ПРИГЛАШАЕМ!
ТМДАудиопроекты слушать онлайн
Художественная галерея
Катуар (0)
Москва, Ленинградское ш. (0)
Дмитровка (0)
Северная Двина (0)
Побережье Белого моря в марте (0)
Дом поэта Н. Рубцова, с. Емецк (0)
Памятник Марине Цветаевой, Таруса (0)
Протока Кислый Пудас, Беломорский район, Карелия (0)
Беломорск (0)
Беломорск (0)
Беломорск (0)
«Предзнаменование» (0)
Деревянное зодчество (0)
Весеннее побережье Белого моря (0)
Весеннее побережье Белого моря (0)
Поморский берег Белого моря (0)
Побережье Белого моря в марте (0)

«Пим Андреич» (бабушкины былички) Юлия Нифонтова

article405.jpg
        Донюшка, тудыличи всё пытала меня, идтить табе к колдовке аль нет. Страшно ведь это – с колдунами-то связываться! Вот хочу рассказать, какой у нас в деревне колдун был. В то времечко в Воскресенке ещё жили старым укладом. Охы хорошо было, даже гражданска война нашу глухомань дальней стороной обошла.
        Хата того колдуна на самом краю села стояла, почитай окнами в лес. Сколько лет деду – неведомо. Называли Пим-Андреич. Ходил в исподнем – в подштанниках, длинной холщовой рубахе и борода до пояса. Ну, чистый Лев Толстой. Да никто не дразнилси. Боялись до ужасти.
         Один раз удумали парняки молодые залезти к нему в огород. Самогонки напилися до усери – вот и раздухарились. Зачинщик, завсегда – Петро-сволота, брательник старшой, а за ним и Панька Кондрашкин увязался – умница, красатуня, а вот поди ж ты… – чего только с дуру-то не вытворишь… Третий у них – Илько-навослятина, хохол-переселенец. Кудрявый статный, да только никто за него замуж не шёл чё-та, и всё тут.
        Ужо шибко на пим-андреевском огороде всё пёрло, как на дрожжах, раньше времени вызревало: овошши диковинны и ягоды навалом. И земля прям пушная, волшебна, не то, что у нас. Бывалыча копашь её, копашь, а она всё, как печерика!* (*Печерика устар. – твёрдая, не плодородная) Одно слово – Сибирь.
         Ну, залезли, значить, наши молодчики. Натрескались от пуза, да ишшо по полному подолу урожаю надёргали. А как повернули назад, домой, тут и встал перед ними забор невиданный – высоченный. Ни обойти – ни перелезти. Уж они и так и сяк… ан нет назад дороги!
         А ночь на дворе. Темень, что твоя сажа в дымоходе! Луна закраснилась, как глаз у быка - кровью налитой. Напал тут на воришек смёртный страх. Овошши побросали и давай дружно молитву вспоминать. А страх не уходит – ишшо пуще их в пот кидат. Тени, вишь, каки-то жутки к ним лезут. Илько и Паньку Кондрашкина тошнит-выворачиват. И хмель прошёл, и жратва дармовая – не в прок!
         Ажно до самых первых петухов их так трясло. А как свётло забрезжило, выходит из хаты сам Пим-Анреич. В рубахе своёй, подштанниках, борода по пояс – всё как положено. Стоит перед ними – белый с ног до головы, что кошка наша Беляночка, и как будто светится весь слегка:
– Ну, что, – говорит, – ребяты, с чем пожаловали?
             Панька Кондрашкин красатуня да Илько-навослятина для пущего близиру на колени падают:
– Прости нас, дедушко! Мы больше ни в жисть!
        А Петро-сволота набычился, рычит, что зверина. Не привык, мол, ни с кем милицанерничать*:  (*Милицианерничать – здесь подлизываться, льстить)     
– Ща каак, – говорит, – заеду тебе по мордасам, старый! Выпускай или огребёшься!
         А Пим-Андреич ему этак тихохонько да хитренько отвечает, словно и не обидемшись:
– Заедешь, сынок… заедешь…
          Тут заборище энтот страшный стал таять-таять и пропал вовсе. Парни дёру…
           А уж по зиме слова-то энти «заедешь», мол, «сынок, заедешь» так точно сбылися. Пьянушшый Петро в колхозную контору прям на коне и заехал, да хотел всех плёткой стегать. Тогда ужо совецка власть пришла. Ну, а с властями, как известно, шутки плохи, энто тебе не жену батогом вокруг бани гонять. В то время вообче ни за что людей пачками в Нарым ссылали да и гноили там заживо на болоте. А он думал – дальше Сибири не сошлют. Кагбе не так! 
 
        А вота ишшо случай. В соседях у нас жили муж с женой. Она-то – Палагея – баба путная, но волка-волкой, и всё ей не так и всё ни эдак. Да и будешь тут сердитой, ежли мужик-то пьюшшый да гуляшший. Он, вобче-то, когда тверёзый то ишшо ничего. Дельный – руки откудова надо растут. Но кааак нажрёцца – всё! Изголялси.. гонял… изменял её… 
        Ну, а пройдёт энтот заскок – снова человек. Но, тут уж Палагея вызверяицца и за все непотребства мстит мужику. Гнобит, тигра. Его даж по деревне прозвали Гараська-занурёный.
        Надоела Палагее така жизня и пошла она у Пим-Андреича помошши просить. Принесла с собой бутуляку медовухи. Колдун пошептал-пошептал прям в горлышко и велел споить её мужу-ханыжке.
        Долго ждать не пришлося – на энтой же неделе родительский день выдался, Гараська за помин души родителев всю бутуляку-то и приголубил прям на кладбишше.
        Возврашшался с могилок, а до дому не дошёл. Упал в лужу и валялси там вместе с поросями. А лужа огроменна, что твоё озеро. Свиноматки с поросяточками лежат, как на пляже. К вечеру малёхо оклемался Гараська. Хочет встать – ан не может. Поднял рожу из грязи… и язык у болезного отнялся от ужаса…
        Свиньи вдруг стали меняться на глазах – и вот уже настояшши бесы, как рахиты синюшные, в луже близёхонько – только руку протяни, крутятся веретеном! А уж верешшат такими мерзкими письлявыми голосами – ажно кровь в жилах стынет! 
        Гараська зараз поседел бедный. Ползёт, как наш пёс с перебитыми ногами, изо всех сил – а токма на граммулечку подвигается. Кричит со всей дури, а звука не слышно…
        С той поры никада не пил больше – как рукой сняло. Токма Палагея-волка не угомонилася. Гараська ужо и в бригадиры выбилси, а она всё пилила его по старой памяти, вот он к Марьяне-молодухе и убёг. Гараська с ней и раньше гулял. Добрые мужики-то завсегда в Россее редкось, на вес золота. 
          Ничо, донюшка, главно – не отчаивацца. Ну, ушёл и ушёл, да и хрен с ним. И нечего плакать. Бог даст, найдёшь ишшо порядошного человека. И шибко не рассупонивайся, да все коленочки не показывай! Как ты перед дролечкой-то своим выворачивалася. Ничё он не оценил. Ведь хорошего мужика выбрать – всё равно, что бусинку в горе навоза отыскать! Но некоторые всё ж находят! Ты, главно, верь! 
 
        Вот тебе ишшо пример штоли. Была у нас в деревне девчушка Зоя Митина – певунья да плясунья. Сама из себя пикушечка, а голосяка звонкий. На свадьбах песнями зарабатывала, да так успешно, что ейный тятя на те заработки новый плуг купил. А это в то время – большое достижение!
        Стала совецка власть церкву ломать. Когда кресты с колоколами снимали – бабы голосили, словно война пришла. Батюшку с матушкою и детями увезли. Народ святые иконы по подпольям да чердакам прятал. Стены били, ломами, кувалдами, да ни кусочка не откололи. Ну, тады порешили храм в клуб переоборудовать.
         На открытие «нового» клуба согнали всю деревню. Пожилые стоят – казнятся, на сцене Зоя Митина отплясывает, аж каблучки выговаривают. А ведь приказывал ей тятя, чтоб не смела сквернить святые стены:
– Чои-то там есть наверху, смотри, накажет!
          Но уж такая Зоя на свет туготитяя* (*Туготитяя – здесь упрямая) народилася.
– Я, – говорит, – тятенька, комсомолка, а религия – мракобесие и адман. Не тормози, – говорит, – мировую революцию.
         Вот и наделала себе делов – революцию. Наплясалась, напелась, дунаиха безголовая, а как пришла домой, так и слегла – ноги отнялись. Стали, как ватны – не дёржут, нету силов и всё тут!
        Два ведра слёз вылила Зоя Митина и её родители. Пим-Андреич к ним сам пришёл. В аккурат на пасхальную седьмицу. Молились всей семьёй день и ночь, потом он ноги ей обмыл и удалилси восвояси, ниччо не сказал, ниччо не пообешшал. Но с того дня начала Зоя вставать потихоньку, а как окрепла – ушла, говорят, в монастырь. Но энто под большим секретом. 
 
        Вот такие ранешние колдуны-то были, не то что совремённые энти… элетросексы. Обдирают дураков доверчивых, да и всё! Нету щас таких – настояшших, один адман везде! Не ходи, доня, не трать зазря деньги! А лучче сходи в церкву, щас можно – щас свобода!           
        Я ведь, как почуяла неминучий конец, что уж шибко долго на свете зажилася, попросила, чтоб меня в церкву свезли. А там, на одной иконе, которая слева от входа – вылитый он, Пим-Андреич, и борода така же и взгляд, как у ребёнычка, а можа показалось сослепу.  
        Вот ты спрашивала меня вчера привораживать тебе дроличку своёва или нет, не делай, донюшка… не грешись. Подойди лучче к той иконочке, попроси…   
        Да приходи скорее ко мне на могилочку, как навроде рядушком посидим, словно бы мы снова – едина семья. Да подай милостыньку дедушке без ног, что у главпочтамта побираицца, пусть помолицца за меня – его молитва светлая, быстрая.
          А щас спи, доня, я к табе скоро ишшо в гости приду, спи… 
 
© Нифонтова Ю.А. Все права защищены.

Художник – Александр Ермолович.

«Пим Андреич» Юлия Нифонтова, иллюстрация Александра Ермоловича

К оглавлению...

Загрузка комментариев...

На Оке, Таруса (0)
Старая Таруса (0)
Беломорск (0)
Поморский берег Белого моря (0)
«Рисунки Даши» (0)
Храм Христа Спасителя (0)
Северная Двина, переправа (0)
Москва, Долгоруковская (0)
Храм Преображения Господня, Сочи (0)
Река Таруска, Таруса (0)

Яндекс.Метрика

  Рейтинг@Mail.ru  

 
 
InstantCMS