ПРИГЛАШАЕМ!
ТМДАудиопроекты слушать онлайн
Художественная галерея
Кафедральный собор Владимира Равноапостольного, Сочи (0)
Дом-музей Константина Паустовского, Таруса (0)
Москва, ВДНХ (0)
Соловки (0)
Москва, Центр (0)
Загорск, Лавра (0)
Кафедральный собор Владимира Равноапостольного, Сочи (0)
Старая Таруса (0)
Москва, Ленинградское ш. (0)
«Кавказ предо мною» 2018 х.м. 60х60 (0)
Храм Казанской Божьей матери, Дагомыс (0)
«Белые цветы» (0)
Беломорск (0)
Весеннее побережье Белого моря (0)
Москва, Фестивальная (0)
Мост через реку Емца (0)
Москва, пр. Добролюбова 3 (0)

Новый День №13

 – Подруга моя – ведьма!!! Это я вам точно говорю! Только вы смотрите, больше никому ни-ни... этж типа – секретная информация! – жарко шептала Нина в самое ухо собеседника, делая при этом «страшные» глаза. Затем, резко меняла личину заговорщицы на скучно-обыденную физиономию, будто ничего и не происходило – и никто только что не шептал с мистическим азартом во взоре странные слова. Сей финт делал, по мнению хранительницы тайны, доверенную сенсацию ещё ценнее и значительнее. Нина любила сообщать эту тайну случайным знакомым, находясь в определённой стадии подпития, когда хочется обнять весь мир и крепко-накрепко задружить до гроба… с каждым… 
         Подруга, о которой шла речь, надо отметить, и на самом деле была… та ещё штучка! Во внешности явно прослеживалось влияние чёрного континента, что для жительницы сибирского посёлка было неожиданно и смотрелось весьма и весьма экзотично. Носила она яркую одежду в этническом стиле, крупные украшения, боевой макияж и звучное имя – Роксана – Рокси. 
         Познакомились подруги в гипермаркете, где обе работали. Нина в «Детском мире», а Рокси в «Художественном салоне». Заприметили девушки друг друга давно, но дальше мимолётной взаимной приязни, да банального «здрасти-досвиданья» их общение не продвигалось. Но однажды на общем собрании после поочерёдной взбучки, гендиректор по «имени» Поперёк-себя-шире решил подсластить пилюлю, сообщив, что сегодня в коллективе есть две именинницы и назвал Рокси и Нину. 
        Каково же было удивление обеих, когда выяснилось, что родились девушки не только в один год, но и в один и тот же месяц, день и час – ровно в полночь, так что в роддоме недоумевали – на какое число записывать новорожденных.
Забор покосился у ветхой избушки,
Уныло смотрящей в заброшенный край,
Пустые оконца, у двери игрушки,
Как будто оставлены здесь невзначай.
 
Давно заросли здесь травою дороги,
Нехожены тропы вдоль хилых домов,
И нет человека и вид здесь убогий,
Покинуты земли, неслышно шагов.
 
Вскормила земля не одно поколенье,
Но вырублены корни из русской души,
И старая память сомкнулась в мгновенье,
Вся жизнь потерялась тут в дикой тиши,
ОН. М-м-м… Как подумаю – даже в глазах темнеет, и сладкий трепет сползает по затылку. Нежная, молоденькая, аж светится изнутри. Ну, просто слюнки текут. А вкус её на губах, на языке… нет… не могу… ну, скорее бы…
Какая она вся наполненная, в меру пухленькая, гладенькая, крепенькая! Как подумаешь, прямо прыгает всё внутри и разливается горячей истомой.
И что может сравниться с ней, прикрытой этим пышным и душистым покрывалом. О, этот запах…
 
ОНА. Не понимаю! Как это можно – неужели мои страдания для него ничего не значат?..
И если бы – только мои!
 
ОН. Нет, с нею может сравниться только… только такая же свеженькая, вкусненькая, невыносимо притягательная… просто пальчики оближешь.
 
ОНА. И сколько нас таких! Ведь он и ему подобные ещё считают себя гуманными людьми. А что происходит со мной – это хоть кого-то волнует?
 
ОН. Не знаю, как другие, но этого наслаждения я не променяю ни на что.
 
Оп-панец! Появилась, аж на десятом этаже!.. муха. Первая в этом сезоне. Может, кто-то там ниже, в окрестностях земли, уже их встречал, а я так вижу в первый раз! Тут, в ночных возвысях, между мной и звездами только самолеты шныряют туда-сюда. Разврачиваются и смываются, кому куда надо. Да Да облака серой мутью затягивают звезды. Но те подмаргивают: не боись! Течением времени сдует любую завесу. Сдует все! Ага! И если всмотреться… мозгами, мозгами всмотреться! Мозги прорываются дальше, чем живые гляделки и всякие там оптические или радиотелескопники с электронным наведением на соседские окна через фазированные решетки… Да, мухаврик, если всмотреться внутренним мозговым локатором, возбужденным и подпитанным чем надо, то много чего еще можно высмотреть шныряющим между облаков и звезд. Ну, о том не сразу. Можа, оно только мерещится. Космос отдельно, мухи отдельно… Сейчас о нас с тобой. Ну, мухалет, давай, скрашивай моё одиночество.
Здравствуй, муха, жужжалёт! Лето пришло? А ведь никакого весеннего "журчат ручьи" не было. А лето уже есть... По виду, мухец явно юный. И вот стою я под мухой, а она тудыть-сюдыть, вверх-вниз-з-з-з...
Интересно, муховейка, ты кто по гендерной ориентации? Он? Она? Или трансвестит? Который свистит сквозь пятьдесят оттенков сексодрального?.. Кыш, неопознанный мухабельный мухбект! Ты наверняка вражий разведывательный беспилотник! Муходрон иэ Муходурска! Вот я тебя тряпкой!.. Лети обратно, к такой-то речной середине, ежели сможешь долететь! А мне и здесь хорошо. А вернешься – поймаю! И тогда не обессудь.
Прежде любой город строили так, что в сердце его оказывались не мэрия, не полицейский участок и не какой-нибудь памятник, а карусели и детская площадка. И это правильно. Потому что, если в голове может находиться что угодно — всякие мысли, слякоть, дождь или снег — в сердце обязательно должны царить смех и радость.
В давние времена, ставшие не историей даже, а легендой — не на церкви, не на музеи жертвовали богачи, а на ларьки со сладостями, лесенки, качели, песочницы и горки. Так что, чем больше места и чем зажиточнее бюргеры — тем веселее и вольготнее жилось ребятне.
В те далекие годы, уже покрытые пылью забвения, счастье меряли в детских улыбках, а младшего члена семьи на праздничных застольях непременно сажали во главе стола.
Городок Эленд — не велик и не богат, но и там вспыхивали каждый вечер огни в центральном парке, звучала музыка и неслись по кругу, задирая морды и раcпушив по ветру хвосты, карусельные лошадки. Белая, гнедая... белая, гнедая — через одну. Без всадников они скакали резво, оглашая воздух тревожным механическим ржанием. Как будто звали малышей покататься. Но мало кто откликался на их зов.
Иногда в парк забредал хромой Патрик и терпеливо дожидался, пока кто-нибудь из взрослых не подсобит ему взобраться на карусель. Зато спускался он самостоятельно. Накатавшись, кулем валился на деревянный помост и спешил уползти до предупредительного свистка. В другой раз глухая Сара с маленькой сестренкой Лизой проезжали два-три круга. При этом старшая девочка обычно зевала во весь рот и едва придерживала поводья, а у младшей глаза становились круглыми и блестящими, как агатовые пуговицы. А бывало, что фрау Больц усаживала в седло свою Анну, но та не любила скорости и после первого же круга начинала плакать. Мать сгребала ее в охапку и уносила прочь.
Толчком к этим размышлениям стало предложение редакции одной из известных у нас газет дать интервью на тему не утихающих споров о религии и ценностях, включая и такие, воспринимаемые многими, как пародийные, формы защиты национальные святынь,  которые мы встречаем в связи с шумом о фильме А.Учителя «Матильда». От предложения в редакции из благоразумной осторожности (как бы что-то не так или слишком уж «так» поняли) благоразумно отказались. А мысли-то остались. И от них никуда не деться. Вот и хотелось бы кое-чем поделиться. Предварительно оговорившись: я здесь не за красных или белых, ни за атеистов или адептов той или иной конфессии. Я тут вообще ни за кого. А лишь за то, чтобы мы и сегодня попытались сохранить в себе того мальчика из  андерсоновской сказки, который безо всяких изысков и «измов» еще не потерял способность смотреть на мир собственными глазами.
Только-то и всего. Но вполне осознаю, что именно это «только и всего» способно выводить из себя тех, кто во всякую новую эпоху ревностно требует ответить: «Ты за кого: за остроконечников или тупоконечников?
Сравнения, вроде бы, и несерьезные, а вопросы-то и в самом деле болезненнейшие, и размышления над ними – что кровь, капающая из-под свежих бинтов. И что же подталкивает к таким беспокойным мыслям?
Поэзии критическая масса
Вот-вот достигнет пика. Сколько нас,
Поэтов ныне, всяческих и разных,
Мечтающих подняться на Парнас.
 
Художников по духу и призванию,
А также чужаков со стороны,
Считающих, - в поэзии, как в бане,
Все могут меж собою быть равны.
 
Томимых то тщеславием, то жаждой,
Безумной, наяву, а не во сне,
Чем чётр не шутит, может быть однажды
С богами оказаться наравне.
 Бобёр ёрзал по бревну из стороны в сторону и канючил - Ну пошли домой, ну пошли. Сил моих больше нет на это смотреть. Сейчас ей богу с бревна свалюсь, сраму не оберёшься.
Бобриха ткнула его лапой в бок. - Сиди и смотри, уже немного осталось. Потерпи. Я же терплю и ты терпи. Ты же в конце -концов мужчина. Если мы сейчас встанем и уйдём, что о нас другие звери подумают. - «Бобры ни черта не понимают в  искусстве. Посреди оперы уходят - фи, как некультурно!» 
  В лесном театре давали оперу  Верхне- острового  «Волки и другие  парно копытные». В первом акте  всё шло хорошо, актёры  играли и пели как надо, в полном соответствии с музыкой льющейся из соседних кустов. По после антракта  началось, что- то уму не постижимое. Дрозды  и соловьи  пели одно, волки на сцене выли совершенно другое. Кабанята  и крольчихи из кардебалета  вытворяли чёрт знает что. Создавалось впечатление, что Михаил Потапович Косолапый в  антракте  прошёл за кулисы и наступил на уши. При чём  всей трупе сразу.
   Наконец  белки сидящие на вершинах двух берёз  растущих по обе стороны от сцены дали занавес. Зрители одобрительно захрюкали, завизжали, заржали,  завыли и затопали. После чего рванули с места кто куда. Создавалось впечатление, что запрет  Косолапого на поедание  уже отменён и оголодавшие за время спектакля  хищники начнут охоту прямо здесь, на этом святом для леса месте.
 Чета бобров тоже поднялась со своего  бревна. - Выжили, досидели, не умерли - в  унисон  произнесли они и направились к своей запруде. Но не тут-то было. Дорогу им преградил  Олень с огромными ветвистыми рогами, главреж местного  лесного театра.
- Господин Бобёр, вы же у нас судья, на общественных началах. Я не ошибаюсь?
   Тот день Маша запомнила до мельчайших деталей. Видимо, потому, что это был единственный случай, когда она и Николай наедине провели вместе целые сутки. Но особенно хорошо она помнила разговор в машине, когда они возвращались в город. В те дни по вечерам первый канал телевидения не был похож на самого себя: радовал зрителей новой экранизацией романа Достоевского «Идиот». И Маша, и Николай, бросив все дела, увлечённо смотрели этот фильм и вот в очередной раз обсуждали его. 
   - А Чурикова и Басилашвили просто великолепны! - восхищалась Маша. - Смотришь на них: ну, действительно, мать и отец своих дочерей. А как правдоподобно актёры переживают за своих якобы детей…
   - Да, хороши, ничего не скажешь, - охотно согласился Николай.
   - Про Евгения Миронова я уже не говорю. Лучший актёр из новых за последние десять-пятнадцать лет. Правда же?
   - Что да, то да.
   - Я рада, что наши оценки полностью совпадают.
   - Ну, не совсем полностью. Ты вот, Машенька, тут как-то утверждала, мол, хорошо, что Иволгин упал в обморок, но всё же не стал вытаскивать из огня сто тысяч. А, между прочим, зря. Позорно, гнусно? Да, позор, разговора нет. Но через два-три года никто бы не вспомнил это позор, а он, Иволгин, жил бы себе припеваючи и в ус не дул. Ты что, думаешь современные владельцы фабрик, заводов, газет, пароходов стали собственниками, не совершив ни одного гнусного поступка? Да каждый из них ради этой собственности совершил десятки, а то и сотни преступлений. Зато теперь - это уважаемые люди! 
Шерлок Холмс сегодня в гневе.
Весть такая - прямо в лоб!
В Рейхенбахском водопаде
Мориартя НЕ УТОП!
 
Выплыл всё-таки, гадюка!
Выжил всё-таки, нахал!
От такого сообщенья
Холмс наклал. И я наклал.
 
Оба ходим мы накламши.
Да, с испуга! Ей-же-ей!
В дверь – звонок! Пришла погибель!
Мориартя у дверей!
 
Мы достали револьверты
И откинули запор.
Заходи, дружок любезный,
Ненавистный профессОр!
Мы познакомились с Филиппом в «Гамбринусе». Он захаживал туда выпить кружку тёмного пива с матросами и послушать Сашку скрипача. Аэлите он сразу не понравился, а мне показался интересным и начитанным. Он знал уйму невероятных историй, и порой мне казалось, что многое из того, что он рассказывал, было с ним.
Он появился в Одессе незадолго до нашего приезда. Поговаривали, что он приплыл на «Бегущей» из Марокко. Ещё поговаривали, что он чертовски богат. Больше никто ничего о нём не знал.
Филипп был лет на десять старше меня, но выглядел очень молодо и казался совсем юнцом. Хотя на самом деле ему было далеко за тридцать.
В Одессе он вёл праздный образ жизни и ничем определённым не занимался. По крайней мере, у меня создавалось такое впечатление.
Среди его знакомых были самые разнообразнейшие люди. Начиная от очень влиятельных и уважаемых горожан, заканчивая весьма сомнительными личностями. Ходили слухи, что сам генерал-губернатор покровительствовал ему. А ещё ходили слухи, что у него были какие-то тёмные делишки с Мишей Японцем и Сашей Казачинским. Но это были только лишь слухи.
Филипп водил дружбу со многими одесскими знаменитостями. Он часто появлялся на людях в обществе Лейзера Вайсбейна, Жени Катаева и Ильи Файнзильберга.
Он много читал и очень любил театр. А оперу и балет любил особо страстно. Филипп тонко чувствовал музыку, чудесно пел и на всех балах в Воронцовском дворце был первым танцором.Видели бы вы, как он выплясывал джигу с английскими матросами в «Гамбринусе» при тусклом свете газовых рожков, в смраде угара и режущем глаза сигаретном дыму, под завывающие звуки Сашкиной скрипки и дикие вопли разгулявшейся пьяной толпы.
 Подоспела черная полоса в жизни художника Чаликова к самому, казалось бы, плодоносящему возрасту мужчины и творца – к тридцать третьему году жизни, десять из которых Чаликов честно посвятил музе. Подоспела эта полоса и как-то быстро и незаметно изъела его душу изнутри, как это бывает с красивым снаружи яблоком, испорченным червями.
              Не отличался Сергей Иванович никогда твердостью характера, терпением, и стоило только на российских просторах загулять заморским буйным ветрам горбачевской «перестройки» и ельцинского лихолетья, как Чаликова вместе со многими талантливыми, но слабыми душевно собратиями по искусству закрутила жизнь, разметала по разным «тараканьим» углам, хмельным закоулочкам, забирая у него большими кусками то, что казалось ему бесплатным подарком от  бога в вечное чаликовское пользование.
         В ельцинские времена, когда среди всеобщего обнищания стали вдруг появляться весьма состоятельные и мало интеллигентные сограждане, прозванные в просторечье «малиновыми пиджаками», Чаликов еще кое-как держался на поверхности жизни, барахтаясь своими слабенькими ручонками и цепляясь, буквально говоря, за мертвецов – разукрашивал по ночам в морге лица покойников, в основном – жен богатых бандитов, политиков и коммерсантов. От страха пил с патологоанатомом медицинский спирт, и, пока в Чаликове еще оставалась капля творческого авантюризма, воображал себя не продажным художником, а древнеегипетским жрецом, вступившим в тайный сговор с богом Анубисом для того, чтобы с достоинством фараонов провожать помиравших соотечественников в вечность. На самом же деле в морг он попал по протекции одного спившегося художника и согласился подрабатывать там от нищеты.
   По всему видать, достал я тогда Серегу «по самое не могу».  Иногда с ним такое случается. Редко. Но тут…
- Шел бы ты, Ваня, к такой бабушке! -  Выпалил он в ответ на очередной мой вопрос вроде: «Почему у правителей не всегда слова с делом клеятся?» Очень он стойко стоит на позиции полного доверия всему, о чем телепрограммы настойчиво рассказывают. Он верил даже тому, что повышение пенсий приведет к тому, что наши пенсионеры наконец достигнут уровня материального обеспечения в недавно открытом племени  Мумба-Юмба, где пенсии совсем не выплачиваются. 
- К какой это бабушке?! – Возмутился я в ответ, уверенный в том, что дураки и дороги, есть мера пожизненного наказания моей родине за какие-то ее провинности.
- Хоть к Ядреней-Фене! – Выпалил Серега, не задумываясь с подбором адресатов.
     Если ваша жизненная реальность настойчиво вбивала вам в головы, что чудес на свете не бывает, то делала она это,  умышленно пряча от вас возможность в них поучаствовать. Я, по крайней мере, знаю теперь это точно.
     …Маленький домик на берегу утонувшей в сугробах речушки выпускал через покрытую снежной шапкой трубу легкий сизый дымок, обозначавший, что жизнь здесь еще излучает свое тепло. Закатное солнце румяным блином спешило к горизонту. Тени от  стоявших недалеко елей изображали из себя ползущих по снегу на другой берег великанов, спрятавших головы под капюшонами. Один из этих великанов оперся о стену домика и положил свою голову на белую подушку заснеженной крыши.
     Место было мне абсолютно незнакомым. А самое главное, что я никак не смог бы объяснить, как и зачем здесь оказался. А солнце уже уперлось в горизонт и озирало все вокруг прощальным взглядом из-под своих алеющих лучей-ресниц.  По этой причине я не нашел ничего лучше, как постучать в дверцу, проем которой едва доходил мне до плеч.
Старая Таруса (0)
Музей-заповедник Василия Поленова, Поленово (0)
Москва, Смольная (0)
Село Емецк, Холмогорский район (0)
Москва, ВДНХ (0)
Храм Преображения Господня, Сочи (0)
Беломорск (0)
Кафедральный собор Владимира Равноапостольного, Сочи (0)
Собор Архангела Михаила, Сочи (0)
Зима (0)

Яндекс.Метрика

  Рейтинг@Mail.ru  

 
 
InstantCMS