ПРИГЛАШАЕМ!
ТМДАудиопроекты слушать онлайн
Художественная галерея
Москва, Центр (0)
На Оке, Таруса (0)
Храм Нерукотворного Образа Христа Спасителя, Сочи (0)
Беломорск (0)
Беломорск (0)
Поморский берег Белого моря (0)
Храм Преображения Господня, Сочи (0)
Москва, Фестивальная (0)
Михайло-Архангельский монастырь (1)
Беломорск (0)
Весеннее побережье Белого моря (0)
Кафедральный собор Владимира Равноапостольного, Сочи (0)
Беломорск (0)
Старая Таруса (0)
Река Таруска, Таруса (0)
Собор Архангела Михаила, Сочи (0)
Малоярославец, дер. Радищево (0)

«Осенняя зарисовка» Елена Асеева

article864.jpg
Бледно-голубое, почти белое небо, словно покрытое тонкой, прозрачной, тюлевой завесой, узорчатой или сетчатой, иногда она совсем прозрачная и напоминает органзу, а иногда это более плотная вуаль. Через эту завесу, натянутую по всему полотну неба, проглядывает едва желтоватое солнце, наверно его кто-то умывал с утра, да приложив не малые силы, смыл со светила всю яркость и сочную желтизну, присущую ему летом и весной.
Несомненно, ведь на дворе осень…
Середина октября.
И небо, и солнце сменили краски с ярких на блеклые. Небо более не поражает глаз своей чистотой, зеркальной голубизной, а солнце уже не играет своими лучами напитанными жаром и насыщенными ярким светом.
Наверно и небо, и солнце переодев, свои живые, блистательные, сияющие наряды на лишенные свежести, белесоватые, тусклые приготовились к приходу осенних и зимних холодов, рассыпчатых, с крупными, тяжелыми каплями воды, дождей, грубых, рвущих на части небесные одеяния, ветров и злобных, колючих, похожих на осколки стекла, белых снежинок.
Только сегодня в лесу, в предгорьях Кавказа – тихо… Нет ни холода, ни дождей, ни ветров, ни снежинок….
Природа неподвижна, она будто затаила дыхание, поглотила всякий звук: трели птиц, стрекот и жужжания насекомых, движение ветки, листка… она замерла.
Осень сменила цвета не только в небесах, она перекрасила деревья, кусты, травы, воды рек.
Высокие, дородные силачи тополя покрыли свои стволы толстым слоем изумрудных мхов. Опоясали свои станы округлыми, гладкими, блестящими, буро-фиолетового цвета трутовиками. Окрасили в желтые тона, то яркие, то бледные, листья, кои прикрыли остатки зелени, что когда-то безраздельно правила на этих ветвях. На невысокой лещине с овальными, все еще зелеными листами, края которых присыпала бурая, высохшая ржавчина уже нет ореха. Он осыпался, поспевший, наполненный силой лета и сладкими плодами, и, достигнув почвы, схоронился под листвой, или был припрятан хозяйственными жителями леса. Теперь же на изогнутых, тонких веточках свисая вниз, притаились зеленоватые, бледные сережки, слабенькие и будто утомленные тяжелой жизнью. Растущие невдалеке такие же низкие кустарники боярышника еще сохраняли летний цвет листвы, прибавив к этой зелени ягоды, ярко мерцающие красными и черными цветами. Листва диких яблонь уже покрылась желтизной, а груши и вовсе окрасились в буро-пурпурные цвета. Они нещадно сбросили со своих веток мелкие, блекло- болотные в темную крапинку, горько-вяжущие плоды на землю, а теперь также нещадно старались стряхнуть и оставшуюся листву.
Я прошла этот горько-кислый плодовый лес, подошла к склону холма и медленно стала подниматься по наклонному полотну в гору. В этом месте царствовала не менее высокая, чем тополя, но с гладким, тонким, похожим на стан юной девы, стволом серая ольха. Она тоже приоделась в желтые полутона, и сбросила со своих веток всех тех, кто не пожелал принять новые цвета… туда… вниз, к земле, к своим высохшим, умершим собратьям листам.
Ольха росла густо, ее уже неплотные кроны перекликались с соседскими ветвями деревьев так, что под ней царил серый, дымчатый полумрак. А потерявшие яркость лучи солнца, лениво пробивались сквозь листву и падали вниз, освещая лишь жалкие уголки леса и поваленные стволы, некогда живых деревьев. Иногда ольха внезапно резко встряхивала своими ветвями, и тогда мне чудилось, что оттуда сверху на меня летят не шебуршащие зеленые и желтые листья, а сыплет крупный дождь.
Я поднимаю голову, вглядываюсь в бледно-голубое небо, едва-едва проглядывающее из-за обилия веток крупных и мелких, в котором вновь укрыли солнце, да прислушиваюсь к этому листопадному дождю… И слышу я, как тихо перешептываются меж собой, кружащиеся в последнем танце, листья, горестно жалуясь друг другу на то, что жизнь прошла и пришла смерть… спутник всего живого и сущего на дивной планете Земля… 
Я слушаю их причитания, а сама радуюсь тому, что это не дождь, который может нарушить мои планы и согнать меня вниз с горы, а всего лишь ольха, уставшая от отяжелевшей, болезненно умирающей листвы, уже более ей не нужной, сбросила все лишнее на землю.
И вновь тишина… тишина в горном лесу.
Неторопливо шагаю я по густой, побуревшей, сухой листве, что обильно укрыла почву, и хотя она уже почила, умерла, а все еще продолжает свой вечный путь. Она прижала к земле, своей однородной массой все, что притаилось, схоронилось под ней вплоть до весны. И постепенно перегнивая, превращаясь в землю, она передаст силы и заряд бодрости всему новому, юному и молодому, что решит родиться на свет в следующем году… Я осторожно переставляю ноги и вижу перед собой багряно-рыжий листок дикой груши, вижу многократно разрезанный, узорчатый оранжево-алый кленовый листок или все еще зеленый, лаптастый, крепкий лист дуба занесенные сюда ветром откуда-то снизу, а может и сверху. Сквозь густой ковер опавшей листвы пробивается трава, зеленая с перьевыми, загнутыми веточками. Она выныривает через сухостой травы и кивает мне своим высохшим острым кончиком, приветствуя меня или просто кланяясь от неосторожного движения моих ног.
Там внизу, откуда я пришла, протекает неширокая, горная река. Она пробила свой путь когда-то много столетий назад в этих горах, прорезав себе русло… Она выстлала берега корявыми, рассеченными вдоль и поперек камнями. К осени она окрасила в буро-зеленый цвет свои воды. Наверно где-то там, наверху, прошли обильные, осенние дожди и теперь она, потеряв свою былую прозрачность и девственную чистоту, прикатила эти грязные, смешанные с дождями воды вниз. И побежала вдаль, громко ворча на людей, которые проложили на ее пути асфальтную преграду в виде моста. Заставив ее, могучую и властную хозяйку этих мест, преодолевать путь через широкие, бетонные трубы.
"Ничего, ничего, - бурно вздыхает река, низвергаясь водопадами с краев бетонных труб. - Будет, будет и на моей улице праздник, придет весна… И тогда я покажу вам, кто повелитель этой земли!" 
Пугает людей, перебирая капли воды, река и убегает туда вдаль… теряясь за очередной высокой горной кручей.
 Я прислушиваюсь к стонам воды и опять продолжаю свой путь по склону холма….
Теперь я иду не вверх, а вдоль склона. Я гляжу вниз, с высоты и вижу поваленные стволы деревьев, одетые в теплые шубы из зеленого густого мха, аляписто украшенные распустившимися многолепестковыми грибами, по-видимому, тоже из семейства трутовиков, нежно-желтого, кремового и бледно-коричневого цветов.
Я гляжу вниз, сквозь эту почти не видимую сероватую дымку, забывая о цели своего пути… а ведь я ищу здесь грибы. И неторопливо приподнимаю тонкой, изогнутой палкой с шоколадной, влажной корой сухую листву, выстилающую землю. И осторожно возвращаю ее на место, стараясь не потревожить ни этот редкостный ковер под ногами, ни жителей того подковерного мира.
В душе я бесконечно радуюсь и этой теплой осени, и этому чистому, прозрачно- яркому, протяжному, горному воздуху и тому, что пока ни одного гриба не нашла.
Тишина леса поразительна… Она окутывает мое тело и мои мысли благостной, умиротворяющей красотой и дает возможность почувствовать себя счастливцем, которому даровано радоваться этой простоте моей земли, этой блистательности не ярких красок, и подготавливающейся к долгой спячке природе.
Очень редко, вдруг подаст голос какая-та малая птаха. Высоко в ветвях ольхи она звонко, переливисто запоет. Но в тот же миг, еще даже не успев допеть своей прекрасной песни замолчит… Судя по всему и она понимает, что может своим трезвон спугнуть и эту тишину, и тепло осени.
Однако тишину леса и тепло осени прерывает голос человека!..
Вернее громкий, радостный крик ребенка!..
Моего сына!..
Он зовет призывно и звонко, разыскивая в этой величественной красоте свою маму – меня!
Его детский, родной голосок монотонно выводит слова: « Мама!»
И мне приходится податься зову сердца, и, прервав свои думы, тишину души и столь приятное и редкое уединение, откликнуться.
И мигом лес наполняется каким-то хрустом, топотом и оханьем, словно по лесу бежит, взбираясь на гору не шестилетний малыш, а медвежонок или лосенок.
- Мама… мама… я нашел тебя, - радостно выкрикивает подбегающий сынок.
- Тише… тише, - говорю я сыну и прикладываю палец к губам. - Ты напугаешь…
Панька мигом останавливается, в двух метрах от меня. Он стоит, там, внизу и я вижу его личико, взлахмоченные, русые, давно не стриженные волосики, его нежно-серые глазки… Я вижу это дорогое и милое личико, чувствую, как наполняется моя душа любовным трепетом, и повторяю еще тише:
- Не кричи, а то напугаешь.
- Напугаю? Кого? - переспрашивает Панька и поглядывает на меня, шумно плюхая вверх, вниз своими большими, загнутыми, темно-русыми ресницами, и приоткрывает свой небольшой ротик, громко выдыхая оттуда воздух.
- Мальчика-с-пальчика, - я понижаю голос до шепота и вижу, как округляются глазенки моего сыночка, и он заинтересованно оглядывает лес, поворачивая голову вправо, влево и даже устремляет взгляд в небо, стараясь наверно увидеть героя сказки где-то в облачной, небесной дали.
- Это котолый из сказки? - вопрошает Панька, он так взволнован и от быстрого бега, и от неожиданной новости, что забывает вставить букву «р» в слово.
- Тот самый, - кивая ему в ответ головой и протягивая к нему руку, подзываю к себе, - иди, Паничка, я тебе покажу.
Теперь Панька, Павка, Пашенька, Павлуша, Полька - как все мы любовно величаем своего младшего сыночка, поскребышку в семье… и не только родители, баба и деда, но и старший брат, и старшая сестра, ступает опасливо. Он осторожно ставит ноги, обутые в короткие, красные сапожки, вглядываясь в каждый листочек, боясь раздавить того самого героя сказки, которого мама нашла в этом лесу, в предгорьях Кавказа.
Панька подходит ко мне, его глаза увеличились от любопытства, ротик закрылся затаив внутри всякий звук, а я показываю ему на губы, призывая к молчанию. Сынок понятливо кивает головкой и также как я опускается на присядки, упирая свои маленькие, измазанные землей ручки в густое покрывало листвы, каковая мгновенно шуршит под его пальчиками, и бурые, иссохшие, опечаленные, жители ветвей переламываются надвое, дробятся, превращаясь в рассыпчатое крошево.
Я кладу палку на землю, протягиваю руку и приподнимаю вверх широкий, оранжевый с красными прожилками кленовый лист, под которым спрятался тот самый мальчик-с-пальчик.
- А…, - громко выкрикивает мой сыночек и начинает радостно, заливисто смеяться. - Это не мальчик-с-пальчик… это глиб…
- Во-первых, не глиб, а гриб, - все тем же тихим голосом говорю я, обращаясь к маленькому, родному и такому звонкому человечку. - А во-вторых, не шуми и разве ты не видишь, это не гриб, а мальчик-с-пальчик, просто он где-то взял шляпку сыроежки, одел ее на голову и притаился… Он не выносит шума, любит тишину… Смотри не спугни его.
Панька перестает хохотать, он опускается на коленки, пригибает голову ниже, он кладет свою мягкую, теплую щечку на опавший ковер листвы, прижимается к родной землице и заглядывает под шапку гриба, стараясь рассмотреть на ножке сыроежки, лицо, тело, руки и ноги героя сказки.
А гриб и верно похож на мальчика-с-пальчика и серовато-белая его ножка, невысокая и плотная, и его сереющая, широкая шляпка с загнутыми краями. И кажется, это крохотный с палец человечек схватился своими тонкими, прозрачными ручонками за полы шляпки и пригнул ее к земле, чтобы никто его ни увидел, ни срезал, ни унес.
Панька внимательно разглядывает гриб, а потом очень тихо шепчет:
- А почему у него не видно ни лучек, ни ножек… и лица тоже нет?
Я улыбаюсь недоверию сына, и тихо роняю смех… тихо… тихо так, да только Панька слышит мой смех, он отрывает щечку от земли, поднимает голову и садится на теплое покрывало земли, улыбается. Он протягивает ко мне свои пальчики, и нежно погладив меня по руке, в которой я все еще сжимаю клиновый листочек, шепчет в ответ, по-видимому, подыгрывая мне:
- Ну р-раз, - раскатисто произнося «р», - Р-раз это не гриб, а мальчик, тогда не будем его срезать. Не будем отрывать его от мамы…
«Мамы… мамочки… маменьки… матушки… матери…», - вторит моему сыну лес.
И серая ольха шелестит наверху ветвями, осыпает меня и сына желтоватой листвой, она кланяется ему, соглашаясь с его словами, с его вечной любовью сына к матери.
Издревле наши великие предки славяне почитали землю, величая ее Богиней Мать Сыра Земля. Они возносили ей бескровные дары, и лишь от труда своего. Они обильно смачивали ее почвы своим потом и кровью, работая на ней и оберегая от врага. Они видели в ней живое существо… Богиню и одновременно мать, называя ее ласково матушкой землицей.
Они всегда были ее сынами, ведь она - Богиня Сыра Земля растила травы, цветы, кусты, деревья, даровала пищу людям и животным, и поэтому они любили ее. Они смотрели на нее нежно-серыми глазами, и трепетно перебирали своими маленькими, испачканными пальцами родимую, рассыпчатую почву да вдыхали ее дорогой, знакомый с детства материнский запах.
Запах опавшей листвы и сухой травы… 
Запах горной, быстрой реки и дождевых капель… 
Запах осенних, последних цветов и ядреного, крепкого гриба сыроежки…
 
г. Краснодар, октябрь 2011г.
 
© Асеева Е.А. Все права защищены.

К оглавлению...

Загрузка комментариев...

Храм Преображения Господня, Сочи (0)
Поморский берег Белого моря (0)
Беломорск (0)
Храм Казанской Божьей матери, Дагомыс (0)
Москва, ВДНХ (0)
Псков (1)
Северная Двина, переправа (0)
Весеннее побережье Белого моря (0)
Старая Таруса (0)
Дом-музей Константина Паустовского, Таруса (0)

Яндекс.Метрика

  Рейтинг@Mail.ru  

 
 
InstantCMS