, весело болтая, – до Петера долетали их голоса и смех. Ему вдруг показалось, что смеются над ним – нелепым и долговязым, с красными глазами и распухшим носом, – над его выпачканной известкой курткой и брюками, перешитыми из старой бабушкиной юбки. Петер не мог, не смел спуститься к ним, по лесенке без перил, на которую только ступи – и покатишься кубарем.
Вот если бы там, внизу, была Лина, она бы его поняла, к ней он не побоялся бы скатиться кувырком, подбежать, заговорить, взять за руку. Она бы познакомила его с остальными и с учительницей, и ему, конечно, разрешили бы ходить в школу, и бабушка купила бы ему ранец, как у всех, или красивую кожаную сумку через плечо. Но...
Лины там не было. Ее не было нигде. Тонкая кареглазая девочка в джинсах и майке, которая волшебно танцевала, будто растворилась в цементной пыли, в запахе побелки, в шуме сварочного аппарата и грохоте отбойного молотка. Петер, словно вмиг осознав, как глупы его надежды, опустил голову. Его плечи поникли. Разноцветный поток детей на сахарной дорожке иссяк, и школа – как цветок лепестки – запахнула двери.
Понурый, брел он домой. Мимо клумбы с мертвыми гладиолусами, черными от дождя, мимо стеклянного навеса автобусной остановки, мимо магазина с голубой вывеской. По тротуару, скучному, щербатому и темному, в солнечных кляксах опавшей листвы, потом по деревянному настилу – и вверх, на третий этаж. 
Он поднялся по лестнице – и остолбенел. Четверо рабочих забивали регипсовыми плитами дверь его квартиры, так, что получалась гладкая зеленая стена. Пятый, с мастерком,  уже начал эту стену штукатурить. Они так увлеклись работой, что не обратили на подошедшего мальчика никакого внимания.
– Что вы делаете? – в отчаянии закричал Петер. – Там моя бабушка!
– Отойди, пацан, не мешай, – бросил ему через плечо один из рабочих, тот, который штукатурил, – и зачерпнул раствор. 
Петеру чудился тихий бабушкин голос из-за стены, кашель и вздохи, но строители ничего не слышали, потому что громко стучали – и продолжали заколачивать дверь. 
 
© Джон Маверик Все права защищены.

К оглавлению...

Загрузка комментариев...

Москва, Покровское-Стрешнево (0)
Микулино Городище (0)
Протока Кислый Пудас, Беломорский район, Карелия (0)
Река Выг, Беломорский район, Карелия (0)
Старая Таруса (0)
На Оке, Таруса (0)
Музей Карельского фронта, Беломорск (0)
Москва, Центр (0)
Храм Нерукотворного Образа Христа Спасителя, Сочи (0)
Троицкий остров на Муезере (0)

Яндекс.Метрика

  Рейтинг@Mail.ru  

 
 
InstantCMS