ОНА и ЕЁ ГЕРОЙ
Вот представьте себе: катит по городу грузовик с опущенными бортами. В кузове – помост. В центре – парень в длинном плаще, полы которого намертво, но всё ж не очень надежно, прибиты к помосту. Спину парню подпирает шест, и к нему парня прикрутили веревками… Парень длинный, белобрысый и сам тощий, как жердь, правой рукой вцепившился в огромный меч, а левой, удерживая на сгибе локтя, судорожно прижимает к себе шестилетнюю девочку. Живую «скульптурную группу» покачивает в такт движению, и в лице парня явственно читается, как он мысленно твердит себе: «Умру, но не грохнусь… Подохну, но не выроню девчонку!..»
Рев моторов, шелест колес и ног, скандеж людских шеренг, и треск автоматов... и волнами – «ур-ра-а-ааа!»… и поверх всего бравурные марши… Театрализованное действо: «Взятие Берлина». Ах, да! Сперва – о том, что это было в особый день: 9 мая 1965 года.
Первый раз почти за двадцать лет в стране снова праздновался День Победы в Великой Отечественной. Сразу – 20-летний юбилей.
Сталин дал возможность отпраздновать Победу только один раз – в годовщину, в 1946 году. А потом надо было «воодушевлять» народы СССР на «трудовые подвиги». И это вправду было новым тяжким жертвенным подвигом людей: после войны, потерь, при нехватке всего, вытаскивать жизнь из разрухи, из отчаяний, из развалин и строить заново все – промышленность, города, сёла, семьи, отношения, души.
И в послесталинские времена тоже не праздновали. Хотя многие из новых высших правящих чинов все же прошли по-настоящему фронт и партизанскую жизнь, не поощряли ношение боевых наград. У фронтовиков их ордена и медали валялись по коробочкам и дальним ящикам комодов, а то и вовсе были игрушками-побрякушками их детей. Не праздновали годовщины Великой Победы и при надолго забравшем власть Хрущёве. Года за два до того, как его скинули, он вроде планировал что-то такое. Но не случилось.
Но сменилось время. При новом советском главном – генсеке Брежневе решили праздновать годовщины Победы. Начали сразу с 20-летия этой даты.
И вот впервые тогда и в столице, и во всех главных городах республик, краев, областей провели парады – и военный, и гражданский. И почти везде использовали стандартный ход: после военного парада «мирную» колонну с транспарантами и флагами возглавляла передвижная театрализация истории – «штурм рейхстага в Берлине».
Первым медленно двигался грузовик, на платформе которого высился макет узнаваемого купола рейхстага. За ним бежали бойцы и офицеры в касках, в плащпалатках. Дымовые шашки затягивали пеленой небо. Бухали и пыхали вспышками взрывпакеты. Бойцы палили холостыми из автоматов… Постановщики не заморачивались точным воспроизведением исторических подробностями. Обмундирования – более позднее, не из времен войны. Обошлись почти без винтовок не было. Зато автоматов – тьма. И не ППШ или иные, соответствующие времени. Палили холостыми АК-47, а он появился через два года после войны. Треск очередей, дружное разноголосное «ура!»… шествие катилось по главной улице. Перед трибуной с начальством и почетными гостями бойцы «захватывали рейхстаг» – прыгали на платформу с куполом и водружали красный стяг. А за платформой с покоренным рейхстагом шла другая. На ней живой человек изображал статую – знаменитый монумент в Трептов-парке: советский воин разрубает огромным мечом свастику, а на левой руке держит спасенную девчушку. Факт, положенный в основу идеи монумента, – реальный, ну да сейчас не о том речь. А об имитации. В каких-то городах статую солдата изображал местный актер. А в других – кто-нибудь из «обычных» людей.
В нашем Ровно… Да, этот Ровно в Западной Украине, – одно из моих «родных мест». Наша семья в 1962 году переехала туда из Йошкар-Олы в Ровно. А это тот город, в окрестностях которого действовал партизанский спецотряд Дмитрия Медведева. И в его рядах – отчаянный разведчик и диверсант Николай Кузнецов (по «легенде» – немецкий обер-лейтенант Пауль Зиберт). И в этих местах последние лесные схроны националистической УПА были ликвидированы относительно недавно – лет за шесть – семь до 20-летнего юбилея Победы. И внешне уже ничто не напоминало о тех годах кровавой внутренней междоусобицы в Украине.
Так вот, в нашем Ровно на грузовик в роли солдата с мечом и девочкой на руках водрузили самого юного актера-любителя – длинного, белобрысого и тощего Вовку Велигодского из десятого «Б», нашей 15-й школы.
Не потому, что он был сыном завуча. А потому, что временами играл в школьном театральном кружке. И личностью был по-своему яркой: то и дело он потрясал на уроках школу своими изречениями, которые потом расходились по всему небольшому городу.
Например, на уроке географии, посвященном американским прериям, на вопрос учителя: какая живность там водилась, Вовка Велигодский, поднапрягшись, ответил:
– Там туда-сюда мотались кодлы бизонов и шоблы индейцев. – Подумал еще и добавил: – А временами к ним подваливали за компанию и эти… своры мустангов! И индейцев.
Ну и вот. Вовку одели во всё красноармейское. На плечи накинули длинный плащпалатку: он как раз помог скрыть тот шест, который воткнули в доски помоста на грузовике, привязав к этому шесту Вовку. Полы плаща раскинули пошире, натянули и прибили к помосту. В помост вбили огромный посеребрённый деревянный меч; он служил Вовке добавочной опорой. Крепеж такой все же был шаткий при движении машины в колонне… неравномерном, с дерганьями и внезапными торможениями! Понимая это, хотели и подошвы Вовкиных сапог приклеить к доскам. Но не успели. Или клея не нашлось.
«Спасённую из-под огня девочку» на левой руке Вовке изображала шестилетняя сестра кого-то из наших одноклассников. И все это, покачиваясь, поехало по главной улице.
Вовку рывками пошатывало. Но он держался крепко. Девочка обняла его за шею – как на памятнике, и, глядя прямо в серо-синие глаза под белобрысой чёлкой спросила:
– Не выронишь? А то моя мама тебе врежет лопатой по горбу!
– Не отвлекай, – ответил Вовка. – Езжай без трепа. Тихо. Гордо, как принцесса.
Когда небо заволокло дымами, грозно шибанули треском по ушам автоматы и загремело «ура!», Вовка стал белым, и побелел его кулак, которым он стискивал рукоять меча.
Но заволновался не он один. Посреди главной площади, на гостевой трибуне заволновались начальники и гости. Именно тут «ура!» зазвучало особенно громко. Автоматы трещали, заглушая музыку. Воодушевленные бойцы с красным флагом бежали к рейхстагу… Может, гостей на трибуне взволновал накативший на них дым от дымовых шашек. Но может, им почудилось, что штурмовать будут не макет рейхстага, а эту партийно-начальственную трибуну?
Всего-то лет шесть или семь как закончилась в этих краях «зачистка в лесах». А многие из тех, кто был на трибуне, в ней участвовали. И еще ходили среди людей слухи о подавленных силой оружия митингах и забастовке в Новочеркасске, в последние годы правления Хрущева. Да и в спокойную брежневскую пору у народа тоже накопилось немало неприятных вопросов к верхам.
Впрочем, может мне сейчас, задним числом, мстится какое-то особое судорожное шевеление на трибуне и тревожно-испуганные взгляды, летящие с нее в сторону солдат с автоматами и красным знаменем. Может, просто это дым разъедал глаза людям на трибуне, и они отворачивались от его клубов.
Ну, короче. Парад завершился. Рейхстаг взяли. Знамя водрузили. Салютуя, палили в небо. Вовка Велигодский живой статуей благополучно доехал до того места, где его освободили от пут и сняли с платформы. Сняли с него и девчонку. Но Вовкины заботы на том не кончились. Вечером ему нужно было выйти в школьном спектакле по какой-то военной пьесе – в роли командующего армией или даже фронтом. Надо было еще умыться. Переодеться – нацепить генеральские погоны. И загримироваться – приклеить усы. Почему-то девчонку Вовка не смог отдать в объятия её родителей. Или девчонка почему-то не захотела расставаться с Вовкой. Она почти не отрываясь смотрела – теперь не в упор, а снизу вверх – в серо-синие глаза под белобрысой чёлкой. И пару раз прошептала: «Я как принцесса!» И вдруг заявила:
– Та-та-та! Пули вж-вжжжж. А бомбы та-тах! А ты меня не выронил. Прям герой!
И, держась за руки, Вовка и «спасённая» девчонка помчались в нашу школу.
На спектакле, протолкавшись сквозь школьников, учителей и родителей, девчонка уселась в первом ряду. Потому все главные сцены – и с Вовкой в роли командующего – проходили прямо перед нею. А посмотреть было на что.
То и дело правый погон «генерала» отстегивался и съезжал с плеча. И едва Вовка успевал, принимая рапорты и отдавая приказания, водрузить погон на место, как отклеивался левый ус и свисал на губу.
Кто хоть немного причастен к театру, тому понятны чувства, которые в эти минуты испытывал на сцене Вовка. Его персонаж с пафосом произносит пламенные призывы, воодушевляющие бойцов на штурм последней, главной, вражьей твердыни, а у него то ус откле… отклеивается!.. то погон с плеча съезжает.
Девчонка болела за Вовку вовсю. Каждый раз, когда он побеждал непоседливый ус или погон, девчонка орала «Ура-а!» и «Би-ис!» и топала в восторге ногами. Девчонку едва не вытурили из зала. Но брошенный вскользь мучительно-горящий и умоляющий взгляд Вовки остановил руку его мамы-завуча.
Когда в финале спектакля наши снова взяли Берлин и все кончилось благополучно, и Вовка, прижимая одной рукой ус, а другою, придерживая погон, вышел на поклоны, девчонка вырвала из рук мамы цветок и полезла на сцену – вручать своему герою. И Вовкины глаза из-под чёлки сияли во сто крат сильнее, чем когда он однажды получил по недоразумению единственную за время учебы пятёрку.
И вот что я вам скажу напоследок.
Наверное, каждой женщине, юной или пожившей, хочется хотя бы раз услышать: «Ты принцесса!» Но, может быть, еще важнее… для мирового равновесия!.. Чтобы в жизни каждого мужчины, матерого или юного, хоть раз, хоть на миг, пусть случайно, возникла бы женщина, которая, даже не обуреваемая любовными страстями, в восторге скажет ему:
– Ты – мой герой!
Москва, 16. 05. 2018 г.
МЕТАТЕЛЬНЫЙ БУКЕТ
Кое-где любят швыряться букетами А кое-кто их даже ловит. Примета, дескать, такая: брошенный невестой в толпу на свадьбе букет какая девушка словит, та вскоре суженого обретет. Некоторые всерьез верят в приметы. Но…
Вот я вам расскажу случай.
На театральной свадьбе было или на премьере, что-то туманно. А, все ж на премьере!
Вышли артисты на поклоны. На последний, несрепетированный. Когда они уже за руки не держатся, чтоб руки были свободны и могли принять букеты, подарки.
Кто из зала протолкаться к авансцене не смог, те прямо через головы букеты так и кидали. И в разгар киданий один из последних букетных снарядов летел к одной из звездных актрис. У нее руки уже были полны цветочных вязанок. Но она и этот букет поймала!
Бэмс!
И не охнув, не матюкнувшись – навзничь. То есть, поймала обеими ладонями букет за черенки, но сам букетище извернулся ей прямо в голову, и она завалилась на спину. Красиво так. Будто в роли. Картинно! Но не встала. А вроде как впала в отключку.
Паника!
Это был первый вечерний показ. А через час – повторять. Причем, для очень важных персон. Короче. Прыскают на актрису водой. Суют под нос нашатырь. Дуют на неё. Обмахивают подолом её же платья... бесстыдники! Но тут уж было не до стыда – через час явятся новые гости, именитые, от них и гастроли зависят, и спонсорство…
Ежику понятно, что в букет был упрятан очень весомый сувенир. На лбу у актрисы, над левой бровью, синел и надувался офигенный фингал!
Достали подарок из букета. Флакон духов «Клима». Или еще круче. В те поры – большая редкость и ценность. Да мало ли, что там всего грамм 50, а то и меньше – тридцать. Вместе с флаконом – весомая гирька! Да еще пущенная мощной рукой. Чтоб долетела до цели. Так долетела же, и попала!
Не поклонник, а идиот! Нельзя было прямо в коробочке отправить? Она бы смягчила удар. А так, дубина, привязал ленточкой за горлышко прямо к стеблям между бутонами и запустил на траекторию. Законы баллистика, а также инерция движения, накопленная от кинетической энергии полёта... это вам не хухры-мухры! У этого поклонника не только рука была твердая, но и глазомер отменный, да и вообще – глаз-алмаз: флакончик прямо углом и влепился над бровью актрисе.
Сделайте опыт. Попросите кого-то из друзей зафигачить вам углом флакона в лоб. Я на вас посмотрю: через сколько времени вы сумеете очнуться для ответных действий.
... Хотели не выпускать публику из театра и вычислить по почерку: кто этот кретин или диверсант? Ну, то есть, там же, в букете, должна была быть и объяснительная. Ну, рапорт. Ну, послание в чувствах: дескать, так и так, «обожаю, целую, примите мой дар».
Так вот: не нашли записку! Когда эта оподаренная актриса успела записку изъять?! Обморочная же лежала! Все видели. Ни руками, ни ногами не дрыгала. И куда сумела спрятать? В интимность не вышло бы: её подолом ее и обмахивали. В декольте тоже никак. Потому что декольте ей распустили во всю ширь, для доступа воздуха.
Так никто ничего и не узнал. А ведь в театрах какие только тайны не выведывают!
Второй спектакль все же сыграли.
Это и есть беззаветное служение искусству: сам хоть помирай, но на сцену выходи. Хоть чучелом, хоть мумийкой. Но чтоб все было по школе. Правда, после второго показа актриса, прима театра, на поклонах вперед не выходила. А те, кто оказался в первой линии, были очень внимательны и прикрывали – кто, как футболисты во время штрафного удара, причинные места, а другие – слабое место, голову...
Это я всё не к тому, вера в приметы не доводит до добра. Я всего лишь насчёт того, что поаккуратнее надо быть во время метания и ловли букетов.
13. 08. 2017 г.
АКТЕРСКИЕ ШТУЧКИ
Какой шум в городе! Премьера в любимом театре. В главных ролях обожаемые городом любимцы и любимицы. Постановщик – приглашенная модная знаменитость.
Столько слухов! Формальных и трактовочных сюрпризов ждут все. Театр полон. Чиновники. Спонсоры. Продвинутые зрители. Гости. Дружбаны. Родственники. Почитатели. Пресса. Телевизионщики – местные и подкатившие из столицы.
Все в ажитации.
Разве кто из нетеатральщиков понимает, сколько всего побочного и нервного накопилось во время репетиций и перед выпуском спектакля… Только люди сцены знают, чего стоит нервное напряжение перед выдачей новой постановки…
Среди прочих задумок режиссера – почти оригинальное решение сцены объяснения главной любовной пары. Как бы в саду. Она – на качелях. Он ее раскачивает и при каждом дополнительном подталкивании качелей изрекает нечто взывающе-любовное.
Выглядит это так. Он – на авансцене. Она – на качелях подлетает к нему. Он оборачивается к ней и, сказав что-то, отталкивает качели. Это как бы его несогласие с ней. Пока качели улетают с ней в глубину сцены и возвращаются, Он успевает обернуться к залу и что-то кинуть в простор, как бы взывая к справедливости небес.
Взаимопонимание никак не налаживается. И выглядит это так: Он взывает через рампу в сторону зала, воздев руки к небесам, а Она в это время подлетает к нему на качелях. Он оборачивается к ней, но Она на качелях улетает от него. Он поворачивается к залу и взывает огорченно к небесам – Она в этот миг подлетает к нему сзади на качелях, бросая едкую реплику ему в спину. Он оборачивается к ней – но Она опять улетает на качелях от него в глубину сцены. Ну и так далее: туда – сюда. Призыв – отказ. Упрек – ответ.
А чтобы качели неукоснительно подносили Ее к Нему, двое приставленных постановочным решением режиссера «людей от театра» в глубине сцены подталкивали качели, придавая им необходимое ускорение. Все было отрепетировано и рассчитано точно: ритм раскачки, амплитуда, то есть широта размаха качаний. Но по ходу премьеры этой парочке толкателей вдруг «попала вожжа под хвост» – захотелось выплеснуть эмоции.
Люди театра порой любят шуткануть не к месту и не к месту… Хотя как сказать.
Кратко перескажу внутреннюю, скрытую от посторонних, цепь интриг и переживаний. Один из толкающих жутко ревновал актрису, которая играла героиню на качелях, к актеру, который играл по пьесе ее возлюбленного. А актриса ревновала этого актера к приглашенной в театр молодой и манковой дирижёрке – в спектакле был живой оркестр; он играл в неглубокой оркестровой яме, между авансценой и зрительным залом.
И вот… В очередной раз толкатели поймали отлетевшую в глубину сцены на качелях героиню и толкнули… но почему-то гораздо сильнее, чем надо. В тот миг, когда Он повернулся к залу, взывая к небесам и к справедливости, Она на качелях полетела к нему… Актриса поняла, что полёт уже неуправляемый, и попыталась извернуться… и все же, вовсе не желая того, ногами сзади пихнула героя-любовника немного пониже спины.
Он, взмахнув руками, как крыльями, вспорхнул через рампу и – отчего люди не летают?! – пронесясь над оркестром, пал на грудь молодой дирижерке. Пюпитр снесло в сторону, а потрясенная дирижерка и не менее потрясенный актер, теснейшим образом обнявшись, слетели с дирижерского возвышения прямо под ноги первой скрипке.
Ах да, первая скрипка… Очень запоминающаяся и все еще как бы молодая женщина, с богатым прошлым и еще более богатыми планами на будущее. А она тоже ревновала того актера – премьера театра к этой пришлой, званой на раз дирижерке. И вот, слившись в непреднамеренных объятиях, дирижерка и актер-«изменщик» валяются у ног горюющей, но торжествующей первой скрипки…
Какая буря оваций в зале! Какие восторженные вопли «браво!» и «бис!»
Хотя никто не готов повторять-бисировать воздушный трюк. И я понимаю чувства участников старта, полета и приземления. Однако, все заинтересованные и страждущие оказались удовлетворенными в своих мучениях и страстях: и в жажде обладания предметом вожделений и страданий, и в торжестве мстительных чувств.
… На другой день – восторженные рецензии в местной прессе и еще больше восторгов в телевизионных и радиокомментариях : какая находка! Какой новаторский замысел! Истинно авангардная трактовка! Какой полет творческой мысли и фантазии! Сколько ассоциаций! Сколько тайных намеков и смыслов! Какая философия!..
Впервые и пресса, и начальство чиновное, и традиционалисты, и продвинутые зрители слились в едином мнении: да, порой и авангардизм возносит искусство к высотам духа и полету истинных откровений!
А вы талдычите: школа, по школе… система…
Главное – разбудить и возбудить воображение и чувства публики.
Контрабас же посочувствовал первой скрипке: подумай, могло быть и хуже! А если б эта парочка грохнулась тебе на колени?!
28. 08. 2017 г.
ХУДРУК, СОМ и ТРУБКА
В одном из популярных театров – его худрук очень любим зрителями, как актер. Но он не только популярный маститый артист. О нем буквально всем известно, он заядлый рыбак, а также ценитель хороших табаков и курения трубок. И лучший подарок ему – курительная трубка. У него их теперь столько… Если выложить в ряд и запалить, то любой неприятель, даже тот, который еще не знает, что хочет быть агрессором, заранее откажется от такой идеи и бежит куда глаза глядят от этого артиллерийского арсенала.
Зачем ему столько трубок? Он никогда не признается, что на самом деле – про запас.
Как однажды голодавший потом всю жизнь прячет «на черный день» сухари под подушкой, так и этот артист собирает… пардон, милостиво принимает в подарок!.. всё новые трубки. Чтобы всегда были под рукой сменные, если основная загинет
Говорят, что поводом послужил следующий случай.
Как-то сидит этот замечательный актер на своем раскладном и надувном рыбачьем стульчаке… между прочим, подарок от самого Хоннекера (кто не знает или уже запамятовал, может просветиться в Википедии)... да, так вот устроился этот актер на любимом бережку, где-то во глубине Валдая, посасывает трубочку, а рыбка стягивается в кучки, и там, в этих несанкционированных пикетах, разгораются дискуссии: ловиться и отдаться сегодня сразу или сперва нанюхаться?
Нынче живая природа пропитана фиг знает какими порождениями цивилизации. В том водоеме, от постоянных кислотных дождей, залетающих дымных туч, насосавшихся всякой дряни над заводскими трубами, от бесконечной гульбы нынешних рыболюбов с дымными барбекью и вонючими сигарами (хочется им косить под настоящих карибских буканьеров!)… рыбо-рачье население давно стало никотиново-зависимым. Конкретные никотиновые наркоманы! Минздрав не зря предупреждает: пассивное курение – злее, чем…
Да. И как только наш актер начинает запалять на берегу трубку, так вся живность сразу сплывается туда: хочется, наконец, нюхнуть вкусного дымка! Отовсюду несет фенолами, фреонами, диоксидами… А наш ценитель утонченного курева серьезный мачо, не станет смолить дешевку. Нюхнешь аромат дорогой табачной смеси, пропитанной флюидами ягод, вишни… вина, коньяка… Блаженство! А там – хоть на иглу, хоть на живца, хоть на голый крючок. Пусть врут, что перед смертью не надышишься. Хоть раз в жизни! Полными жабрами!
И вот все они тут. Замерли. Тихо так шевелят жабрами и плавниками. Рыбаки думают: хор-ро-оший прикорм подобрали сёдни! А меж тем из прибрежной тени медленно всплывало темное тело. Нет, это была не шпионская подводная лодка, прокравшаяся через центр земли. И не затопленная скотниками канистра сметаны, украденной с колхозной фермы в те времена, когда еще были колхозы, а коровы, пусть по чуть-чуть, но доились настоящим молоком, а не порошковой смесью… Это всплывала из засады спина старожила – сома.
Справка для тех, кто не знает: сомы любят хватать за ноги водоплавающих – и маленькую птичку, и большущего гуся, и даже купальщика. И, как крокодил, – сразу на дно.
А наш актер, окутанный ароматным облаком, блаженно улыбается: вот сом, млея от счастья при виде любимого артиста, нежно целует его в лоб, – и, улыбаясь еще самозабвеннее, чем кумир, – сам кладет себе блесну под язык… И, жертвенно подсекая сам себя, выдергивает спиннинг из рук рыбака со страшным грохотом!
Актер-рыбак в ужасе проснулся: трубка выпала изо рта и ухнула со страшным плеском … То есть она ухнула в пасть подплывшего сома. А уж он со страшным плеском…
Никогда не доводилось по ошибке засунуть в рот горящую папиросу не тем концом? Или, к примеру, в спешке и вожделении забросить в глотку печеную картошку прямо из огня? Ну, попробуйте. А я на вас посмотрю.
Бедный сом, как дельфин в цирке, стоя на хвосте и хлопоча плавниками по пузу, промчался по мелководью и по-над омутами и заодно раза два перечертил песчаную косу. И рухнул в глубины, широко разевая пасть. Но правильно раскуренную трубку так вот враз не загасишь! Говорят, всю ту неделю не только по водоемам Валдая, но и по всему Беломорью и Балтике серфингисты носились на волнах, каких не нагонят и цунами. Со всего света экстремалы слетелись! Но счастье кончилось вмиг, как и началось.
Рыбки тихо залегли на дно. Может, пассивно накурились. Раки – те и вовсе не вылазили. Они не любят мутную воду. В общем, клева не было.
А коллега и лучший друг нашего актера и худрука, научивший его забрасывать спиннинг, подарил ему не новую трубку, а крепкий шнурок. Трубка, приделанная конторской скрепкой к шнурку, оплетающему шею, даже выпав изо рта хозяина, останется в его владениях и никуда предательски не сгинет.
Ни к чему нам цунами на Балтике! Ведь если, не дай бог, что – зальет всю Голландию, как старую – в Европе, так и Новую – под Петербургом.
МОЛИТВА ХУДОЖНИКА НА ПЕРЕКРЕСТКЕ, или КАК ПТИЧКА ПОПАЛА ТЫШЛЕРУ В ЦВЕТ
Утренняя тишина в знаменитом музее. Выставка ныне всемирно признанного, а недавно – едва не забытого художника. Юная смотрительница готовится к наплыву экскурсантов. Одета – не по месту, вызывающе-откровенно: секси. Наблюдает за одиноким, самым первым, посетителем. Видок у него пенсионный, даже древний. Он застыл перед какой-то акварелью и, чуть покачиваясь, что-то бормочет. Смотрительница прислушивается.
Пенсионер: Как меняются деньги! И цвет, и масть. И размер. Прежде деньги были большие. Очень маленькой кучки хватало на покупку очень большой картины. Теперь – деньги стали меньше, но нужна огромная куча денег, чтобы купить одну маломерную картинку.
Смотрительница: Вам, наверное, надо в отдел нумизматики?
Пенсионер: Да… Что? Нет. Я к тому… Меняются деньги. Меняются и времена! Вот картины, Александра этого вот Тышлера. Сейчас – в крупнейших музеях. Каких денег стоят! А прежде кто бы обратил внимание?
Смотрительница: Вы… коллекционер?
Пенсионер: Да… Что? Нет. Но насобираал! Воспоминания… Болезни… Хороший товар всегда отличу. Например, эта картина. Удивительный цвет! Да? Художник вот этот, Тышлер… Долго не мог найти краску. А я видел, как нужная масть сама легла ему под руку!
Смотрительница: Сами видели? Вы с ним были знакомы?!.
Пенсионер: Да, я знал его, Горацио…
Смотрительница: Такой древний? Ох, простите… Вы и Гамлета с Шекспиром знали?
Пенсионер: Я многое помню… Вот как сейчас: иду это я по Пляс Пигаль, вокруг девушки. Одеты примерно как вы. Тоже смотрят вокруг. Но профессия у них другая… А кто-то из коммуны художников с Монмартра их рисует... Ба! Да это, никак, Тышлер!
Смотрительница (злорадно уличила): Он никогда там не был.
Пенсионер: Э-э, значит, я шел по площади святого Марка в Венеции… Очередной подъем волны, иду по колено в воде. Гондолы плывут. С тротуарами вровень. В одной – знакомая фигура с этюдником. Гондольер поет. А этот… с этюдником, держась за гондольера – писает в… э-э… пишет мгновенные этюды проплывающих пейзажей. Ба! Да это Тышлер!
Смотрительница: Не был он там.
Пенсионер: Значит, это было в Петербурге, при очередном нагоне воды в Неву...
Смотрительница: Ага, за гондольером Всадник Медный с тяжелым топотом скакал!
Пенсионер: Гондольер ни при чем! И всадник… Ах, ну конечно, всадник! Стою это я на перекрестке, вдали кто-то рысит верхами по проселку, среди зноя и пыли. И прямо посреди перекрестка, среди зноя и пыли – ба, да это Этюднер! С тышлюдником.
Смотрительница: Дать вам водички? Вы заговариваетесь...
Пенсионер: Ничуть. Тышлер! С этюдником. Сашенька Тышлер, о-о! Даже когда он рисовал с натуры, он так фантастично видел действительность... Куда до него импрессионистам или Сальвадору Дали! Или нынешним, этим гипер-реалистам, реалити-модернистам, пост-модерн-мистерикам и фэнтэзи-мистикам… Вот он, трехногий… этюдник этот! Твердо стоит посреди дороги. Даже на перекрестке дорог. А перед ним страдает Тышлер. Цвет не ложится! Я стараюсь помочь, подсказываю. А Сашук – упрямый, норовит по-своему… И вот не ложится сдача! Ни в цвет. Ни в масть. Ни в картинку…
Смотрительница: Вы о чем?!
Пенсионер: О Сашуне. О ком же? Такая вся! О! Я подле ручки. Перелистываю ноты.
Смотрительница: Кому?! Голосящему гондольеру?
Пенсионер: Нет, это не гондольер. Это Тышлер! Никак не может смешать нужные краски. Среди зноя и пыли. Пыль липнет на краску. Уже палитра стала такая тяжелая… не удержать! И все, буквально все вокруг так отвлекает… Мухи жужжат, липнут на краску. Я их отгоняю… А они все скачут! Махновцы эдакие… С той стороны – красные, тоже на тачанках… Там – зеленые. Я их отгоняю. А над головой, туда-сюда – снаряды, аэропланы. Везде погром, разорение, флаги – красные, белые, оранжевые, с лилиями, с розами. И без них… Трещат! Трехцветные, блакитные… Ах, не то, все не то…
Смотрительница: Какие флаги? Какой погром? Какие тачанки? Он же писал эту картину много позже гражданской войны …
Пенсионер: (не смущаясь): Ну да, ну да, это ему так казалось, воображение мастера рисовало картины, будто вокруг все война да война. Среди зноя и пыли. С мухами… А на самом деле – индустриализация! Конструктивизм! Сплошные победные будни! Демонстрации! Как мухи, среди зноя и пыли… Тьма народу! И эти обыватели такие назойливые. Как мухи. Так и норовят глянуть художнику через плечо прямо в душу. И вляпаться в палитру. Как мухи! Я их отгоняю… И повсюду эти флаги трещат. Все так отвлекает! Как мухи…
Смотрительница: Да вы о каком времени говорите?
Пенсионер: Неважно! Художество – оно нежное, ранимое, как бабочки. Ночные. Всегда словно в центре Пляс Пигаль. В смысле… Художник всегда творит на перекрестке… э-э, эпох! И вот, как сейчас помню, возвел Тышлер глаза к небу и взмолился: «Высшая сила, покровитель и вдохновитель созидания, если ты есть… Как творец творцу! Помоги!»
Смотрительница: Ага. Птичка летела. Голубь. С благой вестью. Хвостом махнула…
Пенсионер: Как вы догадались?! ДА! Летит птичка. Эти флаги… Как затрещат, словно пулеметы! Птичка испугалась, вошла в плоский штопор и внезапно отбомбилась! И попала точно Тышлеру под кисть. Вы не поверите, это был как раз тот цвет, какой нужен.
БЫЛЬ О БИЛЬЖО
Вот история о художнике и родителе клуба «Петрович» Андрее Бильжо, которую сам он не знает. Может, она рождена буйством чувств и фантазией разума, подогретых на посиделках у «Петровича». Бают даже, что произошла она с одним популярным актером. И я слышал ее уже в двух версиях; в суммарном пересказе она звучит примерно так…
Будто бы известный актер, наблюдая явление Бильжо везде и притом одновременно – на телевидении и в интернете, в клубном деле и в киноанимации, в карикатуре и даже в литературном творчестве – заявил: это придуманный персонаж. В позапрошлом веке братья Жемчужниковы вместе с одним из Толстых придумали Козьму Пруткова. В наше время веселые парни из Питера породили Масяню и запустили в виртуалку интернета. А в давние времена, в начале 17-го века в заморской Англии шайка-лейка не в меру образованных аристократов придумала общую кликуху Шекспир, и давай как бы его пьесами и сонетами напра… нале… во!.. учить уму-разуму британский народ и его монархов. Ныне вот так же команда ушлых, ироничных, талантливых и предприимчивых ребят делает это все – от ресторанов до карикатур, а прикрывается общим псевдонимом «Андрей Бильжо».
«Ты что! – возражали актеру друзья и недруги. – А лысая и бровастая фотка – заставка к колонке в газете?» Правда, один из них загадочно молчал. «Знаем эти штучки! – отмахнулся актер. – Загримировали манекен, сделали коллаж…» «Как?! – завопили уже посторонние слушатели. – А кто ведет телепередачи? И даже концерты? В живую!» «Ха! – упорствовал актер. – Кого-то из нашей актерской братии загримировали и выдрессировали. И подсовывают лохам вместо себя. Да не может один человек все это придумывать и делать!» «Ну, знаешь!» – взвыли друзья и недруги. Тот, кто молчал, тоже был оскорблен в лучших чувствах: всегда хочется верить, что сквозь прущее отовсюду караоке может прорваться хоть что-нибудь настоящее… Они подхватили актера-скептика под микитки и с толпой возбужденных болельщиков притащили на Мясницкую, в бывший шустовский коньячный подвал, ныне – клубный ресторан «Петрович» Андрея Бильжо.
Только расселись, а знакомые усы, очки, брови и лысина тут как тут. «Во! – указал актер. – Весь робот или, как его… андроид!.. в полной сборке. Еще и шевелится. И озвученный. Не верю!» Тот, что молчал, глянул актеру прямо в глаза. «Пока не пощупаю этого киборга… – актер двинулся к Бильжо. – Взял в руки – имеешь вещь». И он уже протянул руки – может, чтобы постучать Бильжо по голове. Или дернуть за брови.
Но тут Бильжо стал показывать телерепортерам из заморских Штатов, как надо правильно осушать стопарик водки и грамотно закусывать. И актер заслушался. Придя в себя, он осторожно погладил Бильжо по рукаву, вернулся к столику и прошептал: «Настоящий, – и растроганно добавил: – Выпьем! Как Он учит…»
Андрей Бильжо, наверное, и по сию пору не понимает, что за нежное дуновение коснулось его руки. Или почудилось ему? Он лишь машинально дернул плечом.
Но тот, который весь вечер молчал, вдруг произнес: «А жалко. Был бы он робот или андроид… Или плазменный энергетический фантом… Было бы куда интереснее!»
Актер, его друзья, недруги и даже сторонние болельщики еле удержали себя в руках.
КРЕПКО ДЕРНИ ЗА ВЕРЕВОЧКУ, ДРУЖОК!
Знаете Михаила Бартенева? Ну, Михал Михалыча?! Он всегда в бороде. Потому что умеет писать сказочные пьесы для детей. А сила сказочников, все ежики знают, в бороде. Сказки от очень древней древности. Сказка – это бородатый анекдот для детей. Только волшебный... И вот вам сказка про самого Бартенева. Тоже почти волшебная. Потому что, по прошествии времени, всякие легенды и сказки, кажутся былью. А то, что было по правде, потом обрастает множеством такого, чего не было на самом деле. Но без чего правду-то не узнаешь и не поймешь!
Однажды решил Михаил Бартенев: буду теперь работать с театрами так, как это водится с древности: вместе. Драматург с актерами и режиссерами сочиняет пьесу, по ней тут же сочиняется спектакль. И по ходу дела пересочиняется пьеса, и вновь спектакль, и опять... Словом, все так запутано! Как в жизни. Причем время сценическое – в сюжете и время житейское никак не могут совпасть!
И после этого вы хотите, чтобы зрители... Я уже не говорю о критиках… Ну, ладно. Бартенев понял: либо сам увязываешь обрывки распавшихся связей времени, либо… То есть, актрисы любят, когда гордые драматурги завязывают им шнурки на ботинках. Бартенев умеет идти навстречу актрисам. И актерам. Но все же напрягается, когда они пытаются рулить драматургом. И решил Бартенев сочинить пьесу на двух актеров – он это умеет, знает в этом толк. Для самарского театра «СамАрт» он пересказал сказочную притчу «Счастливый Ганс». Получилась история, как два азартных человека играют в карты. Один хочет выигрыша – всегда нацелен только на результат. Другого не корми, просто дай поиграть: он всегда радуется самому процессу. И оба никак не могут поступиться принципами. А жить проходит... Трудное счастье.
От такого счастья иногда перехватывает дыханье. И чтоб легче перевести дух, Бартенев предложил играть этот спектакль в особом пространстве. А художник и режиссер решили: на улице! Но в палатке. Большая такая палатка. Вход – а с другой стороны выход. Как в жизни. Между входом и выходом – зрители и актеры. А чтоб всю эту радость не снесло житейскими ветрами, палатку надо привязывать к колышкам. Теперь вам ясно, что это такое: совместное творчество театра и драматурга? Режиссер, актеры и даже завпост, увлеченные борьбой картежников, забыли про палатку. Ее привязывать к колышкам пришлось самому Бартеневу. Это дело драматурга – вязать веревочки, чтобы не было видно, что сюжет шит белыми нитками...
Посреди действия в палатку набились опоздавшие соседские дети. Палатку раздуло. Как в жизни – вечно раздует то в одном месте, то в другом.
Вышел Бартенев из палатки проверить крепеж, видит: веревки на двух углах отвязались. И летит откуда ни возьмись туча верхом на могучем ветре. А дело было на берегу Волги. И этот вот свист ветра, и шум волн за спиной... Мучают Бартенева нехорошие предчувствия. Глядит Михал Михалыч на ветренную тучу и думает: «Нафига я пишу эти сказки, где все, как в жизни? Может, это из-за моей фамилии? Бар... барбаро... барбадо... Барбу... до... Бар... ба... рай... Нет. Не выходит произвести собственную фамилию от латинского слова «бородатый».
Пока он так попусту переживал, вслед за соседскими детьми посмотреть спектакль пришли соседские собаки. С друзьями. Целыми семьями. Щенки уселись в ряд, следят блестящими глазами, как карты мелькают, а с ними мелькает туда-сюда ветренное счастье. Поучительное удовольствие! У щенков ушки подпрыгивают, а хвостики то и дело барабанят по земле от восторга. И тут тучный ветер прикидочно подергал отвязанную палатку. Щенковый папа был еще снаружи – и пока Бартенев держал за веревку один угол палатки, псовый отец навалился пузом на другую веревку, да еще, для верности, вцепился в нее зубами. Ветер подергал сильнее – палатка аж затрепетала в предвкушении полета. И прочего такого счастья. Но пес и драматург уперлись лапами и ногами в землю покрепче. А у ветра еще и туча на руках. Он и плюнул. Обошлось.
Пронесло тучу. Тут и спектакль кончился. Пошли соседские дети и соседские собаки по домам. Собачьи дети скачут туда-сюда. Довольны увиденным. Позади степенно идет собакин папа и размышляет: «Ну и ничего, что я ничего не увидел, и теперь болят зубы, натерло язык, а в пасти замусоленными веревками так противно отдает... Главное – дети рады, посмотрели чего-то поучительное. Развились. Ради этого можно и пострадать!..»
Тут и завпост вспомнил о работе – выбежал, заполошенный и деловитый, из палатки и давай ее крепко-накрепко к колышкам прикручивать...
КАК УПАЛ ЖЕЛЕЗНЫЙ ЛЕО
Говорят, что это стряслось на одном из представлений музыкального спектакля по мистической сказке Карло Гоцци «Чудовище» («IL Mostro»).
Там сложная была декорация! Туда-сюда ездила дворцовая лестница, с нею – два «железных стража»: крылатые львы. Понятно, крашеные «под железо», а так они были из папье-маше. И все равно тяжеленные! Чтоб правильно ставить декорацию и потом, по ходу дела, легко задвигать львов за кулисы, а после – снова выдвигать на сцену, одного нужно было всегда ставить слева, а другого – справа. Они были почти зеркально похожи, и что-бы их не путать, того, который всегда стоял слева, прозвали Железный Феликс. А того, что всегда был справа – Медный Лоб. Ну, вот. Однажды, пока на переднем плане пели главные герои, на заднем двигали львов. А львы хотя и ленивы, но так вот запросто, непочтительно пихать царей... пусть и природы... и двигать туда-сюда... Это еще никому не проходило даром. Не любят цари, когда их пихают в зад!
И ведь как накликали – еще когда фонограмму, звуковое сопровождение к спектаклю, сочиняли: там в самый ответственный момент раздавался «гром небесный». Тут дело не в суеверии театральных людей. Просто с «небесными знамениями» тоже лучше не шутковать лишний раз...
И однажды в тарарамство «грома небесного» удачно вписался какой-то грохот, а на сцене появился только один лев, правый... За кулисами завпост пытает рабочих сцены – монтировщиков: «Где второй лев? Меня главреж убьет! Что там за грохот был?» Ему отвечают: «А!.. Так!.. Да это Железный Феликс упал...»
А, между нами, там трагедия стряслась. Главного оппозиционера снесло. У людей ведь как: в любом деле есть оппозиция главному курсу. Или общепринятым правилам. Ну, словом, тому направлению, куда мэйстрим несет основную народную массу. На театре эти оппозиции особенно изощренные. В ту пору в театре «Царицыно» воевали с тараканами. И дустом их, и детскими спектаклями, и авангардными постановками классики... Ничего не брало! Верховодил у них пятнистый такой, рябенький, с усищами. Явный мутант. И вот этого Главного тараканищу, жуть такого усатого, тем павшим феликсом пришибло насмерть. И вот тут-то все тараканы ушли из театра – понесли его хоронить. Их процессию потом видели в лесу, когда они шли мимо толкиенистов, иноземных хоббитов и нашей нечисти.
Зарыли они где-то своего усатого, да так обратно и не вернулись... Кое-кто надеется, что, может, навсегда сгинули вместе с ним.
говорят, что...
1.
Когда репетировали спектакль «Ханума»…
Репетиции спектакля «Ханума» в Мособлдрамтеатре им. А. Островского уже шли в декорациях, и на сцене стояли, справа и слева, два огромных кувшина: «входы-выходы» в дома князя и купца. А новый главный режиссер Варецкий привел с собой в театр новых артистов. Ну, и как водится, «новая» и «старая» части труппы задружились не сразу... искры то и дело проскакивали.
И вот, первый раз репетируя в декорациях, двое артистов из «старой» части труппы вышли, как требовалось по сюжету, через кувшины, а там, с другой стороны... Ну, они ожидали увидеть закулисье, штанкеты вверху, пыль, какие-то грузики по углам. Но реквизиторы постарались и вовремя «зарядили» с тылу кувшинов-«ворот» сундуки, столики с яствами, корзины с фруктами; и тут же к выходу на сцену готовились уже гурии в праздничных нарядах... Словом, выйдя со сцены, попали артисты незнамо куда. Взяв себя в руки, они осторожно вернулись назад. Тут тоже сплошной тифлисский базар. Но это им было знакомо уже почти час в течение репетиции; да вон и режиссер в зале сидит. И знакомые лица коллег удивленно-участливо смотрят из-под париков и папах.
Хорошо снова оказаться среди своих! Даже если не всегда встречаешь понимание.
И с той поры не только репетиции шли дружно и весело, но и в труппе воцарились мир и согласие. На некоторое время.
Так выпьем за то, чтобы выйдя из тумана заблуждений в незнакомое место, мы всегда встречали там друзей и любовь!
2.
Когда репетиции спектакля «Ханума» были уже в полном разгаре…
В это время, однажды, чужие чиновники шли в кабинеты на верхних этажах к сотрудникам областного Министерства культуры (часть его офисов тогда размещалась в том же областном Доме искусств, что и театр). Ну и заблудились. В спешке. С кем не бывает. И попали из тесного коридора куда-то в темное место. Видят – перед ними светлеет выход. Ну, они туда.
Вышли из тьмы на свет божий, и оказались посреди базара в старом Тифлисе прошлого века. Они же не знали, что попали на сцену. Они думали: пройдут сквозь выход – и увидят своих: столы, канцелярию, компьютеры, родные бумаги и циркуляры... А тут аж на сто лет назад занесло. Как через «портал времени». Грузинские князья, армянские купцы... Папахи, бешметы, торговки, кинжалы, страсти... Свахи туда-сюда снуют. А чиновники вовсе не собирались жениться. Им на совещание надо было!.. Тут весь кавказский базар повернулся к чиновникам, и они, смешавшись, юркнули обратно в «порталы»-кувшины. Пробежали назад сквозь тьму и – глядь, чудо! – опять оказались в своем веке, перед хайтековскими лифтами. Нырнули скорей туда – и даже почти не опоздали на совещание... Так бывает. Иногда.
А режиссер не стал останавливать репетицию и совсем даже не ругал помощников, что они пустили на сцену посторонних. Очень уж режиссеру понравилось, какие лица были у чужих чиновников, когда они... Ну, не будем об этом. Не все поймут. А из тех, кто поймет, не все согласятся. Особенно, чиновники…
Так выпьем за то, чтобы мы всегда приходили туда, куда хотели, и чтобы чиновники хотя бы не возбуждали наши нервы, если не могут возбудить в нас любовь!
3.
Когда уже почти отрепетировали спектакль «Ханума»…
По городу прошел слух: в одном месте... ш-ш, называть можно только шепотом, на ушко, оглядываясь... по секрету, только вам, за особую мзду... это возле одной станции метро... в одном театре... открылась подпольная школа свах и сводней. Уровень международный. Методики сертифицированы... сами понимате, где. У педагогов лицензия... от самого... во-во! Переженить могут кого угодно. Разных национальностей и вероисповеданий. Не слышащих друг друга и не воспринимающих никого, кроме себя.
Заволновались даже политики и экстрасенсы. Им ведь, сами понимаете, по самое не могу потребно умение втюхивать любому человеку... Сами-то они называют это: уметь помогать людям находить общий язык. Да... Так вот, потянулся весь этот сброд к нам в театр, пройти кастинги. Поскольку нигде никаких объявлений они не видели и пользовались только слухами, которые сами же сочиняли, то они решили: это высший уровень конспирации (что, по их мнению, только подтверждало заоблачный класс школы).
Пробирались на репетиции тайными тропами, готовясь еще с вечера, а по ночам таясь в окрестных кустах и на крышах торговых ларьков. Проникали в костюмерные, наряжаясь свахами на кавказский манер (они думали, что так надо для конспирации), а потом замешивались среди артистов на сцене.
Постановщик, главреж Варецкий и директор театра Каширский лишь диву давались: откуда так много взялось бездарей среди актеров?! Потом раскусили фишку: это чужие понабежали! Решили, правда, что работники брачных агентств, экстрасенсы и политики хотят наняться в театр. Да кто ж их возьмет! Сразу ж видно: им художественное ремесло – как корове седло. Или мини-юбка на бабе-Яге. Особенно эти... политики... Они так говорят о том, что надо всех помирить, что хочется тут же развязать междоусобную войну для личной и национальной самозащиты.
Ну, и велели главреж и директор гнать всех посторонних в три шеи. Чтобы всякий разный не примеривал наряды, которые ему не по плечу, и маски, что ему не к лицу.
Так выпьем за то, чтобы новая одежка всегда приходилась нам впору, и чтоб нам никогда не предлагали чужого обличья, и чтоб впереди наших начинаний всегда летела любовь!
К оглавлению...
