ПРИГЛАШАЕМ!
ТМДАудиопроекты слушать онлайн
Художественная галерея
Троицкий остров на Муезере (0)
Москва, ВДНХ (0)
Побережье Белого моря в марте (0)
Зимнее Поморье. Река Выг (0)
Храм Нерукотворного Образа Христа Спасителя, Сочи (0)
Москва, Центр (0)
Храм Нерукотворного Образа Христа Спасителя, Сочи (0)
Ростов Великий (0)
Москва, Центр (0)
Беломорск (0)
Приют Святого Иоанна Предтечи, Сочи (0)
Беломорск (0)
Кафедральный собор Владимира Равноапостольного, Сочи (0)
Дмитровка (0)
Храм Покрова на Нерли (1)
Музей Карельского фронта, Беломорск (0)
Собор Василия Блаженного (0)

Новый День №5

Молоденькая учительница русского языка и литературы Наталья Сергеевна Калачанова, облачённая в элегантный брючный костюм, летящей походкой, постукивая высоченными каблуками, двигалась по коридору, в сторону учительской. Сегодняшний день обещал быть на редкость удачным. Особенно радовали хвалебные слова высказанные в ее адрес инспектором РОНО Марией Степановной. Функционер от педагогики высоко оценила новаторство молодой учительницы, не побоявшейся замахнуться на классика, и представившую на суд зрителя, современную трактовку пьесы Михаила Федоровича «Преступление и наказание».
С какой это стати, старуха-проценщица должна смиренно дожидаться пока ее тюкнут топором по голове? Наши пенсионеры обязаны вести здоровый образ жизни! Заниматься силовыми единоборствами! Айкидо, например. Героиня в исполнении Натальи Сергеевны смогла в два счета объяснить неучу Раскольникову, то есть школьнику, по фамилии Подопригора, что договорные обязательства надобно выполнять точно в срок и по каждому пункту. Иначе финансист, то есть она-проценщица вправе перейти к более жестким методам убеждения! Таким, как ее излюбленный прием, под названием:- «Брюслиевский» удар «Хвост дракона с разворотом». И вообще нечего ходить по городу с холодным оружием. А если уж хочется иметь при себе этакую тяжесть, то изволь дровишек наколоть, для бабушки-благодетельницы. Какая-никакая, а все же польза от бездельника-студента. Глядишь после такой гуманитарной помощи старушка расчувствуется и согласится на пролонгацию кредитного договора. Конечно уже на более жестких условиях, а как же без этого? Нынче капитализм на дворе. Человек, человеку истинно волк. Так кажется великие экономисты утверждают?
***
Калачанова решительно открыла дверь.
Комната была почти пустой. Только божий одуванчик, или синий чулок, это кому как нравится, учительница математики Ириада Дормидонтовна сидела за стареньким письменным столом, хлюпала носом и поминутно вытирая его мятым платком.
– И кто же это посмел вас обидеть? Неужели Подопригора? Ну тогда ему вообще нежить! - Не до конца выйдя из образа решительной и безапелляционной старухи-процентщицы, со стальными нотками в голосе произнесла Наталья Сергеевна.
Стояла то ли поздняя весна, то ли ранняя осень – в общем, какое-то тёплое межсезонье, потому что точно помню, что я и Рыжее Чудище потели в лёгких куртках нараспашку. Прохожие вокруг щеголяли кто в ветровках, кто в свитерах, а кто и с коротким рукавом. Солнце припекало по-летнему бесцеремонно. Мы с женой слонялись по воскресному блошиному рынку, между фургончиками и столиками со всяческим хламом и секонд-хэндом, и привычно перебранивались. Она говорила по-русски, а я отвечал по-немецки – но и на разных языках мы прекрасно понимали друг друга. Чудище пело свою любимую песню:
 
– Пойми ты, наконец, я художница! Моя жизнь подчинена искусству. Если шедевр нужно писать кровью – я буду писать кровью. Всё равно чьей.
 
– Угу, – тоскливо огрызался я. – Моей, вот чьей. Рисуешь моей кровью, вот только что ты там лопочешь про шедевры?
 
– По-твоему, значит, я бездарна? А персональная экспозиция в Саарланд-халле? А статья в Саарбрюккен цайтунг? – Чудище медленно и грозно закипало, как забытый на плите суп. – Я в Москве Сурок закончила, на Солянке выставлялась, а для тебя моё творчество – это просто так, игра в бирюльки?
 
Я умолк, сражённый не столько её доводами, которые знал наперечёт, сколько малопонятным русским словом «бирюльки». То, что Сурок – это художественный институт имени Сурикова, я уже знал. Чудище умело ввернуть в разговор что-нибудь этакое. На самом деле оно у меня талантливое и пишет не кровью, а серебряными паутинками по углам, солнечным желе на немытом линолеуме, золотыми опилками на балконе, грязными разводами на занавесках и кофейными – на скатерти. Оно безалаберное, но не злое, моё Чудище.
- Товарищ! Да-да, вы, кучерявенький, с тусклым взором затравленных глаз! Вы кто?
- В смысле?
- По имени и по профессии.
- Пожалуйста. Зовут меня Гарька. По профессии я – переводчик, ыбёныть.
- Это что за профессия такая  - «переводчик, ыбёныть»?
- Это профессия без «ыбёныть». Просто переводчик. Ыбёныть.
- Ничего не понимаю. Так вы – переводчик, или вы – ыбёныть?
- Вообще-то, переводчик. А ещё я друг детей.
- А друг детей без ыбёныть?
- Без.
- Почему?
- Дети же…
- Понимаю, понимаю… Сам, кажется, отец… И чего же вы переводите?
- Тексты.
- Голосящие или которые бумажные?
- Всякие, ыбёныть.
- Ну, вот опять!
- Что?
- Слово это простонародное.
Страшно в мрачном лунном свете
Отражаться в зеркалах
Страшно так, как жить на свете
Жить, испытывая страх.
Мы иных людей играем,
Только в зеркале, как вор
Беспощадно узнаваем
Наш единственный партнер.
 
**********
Молчите…мысли затая,
Холодный разум,
Вам не нужна любовь моя?
Скажите сразу!
На Ваших правильных устах -
Рисунок скуки
И Вам смешон нелепый страх -
Мой страх разлуки…
За сценой шум-гам. Мяуканье. Карканье. Вопли. Отголоски скоротечного подросткового скандала. Выскакивают два Котенка, заполошенные и испуганные, явно спасаясь от чего-то или от кого-то.
1-й КОТЕНОК: Ф-фу-у-у! Ну, спасибо, братан, кабы не ты...
2-й КОТЕНОК: Да ладно. Всего-то делов повисеть на ухе у толстого остолопа.
1-й КОТЕНОК: Не скажи. Этот Борька-котяра... У него лапа тяжелая! Он себя держит за местного крутого. И на свою помойку никого не пускает.
2-й КОТЕНОК: Мусорка общая!
ВОРОНА (влетела, не остыв от драки): А Борька считает, что нет. Он уверен, что это с него лепили роль кота в рекламе про вашу идиотскую кошковую искусственную жратву.
1-й КОТЕНОК: Чего-то Борька сегодня какой-то совсем одурелый.
ВОРОНА: А утром двуногие подростки тут толклись. Из соседней школы. Чего-то нюхали. И бузили и дрались. Пока дворник не согнал... Вон, его ведро и метла еще тут!.. Двуногая молодежь сбежала, а что нюхала, кинула в помойку. Борька тоже нюхнул. Вот и... (Поправляя перья.) Ну, целы, кошковые мальцы?
2-й КОТЕНОК: Сама еще зеленая! Воронюшка! Вон, желтизна вокруг клюва.
ВОРОНА: Понимаешь в этом? А вроде не уличный. Я тебя прежде тут не видела. И махаешься ты не по-уличному. Где накачиваешься-то?
2-й КОТЕНОК: У меня в доме... У моего хозяина-мальчишки и его родителей. Есть такая штука. От пола до потолка, зеркалом зовут. К ней подойдешь, а там сразу другой кто-то. Либо человек. Либо котявище — если я, например, подхожу.
     После белого сухого был судак «по-министерски». Потом плясали, дурачились, снова сели за стол. Под звездный коньяк подали свинину духовую в собственном соку. Кто-то из гостей пошутил: «свинина духовная», и все почему-то посмотрели на Сан Саныча, который тоже улыбнулся этой нелицеприятной шутке. Он был тучен.
    Гуляли, как всегда – всем отделом. В святочную ночь в «Купеческом клубе». Весь отдел культуры городской администрации.
    Нинка из бухгалтерии была в оранжевом платье с глубоким декольте. Наступал год петуха по китайскому календарю. Секретарша Оля пришла в разноцветном шелковом платье, чтобы соответствовать духу Китая. Она верила в феншуй.
    Кажется, многие позабыли о том, что накануне праздновали Рождество Христово, которое к китайскому петуху не имеет никакого отношения. Просто продолжали гулять, и мало, кто помнил и думал о Рождестве и святках. Главное – повод.
    Была еще дочка Нинки-бухгалтерши – Оксана из отдела туризма и спорта. Она выглядела соблазнительнее остальных. Сан Саныч плясал с обеими. По очереди. Начальнику позволено быть первым. Стол был обильный на закуску и питие. Местный прокурор стрелял глазами в их сторону из-за соседнего столика. Там сидели важные дамы – судьи со следователями. Но их за стол администрации никто не приглашал.
    После коньяка и духовой свинины с Сан Санычем внезапно сделалось дурно. Он сильно опьянел и начал ругаться.
— Мать вашу! Мы что празднуем? А? Рождество? Или Новый год? Если рождество, то кто родился? Чьи именины? А? Хочу именинника увидеть, мать вашу! Пусть придет и сядет за стол. Хочу, чтобы меня в моем доме уважали!
— Именинник-то Христос, — робко вставила Ниночка.
— Так подайте сюда Христа! Пировать с ним буду.
Прокурор ринулся успокаивать начальника отдела культуры, но тот не унимался.
Я тебе расскажу, как за синей рекой,
На чужой стороне
Утром солнце встаёт,
Как шумит, разбиваясь о скалы, прибой
И в кипящей, искрящейся, пенной волне
Отражается звёзд золотой хоровод.
 
Я тебе расскажу, как порой на заре,
Там чужой соловей,
Заливаясь, поёт.
И, как спится там сладко в душистой траве
Под тенистою зеленью пышных ветвей,
Орошённых, прохладой струящихся вод.
 
Я тебе расскажу, как к подножию гор
С белоснежных вершин 
Там приходит весна.
И, как белых фиалок безбрежный ковёр
На ладони долин 
Расстилает она.
 
Я тебе расскажу, как люблю я тебя,
Как скучаю один
В этом райском саду,
И, как снится мне часто родная земля
И дубрава, и пруд,
И трава на лугу.
 Живой язык, язык определенного времени и определенных культур, субкультур, слоев общества для искусства все равно, что воздух.
Казалось бы, тут все ясно. Но… стоп. А так ли уж все ясно, когда речь идет об истории? И как быть тогда с тем, что мы называем языком литературным? Языком театра (далеко не только словесным) и собственно произведений художественной литературы?
Если литературный язык – реальность, имеющая право на существование, то тогда откуда интонационная пренебрежительность таких слов, как «литературщина», «театральность» и «театральщина»?
С другой стороны, как, с точки зрения истории и современности, относиться к «нецензурщине», к так называемым непечатным и полупечатным словам?
Вопросы не риторические. И поиски ответов на них не просты. Ведь, рассуждая непредвзято, мы вынуждены признать, что звуки, слова, взятые сами по себе условны. Конечно, есть и «рычащие», и «шипящие», но при этом, как давно подмечено, даже животные и птицы на разных языках у разных народов издают разные звуки: петухи и то не везде кричат заливисто: «кукареку!». Да и обычная компьютерная мышка не везде именуется именно мышкой и т.д., и т.п.
Так, какая в принципе разница, назовем ли мы половые органы матерными словами или иными, а соитие, словом из других букв?
Но, если при этом мат и такие слова, что на русском, скажем, на «г…» оказываются обиходными, то почему же и их не пропустить сквозь шлюзы печатных станков и электронных изданий, тем паче, что Интернет всеяден, да и печатная литература последних десятилетий заметно изменилась? Да что уж там литература! Театр – недавняя обитель одной из самых изысканных муз, и то не брезгует ни крепким словцом, ни тем, что еще «покрепче» слова.
Мало того, даже тонкие знатоки русского языка с известными именами готовы «теоретически» защищать  вступление мата в храм литературы и искусства. В этом отношении показательнейшими видятся рассуждения «перестроечного» А.Битова о Юзе Алешковском. По мысли Битова, главным препятствием для публикаций Алешковского в СССР стал мат.
     У каждого человека есть небольшой круг людей, с ними, в общем-то, и проживается жизнь. Вокруг сотни и тысячи, с которыми ты связан тем или иным образом, но они не являются участниками твоей жизни; они могут быть, а могут и не быть. Но есть единицы, в крайнем случае, десятки, без которых не было бы и твоей жизни в том виде, в котором она состоялась и ещё будет продолжаться.
         Для бывшего колхозного механика Григория Свиридова одинокая
бабка Авдотья, живущая по соседству, - человек из его жизни. А свою жизнь
не любить и не ценить нельзя. Ибо любить себя - это не право, а почётная обязанность.   Хотя теперешнюю жизнь Свиридов и не ценил, и не любил, но у этой нелюбви уже  другой смысл. Когда-то он был в колхозе механиком, и все машины и трактора были его  гордостью. Их железное здоровье зависело от него, - и поэтому он с утра до вечера  крутился как белка в колесе. Потом пришли другие времена, и не стало в их селе ни  колхоза, ни автомашин, ни тракторов. Да и сам Свиридов стал никому не нужен.
Тебя кони несли
Рысаки шли в карьер
Ты сдержать их не мог
И уже не хотел
Тебя кони несли
На последний барьер
Ты решил что возьмёшь
Взял аккорд и запел.
 
Тебя кони несли
На последний барьер
Ты от бешеной скачки
Как от водки хмелел
Ты твердил про себя
Тот кто смел тот и съел
Ты решил что возьмёшь
И поэтому пел.
Идея написать книгу о поставленных спектаклях посещала меня давно, но каждый раз я откладывал по самым разным на то причинам, главной из которых была мысль, что, то, что заложено в них, и так должно быть услышанным, понятным и тп. Кроме того, количество пройденного материала, тоже не тянуло на книгу. Теперь, когда число спектаклей, вместе с аудиокнигами, которые я тоже считаю спектаклями, так как они всегда объединялись общей идеей и имели все признаки сценария, никогда не являясь бессвязным набором тех или иных произведений автора, вернемся к началу фразы, перевалило за тридцать, я посчитал, что время этой книги пришло. Что же касается «объяснения сделанного»,.. во-первых, это может дать интересующемуся нашими работами читателю новый ракурс при прослушивании, во-вторых - если что-то произошло на записи не так, как здесь сказано, что тоже неплохо, ибо искусство, конечно, не должно терять то неуловимое, что происходит в процессе создания, да и во многом сегодняшние слова будут анализом сделанного, а не задуманного, и в третьих - может быть мои мысли, станут, интересны кому-нибудь, кто будет ставить или играть эти произведения, а ставить и играть их, конечно, будут, ибо все без исключения авторы — классики. Кроме того, я постараюсь развернуть в этой книге мои представления о театре, мои принципы построения театра, и кое-что и о жизни вообще. Короче начнем. С Богом.
ПЕСЕНКА МОЛОДОЙ ВЕДЬМЫ
 
У меня душа — страстная,
У меня шаги — быстрые,
У меня ладонь — ясная,
У меня глаза — чистые.
 
Я люблю ходить голая,
У меня спина смуглая,
У меня длинны голени,
В волосах — волна круглая.
 
Я — ведьма, богиня, чертовка, русалка,
И мне ни единой души
Не жалко, не жалко, не жалко, не жалко —
Глаза мои так хороши.
 
И волосы вьются, как флаги на мачте,
И пальцы тонки у руки.
Любите, желайте, стенайте и плачьте,
Смотрите, как ноги легки!
 
Как ноги легки и длинны, и проворны,
Как стройные бёдра круты...
И это из сердца не выдернешь с корнем
Ни ты, и ни ты, и ни ты!
Дом-музей Константина Паустовского, Таруса (0)
Москва, Новодевичий монастырь (0)
Зимнее Поморье. Рождество. Колокольня Храма Соловецких Преподобных (0)
Зимний вечер (0)
«Рисунки Даши» (0)
Храм Казанской Божьей матери, Дагомыс (0)
Москва, Ленинградское ш. (0)
Москва, Профсоюзная (0)
Угольный порог. Река Выг. Беломорск (0)
Москва, Фестивальная (0)

Яндекс.Метрика

  Рейтинг@Mail.ru  

 
 
InstantCMS