МОРСКОЙ ТРАМВАЙЧИК НА БИМЛЮК (из цикла «Байки старого мельника»)
Сентябрь 1973 года. Посёлок Гай Кодзор Анапский район Краснодарского края.
Группа студентов Краснодарского политехнического института. Факультета технологии хлебопродуктов. Третий трудовой семестр.
Бригадир винсовхоза с шумом закрыв зонт ввалился в наше импровизированное общежитие, в спешном порядке переоборудованное из репетиционной комнаты Дома культуры.
– Ну шо кажу хлопцы. – Везёт вам. Похоже дождь на день зарядил. А что это значит?
Две пары студенческих глаз не мигая, смотрели на начальство, ожидая окончательного вердикта.
– Работы в поле сегодня не будет. Не потому что за здоровье пекусь. Не сахарные, не растаете. Трактора в поле, того. По самые борта. Проверили. Один уже утоп. Почти. Хватайте своих дивчин и айда в Анапу. Там кино, мороженное. Но чтобы завтра, как этот, который к винтовке прилагается? Вспомнил. Штык.
Он хотел ещё что-то вымолвить, но махнул рукой вслед пареньку, спешащему на женскую половину Культурного дома, то есть я хотел сказать Дома культуры.
Вечер того же дня. Анапа. Морской вокзал.
– Мальчики. А ведь дождь прекратился. – Алина кокетливо высунула ладошку за периметр зонтика.
– И это значит? – Буркнул я, ожидая подвоха.
– А то, что в кино ходили, мороженное с чебуреками ели, теперь будем купаться.
– Какие проблемы? Вон пляж, мокрый песок, там раздевалка.
– Фу, как банально – Аля сморщила носик. – Городской. Водоросли, медузы, буйки! Туда нельзя, сюда не соваться. Хочу открытого океана.
– Ну, те у кого купальник открытый могут махнуть на Бимлюк. Океана не обещаю, но пустынный пляж, без надзирателей и – друг Димка выдержал театральную паузу – морскую романтику гарантирую.
Алина схватила его за рукав и потянула к кассам. – Чего стоим? Бином Ньютона вспоминаем? Морской трамвайчик через пять минут отчаливает.
Полчаса спустя. Корабль «Чайка».
Бутылка вина под названием «Чёрные глаза» делала второй круг. В спешке никто из нас даже и не подумал прикупить в вокзальном буфете закуску, а на палубе сырок плавленый «Дружба» усатый буфетчик реализовал за рубль. Оно и понятно. Кушать изделие местного молокозавода приятно, а на палубе вкуснее вдвойне, значит и цена в четыре раза...
– Долго плывём. Солнце садится. Купаться охота, а до берега ещё ого го. Вот бы сейчас прямо с борта или за борт, не знаю как правильно – перекрикивая громкую музыку из динамика, молвила наша спутница.
Не то чтобы я захмелел от принятого на грудь креплёного, но осмелел это точно. – Так давайте! До берега метров этак... Короче, доплывём. Кто со мной?
Со мной не оказалось никого. Секунду спустя я был трезв как... Никто не крикнул традиционное «Человек за бортом» и не швырнул спасательный круг. Морской трамвайчик под звуки знаменитого Арлекино спешно удался к конечному пункту маршрута.
Хочу предупредить моих последователей. Если с палубы видны береговые огни, то не факт, что их можно разглядеть с поверхности воды. Проверено!
Я видел только удаляющиеся мигающие огни дорогой и горячо любимой «Чайки».
И сразу же встала проблема. При чём, в буквальном смысле, жизненно важная. Где берег? Сколько раз я уже крутанулся в воде? Хотелось что есть силы плыть по прямой и как можно скорее ощутить под ногами твердь земную.
В голову упорно стучала мысль – «Не ошибись Дон Жуан хренов», не уплыви в ночное море. На погранцов не надейся. Лодку шпионскую конечно заметят, а вот твою буйную головушку вряд ли.
Студент я или нет? Теорему старика Пифагора для чего учил? Чтобы в нужный час на практике применить. И ваш покорный слуга поплыл по длинному маршруту, то есть по гипотенузе. В ту сторону, куда ушла «Чаечка».
(Ибо корабли ходят, а плавает...)
В те годы никто из нас не знал, что в мире существуют водонепроницаемые часы. По сему сколько времени плыл (в кромешной тьме, между прочим) не знаю. Но поскольку сижу сейчас за столом и пишу эти строки не сложно догадаться – выплыл. Сначала увидел огонёк и как рванул. Через некоторое время нога ударилась о камень. Вы когда-нибудь танцевали лезгинку по горло в воде? А я танцевал. А потом побрёл, нет не к светящимся окнам домов, а к костерку, который развела на берегу добрая душа.
Этой душой, вернее душами оказались Димка с Алькой.
– Черти вы – заплетающимся от усталости языком вымолвил я, падая на песок.
– Санёк, да мы орали, что за борт сиганул. Но ведь никто не поверил. От нас же, сам знаешь, «Южной ночью» сильно пахло.
Утром, мы уже втроём танцевали лезгинку, для водителя попутного вахтового автобуса. (без этой экзекуции никак не желал бесплатно вести до Гай Кодзора)
Год спустя
Димка и Алька пригласили меня на свадьбу. Не поехал. Не потому, что на душе скребли домашние животные из семейства кошачьих. (Хотя если честно, сиганул я в воду исключительно ради, вы понимаете кого). Согласно утверждённого учебного плана пребывал на очередной производственной практике, в далёком городе. Послал молодожёнам посылку с парой бутылок самого дорогого марочного вина. Дабы дошли целёхинькими, надумал пересыпать с трудом раздобытый дефицит песком. Чтобы напоминал. Но где его в городе сыскать? Заполнил «меж-ящиковое» пространство отрубями. Мы же мельники (в будущем, конечно) и этим всё сказано.
АЛЬПИНИСТКА ПОНЕВОЛЕ
Глава 1. Май 2020 года. Юг России.
У поэтессы Элеоноры Леруры, созерцание зелёного буйства за окном и невозможность выскочить из опостылевшей квартиры, домчаться до угла и надышаться ароматом ирисов (Коронавирус! Будь неладен! Полная самоизоляция, до особого распоряжения!) вызвала приступ любви к музыке. Проявился он в том, что женщина с некоторым усилием спрыгнула с подоконника и бросилась в бой с пылью, осевшей на стареньком пианино.
Чихнув, подняла голову вверх и уставилась на люстру, не видевшую влажную тряпку с момента развала Советского Союза. Метнулась на кухню за табуретом, но остановилась на полпути. В коридоре верещал звонок.
– «Из ЖЭКа, не иначе. Только им дозволено, без штрафных санкций шляться из дома в дом» – пронеслось в голове. – «Не буду открывать! Нет меня! То есть, как нет? Все же сидят по квартирам. И я тоже», – рука потянулась к замку входной двери. Через минуту в коридоре материализовалась «её величество» работодательница и «благодетельница», полноправная хозяйка фирмы «Элефант» Илга Рутенене.
– Бездельничаешь? Ничего не сочиняешь? – вместо приветствия буркнула гостья.
– Так ведь, каронов..
– А удалёнка для кого? – оборвала поэтессу начальница. – Где сценарии, подводки, диалоги?
– Стихи сочиняю ко дню защиты детей. Из библиотеки попросили, – неожиданно выпалила Элеонора.
– Смелая! Это хорошо. Даже очень, – Илга извлекла из сумочки бумагу и ткнула пальцем в обведённый красным фломастером пункт. «В случае нарушения этого соглашения.... Обязуется выплатить фирме «Элефант» выше означенную сумму, а также проценты.
– Так ведь форс-мажор. Президент по телевизору... – промямлила хозяйка квартиры.
– Он лично ни один контракт не отменял. Твоя подпись?
Лерура молча кивнула.
– Значит с каждым пунктом согласна? tātad, jo (Так ведь?) (Латышск).
– jums ir taisnība.(Вы правы) (Латышск), – согласилась Элеонора, – но карантин уже скоро закончится, и тогда я всё, до копеечки, отработаю.
– Нисколько не сомневаюсь. Потому и пришла к тебе, а не отправила контракт вместе с заявлением в суд. Для принятия кардинальных мер, – Рутенене изобразила на лице доброжелательную улыбку и, отодвинув поэтессу, по-хозяйски устремилась на кухню. На ходу извлекая из сумки бутылочки Рижского бальзама, французского коньяка и упаковку элитного кофе.
Разрумянившиеся от выпитого алкоголя женщины смеялись и щебетали о своём – девичьем.
– Эля. Ты обязана меня понять. В фирме столько сотрудников и у каждого «тараканы в голове». Одна рожать собралась, другого – на соревнования отпустить. И зарплату на тарелочке с голубой каёмочкой. Мол, президент распорядился.
– Так ведь здание твоё. Собственное. За аренду ничегошеньки не платишь, как другие, – прервала начальницу Лерура, разливая по бокалам остатки коньяка.
– А за электричество, за газ, за мусор, за воду, за охрану? Всё на мне, на вот этих ручках, – Илга крутила пальцами, ногти которых украшал свежий маникюр. Неожиданно лицо Илги изменилось. Решительно отодвинула в сторону недопитый алкоголь. – Скажи, только честно. Ты на какую самую высокую гору поднималась?
Лерура не поняла вопроса. Крутила бокал и не знала что ответить.
– То есть? Я же не... Однажды на Красной Поляне, на фуникулёре на самую верхотуру. И фотки... Сейчас покажу, – женщина попыталась подняться, опираясь на стол.
– Не надо. Я уже поняла. Пойдёшь со мной на семитысячник!
– На что? – Элеонора опустилась на место. – Сколько тысячник? В крае, да и на Кавказе выше Казбека и Эльбруса ничего ещё не выросло.
– На Памире выросло. Про пик имени вождя всех пролетариев слышала?
– Ппппп-проходили в школе, пппо – географии, – преодолевая ком в горле, вымолвила хозяйка квартиры. – Но ведь нет никаких пррр..пр..пролетариев, значит и пика нема.
– Гора никуда не делась. Стоит себе целёхонькая. И зовётся. Ибн Сина. На Памире бывала?
Хмель из головы поэтессы начал улетучиваться, и она отчётливо вспомнила давнишнюю поездку, в составе творческой делегации, в далёкую социалистическую республику. Пёструю одежду тамошних жителей, вкуснейший плов и неловкие ухаживания местных мачо. – Но ведь мы с тобой, как сказать помягче, дамы, которым уже далеко за.... Кто же на этакую высотищу пустит?
– Деньги! – выпалила собеседница. – Я полностью спонсирую экспедицию. Оплачиваю экипировку, перелёт, проезд. На! Изучай, – Рутенене протянула флешку. – Здесь всё о предстоящем восхождении. А мне пора. Засиделась.
– Но Илга. Зачем я тебе? Ты же можешь кого угодно.
Владелица «Элефанта» вновь ткнула в пункт контракта. – Долг одной подчинённой погасить хочу. Дурында! Поднимемся, спустимся и вуаля. Порву бумаженцию на сто кусочков, как будто и не было её. Усекла?
Глава 2.Офис сыскного бюро «Крулевская и парнёры».
Лерура ходила по кабинету подруги и размахивала новеньким ледорубом.
– Растолкуй, на кой... я ей? Захотелось дамочке свернуть шею в горах, ради бога. Как говорится, любой каприз за ваши гроши. Меня-то в связку за какие прегрешения?
Основатель и руководитель бюро Маргарита Сергеевна Крулевская поднялась с кресла и молниеносным, полицейским приёмом избавила поэтессу от опасного предмета. – Во-первых, не корчи из себя Рамона Меркадера. Истории достаточно и одного убийцы товарища Троцкого. А во вторых, подойди к столу и отдай свои ходики.
Элеонора хотела возмутиться, но передумала и молча сняла с руки изящные часики, произведённые ещё во времена канувшего в лету Советского Союза.
– Даю три секунды, – Марго впилась взглядом на стрелку. – А теперь разворот на сто восемьдесят градусов. – Подруга взяла Леруру за плечи и повернула спиной к столу.
– Маргарита, что ты вытворяешь? – возмутилась гостья. – Я о чём с тобой битый час толкую?
– Отвечай, немедленно! – властно перебила подруга. – Какие предметы лежат у тебя за спиной?
– Надо же было предупреждать! Так бы и сказала...
– Что! И сколько?
Элеонора потёрла пальцем лоб, вспоминая. – Маленькая иконка Божьей матери «Всецарица». Такая, как в хосписе «Чудо».
– Дальше!
– Две батарейки. Ручка. В виде гоночного автомобильчика. Коробочка с шариками для разминания пальцев рук. Сама их дарила. Подставка для очков в виде женских губ. Блокнот. Открыт на третьей странице.
– Почему на третьей?
– Первые два задраны вертикально.
– Достаточно. Ты только что ответила на вопрос.
– То есть?
– Сколько лет мы знакомы?
– Ой. Много. Даже и не сосчитаю.
– То-то же. С этим не ахти. А вот зрительная память отличная. Феноменальная. И латышка это просекла. Я так полагаю, в горах ты должна будешь что-то увидеть и запомнить.
– Ерунда на постном масле. Сейчас у каждого в смартфоне фотик. Щелк и готово.
– Какая температура на пике Ибн?..
– Да бог знает.
– Очень даже отрицательная. Это раз. Никаких сетей, сотовых операторов в той глухомани и на такой высоте нет. Это два. Значит?
Лерура пожала плечами.
– А то и значит, фотографировать техникой, наверное, можно. В космосе же щёлкают, а там не теплее, но сложно. Полагаю, что ты ей нужна как дублирующий фотоаппарат. На тот случай, ежели аппаратура откажет.
– Простить многомиллионный долг, – Лерура демонстративно загибала пальцы. – Потратиться на экипировку для членов экспедиции. Один комплект тыщ пятьсот стоит, не меньше! И всё ради того, чтобы я чего-то запомнила? Не дороговато ли? Гораздо проще послать туда специально нанятого альпиниста, и вся недолга?
– Это у Илги спроси. Я же в её голову не влезу. Есть у меня один хороший знакомый. Горы облазил основательно. Балкарец. Арслан Шарзиев. Посоветуй его кандидатуру работодательнице. Если уговоришь, то в экспедиции будет у тебя надёжное плечо.
– Хорошо, – пробурчала поэтесса. Размышляя, как бы ловчее сообщить Илге о горце.
Словно прочтя мысли подруги, Марго молвила. – Представишь своим... э… Бойфрендом. Скажешь, что одну тебя на смерть лютую не пускает. Или вдвоём пойдёте, или... Чутьё подсказывает. Дамочка иностранная, противиться не станет.
– А вдруг Арслан не согласится? Ты же с ним ещё не разговаривала.
– Не откажет. Мы с ним давненько. Как-нибудь расскажу. После твоего триумфального спуска с пика имени...
Глава 3. Офис фирмы «Элефант».
Мужчина разложил перед директрисой исписанные листки. – Это план нашей работы. Прежде чем отправляться на пик, придётся как следует попотеть в фитнес центре. Бег, гантели, тренажёры, бассейн. Затем подъём на пять тысяч, Эльбрус или Казбек, а уж потом...
– Жаровский! Толя! А сократить нельзя? – Илга отодвинула бумаги. – Просто прилетаем в Среднюю Азию и грузимся в вертолёт. На сколько километров он нас сможет поднять на пять или на все шесть? А потом на этих, ну как их? На jaku (латышск) яках.
– Без основательной подготовки можно. Но только исключив из группы меня, – Анатолий стукнул ладонью по столу. – Руководитель экспедиции обязан спасать подопечных, а не посылать на верную смерть!
– Не горячись, – директриса скорчила на лице подобие улыбки. В бассейн, так в baseins (Бассейн-литовс.) У кого нет загранпаспортов? Срочно займитесь решением этой проблемы. Летим в Грузию, на Казбек.
– На него можно и с нашей стороны. Через Кармадон, – проворчала Лерура.
Илга, Анатолий и даже Арслан посмотрели на неё с явным недоумением.
– Через, что? – молвила Рутенене, – только и осталось, что по miris (мёртвым – латышск) ходить! Забыли про Бодрова-младшего и киногруппу? Так я напомню!
– Это когда было? Сейчас там... – попытался заступиться за подопечную балкарец, но осёкся, встретившись взглядом с владелицей «Элефанта».
– Вы в нашей команде отвечаете за фото, видео. Вот и сконцентрируйте внимание на задании. А уж с какой стороны на гору лезть, буду решать я! Надеюсь, всем понятно?
Глава 4. Грузия.
Элеонора опустилась на камни и с трудом восстанавливала дыхание. Конечно, тренировки в спортзале и на берегу моря возымели действие. Но горы – иное. Вроде бы недалеко отошли от лагеря, а вот нате, голова кружится и тошнота подступает к горлу. – «Надо сделать так, что бы Анатолий этого не заметил. Иначе устроит дополнительные испытания. С него станется», – подумала поэтесса, а в слух произнесла:
– Толя, а почему Казбек? Наш Эльбрус повыше будет. И Россия, как ни как?
– Казбеги, это Казбеги. Для таких альпинисток, как ты, самое то! На Эльбрус и на мотоциклах уже заезжали, и табуны отдыхающих туда-сюда шастают. Разве тренировки там могут быть эффективными? Тропы исхожены, загажены. А здесь рай! Кончай валяться. Подъём и вперёд. Вот вернёшься домой, поэму сочинишь. Красивую. – Он протянул женщине руку, помогая подняться. – Пойми. Здесь мы должны до автоматизма отработать ситуации, которые могут возникнуть на Памире. Что там у нас по графику?
– Умение падать и группироваться, – еле слышно произнесла Лерура. Кто бы знал, как ей не хотелось это делать на острых камнях и, тем более, на льду. – А почему нас только трое? Шефиню не мучаешь? Боишься?
– Уехала в город, – ответил за руководителя экспедиции Арслан. – Новые кошки получать. Эти никуда не годятся.
– Во-во, – поддержал Анатолий. – Сломается пару зубьев в неподходящий момент и будет сочинять стишки, лёжа в расщелине или в очереди! В чистилище!
На следующий день Жаровский поднял всех спозаранку.
– Дамы и господа! Начинаем пробное восхождение. Если звёзды расположились должным образом, то часов за восемь дойдём! Если нет, то станем тренироваться до тех пор, пока да!
Лерура двигалась в связке предпоследней. Замыкал группу Шарзиев. Ежеминутно подбадривая подопечную, он умудрялся ещё и беспрестанно щёлкать затвором фотоаппарата, запечатляя для нужд «Элефанта» окружающий ландшафт.
Семь часов спустя.
Поэтесса едва держалась на ногах. К головокружению и тошноте добавилась резь внизу живота. С каждым шагом боль всё сильнее отдавалась в ноге. Перед глазами плясали тёмные точки. – «Дойду. Поднимусь на этот чёртов Казбек. Не я первая, не я последняя. А потом пусть мужики на руках вниз тащат. Женщина я или нет. Между прочим, хрупкая», – размышляя, Лерура тёрла ногу, полагая, что это поможет.
– Совсем хреново? – прошептал в ухо Арслан.
– Да, – неожиданно для себя согласилась поэтесса. – Но дойду.
– Прерываем восхождение! Спускаемся, – над сидящими возвышался Жаровский.
– Но до вершины всего-то! – возразила Илга. – Каждый день нашего пребывания здесь стоит денег. И немалых. А если она и завтра такой фортель выкинет? Опять туда-сюда шастать будем! Как по Бривибасу (Ценральная улица Риги).
– Ступай назад, – процедил сквозь зубы Анатолий. – Он хотел добавить «И заткнись!» Но промолчал. Окончательно выводить из себя хозяйку «Элефанта» было опасно. – Я и балкарец будем страховать Элю. И вызови по рации врача.
Лагерь тонул. Нескончаемые потоки воды лились на палатки, не позволяя просушить одежду и приготовить горячую пищу. Грузинский доктор даже за солидный гонорар ехать в горы категорически отказался.
Лерура дремала, свернувшись калачиком. Горец сразу же по возвращении исчез. Илга и Анатолий, прихлёбывая из термоса кофе с рижским бальзамом, тихо переругивались.
– И на кой ляд ты эту доходягу тащишь с собой? Какой с неё прок? Деньги на неумеху тратишь!
– Если бы не она, мы бы не успели спуститься до ливня. Может быть, поэтесса нам всем жизнь спасла. Лежали бы сейчас на дне ущелья. И мокли. Только не живые, а мёртвые. И вообще, mentors (Наставник. Латышск), кого и куда брать, решаю только я!
– Без Казбека на семитысячник не взойти. Навык ни за какие деньги не купишь. Поэтому решай. Либо мы завтра совершаем восхождение без неё, либо сворачиваем экспедицию.
Рутенене молчала. В её голове в который уж раз пульсировала мысль: «Может быть, рассказать всё мужикам? Хорошо заплатить, и они быстренько смотаются на Памир? Нет. Надо самой! Да ещё обязательно в паре с этой недотёпой. У неё глаз алмаз. И вообще поэтесса – талисман. А его, как известно, nav izmests (не выбрасывают. Латышск). Иначе задуманное ни за что не сбудется!
В палатку ввалился промокший до нитки Арслан. Ни слова не говоря, вырвал из рук Илги термос, бросил в него какие-то растения, закрыл крышку и стал трясти словно шейкер.
Жаровский не заступился. Сделал вид, что дремлет. «Так ей и надо. Тоже мне, начальница. Деньги девать некуда, вот и блажит. Дура. Ему-то что? Доставить на пик Ибн Сина. Спустить назад. Получить кругленькую сумму и помахать ручкой!», – руководитель не заметил, как алкоголь растворился в крови, и он заснул. Стук дождя сморил и Илгу. Лишь балкарец, приподняв голову Элеоноры, насильно поил настойкой из одному ему известных трав.
В четыре часа утра Жаровский разбудил всех. Дождь прекратился, и предстояло принимать решение. Возьмут ли они сегодня высоту или нет. Если да, то выходить предстояло прямо сейчас, чтобы, в случае удачи, группа смогла вернуться засветло.
Три пары глаз уставились на поэтессу. Молчали. Мысленно посылая один и тот же вопрос: «Ты как?»
Женщина протёрла глаза, кокетливо улыбнулась и защебетала.
– Я как огурчик. Малосольненький! Умный в гору..., в общем, ребята, я с вами! Ибо не умная!
– И вдобавок малохольная, – проворчал Арслан, проверяя на вес рюкзак поэтессы.
– Слушать сюда! – гаркнул руководитель, когда вышли из палатки. – Предстоит блиц-восхождение. На всё двенадцать часов. Мы обязаны вернуться до заката. Но предупреждаю сразу. Дождь закончился только здесь. Там его, конечно, не будет. – Анатолий показал на вершину Казбека. – На вершине только снегопад!
– И ещё какой! – добавил Шарзиев.
– Поэтому идём строго в связке. Женщины в середине. А сейчас мухой в туалет. И выступаем.
– А позавтракать? – взмолилась Лерура.
– Есть будешь в ужин! Конечно, если вернёшься, – вмешалась в разговор Рутенене.
– Наш маршрут двухэтапный. Доходим до плато на высоте четыре пятьсот.
– И перекур? – перебила руководителя Элеонора.
– Там закапываем болтушку. Причём, заживо, – Анатолий был рад, что с поэтессой всё в порядке. Одного не мог понять, как это удалось Арслану. И чем он поил пассию.
– Оттуда стартуем на вершину. Опытным альпинистам на восхождение требуется пять часов. Мы должны дойти хотя бы за шесть. Акклиматизацию с трудом, но осилили. Остальное дело техники. С этим у нас не ахти. Пока.
Горец отвёл Илгу в сторону и о чём-то шептался. Потом сунул в руку женщине рацию. Сам же уставился на облака, спешащие укрыть Казбек подобно тёплому одеялу.
Рутенене кричала в микрофон, переходя с русского на английский. Наконец, кивнула и поспешила к нервно вышагивающему Анатолию.
– Выступаем! Каждая минута дорога, – скомандовал тот.
– Ждём полчаса! – Илга демонстративно уселась на камень.
– Тогда подымаемся без тебя! – выкрикнул Жаровский.
Но его никто не слышал. Все, задрав голову, смотрели, как на поляну опускается вертолёт.
– На четыре пятьсот? Грузитесь быстро. Повезло. Погода лётная. Пока, – усатый лётчик услужливо открыл дверцу кабины и помог женщинам закинуть рюкзаки.
Сказать, что группа шла в тумане, не сказать ничего. Двигались даже не в молоке. В густой сметане, сверяя каждый шаг по «Глонассу». Никто не думал о том, как будет спускаться. Неведомая сила гнала смельчаков вверх. Казбек должен быть покорён. И точка!
Вдобавок поднялся сильный ветер. С маршрута сдуло Элю. Если бы не страховочная верёвка, то ...
Группа вытащила женщину из расщелины.
Анатолий, срывая голос, орал, стараясь перекричать завывание ветра: «Ледоруб забивать в снег по самое не могу. На кошки становиться полностью, всей площадью ноги. Иначе каждый раз будете улетать с маршрута! Идти на носочках запрещаю! Ногу на верёвки не ставить! Увижу, кто так делает, убью!»
Поэтесса с благодарностью смотрела на Арслана. «Если бы не он, с вертолётом, не видать бы им сегодня Казбека, как... Впрочем, его всё равно не видно!». Она старалась в точности исполнять команды, соглашаясь с тем, что по возвращении в лагерь надо кого-то придушить! А конкретно – Илгу с её закидонами!
Меж тем, хозяйка «Элефанта» упала и запуталась в страховочном тросе. Мужчины по инерции проволокли её добрый десяток метров, а потом кинулись освобождать.
«Так ей и надо. Хоть бы кто из мужиков догадался перерезать верёвку, как «Гордиев узел»! Латышка вмиг бы улетела в какую-нибудь трещину. Туда и дорога. Самой не сидится в тепле, так и другим покоя не даёт!» – пронеслось в голове у Леруры. Она хотела достать из рюкзака термос с чаем, но передумала. Решила, что сделает глоток исключительно на покорённой горе.
Ледяная крошка бомбардировала группу. Навалилась дикая усталость. И только еле различимая спина идущего впереди Жаровского вселяла призрачную надежду, что рано или поздно вершина, в общем-то, не самой высокой горы будет покорена.
Замыкающий Арслан не позволял женщинам опуститься на снег. Подбадривал и подгонял одновременно. Показывая ледорубом вверх. Вот же вершина, чуть-чуть осталось. Дамам казалось, что он видит то, чего они за белой пеленой рассмотреть не могли.
Спустя девять часов группа оказалась на вершине.
Илга ругалась матом громче всех. Поэтесса не верила ушам. Таким оборотам латышки позавидовал бы боцман любого флота.
Спустя минуту несколько солёных фраз выдал и Анатолий: «Вашу мать... Вниз! Скоро стемнеет. Есть желающие покувыркаться в этом аду в полной темноте? Марш за мной! И помните. Ледоруб втыкать, кошки ставить. Поооо-шли! С богом!»
Всю дорогу Лерура думала об одном и том же. «Ну зачем ей это всё надо?»
Глава 5. Памир.
В самолёте участники, несмотря на возражение стюардессы, расположились рядышком и внимали словам Анатолия.
– Будем сутки-двое болтаться в городе или сразу рванём в Джиргулипс? Решайте.
Леруре очень хотелось побродить по столице, но остальные проголосовали за второй вариант.
– Располагаемся в лагере. Следующий день – тренировки и акклиматизация.
– Так ведь всего лишь тысяча восемьсот метров, – парировал Арслан. – Легкотня.
Жаровский нахмурился.
– Это кому как. Забыл, что высота с поэтессой делает? А у нас по плану на следующий день выход на пик Воронова, а он повыше Казбека! И ночёвка в промежуточном лагере на пять тысяч триста. После чего спуск в Базовый.
– Это ещё зачем? – возмутилась поэтесса. Всего-то два километра с хвостиком остаётся, а мы назад, словно крабы.
– Элеонора, я тебя сейчас тресну! Во-первых, это учебное восхождение. Проверка снаряжения, акклиматизация, здоровье, самочувствие. А во-вторых, крабы боком ходят, а не задом. Ты что, на Карибах не была?
– Не-а, – промямлила Элеонора и прикрыла ладошкой рот, всем видом показывая, что не права и извиняется.
– Далее у нас день отдыха. Он же резервный на случай непогоды.
Рутенене открыла свою сумочку и вручила каждому страховые полисы.
– Как это у русских, бережённого бог охраняет. Пусть сделает так, чтобы не пригодились.
Проблемы начались сразу. Первым делом власти Джиргулипса отобрали экспедиционный дрон. Чиновник сунул Анатолию бумагу, объясняя на ломаном русском, что без разрешения спецслужб использовать летательные аппараты нельзя. Во-вторых, ссылаясь на проводимую в тех местах воинскую операцию, велел отправляться в лагерь Мосина.
Мужчины попробовали возмутиться, что он расположен на высоте четыре двести, и так сразу туда выдвигаться крайне не желательно. Но милиционер, безбожно путая фарси, русские и английские слова, утверждал, что лагерь расположен у границы сразу двух ледников, и это самая лучшая точка для восхождения на пик Ибн Сина. А если у господ альпинистов имеются доллары, то его знакомый вертолётчик мигом доставит их туда. Ведь самое главное при походе в горы – это сохранить силы.
Удручённые участники экспедиции направились к двери. Им вдогонку неслись слова представителя власти: «Альпинисты, прилетевшие туда, размещаются в двухместных палатках с настилом. Имеется столовая. И, конечно же, как во всех цивилизованных странах, оборудован туалет, душ и северная сауна.
Анатолий решил провести эксперимент. Выдал на ночь каждому по баллону кислорода. Благодаря ним, четвёрка отлично выспалась, что для первых суток пребывания в высокогорье – проблема. Альпинисту не хватает кислорода в крови, и организм непрерывно посылает одну и ту же команду в мозг: «Не спать! Иначе отёк и смерть!»
Лерура, поднявшись раньше всех, приветствовала спутников четверостишьем:
Горы, что вы сделали со мной?
Чем заворожили? Властным зовом
К подвигам горячим и суровым
Или мудрой снежной сединой?
Автор-Байрамукова Х. (Перевод Н. Матвеевой)
Повар превзошёл сам себя. Завтрак был бесподобным. Удручало лишь одно. Из русских слов он знал только матерные и обильно пересыпал ими таджикские. Элеонора поначалу закрывала руками уши, демонстрируя, что он произносит нечто непотребное. Но голод не тётка, и запах Оши тупа (мясного супа с лапшой), самсы, зелени и сыра сделал своё дело. Спустя пару минут поэтесса уписывала кушанья за обе щеки, не обращая никакого внимания на малоупотребимые слова.
Выход из лагеря напоминал движение осуждённых к месту казни. Шли по леднику. Медленно ступая и стараясь делать три вдоха на каждый шаг. С тем, чтобы организм привыкал к разряжённому воздуху. Жаровский повторял, что только так можно сохранить силы для восхождения на конечную точку маршрута. По истечении каждого часа останавливались, и Арслан прибором измерял пульс и содержание кислорода в крови. Показатели женщин удручали. Они с каждым разом становились всё хуже. Было понятно, что период акклиматизации надо увеличивать.
Во второй половине дня учились «жумарить», то есть подтягивать себя при помощи верёвки и карабина. Элеонора старалась изо всех сил, но получалось плохо. Однако через пару дней команда дошла до промежуточного лагеря, а затем смогла покорить и пик Воронова!
– Выше Казбека! – радовалась поэтесса, помогая Арслану делать панорамные фотографии. – Сказали бы мне год назад, что я буду по горам, словно коза горная! Вытолкала бы взашей лгунов и пустобрёхов!
– Илга. Как самочувствие? – поинтересовался Анатолий. Женщина ничего не ответила. Она сосредоточенно смотрела в экран навигатора и, сняв перчатку, делала какие-то пометки в блокноте.
Глава 6. Пик Ибн Сина.
Восхождение отложили на день. Потом ещё на один и ещё.
Снег и ветер не позволяли даже носа высунуть из палатки. Группа застряла в продуваемом со всех сторон промежуточном лагере на шесть восемьсот. Жаровский заикнулся, что было бы неплохо, когда позволит погода, спуститься в Базовый, а уже потом…
Но хозяйка «Элефанта» зыркнула на него таким взглядом, что он посчитал за благо больше эту тему не поднимать. Вдруг она вскрикнула и бросилась мужчине на шею. То же самое, секунду спустя, проделала Элеонора, очутившись в объятиях Арслана. – Вон она! Страшная такая! Серая! Брр.
– Кто? – хором поинтересовались представители сильного пола.
– А то вы не видите? В углу. За рюкзаками, – Рутенене ещё сильнее прижалась к руководителю экспедиции.
Тот деликатно опустил латышку на камни, заглянул в угол палатки и расхохотался. – Ну, вы, бабы, даёте! Замёрзнуть на леднике не боитесь, в расщелину свалиться тоже, а мышки испугались!
– Отт-ку-да она здесь? На ветру и камнях? Ей кислорода хватает? – стуча зубами, поинтересовалась Лерура?
– Такие недотёпы, как ты, шастают туда-сюда. Вот и занесли в рюкзаке. А остатков еды, замечу, высококалорийной, для её желудочка вполне хватает. Где люди, там и грызуны. Веками симбиоз сложился, – Арслан нежно погладил поэтессу по голове, успокаивая. – Вот если бы сам Ети пожаловал, тогда конечно?
– А они здесь тоже водятся? – Элеонора умоляюще заглянула в глаза «бойфренда».
Дружный мужской хохот перебил завывание ветра.
– После снегопада запросто могут быть обвалы. Даже если погода улучшится, идти на вершину опасно, – меняя тему разговора, молвил руководитель группы. – Надо выждать, когда подморозит. Иначе беды не миновать.
– Если пурга утихнет, пойдём ночью. Аккумуляторы фонарей у всех заряжены? – решительно выпалила Рутенене.
Поэтессе до коликов в животе хотелось вниз. Но она понимала, что одна до лагеря не дойдёт! Да и не отпустят.
– Минус десять, – сказал Шарзиев, глядя на термометр. – И буран стихает. Илга, ты везучая.
– Не поняла?
Вместо ответа Арслан отодвинул полог палатки. Снегопад прекратился. Только ветер. Но умеренный.
– Идти можно. А вот вверх или вниз, давайте голосовать.
– Вверх! – вскрикнули Рутенене и Жаровский, а Лерура, как ученица-отличница, подняла руку, соглашаясь.
Кавказец порылся в своём рюкзаке и выдал каждому по два баллона с кислородом. – Ещё один в запасе. Если кому-то будет совсем невмоготу, дайте знать. Осчастливлю. Останетесь в живых. Вернее, не я буду причиной безвременной кончины.
Выползли из палатки. На пути возвышалась почти вертикальная стена, покрытая льдом. Даже сквозь тёмные очки на её блеск в лучах горного солнца смотреть было больно.
Двенадцать часов спустя.
Они не поднялись, а на четвереньках вползли на вершину.
– Дош-ла, – еле слышно прошептала Илга. – Я сделала это. Теперь можно и туда.
– Куда? – Лерура тёрла заиндевевший циферблат часов, пытаясь узнать время.
– К ней. К кому же ещё.
Элеонора наклонилась к женщине, но та уже потеряла сознание.
– Эй, кто-нибудь! Помогите. Рутенене плохо, – поэтесса принялась теребить сидевшего поодаль Арслана.
Тот кое-как приподнял директрису, отхлестав по щекам, влил в рот содержимое своей заветной фляги.
Женщина приоткрыла глаза, окоченевшими руками впилась в куртку балкарца. – Отнеси меня вниз. Пппо-жа-луй-ста. Муж тебя озолотит. Денег хватит на всю жизнь. Не оставляй. Мне вороны глаза выклюют.
– Нет здесь никаких птиц, – к ним подошёл Жаровский. – Они на такую высоту залететь не могут. Воздух сильно разряжённый. Крылья не держат. А тебя доставить вниз не сможем. Сил не хватит по леднику спустить. Придётся самой.
– Эле-чка, сними с меня шлем и распусти волосы. Пожа-луй-ста. Хочу лежать хоть и мёртвой, но красивой. Это моё последнее желание. Испо-лни.
– Илга! Я тебя сейчас задушу. И суд меня оправдает. Затащила всех сюда и помирать собралась! Ну-ка, встала и пошла. sērga tu arī (Зараза ты этакая! (латышск).
Удивительное дело, услышав родную речь, Рутенене изобразила на лице некое подобие улыбки. – Мне же ещё туда надо. Обязательно! Теперь уже мо-жно.
– Твою мать! – выругался Анатолий. – Тебе в больницу, срочно! Неужели не понимаешь, что с горной болезнью не шутят. Отёк мозга и лёгких! На! Немедленно дыши! – Он протянул женщине резервный кислородный баллон. И таблетку прими, а лучше сразу две!
Глава 7. Юго-западная сторона горной гряды. Пещера близ ледника Борякова. Три недели спустя.
Арслан вскинул фотоаппарат, но Илга решительно отвела его руку в сторону. – Ни в коем случае нельзя фотографировать! Иначе не исполнится! Vai tiešām nav saprotams (Неужели не понятно. Латышск.)
– Почему? Сколько лет этим надписям? Разве написавшие это могли предвидеть, что в двадцать первом веке люди обзаведутся фотоаппаратами и смартфонами? – негодовал балкарец.
Руководитель группы протянул женщине блокнот и ручку.
– Раз нельзя фотографировать, тогда зарисуй. Древние, надеюсь, подобное не возбраняли?
– Нельзя! Ни фотографировать, ни рисовать, ни записывать. Можно только запоминать! Выучить. Citādi nav taisnība. (Иначе не сбудется.Латышск.)
Участники экспедиции смотрели друг на друга и на Рутенене. И каждый из них думал одно и то же: «Болезнь для хозяйки «Элефанта» не прошла бесследно».
На следующий день после выписки директриса, вместо того, чтобы обосноваться в городе и как следует отдохнуть, вновь потянула всех в горы. Нанятый за немалые деньги бабай-проводник без всякого навигатора привёл их к заветной пещере.
– Лерура. Вся надежда на тебя. Запоминай это. Каждую чёрточку и завитушку.
– Илга. Даже если я запомню. Я говорю, «даже». Что потом? Ведь рисовать нельзя.
– Здесь никак нельзя. В другом месте можно. Наверное. Про это супруг мне ничего не говорил.
Элеонора смотрела на латышку широко раскрытыми глазами.
– Ты понимаешь, о чём здесь сказано? Что это вообще значит?
– Я не знаю всего. Муж Альгирдас ведает больше. Много лет назад, ещё студентом, он в геологической партии nopelnīt (Подрабатывал. Латышск). Местные поведали, что заклинание, начертанное в пещере, помогает только тем, кто его запомнит! Именно так гласит древнее предание! Много лет местные его передают из поколения в поколение. Сейчас mīļākie (Любимый. Латышск.) капитан на научном корабле. В океане. Но скоро будет в Риге. Ты нам поможешь. И тогда у нас, наконец, всё получится! И мы обретём долгожданное счастье!
Глава 8. Офис «Сыскного бюро Крулевская и партнёры».
Марго встала из-за стола, подошла к бару и достала бутылку марочного коньяка.
– Ну, за успешное окончание экспедиции и за твоего будущего беби или даже двух. Надеюсь, у моей подруги нет проблем с выбором крёстной матери?
Лерура взяла предложенный бокал и, полуоткрыв от нетерпения рот, ждала разъяснений.
Вместо них Крулевская достала из ящика свёрнутый листок. Здесь точная копия перевода пещерного пророчества. Хозяйка «Элефанта» за эту работу отвалила очень даже приличные еврики. Ну, а я... В общем, не спрашивай, как сия инфа попала в наш офис. Всем известно, что «Сыскное бюро» имени меня умеет добывать и хранить секреты.
«Уважаемая госпожа Рутенене. Из того что нам удалось расшифровать, согласно представленному рисунку, сообщаем следующее:
Надпись на стене в пещере, расположенной близ ледника Борякова, выполнена предположительно во времена похода Александра Македонского и гласит: «Ежели женщина, желающая, но не могущая произвести потомство, то она обязана переступить через свою сущность. Совершить деяние, противоречащее её естеству. Но не в одиночестве, а в союзе с такой же никогда не рожавшей спутницей. Чем более трудное испытание удастся преодолеть обеим несчастным, тем быстрее в их чреве появится плод мужского пола. И они обе обретут....»
ХОРОША СТРАНА БОЛГАРИЯ ИЛИ ВКУС КИСЛО МЛЯКО
После того, как я написал про болгарских «углеходцев» – нестинар, сразу посыпались письма, давай, мол еще, продолжай, что у них там есть интересненького. Даю читатель, даю – твоё слово для меня всегда закон.
Дорога нашей небольшой группы проходила через Шипкинский перевал, дело шло к обеду, спешить нам было не куда, вот мы и решили сделать привал в этом историческом месте. Высота этого перевала довольно приличная, как – никак 1185 метров. На верху стоит памятник Свободы, к нему ведет бетонная лестница. Вот я и решил, что если наши солдаты, полтора века назад смогли затащить туда тяжелые пушки, то мне по лестнице, да еще в тени разросшихся деревьев подняться туда, просто раз плюнуть. Тем более, как говорят местные, там, наверху сувениры всегда продают на несколько левов дешевле.
Описывать моё полуобморочное состояние, когда я, высунув язык, добрался до подножья памятника я не стану. Лучше расскажу, о том, как видя моё состояние, ко мне подошла пожилая женщина и молча, протянула мне крынку с каким-то молочным напитком. Глаза этой жительницы близлежащего села, расположившегося на берегу реки Тунджи светились одновременно добротой и состраданием. Глиняная посудина в моих руках опустела мгновенно. Так я впервые познакомился с удивительным болгарским напитком «кисло мляко».
Кое-как отдышавшись я с ужасом подумал, что мне еще предстоит дорога назад, которая хоть и под гору, но все же моими уставшими ногами её предстоит протопать.
Угадав ход моих мыслей, женщина хитро прищурилась, протянула мне кувшин побольше и сказала – «купи».
В те годы, отношение рубля к евро, а значит и к болгарскому леву, было вполне терпимое, выходило, что и цена предлагаемого мне товара кусачей назвать никак нельзя. Да и выбора у меня не было. Не купи я этот чудесный кисломолочный продукт – не видать мне больше родного микроавтобуса и моих дорогих попутчиков. В конце – концов я же не солдат русской армии позапрошлого века, а мельник с соответствующей фигурой и весом. Увы, передать вкус этого напитка я никак не смогу, дать вам попробовать тоже. Насколько мне известно, нынешнее эмбарго не разрешает импорт молочных продуктов из стран ЕС. Остается только рассказать о нем.
Отрыл эту удивительную бактерию болгарский врач и микробиолог Стамен Григоров. В его родном тырнском селе Извор, испокон веков подквашивали молоко с помощью местной закваски. Уезжая учиться в Женеву, Стамен прихватил с собой и местную закваску. В Швейцарии он проводил свои микробиологические исследования под микроскопом, и открыл палочкообразную бактерию, которая, как он решил, является основой образования данного продукта. Он поделился результатами со своим руководителем профессором Масолу, а тот в свою очередь ознакомил с бактерией и русского профессора Илью Мечникова. Сам Мечников проверил исследования Григорова и подтвердил судьбоносное открытие.
Однозначно было доказано – болгарское кислое молоко улучшает самочувствие, укрепляет организм, стимулирует иммунную систему человека, а также обладает противораковыми свойствами. Высокая продолжительность жизни болгар в 60-80-х годах прошлого столетия объяснялось, в основном, использованием в пище подквашенного молока.
Многие десятилетия самые современные лабораторий всего мира пытаются заставить лактобацилус булгарикус развиваться в условиях местного климата. Японское правительство и частные инвесторы вложили огромные деньги, а так же массу своего самурайского упорства, в приручении и одомашнивании коварной бактерии. Жители страны восходящего солнца поголовно обожают продукт под названием « Кисло мляко» . Но все тщетно. Коварная бактерия ни как не желает жить в других странах, даже в самых великолепных условиях. Как выяснилось она абсолютный патриот и размножается исключительно в маленькой и бедной Болгарии.
ЗАЩИТА СВИДЕТЕЛЕЙ В ОТДЕЛЬНО ВЗЯТОМ МИКРОРАЙОНЕ
Известная (в узких кругах) поэтесса Элеонора Лерура уже минут пять пялилась на три разнокалиберных светящихся квадратика. Гаджеты безмолвствовали. Женщина растерянно кинула взгляд на мигающий светодиод зарядного устройства.
– «Кажись всё в порядке. Разность потенциалов в моей квартире присутствует. Вон и счётчик в коридоре мотает, словно сумасшедший.» – додумать эту мысль до конца ей не удалось, так как планшет заиграл навязчивую мелодию и на экране появилось лицо незнакомой дамы.
– Вввам чего? Ввееернее кого? – Радуясь и пугаясь одновременно молвила хозяйка квартиры.
– Элька, не узнала меня? Богатой буду. Вернее уже.
Голос показался Леруре знакомым, она определённо слышала его. Правда почти год назад.
– Ну ты даёшь. Собутыльн..., подружайку позабыла, не узнала. С тебя причитается. Жаль, только в ближайшее время наши любимые «Чёрные глаза» не опустошим. В Испании такая бутылочка де-фи-цит.
По этой манере растягивать последнее слово Элеонора опознала Марго, вернее Машку Рогозину из Приречного района.
– Рогозя, какая Испания? Кто это тебя так разукрасил, что мама родная...
– Ха-ха. Открываюсь, как близкой подруге. Всё просто! Защита сви-де-те-лей. Помнишь моего шефа из Гособлторга.
– Тот, который к тебе клинья подбивал? И подбил, таки. Ты говорила, что жениться обещал, в недалёком или далёком будущем.
– Во, во. Он самый. Переметнулся к Ленке из бухгалтерии. Свинья неблагодарная. Ну, я ему взяла да и отом-сти-ла. Что знала, пароли, явки, счета. (В постельке все мужи, ой какие, словоохотливые) В органы отписала.
– В какие? – Лерура слушала разинув рот.
– Во внутренние, конечно. И теперь меня знаешь как зовут? Госпожа Бернадетта! А фамилию не скажу, потому как бумагу грозную подписала.
– Так ты и в самом деле в загранке живёшь? А язык? Работа?
– Ну, Лерура – темень непроглядная. Говорю же тебе, программа защиты свидетелей. Пластическая операция. За счёт государства, между прочим. Правда за силикон свои кровные отдала. У них там, увеличение груди, сметой не предусмотрено. Паспорт, вид на жительство – всё по программе. Слышишь как море шумит? Средиземное, между прочим. Не хухры-мухры.
– Но ведь жить, то на что-то надо. Или и тугриков эти самые органы тебе отсыпали, без счёта?
– Нет. С финансами у них не ахти. Из страны сбагрили и с сердца вон. Но ведь мне, по закону, четвёртая часть от всего конфискованного у свиньи неблагодарной полагается. Вот на эти «коврижки» и существую безбедно. Лет на сто хватит, а может и по более. Тырил мой любовничек с размахом. За это ему отдельное спасибо. Если надумаешь к нам на Пиренейский полуостров, встречу по царски, вернее по королевски. Испания это же монархия, хоть и конституционная.
До вечера Элеонора не находила себе места. Перебирала в уме всех знакомых, на предмет кого из них можно сдать в Прокуратуру, ну или ещё куда.
По всему выходило, что общалась поэтесса с людьми честными, по больше части пьющими, но творческими.
Уже засыпая поняла, кандидат на заклание отыскался. Главный редактор литературного журнала «Пегас в полёте» – Аристарх Абрамович Резонансов. Уж сколько кровушки нашего брата – поэта испил, не приведи господь.
Полгода спустя.
– Уважаемая Азиза Абдукаримовна присаживайтесь, пожалуйста. Будьте добры ваш паспорт.
Лерура ничего не понимая, трясущейся рукой протянула начальнику службы защиты свидетелей свою « краснокожую паспортину».
Книжечка мгновенно исчезла в аппарате для измельчения бумаг.
– Уважаемая бывшая поэтесса. Отныне вы чистокровная узбечка из города Ассаке, Андижанской области. Приехали к нам на заработки. Так сказать трудовая эмигранта. Ещё вот, что. Домой вам возвращаться нельзя. Сейчас в квартиру вселяются другие люди. С ними встречаться категорически запрещено. Будете обитать в служебном помещении, при ЖЭКе номер 34. Вместе с четырьмя такими же дворничихами. И не смотрите на меня так. Кто-то же должен обучить вас узбекскому языку и обычаям. Да зарплата отныне будет стабильная, в отличие от прошлой жизни. Маленькая правда, но если два участка мести будете, то на скромное бытие хватит. За пластическую операцию кредит лет через пять погасить сможете.
– А разве это – Лелура дрожащей рукой провела по лицу не за счёт государства?
– Так-то оно так, только сами же понимаете. Пандемия, кризис, бюджеты урезали, фондов нет. Но я же понимаю, вы из чистых и светлых побуждений этого негодяя Резонансова нам с потрохами. Кстати о них. Потом зайдите в бухгалтерию и получите причитающиеся вам восемьдесят семь рублей. Двадцать пять процентов от конфискованного, за минусом подоходного налога.
– У него всего столько было? – глотая ком в горле, молвила поэтесса.
– Несколько стольников нашли. В порванной подкладке пиджака завалялись. Остальное не его. Тёща у злыдня, как оказалась, всем движимым и недвижимым имуществом владела. А на неё никто заявления не подавал. Да не переживайте вы так. Уже осудили супостата, аж на два года. Условно.
Слёзы ручьём текли из глаз женщины. Она хлюпала носом и причитала.
– А как же мои котики? Что с ними теперь будет?
Офицер заглянул в папку. – Белый, породистый по кличке Барон, а также серая кошка Мурка и котёнок Черныш в настоящее время перемещаются к новому месту жительства, по адресу…. Остаток корма, марки «Вискас», так же доставят, правда только через неделю. Его надо проверить на предмет наличия вредных веществ.
– А кккак будете проверять? В лаборатории?
– У нас, всё проще. Мой заместитель лично и проверит. Как говориться в известном фильме, на кошке. Своей. Ничего человек не жалеет. Службы ради.
Ещё полгода спустя.
– Сарымсакова ты будешь?
Элеонора отложила в сторону метлу. Машинально вытерла руку о фартук. – Ассалям алейкум. Что тебе от бедной юракча (дворничихи. Узб) потребно? Зачем от дела отвлекаешь?
– Не сердись. Не надо унинг қошлари нақшли (брови хмурить. Узб)
Я читал твои переводы азиатских поэтов на русский. И сдаётся, что ты не тем занимаешься.
– Как это не тем? Я на что я существовать буду. Кисок моих кормить? Отойди, не мешай. Мне план выполнять надо, аж до той остановки.
Вместо ответа незнакомец вырвал из рук женщины орудие труда. – Я мести буду! Ты иди рядом! Молча! Зовут меня Акбор. Работаю главредом и ещё соучредителем.
Услышав это Лелура хотела немедленно «дать дёру», как можно дальше, но любопытство пересилило и она кокетливо указала пальчиком, на окурок, не замеченный незадачливым помощником.
Пролетел ещё год.
Монитор последней модели используя встроенные датчики освещённости автоматически уменьшил яркость экрана.
Скайп перестал петь свою заунывную песню и наконец соединил звонящего с далёкой Испанией.
– Рогозька привет.
– Не смей называть меня так. Я – Бернадетта! И точка.
– В таком случае перед тобой некая Азиза Абдукаримовна. – Лерура рассмеялась. – Мой, ээээ, бойфренд Акбор завтра летит в Барселону. Привезёт кое-кому подарочек. Пару бутылок «Чёрных глаз». Я же помню, что на Пиренеях с этим туго. Это тебе за идею.
– Какую?
– Защиты свидетелей.
– Сработало?
– Как сказать. Через неделю состоится общее собрание акционеров журнала «Пегас в полёте».
– И мою поэтессу наконец начнут печатать.
– Скорее всего – нет.
Где-то там далеко за морями бывшая российская гражданка Рогозина застыла с открытым ртом, не зная что сказать. А Элеонора насладившись моментом продолжила.
– Понимаешь контрольный пакет этого «террариума» у моего, но в общем того, кто тебе винишко передаст.
– И? – Мария вытянула шею и почти упёрлась лбом в экран.
– И главным редактором буду я! – Лерура-Сарымсакова хотела ещё что-то добавить, но три кошки с разных сторон синхронно прыгнули на стол. Сунули мордочки в микрофон и замурлыкали, что есть силы.
МОНЕТЫ КАНКРИНА (на основе реальных событий)
1813 год. Урал.
Ночью бушевала гроза и маленькая горная речонка Мельковка, вообразив, подобной Чусовой рычала и ворчала. Что есть силы бросалась на берега, намереваясь их основательно подмыть. Вымыла корневища и унесла здоровенные сосны вниз по течению.
Но к утру устала и угомонилась.
Ласковое солнышко, пробившись через неровный строй деревьев и кустарников, мгновенно породило на поверхности воды стаю «зайчиков». Они прыгали на волнах реки и манили тринадцатилетнюю девочку Катю присоединиться.
Та опустила ладошку в студёную воду, чтобы поймать одного, но так и застыла.
На дне рядом с безымянным пальчиком блеснул самородок.
– Серебрянка – пронеслось в голове у Катюши. За такой господин приказчик цельный рубль даст, а может быть и по более. Вон он какой, большой.
Девочка намочив подол платья и промочив ноги и извлекла со дна предмет.
– Это ничего, что сарафанчик промок и лапти тоже. Пока до селения добегу, обсохну. Зато как уж тятенька с маменькой обрадуется.
На окраине села остановилась. – отдать находку тятеньке? Так ведь приказчик Полузадов денежку взрослому человеку может и вовсе не дать. Отберёт и вся недолга. А ежели даст, то папенька от радости обязательно в трактир заглянет. С него станется, а маменьке опять горевать. Сама понесу. Чай, увидев меня не осерчает, осчастливит.
– Украла? – Приказчик схватил девочку за ухо и потянул вверх.
– Ей богу нашла. На берегу, в воде лежал.
– Завралась! Так на берегу или в воде? Сказывай правду иначе запорю до смерти.
– В водице, возле самого бережка. Ой больно. Отпустите. Я больше не буду.
– Конечно не будешь. Воровать не будешь. Врать тоже.
Полузадов выглянул в окно. – Эй там, ходь сюды.
Минуту спустя, в комнату ввалился дюжий кучер.
– На конюшню её. Всыпь как следует. Что б знала. – Приказчик толкнул Катюшу.
Та упала на пол. Зарыдала в голос.
– За что? Я же сама принесла.
– Пори до тех пор пока не сознается, где остальное припрятала.
Молва о лютой расправе над девочкой разнеслась по округе. Рабочие приисков и заводские шушукались по углам. Кумекали, как по ловчее отомстить.
Однако их задумкам сбыться не довелось.
Бог на свете есть.
Несколько дней спустя высекли уже самого приказчика.
О бесчинстве негодяя соглядатаи донесли владельцу участка Яковлеву.
– Пошто ребёнка розгами отхайдахал? Отвечай?
– Так ведь украла?
– Врёшь! Ежели бы украла, к тебе, скотина, не понесла! Трактирщику сбагрила или купцам заезжим. Неужто простых вещей не понимаш? Или придуриваешься?
– Я же для всех нас старался. И выпороть велел, чтобы помнила урок и помалкивала. Ведь прознают про то люди служивые, государевы. Заводы господам Демидовым на посессионном праве принадлежащие, изымут. За открытие месторождений серебра али золота враз в казну царскую оприходуют. Худо будет, коли благодетелей лишимся.
Яковлев пнул носком сапога валявшегося в ногах негодяя. Молчи пёс. Тебе собственная мошна важнее благости государства! Да за такое...! – Повернулся к писарю. – Кликни Петьку, да Ефима. Пусчай позабавятся. Всыплют бывшему приказчику плетей вдове больше девичьих. И ещё вот что. Для курьера подготовь подорожную и бумаги. Чтобы отбыл в столицу без промедления. Это – Яковлев указал на самородок – доставил в Берг Коллегию и сдал под роспись. Там, уж точно понимают – сей металл завсегда дружбу водит с золотом и залегает в одной жиле или поблизу!
1827 год. Зимний дворец.
Император слышал как отворилась дверь пропуская министра финансов Канкрина, но взгляда от окна не отвернул. Молча смотрел на снующих по площади людей.
Вошедший выждав паузу кашлянул, обозначая присутствие.
– Егор Францевич если вы пришли сообщить, что в России серебра и золота катастрофически не хватает, ассигнации обесценены на столько, что за бумажный рубль купцы дают двадцать пять копеек серебром, так это мне ведомо. – Николай первый обернулся и не мигая смотрел на вошедшего.
– Ваше высочество я с добрыми вестями. – министр положил на стол тяжёлый, тускло поблескивающий предмет.
– Канкрин! У в детстве у меня были достойные учителя – Николай первый повысил голос. – зачем здесь этот неказистый металл, именуемый испанцами платой или «серебришком»? Ведомо ли министру финансов империи что охотники льют из него дробь, взамен свинца?
– Обер-пробирер Соболевский. – Вставил слово Канкрин, когда царь сделал паузу в монологе.
– Кто таков? По финансовому ведомству трудится?
– Нет Ваше высочество. В соединённой лаборатории. Сей учёный муж изобрёл новейший метод обработки металлов. Растворённую в «Царской водке» платину затем осаждают в виде мельчайших крупинок, которые позже приобретают свойства, присущие глине. Слипаться при нагревании и через это можно чеканить монеты.
Император вернулся к окну. Теребил подбородок рукой. – Сколько надобно времени, чтобы получить заключение компетентных лиц по сему вопросу? Англичане на золото вывезенное из Индии перевооружают турок. Надеюсь понятно для чего? Те подбивают персов на войну с нами. Это я к тому, что ежели до чеканки дело дойдёт, то хватит ли сырья? – Самодержец кивнул на самородок.
– Ещё при правлении вашего старшего брата, штейгер Лев Брусницын открыл на Урале богатейшие россыпи. Ноне добывают несколько сотен килограммов в год. А можно и по более.
– Ступайте министр. – Перебил император. – Сначала подробное заключение, а уж потом высочайшее соизволение. К кому из мировых светил предполагаете обратиться?
Егор Францевич был готов к подобному вопросу. – К Гумбольдту. Компетентнее в целом мире не сыскать.
Николай кивнул. – А согласится? Урал – не Европа. Там с погодой не забалуешь.
– Уговорю.
«Берлинский университет
Фридриху Вильгельму Генриху Александру фон Гумбольдту.
«Правительство Российской империи имеет честь пригласить Вас совершить путешествие на восток нашей страны в интересах науки. На эти цели из казны выделяются двадцать тысяч рублей ассигнациями. Вам и сопровождающим лицам предоставляется полная свобода выбора направления и цели путешествия. Кроме этого, министерство финансов передаёт для нужд научных исследований полтора фунта русской платины. Мировая слава Вашего превосходительства в областях науки даёт повод просить совета по одному вопросу. А именно высказать своё отношение к проекту чеканки из этого металла монет».
Зимний дворец. Год спустя.
– Ну, что там Гумбольт? Как ему российские просторы? Признаёт платину валютным металлом с ценой много дороже серебра? – На этот раз император был в приподнятом настроении. На столе лежали реляции о баталиях очередной русско – турецкой войны. Армия под командованием Виттгенштейна и отдельный Кавказский корпус генерала Паскевича перешли реку Прут и оккупировали Дунайские княжества. Черноморский флот успешно воевал под Анапой.
– Пишет, что будет выгодно улучшить условие труда горных рабочих. Это повысит работоспособность. Даёт советы по эксплуатации рудников и шахт Урала. – Канкрин, положил листок поверх донесений.
– Об этом позже. – Самодержец нахмурился. Мне персам деньжат послать надо. Чтобы тихо сидели и врагам нашим на Кавказе не потворствовали. Служивому люду довольствие выдавать не бумажками, а полновесными, звонкими монетами. Что с ними?
– Для чеканки платиновых монет полезно использовались те же формы, что и для серебряных. Кроме того вес этого металла в два раза больше, чем у серебра.
Таким образом, платиновый трёх рублёвик, по форме и диаметру сопоставим.., а ежели взять шести рублёвую монету, то...
– Егор Францевич – оборвал царь. Не на учёном совете. Государству нужны деньги. Много. Очень. Извольте их раздобыть! И получите наконец внятное, положительное заключение от немца. Оно дорогого стоит. Надеюсь это понятно?
Урал. Фридриху Вильгельму Генриху Александру фон Гумбольдту.
«Я всеми силами стараюсь распространить новую монету в Азию. Наши соседи Персы находят удовольствие в этих деньгах. Полагаю, что мы слишком мало оценили металл. Министр финансов Граф Канкрин
«Я чрезвычайно рад узнать новость, что новая русская монета имеет успех и приносит много пользы». С наилучшими пожеланиями Александр фон Гумбольт.
Российская империя в середине девятнадцатого века стала единственным государством, где в обращении находились монеты из благородной платины. Ни одна другая страна мира не имела возможности пустить в оборот подобную «роскошь».
1917 год. Хранилище бывшей Берг Коллегии.
Люди в кожанках бесцеремонно ввалились в помещение тускло освещённое лампой накаливания.
Навстречу им поднялся, похожий на сморщенный гриб старик, в истёртых телогрейке и валенках.
– Читай. – Уполномоченный поднёс к глазам хранителя исписанную бумагу. – Обыск тута учинять будем. Именем революции. Золото, бриллианты, алмазы имеются? Выдавай добровольно. Иначе... – Говорящий демонстративно расстегнул кобуру.
– Так вы, почитай, уже третьи по счёту. С конфискацией приходящие. – Старик развёл руки. Всё уже того. Упёр.. , то есть я хотел сказать, унесли. Для нужд, этой, как её, революции.
– А это что? – «Кожаный» указал на поленицу из тускло поблескивающих болванок.
– Серебришко.
– Не понял? Серебро что ли?
– Не совсем. Говорю же, серебришко. Не сверкает. Убедитесь сами. Те, кто до вас, забирать не стали. За ненадобностью. Попробовали. Тяжеловато. Да так и оставили.
– Ну, это они зря. Мы заберём. Скоро дед, новые монеты выпускать станем. Советские! Правда ненадолго. Ибо грядёт всемирная революция и тогда деньги исчезнут.
– Это как? – Удивился хранитель.
– А вот так. При коммунизме деньги без надобности. Ну, а пока! Хлопцы! Тащи эти чушки отсюдова. Серебришко говоришь. Ну, ты дед даёшь!
Читатель. Ежели в доме сохранились советские рубли и полтинники на которых указано: девять или допустим двадцать грамм серебра. Не поленись, положи на весы. А вдруг там не серебро, а настоящее серебришко!
ПЕКАРЬ КЮТИНЕН И ЕГО СОВЕСТЬ
В наши дни стало модно порассуждать о воспитании патриотизма у современной молодёжи. Согласен, дело это нужное и важное. А посему, пожалуй, и я внесу в эту работу свою малую толику.
В далёком 1972 году ваш покорный слуга заканчивал десятый класс одной краснодарской средней школы. Передо мной как, наверное, и перед каждым выпускником остро встал вопрос: а дальше-то куда? Любимыми моими предметами были химия и история. По тогдашним понятиям прозябание в пыльных архивах считалось явно не мужским делом. А вот работа на современных химических заводах, это самое то. Тем более, что в нашем Политехе имелась подходящая специальность, с красивым и манящим названием «Технология пластических масс». Однако моя матушка, чудом выжившая в голодомор второй половины тридцатых годов, рассуждала иначе.
– Сынок, – убеждала меня она. – Держись поближе к хлебу. В нашей стране может случиться всё, что угодно. А тебе наш казачий род дальше продолжать надобно. Поэтому выбери себе такую профессию, чтобы рядом с тобой, было зерно, мука или хлеб. И она поведала о том, как опухали от голода её ещё неокрепшие детские ножки. Как она ходила за несколько вёрст, чтобы выпросить у дальних родственников хотя бы миску кукурузной крупы. Как разбавляли кашу сваренную из крупы лебедой и диким щавелем. И все эти события происходили на нашей благодатной кубанской земле.
На факультете «Технология хлебопродуктов» и предметов связанных с моей любимой химией было предостаточно и различного зерна, конечно, тоже. Я закончил ВУЗ. Стал дипломированным мельником. Полюбил эту удивительную профессию, объездил пол мира.
Но в этом небольшом рассказе я хочу поведать тебе, дорогой мой читатель, не о своих заморских впечатлениях, красивых странах и благоустроенных городах, о а людях моей профессии, волею судьбы оказавшихся в блокадном Ленинграде.
Информации о них дошло до наших дней ничтожно мало, буквально крохи.
«Работали как все, то есть денно и нощно. Делали общее дело, как могли приближали нашу общую Победу, что тут ещё говорить» – вот и весь сказ малочисленных стариков ветеранов.
Огромный по тем временам Ленинградский комбинат хлебопродуктов выдал первую муку за два года до начала войны.
В военное лихолетье его мельница не только обеспечивала город и близлежащий фронт мукой, но и в самом прямом смысле спасала жизни обитателей блокадного Ленинграда.
В качестве поощрения, за хороший труд на других предприятиях города, истощённым от голода людям позволяли поработать день другой разнорабочими на комбинате. После чего им дозволялось тщательно очистить от муки одежду, собрав с неё крупицы мучной пыли, добавить немного отрубей или чего-то подобного, испечь какое-то подобие лепёшки.
На огромное элеваторе предприятия практически не осталось запасов пшеницы. Новейшая мельница была вынуждена работать на самых малых мощностях. Сырьё для помола почти каждый день менялось. Мне удалось отыскать в архивах следующее постановление тех лет.
№507 содержит гриф «секретно». Об изменении состава ржаной муки. Приказывалось добавлять в неё от 5% отрубей и от 10% ячменя. Затем стали измельчать, то, что находили на городских складах – рис-сырец, древесную целлюлозу, пальмовый жмых. Однако и эти скудные запасы подошли к концу. В январе 1942 года мельница была остановлена и законсервирована. Но территория мельницы не опустела. Её высотные здания представляли собой хорошую огневую позицию. На них установили оборонительные огневые точки – 15 пушек и пулемётов. Там же находились и снайперы. Было оборудовано бомбоубежище. Отмечу, что оно благополучно дожило до нашего времени. И сейчас оно готово принять до 600 человек, имея полезную площадь 861 квадратный метр. В помещениях комбината медики разместили военный госпиталь на 30 коек. В основном спасали горожан от голодной смерти и лечили от дистрофии.
На заводе создали отряды местной противовоздушной обороны. Тушили пожары, возникающие от разрывов зажигательных бомб. Тем не менее иногда мельничные станки всё же запускали в работу. Делали муку из неведомо каким способом добытых остатков зерна, а также из шелухи, мелких частичек и пыли, которые палками выбивали из старых мешков.
В заключении хочу рассказать вам ещё об одном ленинградце. Этническом финне. О нём практически нет никаких сведений. Только пара скудных записей.
Кютинен Даниил Иванович, 1883 года рождения, житель Ленинграда. По профессии – пекарь. Несмотря на то, что Финляндия была союзником фашистской Германии и воевала с нашей страной, этому человеку доверили самое главное. В годы блокады он выпекал хлеб из той самой муки, которую поставляла городская мельница.
Даниил Иванович умер на своём рабочем месте, у горячей печи, от истощения, 3 февраля 1942 года 59 лет от роду. Совесть не позволила этому человеку съесть хотя бы грамм выпекаемого хлеба. Работника хлебопекарни наскоро похоронили на Шуваловском кладбище. Спустя много лет, уже в наши дни, внесли имя этого человека в книгу памяти блокады Ленинграда.
ПРОЩЕ ПАРЕНОЙ РЕПЫ
Девушка была поражена первым в жизни, военным приказом – «Волосы подстричь под рядового срочной службы!» Но делать нечего. Всем же известно, что в армии команды не обсуждаются, а выполняются немедленно и неукоснительно!
Солдатки растянулись в длинную колонну. Неумелым и ещё нестройным шагом двигались в направлении станции железной дороги. Впереди, задавая тон колонне, шагали рослые девушки из аэроклубов. На них неплохо сидела военная форма. Спортсменки чётко отбивали шаг тяжёлыми, армейскими сапогами. В середине и сзади колонны шли студентки московских вузов и техникумов.
Пыталась чеканить шаг и она. Получалось ужасно плохо. Надеялась, что это только пока.
Бывшая студентка даже не догадывалась, что именно её назначат начальником штаба полка! И на последовавшее возражение, майор Раскова, строго произнесёт уже знакомое: – «Приказы не обсуждаются, а выполняются».
Пытаясь не сбиться с первого в жизни строевого шага, бывшая студентка вспоминала бурные события последнего лета, осени и зимы.
Вот она, весело болтая с подружками, готовится к экзаменам летней сессии. Один предстояло сдавать утром двадцать третьего июня.
Накануне в квартире раздался звонок. Приятель, пропуская приветственные слова, взволнованно прокричал в трубку: «Девочки, включите радио, сейчас будет важное сообщение. Говорят, что началась война с Германией».
После этого, бросив дела, помчались в университет! На Моховую. Быстро организовали открытое комсомольское собрание. На повестке дня только один вопрос – считать присутствующих мобилизованными. С той поры прошло долгих пол года. Сидели в холодных аудиториях и понимали, что учить физику, математику, геометрию когда враг стоит на пороге дома, почти преступление. Надо срочно идти – защищать город! Всю страну. Тем более, что ещё октябре многие студенты получили письма из ЦК комсомола. В них сообщалось, что по всем ВУЗам страны объявляется призыв девушек, готовых идти в армию. Но, куда? И кем? О том в письмах ничего не было сказано. Позже стало известно, что знаменитая лётчица Марина Раскова занимается формированием женских авиационных частей. Вот собственно и всё. В один день «Рубикон был перейдён». В каптёрке, выстояв очередь, получила мужское обмундирование – гимнастёрку, шинель и противогаз. Сапог меньше сорокового размера там не оказалось. Старшина посоветовал брать, что дают и наворачивать портянки потолще, тогда и «обувка с ноги не улетит!».
Будущие лётчицы-подружки, спали и видели, как героически сражаются защищая от фашистов небо над родной столицей. Но командование имело на сей счёт другие планы. Девушек, по военному быстро, распихали по вагонам-теплушкам и отправили на Волгу, в авиационную школу, в город Энгельс. Вместо передовой оказались в глубоком тылу.
В письмах родителям безбожно врали! Писали, что преподают физику и математику в военном училище. Сами же день и ночь постигали тяжёлую штурманскую науку, готовясь пополнить личный состав женского соединения ночных бомбардировщиков.
Полк с самых первых дней существования получил у немцев прозвище – «ночные ведьмы». И не без основания. Враги считали, что лётчицы заколдованы! Потому их не возможно сбить. Свои же солдатики называли ласково. По началу – Дунькин полк! От имени командира – Евдокии. А спустя некоторое время, все как один, стали звать – сестрёнками или небесными созданиями. Такого женского полка больше нигде не было.
Тяжеленные бомбы подвешивали хрупкие девчонки. И самолёты сами чинили. Латали пробоины, авиационные моторы разбирали и чистили.
Летали на У-2. С наступлением темноты садились в открытые по пояс деревянные самолётики и направлялись бомбить фрицев. За ночь совершали по пять-шесть вылетов. А на полевом аэродроме такие же девчёнки-техники подвешивали по триста килограмм боекомплекта.
Давайте посчитаем. Шесть ночных вылетов, по триста килограмм, то есть, техник девушка- соплячка за ночь, своими ручонками, до двух тонн бомб перетаскивала. И так каждую ночь! Без выходных и праздников. Только когда дождь взлётную полосу расквасит. Или туман такой стоит, что и вытянутой руки не видно. Да и то в эти дни им бедным, ремонтные работы предстояло выполнять, по полной программе. До войны У-2 считался исключительно учебным самолётом. Крылья покрыты тканью, лишь по самым краям фанерой окантованы. Если сильно пальцем надавить, запросто дырку сварганишь. Никакой радиосвязи не предусмотрено, как и прицелов. Парашютов не выдавали. Понятное дело, что на таких «летательных аппаратах» можно было исключительно ночью совершать вылеты.
В конце сорок четвёртого года парашюты в конце-концов выдали. Да и то только после того, как уже над территорией занятой нашими войсками сгорели в подбитом вражескими зенитчиками самолёте две девочки-лейтенанта. В кабинке У-2 и так тесно, до невозможности. Штурманам иногда приходилось на колени бомбы класть, а тут ещё и парашюты-тяжеленные. Но приказ, есть приказ. Раз положены лётчицам средства спасения, значит, будут летать с ними. Хотя девочки, втихаря, продолжали ворчать: – Если над нашей территорией подобьют, то уж как-нибудь, да сядем. Эти маленькие, почти игрушечные самолётики, даже при выключенном двигателе в крутое пике ведь не срываются.
А если, не приведи господь, над немцами подранят, так уж много лучше погибнуть, чем к этим иродам в плен угодить.
Перед «небесными созданиями», то есть перед личным составом полка ночных бомбардировщиков была поставлена задача. – Повысить точность бомбометания. А как это сделать? Курносые лётчицы уж никак не авиаконструкторы и даже в авиационных институтах не обучались. Но задача конкретная и предельно понятная. Дорогущие бомбы должны ложиться точно в цель! Бить фрицев, а не землю вспахивать. Долго ломали голову. Но как говорится – всё гениальное – просто. Лётчицы придумали практически безотказную систему! В последующем совершенно официально названную «ППР». Расшифровывалась сия загадочная аббревиатура так – «Проще пареной репы». В кабину штурмана продевался канат. В нужный момент за него дёргали и на врагов сыпались смертоносные «подарочки». Используя родную нашу российскую темноту, не высокую скорость движения, и малую высоту удавалось совершать бомбометание практически на голову фашистов. Марина Раскова любила повторять: «Девочки, добивайтесь своего! Женщина может всё!» – И она помнила эти слова. Крепко помнила!
Первое время сокурсницы совсем не слушались новоиспечённого начальника штаба.
– Значит, в студенческой аудитории мы были подружками, а теперь ты в командирши выбилась?
Но жизнь, особенно в военное время, удивительно быстро расставляет всё по местам. Взамен выбывших товарищей в полк прибывало новое, ещё более юное, поколение. Вот уже для них, строгий начштаба, с правильной академической речью, сразу становился непререкаемым авторитетом.
Тридцать две смешливые, красивые, быстроглазые, лётчицы из полка «Ночных ведьм» никогда не сказали заветное – да, в районном ЗАГСе. Не стали мамами. Ни разу не возили своих малышей-первенцев, в колясках. Просто улетели на небо, да там и остались. Навсегда!
После войны она с подругами, накопив деньжат, проехала по тем местам где сгорали в своих самолётиках, падали с высоты и пропадали без вести её «небесные ласточки».
Почти все девочки были похоронены местными жителями.
Как могли, соорудили им скромные памятники. Но главное, наконец-то, написали фамилии на безымянных могилах. Постояли, помолчали. А потом вдруг стали вспоминать. Кто из них возил в кабине котёнка, кто вышивал незабудки крестиком, а кто умел петь задорные частушки. Припомнили, как девочки писали письма придуманным любимым. Для того чтобы выговорится. И отправляли их по несуществующим адресам или не отправляли вовсе. Хранили в девичьих рюкзачках, надеясь передать тому, в кого, когда-нибудь влюбятся. Потом. После Победы.
Судьба пощадила начштаба. После войны, вернулась в родной университет. Безбожно спала на лекциях. За годы войны, организм бывшего офицера привык предаваться сну, исключительно днём и бодрствовать ночью.
Двадцать пять лет спустя.
Доктору наук, профессору, автору учебника по ядерной физике, для сложнейшего эксперимента понадобилось аж пятьсот тонн свинца! И ещё пять тысяч квадратных метров рентгеновской плёнки! А также огромное подземное помещение на глубине десять метров! И никак не меньше! И проявочный центр, конечно. Писала в правительство, доказывала, ругалась, стояла на своём!
И получила! Всё что требовалось! А как же иначе, ведь Ирина Ракобольская прекрасно помнила слова боевого командира, Марины Расковой – «Женщина может всё!»
МОНОЛОГИ О МОЕЙ РЫБАЛКЕ
Река Тола.
Я принадлежу к особям мужского пола, которое не любят рыбалку. Крайне редко, но встречаются такие мужики – не ловят рыбу и все тут.
С малых лет, живя рядом с Кубанью, предпочитал книги, банальному лицезрению удилища. И на зов мальчишек – пойти и наловить пескарей, помахивал им в ответ томом Майн Рида.
Окончил школу, затем Политех, и угодил в МНР.
Жители этой страны рыбу не ловят и в пищу не употребляют. Согласно канонам ламаизма она считается священной так как не ходит по ещё более святой земле.
Поэтому речке Тола рыбы скопилось хоть пруд, пруди.
Зимы в Монголии, не приведи господь. – 30 считается так себе, слабый морозец. Уши сворачиваются в трубочку, щеки белеют, а более ничего.
Предстояло группе советских спецов, в том числе и мне, съездить в аймак Рашаант тот самый, в котором родился космонавт Жугдэрдэмидийн Гуррагча. Руководитель нашей группы спросил меня:
– Как ты относишься к зимней рыбалке?
Я честно ответил, что никак не отношусь, да и удочек нет.
– Понятно. – Но хотя бы кирка у тебя найдётся?
– Конечно. А то вы не знаете. Мы ведь элеватор строим, как же без кирки? Никак не построить.
– Возьми её. Непременно. Сам увидишь в дороге обязательно пригодится.
Я же из Улан-Батора никуда не выезжал, что там в дороге может понадобиться понятия не имел, да и с начальством, как известно, лучше не спорить. Сказал взять сей строительный инструмент, значит надо брать. Ему, то бишь начальству, завсегда виднее.
И вот настал день нашей поездки. Выехали затемно. Часа через четыре, рассвело. Сделали санитарную остановку. Путешественники взяли припасённые кирки и отправились на берег реки. Пошёл и я, нельзя же от коллектива отрываться. Приходилось ли тебе, читатель, долбить лёд реки, промёрзший метра этак на два? Ещё та работёнка. Когда где-то там внизу послышался треск самый бывалый из нас скомандовал.
– Всем назад! Бегом в машину.
Дважды ему повторять не потребовалось. Раскрасневшиеся и уставшие до нельзя мы мигом очутились в тёплом УАЗике. Сзади сильно треснуло и громыхнуло. Моё место было на самом заднем ряду, любопытство пересилило, и я кое-как рассмотрел в заиндевевшее автобусное окно, что на том месте, где мы минуту назад стояли появиться высокий столб воды.
Водитель рванул с места, как пилот команды, участвующей в заездах «Формулы-1».
День в аймаке Рашаант пролетел незаметно, возвращались затемно. Водитель остановил машину на месте утренней каторжной работы. Включил все фары.
В радиусе двадцати метров, от «лунки» на льду валялась замёрзшая рыба.
Дело в том, что зимой вода в Толе промерзает на две трети глубины. Давление у дна реки становится много большим, чем одна атмосфера. Вот вода фонтаном и вылетает через рукотворное отверстие, увлекая за собой скопившуюся там рыбу.
Вернулись домой с солидным уловом добытым не при помощи удочки или на худой конец рыболовной сети, а исключительно с помощью обычной кирки и знания физики.
Река Урюм.
Лет через пять после описанных событий судьба забросила меня на Сахалин.
Остров есть остров. Быть его жителем и не рыбалить невозможно. Даже помидоры тут пахнут рыбой. Потому, что рядом с каждым кустом островитяне втыкают в землю по мойве или корюшке. Лучшего удобрения природа не придумала. Ну, а то, что запах у овоща не тот, так тут вообще всё пахнет рыбой. Проголодаешься – привыкнешь.
В небольших речках нерестятся лососевые. Погуляю в океане пару лет и домой. В то места где вылупились из икринок. И никакие пороги и течение им не помеха. Инстинкт!
Однажды приехали ко мне гости с материка.
– Слыхали мы, что в здешних местах рыбалка знатная. Хозяин свози нас на речку. Посидим, порыбачим. Отойдём душой и телом.
Закон гостеприимства обязывает. Повез я их речку Урум. Шириной эта водная артерия метров десять не более, да и глубиной метра два.
Спрашиваю их по дороге.
– Вам как сподручнее ловить, с берега или с мостика.
– С мостика. Так сподручнее наблюдать.
Зашли мы на мостик. Гости достали импортные спиннинги и глянули вниз.
Там сколько хватало глаз от берега до берега касаясь друг друга боками шёл на нерест лосось. В это период у рыб вырастает зуб, с помощью которого они копают ямки. Куда самки откладывают икру. Все рыбы приобретают красный цвет.
Под нами нескончаемым потоком текла сплошная красная рыбная масса. Зачарованные зрелищем мои спутники напрочь забыли о снастях, достали фотоаппараты и занялись «Селфи» с зубатками.
Вернулись мы домой так без улова.
Во дворе откинув задний борт стояла машина рыбсовхоза.
Продавец лениво отгонял газетой мух, он привезённого товара. Покупателей не было.
– Почем рыбешка? – с ехидством в голосе спросил я.
– Рупь штука – не глядя, ответил продавец.
– А ты мил человек, самца от самки отличить можешь? – не унимался я.
– Запросто!
– Тогда мне десяток самок. Я рядом живу, ежели будут самцы, верну назад.
– Без проблем. Я тебе пару штук сверху накину, на всякий случай.
Дома, к великой радости своих гостей, я быстренько сварганил красную икру – пятиминутку. Но прежде чем мазать её на хлеб, мои гости устроили «селфи», с тазиком икры.
К оглавлению...
