Кажется, я уже начинал заболевать, когда кричал в трубку: «Юрий Владимирович, возьмите меня. Не пожалеете! На амбразуру лягу!» И еще произносил в горячке что-то пафосное и циничное, и едкое, и откровенное до лжи. А потом все разом омрачилось, несмотря на согласие руководства МВД на мой перевод из одного отдела в другой. Плотный желтый тошнотворный ком я помню отчетливо, хотя находился в полубреду. «Вши бегут с умирающего тела, как крысы с тонущего корабля», — сказал мне знакомый патологоанатом, когда я приходил в морг брать отпечатки пальцев неопознанного тела. Кругом прыгали вши. Врач был желтый худой и пьяный и предложил мне спирта. Я выпил, и мне стало хуже. Доктор спросил меня о чем-то, кажется, о предстоящем застолье в связи с праздником и переводом в новый отдел, но я ничего не ответил. Запомнил лишь слова о вшах, которые бегут с тонущего тела. Дело не в том, что я какой-то впечатлительный. Мне доводилось и раньше навещать морги, но теперь начиналась какая-то неизвестная болезнь, которая обрушилась на меня как стены прогнившего дома. Я был под обломками. Несколько ночей плелись кошмары — я полол чей-то черный огород. Вытаскивал желтые сорняки, а они не поддавались, я тянул изо всех сил, но стоило мне вытянуть один, как я тут же хватался за другой.
…перед уходом из морга я зачем-то оглянулся и увидел, как врач циркулярной пилой вскрывает чью-то голову, как консервную банку.
…в междугороднем автобусе я приставал к водителю с вопросами о пропавших колесах, он косился на меня, прятал улыбку в рыжие усы и принимал за сумасшедшего, очевидно. А я искренне считал его тем знакомым шофером, который утром на конечной станции обнаружил свой «Икарус» раздетым и писал заявление о краже в опорном пункте милиции. И я обещал ему колеса найти.
Супруга первая заметила на мне вшей. Постригла наголо, и мы попытались их вывести каким-то народным средством. Но мне все время казалось, что патологоанатом говорил о каких-то подкожных насекомых, которые мирно сосуществуют с человеком всю его жизнь до «кораблекрушения». Или это рассказал не врач, а какая-то бабушка, которую в поселке называли ведуньей? Не помню. Одно могу сказать точно: я умирал от неясной болезни, и вши покидали мое тело как крысы. Жена почему-то злилась на меня, хотя сама толкала на перевод из сельского приграничного отдела в небольшой городок на побережье Балтики.
В ведомственной поликлинике меня не обрадовали. Сказали, что пошла эпидемия лептоспироза, заболевания крови, которую разносят крысы. Спросили меня про погреб и картошку. Не было ли там грызунов? Наверное, были. Выписали больничный лист и рекомендовали полечиться в городе. Врач по месту прописки был менее категоричен и отправил меня в инфекционную больницу, но в его глазах при разговоре то и дело всплывала сострадательность, как будто он понимал, что из больницы я уже не вернусь. Или так мне казалось? Во всяком случае, кто-то из докторов сказал мне о том, что несколько оперативников скончались от этой болезни. Почему именно оперативники? Или это уже было в бреду? Нет, ясно помню: один опер из глубинки, два из областного центра. Умерли от лептоспироза.
В инфекционной больнице меня отправили в карантинный бокс, где лежало еще трое: худой дедушка, который все время кашлял и просил не открывать форточку, и два студента с симптомами птичьего гриппа. Я не мог находиться в душном помещении, и все время ругался со стариком и открывал форточку. А старик жаловался на меня врачам и просил студентов закрыть щель, через которую в бокс просачивался свежий морозный воздух.
Мне ставили капельницы, но с диагнозом так и не определились. И тогда мне надоело считать себя умирающим больным. Я решил, что если суждено сгореть, то пусть это случиться на свежем воздухе, а не в больнице. Ходил я не твердо, и первая попытка побега не увенчалась успехом. Я не сумел самостоятельно одолеть лестничные пролеты.
Потом в больницу приехал на машине мой отец. Привез бутылку коньяка. Мы выпили в коридорчике, и я сунул ему свое удостоверение на случай, если тормознут гаишники. Отец привез какие-то фрукты, но меня тошнило от всего. И я отдал продукты медсестре.
Несколько дней безвольного лежания в боксе окончательно вывели меня из себя. Улучив момент, я собрал вещи и поехал к родителям в Балтийский район.
— Это все Зинка твоя виновата, — завелась мать, которой не нравились мои женщины. — Привез ее на все готовенькое. А ей мало. Работал бы там, домик вам дали. Что еще? Нет, ей понадобилось на курорте жить.
— Перестань, мама, при чем тут Зина? Я сам этого хочу.
Она все подкладывала мне еду, сострадательно взирая на желтую худобу и лысую голову. Наконец, разрыдалась, увидев, что я ничего не ем.
— Последний раз твоя Зинка заявила отцу, что я ей дала испорченные домашние тапочки с волосом и грибком, и под подушку положила иголку. Как ты можешь с ней жить, Леша? Она ненавидит нас.
— Давай об этом потом, — строго ответил я. — Голова болит.
Отец налил спирту. Спирт — сильная штука. Прошел внутрь, согрел, дал чувство облегчения. Вместо закуски я выпил еще две рюмки спирта и попросил отца дать бутылку с собой.
— А ты куда? Тебе лежать надо.
— Прогуляюсь до нового начальника. Он снимает квартиру неподалеку. Надо переговорить.
— Может, на машине?
— Не надо. Тут рядом. Прогуляюсь.
Я надел толстый шерстяной вязаный свитер, джинсы, кроссовки и перебросил спортивную сумку через плечо. Меня покачивало то ли от спирта, то ли от слабости. И все же я добрел до нужного дома. Начальник криминальной милиции был молодой, мой ровесник. Александр скептически оглядел меня с головы до ног и сказал:
— А я слышал, что к нам спортсмен переводится. А ты, брат, выглядишь как из концлагеря. Я слышал, что чем-то болен?
— Ерунда. Поправлюсь, — ответил я, отмечая в отражении зеркала в прихожей свой нелепый вид — лысая голова, пальчиковая шея, впалые щеки, желтизна склер. — Поправлюсь. Сам себя не узнаю. Внедрять в наркоманское сообщество можно.
— Ладно, не переживай, — подбодрил меня Александр. — Новое оперение твое, надеюсь, обмоем в нашем отделе. Приказ пришел на звездочку. До праздника оживешь?
— Постараюсь.
— Ну, иди, отсыпайся. Как поправишься, позвони. Ты часом не лептоспирозом болен?
— Не знаю. Врачи не могут поставить диагноз.
— Деньги нужны?
— Нет.
Во дворике я достал бутылку и сделал пару обжигающих глотков. Потом пошел бродить по городу. Трудно объяснить, что на меня нашло. Казалось, что сейчас свалюсь без сил и умру. Но главное — на свободе и свежем воздухе. Не думал о своей странной худобе и температуре, о слабости и болезни. Думал о том, что вшей у меня больше нет, а, стало быть, иммунитет пойдет в гору. Логика бредового мозга. Но логика. Это придало сил.
Через какое-то время начало темнеть. Я оказался на автовокзале. Зашел передохнуть. Присел в кресло в зале ожидания. На длинных серых скамьях сидели челночники, мотающиеся за товаром в Литву и Польшу. Старые кресла занимали жители отдаленных поселков, ждущих своих рейсов.
Вероятно, мое бредовое состояние притягивало происшествия как магнит. На моих глазах потрепанный тип в наколках обхаживал соседа по лавке, показывая ножик и выгребая из карманов напуганного старика деньги. Ухмылялся золочеными фиксами, вел себя нагло и бесцеремонно. Я мог бы позвать кого-нибудь из привокзального патруля, но мне почему-то захотелось самому разобраться. И сделать это быстро и дико. Вот она, болезнь! Снял с себя сумку, подошел к разбойнику и, ни слова не говоря, изо всех сил ударил его правой рукой в челюсть. Голова подпрыгнула, и я встретил ее тут же левым боковым. Лысый плавно сполз на пол, я вернул старику деньги и ушел.
Подумал, что если бандит умер, то мне нужно поскорее сваливать. Дурная мысль, больная. Кроме смерти ни о чем не думалось.
Остановился на мосту, сделал пару глотков спирта, пошел дальше.
В бреду провалялся у родителей трое суток. Потом очнулся и почувствовал, что начинаю выздоравливать. Зинаида все это время готовилась к переезду и была в приграничном поселке, в котором у нас был ветхий домик. Нам удалось его приватизировать. Когда я подумал о жене, у меня не возникло сильного желания с ней увидеться. Болезнь что-то вынула из меня. Не знаю, что. Кроме того, эти рассказы о тапках с грибком, волосом, иглой под подушкой. Моя мама не ангел, но она никогда не опустилась бы до «чернухи». Это с Зинкой что-то не так.
Выезжал солнечным утром пятого октября на электричке. В сумке лежал спирт, закуска, документы и боксерская груша. В новом отделе встретили тепло, поздравили с праздником. Александр представил меня другим оперативникам на планерке, определил круг моих задач. Сначала я познакомился с агентурными делами своих новых доверительных лиц, повесил грушу, а вечером мы отправились в больницу к Юрию Владимировичу, который умудрился накануне праздника попасть в аварию и сломать ногу. Прямо в больнице и выпили. Поговорили о насущных делах.
— С новым оперением, — поздравил начальник. — Приказ на звание пришел. А ты мне сразу приглянулся. Еще до того, как ознакомился с твоим личным делом. Это когда ты мне в трубку кричал, что бросишься на амбразуру. С наглецой, малый, напористый.
— Поправляйтесь, — улыбнулся я.
— Слушай, у нас сегодня некому конвоировать подследственного. Поможешь? До города заодно подкинут. Дежурка наша. С тобой прапорщик с автоматом поедет, у тебя табельный. Закинете Смешного на тюрьму и домой. Сегодня ж праздник. Надо как следует отметить. Договорились?
— Хорошо. Что за Смешной?
— Погоняло такое. На кладбище работал. Губы надрезаны так, что он всегда улыбается. Всю жизнь в лагерях.
— А статьи?
— Тяжкие телесные, убийства. Он ни на что другое не способен.
В отделе мы выпили, закусили и стали ждать дежурный «Уазик». Привели в кабинет Смешного в наручниках. Глаза холодные, серые, стальные. Лицо каменное, подбородок глыбой выпирает вперед. Зубы металлические, под золото. Тип знакомый. Улыбка на лице не блуждает, она выписана чьим-то ножом, вероятно, по первым ходкам. Зверь.
— Что в этот раз? — спросил я Смешного. — Тяжкие телесные?
— Могилу копали. Выпили. Фраерок меня крысой назвал. Я его в эту могилу и отправил. На дно бросил. За слова отвечать надо.
— Это верно. За слова все мы ответим.
В начале октября шоссе мокрое. Водитель наш торопился сдать подследственного в изолятор, и на повороте машину занесло, мы чуть не опрокинулись в кювет. Прапорщик с автоматом находился на переднем сиденье. Я смотрел за подопечным, который сидел напротив меня пристегнутый наручниками к решетке. Когда машину повело, я не успел испугаться. Потом спросил у Смешного: «Не упустил бы шанса?» В ответ хищно сверкнули зубы. Наверное, не упустил бы, подумал я.
Первая планерка с вернувшимся из больницы начальником УВД началась с мата.
— Вы….еее….ссс… бббб…..конец года….а у вас глухарей тьма….тяжкие свежие… грабежи в парке… я научу вас работать… мать вашу!
К оглавлению...
