«АМАЗОНКА и ИМПЕРАТОР» (баллада о героической и одинокой душе) Валерий ВЕЛАРИЙ

Доку-драма о первой русской женщине-офицере «кавалерист-девице» Н. А. Дуровой на основе исторических материалов и архивных документов 

В год 2013-й исполнилось 230 лет со дня рождения Н. А. Дуровой

Действующие лица:

Надежда Андреевна ДУРОВА, она же – чиновница Чернова,

                                                       она же – унтер-офицер конного Польского полка Соколов, 

                                                       она же – гусарский корнет Александров

Александр I, император всероссийский

граф Буксгевден, главнокомандующий, генерал от инфантерии

генерал Засс, императорский флигель-адъютант

генеральша Засс, его жена 

Нейдгардт, пехотный капитан, адъютант Буксгевдена, дознаватель по делу Дуровой 

Н. А. Дурова в пожилом возрасте – или ее Голос

И еще Голоса: 

      Мария Антоновна Нарышкина, пассия императора Александра Первого 

      Андрей Васильевич Дуров, отец Н. Дуровой, городничий Сарапула

      Надежда Александровна Дурова, мать Н. Дуровой

      Василий Чернов, чиновник, муж Н. А. Дуровой

       Сослуживцы Н. Дуровой, военные разных чинов; светские столичные дамы и пр.

Время действия: ноябрь - вторая половина декабря 1807 года 

 

Примечания-советы:

О возможном числе актеров:

    Нейдгардт и Император, как Буксгевден и генерал Засс, друг с другом не встречаются. Поэтому, если нужно, Засса и Буксгевдена может играть один актер. Как и Нейдгардта с Императором. То есть, сюжет могут сыграть четыре артиста. «Голос пожилой Дуровой» и ее саму сыграть может та же актриса, что и генеральшу Засс. На пожилой Дуровой все мужское: длинный сюртук, широкие брюки со штрипками; прическа романтически взбита. На груди слева – знак ордена Св. Георгия. 

О мундирах:

     Капитан Нейдгардт, хотя и адъютант, но из небогатых остзейских дворян, и служит в пехоте. Его мундир аккуратен, чист, но прост и небросок по сравнению с мундирами генералов – главнокомандующего Буксгевдена и флигель-адъютанта Засса.

     Мундир унтер-офицера Коннопольского уланского полка Соколова тоже небогат, но рядом с пехотным мундиром Нейдгардта выигрывает в изяществе и привлекательности.

     Надо также учесть, что в русской армии в ту эпоху не носили эполет.

     И не надо шить дорогие «натуральные» мундиры и платья. Шитье и украшения можно сымитировать лаконичными и точными мазками краски. Плюс кое-какие аксессуары.

Запев

   1. 

ДУРОВА: Честь имею представиться: корнет Мариупольского гусарского полка Александр Александрович Александров! Мне двадцать четыре года. Я возник ниоткуда… 

ГОЛОС ОТЦА ДУРОВОЙ: Неуместно, что дочь заслуженного отставного офицера, коллежского советника, городничего!.. стала беглянкой от мужа. Я люблю мою дочь. В ней от меня много! Но презреть супружеский долг? Бросить сына… Из каприза и ради свободы?!

ДУРОВА: Мне давно открылись мой талант и мое предназначение. Они требуют, чтобы я следовал им. Во имя общественной пользы. И ради мира с самим собой. Я не хочу зависеть от чьих-то запретов и стеснительных условностей салонного мнения! 

ГОЛОС ОТЦА: Любовь и забота о высших устоях жизни и вера в их незыблемость… попечение о семейных устоях и вера в нерушимость брачного обета, данного под сводами храма… любовь и попечение о моей дочери и вера в то, что я, как отец, сумею внушить дочери истинное понимание родительского долга… Посему я решился подать прошение императору о том, что сарапульский городничий Андрей Васильевич Дуров ищет повсюду дочь Надежду, по мужу Чернову, которая по семейным несогласиям принуждена была скрыться из дому, и, записавшись под именем Александра Васильева сына Соколова в конной Польский полк, была во многих сражениях с неприятелем…

ДУРОВА: Мое прошлое заново написано в бумагах. Император Александр создал меня из меня самого и того, что было в прошлом моем под другим именем. Мною слово дано императору: никто не узнает, что хранит моя память. Я умею твердо держать данное слово и исполнять принятое решение. У меня впереди неизвестная жизнь. И на ее незримых страницах, листаемых волей Провидения, свою судьбу отныне я буду писать сам!..

 

Первый пролог 

    2. 

Император России Александр I у себя в Зимнем дворце, в Санкт-Петербурге.

АЛЕКСАНДР (адресуясь кому-то невидимому): Этот городничий Дуров из глухого угла забросал меня и моих чиновников прошениями о розыске дочери. Она (пересказывает документ) по семейным несогласиям скрылась из дому, записалась под именем Александра Соколова в коннопольский полк и была во многих сражениях с неприятелем. Каково! 

     Голос пассии императора, красавицы Марьи Антоновны Нарышкиной возник из-за ширм или из другой комнаты, из пространства и как бы «в мозгу» Александра. (Так и дальше будут звучать голоса «невидимых персонажей» - из пространства, из потока памяти, – и как часть внутреннего диалога с собой и с тем, чей голос звучит). В голосе Нарышкиной - осторожная насмешка и легкая ревность.

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Мон шер, красотка в вашем вкусе: своевольна и безрассудна.

АЛЕКСАНДР: Не знаю, красотка ли и сколь безрассудна. Но из бумаг видно: как воин и унтер-офицер, безупречна и героически храбра. Я встречусь с нею и сам расспрошу ее.  

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: И это будет отличной причиной в нее влюбиться. 

АЛЕКСАНДР: Я намерен сам разобраться, все ли верно в прошении ее отца. Рапорты рисуют личность совершенно необыкновенную… Но никто не сравнится с вами, признанным украшением столичного света, Марьей Антоновной Нарышкиной!

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Ветреный льстец! Но я прощаю. Как государю. И как обожателю. Так и быть: поддержите царственным вниманием вашу неизвестную протеже.

 

    3. 

Тот же кабинет в Зимнем. Александр I и флигель-адъютант генерал Засс. 

АЛЕКСАНДР: Я повелел учинить всесторонний розыск. Граф Буксгевден, главнокомандующий, сообщил, что направил в Конно-польский уланский полк дознавателем капитана Нейдгардта, своего адъютанта, который после допросов доставит означенную персону к главнокомандующему. Вам я поручаю доставить эту особу из штаба в столицу для моей личной беседы с нею… Вы ознакомились с первыми отчетами по розыску в этом деле?

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Очень внимательно. Тут есть сходство… с другими известными особами, сведения о которых казались слухами… но подтверждены донесениями.

АЛЕКСАНДР: Да? Какие именно сведения и о каких особах?

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Итальянка Франческа Сканагатти, восемнадцати лет, сбежав из пансиона благородных девиц, поступила в военную академию Австрии. И немки Луиза Графемус-Кессених и Мария-Генриетта. Или вот Ида Сен-Эльм: воевала в армии пруссаков против Наполеона. По донесениям, в тех же сражениях, что и особа, которую мне поручено доставить сюда. В ее судьбе есть сходство с названными дамами-амазонками. 

АЛЕКСАНДР: Ее поступки, судя по бумагам, содержат нечто большее. И не совсем обыденное. В ее бесстрашии и героизме на полях сражений выступает нечто идеальное. Возвышенное!.. Где можно поселить эту особу на время ее пребывания в Петербурге?

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Ваше величество, если вы соизволите… Мы с женой будем рады принять эту необыкновенную персону в нашем в доме. 

АЛЕКСАНДР: Хорошо. Из первых рапортов по ее делу следует, что сослуживцы и начальники высоко ценят ее доблести и достоинства. Отнеситесь к вашей гостье… вашему гостю… с должным уважением и заботой. Однако, дама-воин! Какова штучка!..

Второй пролог

    4. 

     Плац в полку, где служит унтер-офицер Александр Соколов, он же - Дурова. 

ДУРОВА: Все открылось. А во мне жила вера, что уже никогда ничего не откроется без моей воли. И вдруг сейчас, когда моя судьба устроилась, как мечталось… Все рухнуло! 

ГОЛОС НЕЙДГАРДТА: Господин генерал, вы шеф полка. Я только капитан. Но я адъютант главнокомандующего и дознаватель по делу Дуровой, по мужу Черновой. Записана в ваш полк как Александр Соколов и даже получила чин унтер-офицера. Я уверен: причины недостойные, и вам не следует их скрывать от дознания и выгораживать оную даму…  

ГОЛОС ШЕФА ПОЛКА ГЕНЕРАЛА КАХОВСКОГО: Вы превышаете ваши полномочия. Еще до следствия арестовали заслуженного унтера. Умение руководить подчиненными, доблесть, выучка принесли ему уважение в эскадроне и во всем полку! Я буду просить главнокомандующего оставить унтера Соколова в полку. Он станет отличным офицером!

ДУРОВА: Этот пехотный дознаватель Нейдгард сразу отнесся ко мне предвзято и недоброжелательно. Я был уважаемый унтер. А кто я теперь? Арестант без имени и чина?

Появился Нейдгард. Неприязненно оглядел Дурову и подошел к ней.

НЕЙДГАРДТ: Как упорно все в полку выгораживают вас! Вы явно пленили их сердца.

ДУРОВА: Вы подозреваете меня в непристойных умыслах и деяниях? Бездоказательно!

НЕЙДГАРДТ: Вы дама среди военных. Вот неоспоримое и главное доказательство! 

ДУРОВА: Я унтер-офицер Александр Васильев Соколов.

НЕЙДГАРДТ: Беглянка от мужа. Госпожа чиновница Чернова. Обманом присвоившая чин… Не желаю слушать никаких возражений. Готовьтесь к скорому отъезду. (Уходит.)

ДУРОВА: Что послужит теперь мне защитой? Моя репутация честного воина…  

ГОЛОС НЕЙДГАРДТА: Объяснитесь, господин ротмистр Казимирский, каким обманом… как улестила вас госпожа Чернова принять ее в полк и дать ей воинское звание?

ГОЛОС КОМАНДИРА ЭСКАДРОНА КАЗИМИРСКОГО: Не было никакого обману. Отличный наездник Соколов написал рапорт о переходе из казачьего полка в наш.

ГОЛОС НЕЙДГАРДТА: Господа нижние чины! Какие отношения сложились у вас… (через силу) с унтер-офицером Соколовым? Предупреждаю: ложь будет наказана.

ГОЛОС КАЗИМИРСКОГО: Вы оказываете на нижних чинов преднамеренное давление, господин дознаватель. Я протестую против таких методов.

ГОЛОС СОСЛУЖИВЦА ДУРОВОЙ: Унтер Соколов бравый рубака.

ГОЛОС 2-го СОСЛУЖИВЦА: Осмелюсь доложить, ваше благородие, ежели про кого и сказать: верный и надежный боевой товарищ, так это и есть унтер Соколов!

ГОЛОС 3-го СОСЛУЖИВЦА: Он правильный унтер. За ним, как за каменной стеной.

НЕЙДГАРДТ (появляясь, в пространство): У вас тут круговая порука. Но я остаюсь при своем мнении. Я удаляюсь, чтобы доставить арестованного в штаб к главнокомандующему. А оттуда подследственную отправят к государю императору. Надеюсь, мой доклад послужит справедливому возмездию. (Дуровой.) Ждите здесь, мне надо взять бумаги в полковой канцелярии. (В пространство.) А вам всем на прощание скажу: вы все тут пристрастны и не желаете признавать свои преступные ошибки! (Уходит.)

ГОЛОС (ему в спину): Пехтура косолапая!

ДУРОВА (вслед Нейдгардту): Тюкнуть бы его саблей плашмя по башке… Выпрячь лошадь из его брички. А то не езживали мы без стремян и седла!.. И деру. Куда?! Где искать понимания и защиты? Бегство – признание вины. В чем?! Бежать, так в ставку, прямо к главнокомандующему. Но этот пехтура-дознаватель и так туда меня свезет…

ГОЛОС КАЗИМИРСКОГО: Ну, унтер Соколов, удачи вам и государевой милости.

ДУРОВА: Буду стараться, господин эскадронный командир! О коне моем позаботьтесь.

ГОЛОС СОСЛУЖИВЦА: Фартит тебе, унтер! Столицу увидишь, царя-батюшку.

ДУРОВА: Спасибо, ребята, за службу и дружбу. Может, повезет, вернусь вскоре.

ГОЛОС ДРУГОГО СОСЛУЖИВЦА: Мы уж постарались, наговорили хорошие слова про тебя царскому дознавателю. И ты там, перед царем, замолви за нас словечко.

ДУРОВА: Я вот жалованье получил. Разделите, братцы, между собой. На всех.    

Голоса: «Прощай, Соколов!» - «С богом!» - «Удачи!..» Вернулся Нейдгардт.

НЕЙДГАРДТ (тряся бумагами): Здесь вся ваша подноготная! Я все выявлю, сударыня.  

ДУРОВА: Извольте не забывать: я унтер-офицер Соколов!

НЕЙДГАРДТ: Вы не забывайтесь: я дознаватель, а вы под арестом. Отдайте вашу саблю. Сдайте оружие! (Забирает саблю.) Я не верю рапортам ваших сослуживцев. Они пристрастны. И не верю ни одному вашему возражению. Теперь мы едем в ставку главнокомандующего. Он решит ваше дело по закону! Но по дороге я еще не раз задам вам вопросы.

ДУРОВА: Зачем же? Ведь вы не верите ни одному моему слову!

    

Дорога в ставку: три дня с недоброжелателем    

   5. 

Нейдгардт укладывает вещи в бричке и устраивается сам. 

ДУРОВА: Мой конь принадлежит полку. Прикажете бежать, держась за хвост рысака?

НЕЙДГАРДТ: Поедете в со мной в бричке. Вернее, я в бричке. А вы… Сядьте там, у облучка. И помните мое предупреждение: в дороге я могу вновь задать вам вопросы.

ДУРОВА: Заранее не веря ни одному моему ответу?

НЕЙДГАРДТ (вполоборота к ней, из брички): Вы всегда столь строптивы со старшими? 

    Демонстративно погружается в дрему. Дурова слышит голос…

ГОЛОС ОТЦА: Не дергай повод! Строптивица! Лошадь не переупрямишь.

ДУРОВА: Папа, она вредничает! Вот, опять хочет куснуть меня за колено...

ГОЛОС ОТЦА: Не грози зря лошади хлыстом. Угадывай и направляй ее желания и двигайся в лад с нею. Стремя не под каблук, а под носок. Спина прямая. 

ДУРОВА: Но она же тащит! Вредная!.. 

ГОЛОС ОТЦА: Не дави шенкелями. Стремя! Спина прямая! 

ДУРОВА: Она тащит!..

ГОЛОС ОТЦА: Руки мягче. Но не давай ей ложиться на повод! Локти не топорщь!

ДУРОВА: Поначалу лошадиная рысь и галоп казались мне ужасно тряскими! С малых лет я в седле, как гвоздь, не выбьешь. Но где же счастье полета?! И оно пришло. За нами с лаем погнался полковой пес. И конь враз стал удивительно послушен шенкелям и поводу. Мы будто оторвались от земли! Мы летели! Как одно целое! О, какое чудо и счастье! 

НЕЙДГАРДТ (выйдя из дремы): Что-с?.. Мы полдня в пути, а вы все отмалчиваетесь.

ДУРОВА: Но вы же не верите моим словам, господин дознаватель.

НЕЙДГАРДТ: Слезайте. Здесь передышка. Я в трактир, обедать. А вы… Я знаю, что вы, вы все! Кавалеристы! Презираете нас, пехотных. Мы для вас пехтура косолапая. Так вот и стойте тут, у брички. По пехотному. На карауле. (Ушел.)

ДУРОВА (открыв походную суму, вслед Нейдгардту): Пехтура косолапая.

 

    6. 

Дурова жует сухарь и запивает водой из фляги. И слышит голоса…

ГОЛОС МАТЕРИ: Это не дочь. Дикарь! Носится по оврагам на диком коне! Дерзит!

ДУРОВА: Матушка, я могу иметь свое мнение. Как все.  

ГОЛОС МАТЕРИ: Сорванец! Не дерзи. Юна еще. Рано тебе быть, как все. Возомнила о себе! Слушай старших и не перечь. Посмотри, Андрей Васильич, кого ты воспитал! Это не скромная девица, а, право слово, недоросль с ухватками бродяги и разбойника.

ГОЛОС ОТЦА: Мать моя, да ты ведь и сама порой не в меру вздорна и строптива…

ГОЛОС МАТЕРИ: Чтоб я не слышала больше таких слов в присутствии дочери! Твои солдафонские замашки передаются ей. Барышня на выданье, а по нраву – чисто бретер!

ДУРОВА: Почему я должна идти против своей природы?

ГОЛОС ОТЦА: А как раз твоя природа требует не того, чего тебе хочется. Своеволие, пылкость, игривость… Сколько угодно! Женская природа! Но она накладывает свои обязанности. Идти против нее? Тебя не поймут. И ты огорчишь меня. Я тебя не пойму.

ДУРОВА: Если женщина способна совершать то, что делают мужчины, не хуже… а то и лучше их! Как смеют нам запрещать?!

ГОЛОС МАТЕРИ: Не тебе отменять традиции и правила. Я твою природу окорочу. Замуж тебе пора. Всю дурь, как рукой, снимет. Андрей Васильич, отпиши-ка в семейство Черновых, их сын давно у нас на примете…  

 

   7. 

Вернулся Нейдгардт. Демонстративно долго устраивается в бричке.  

НЕЙДГАРДТ: Вот вопрос: почему вы все же покинули мужа и сына?

ДУРОВА: Мой сын мною не покинут. Он отвезен мною к моим родителям. 

НЕЙДГАРДТ (глубокомысленно): Значит, только от мужа. Итак, вы, сбежавшая туда, где одни мужчины, не жалуете мужчин?!

ДУРОВА: Глупость и хамство не жалую ни в ком. Пьянство и… мужланство. 

НЕЙДГАРД (хмыкнув): Отправляемся! Займите ваше место.

Вновь уходит в сумрачное молчание. Дурова слушает голоса из простора памяти.

ГОЛОС МУЖА (заплетающийся): Надежда, ты мною пренебрегаешь. Я муж, и…

ДУРОВА: Жена да убоится мужа своего? Это не по мне… Василий, ты опять пьян?

ГОЛОС МУЖА: Под шофе! Под шофе, это не пьян. Это слегка… В конце концов, имеем право мы, униженные начальством чиновники, отвести душу в своем кругу? Ты попрекаешь меня. Значит, ты попрекаешь и не уважаешь моих сослуживцев. Я предупреждал…

ДУРОВА: Ты стал совершенно невыносим. Если б не сын! Я бы давно уже…

ГОЛОС МУЖА: То есть, я уже невыносим? Муж твой тобой невыносим! Я предупреждал. Давно. И теперь я тебя поучу. Хотя под шофе рука слаба… Вот так!

ДУРОВА: Ты смеешь?! На меня?!.. Прочь руки! Только подойди! Ты мерзок! От тебя несет!.. (Через паузу.) Как я решилась? По сию пору, как вспомню то унижение… этот тупой заплывший взгляд… Эти кулаки… Я права! Если у нас нет иных возможностей разойтись с постылым мужем, с мерзким животным, и у него одно на уме… и ночью он дышит тебе в лицо вонючим перегаром… а ты терпи, терпи, терпи это скотство…

НЕЙДГАРДТ (выйдя из дремы, вполоборота к Дуровой): О чем вы сейчас думаете?

ДУРОВА: О том, что сейчас я не расположен к светским беседам. 

НЕЙДГАРДТ: Вы всегда так строптивы без разумения места и смысла? Дерзите вашему дознавателю! Вместо того, чтобы искать моего расположения. Для вашей же пользы.

ДУРОВА: Я еще не под судом. А заискивать никогда не стремился. 

Нейдгардт лениво усмехнулся и укрылся в дреме. Из пространства – новые голоса.

ГОЛОС МАТЕРИ: Это что ж такое? Мало того, что сбежала от мужа, так еще одни дерзости от тебя! Живешь, будто ты тут одна! Андрей Васильич, ты подарил ей Алкида, злого черта, которого никто не может объездить. Иона с ним вовсе забыла о нас и о доме!

ДУРОВА (гордо): Алкид умный. И я его приручила!

ГОЛОС МАТЕРИ: Вот и съезди, приручи заново мужа. Шлет и шлет весточки.

ДУРОВА: Я вам в тягость? Я не вернусь к этому… монстру и пьянице.

ГОЛОС МАТЕРИ: У примерной жены есть долг.        

ДУРОВА: Маменька, вас трудно назвать примерной женой. 

ГОЛОС МАТЕРИ: Гляди, Андрей Васильич, твое воспитание» Мне она точно в тягость.

ГОЛОС ОТЦА: Надя, это непорядок. Жена должна быть при муже. Я не одобряю твой поступок. Мы вместе усовестим твоего мужа. Ты должна вернуться. Твое место там.

ДУРОВА: Мое место! Примерная жена, знай свое место! Почему за меня решают, где мое место?!. И я решилась на новое бегство из неволи. О, Алкид, мой боевой конь, ты был животное, но не был тупым зверем. Ты один, друг мой, понимал меня всегда. Я доверяла тебе, как себе. Запахи ночной степи, запах конской гривы… Ветер! Звезды! Свобода!

 

    8.

НЕЙДГАРДТ (очнувшись): Здесь еще остановимся. Пока мне готовят ужин, я спрошу (достает из портфеля бумагу)… тут сказано: «Переодевшись в казачий мундир,  дочь городничего А. В. Дурова, Надежда Андреевна Дурова, по мужу Чернова, в сентябре 1806 года бежала из дома на собственном черкесском жеребце Алкиде и присоединилась к донскому казачьему полку майора Степана Балабина 2-го». С казаками вы дошли до Гродно и там в марте 1807 года записались в Польский конный полк рядовым дворянского звания, «товарищем». Вас, переодетую женщину, принял на военную службу командир эскадрона ротмистр Мартин Валентинович Казимирский, прекрасный кавалерист… вы пленили его вашим мастерством наездника, этого у вас не отнимешь… По всему, этот офицер очень добрый человек. И родом поляк, романтик, знаете ли!.. До беззаботной глупости. 

ДУРОВА: Вам приятно порочить заглазно незнакомого вам человека?

НЕЙДГАРДТ (игнорируя колкость): Ну-с, ошибиться было легко. Ваш вид… стройный, ловкий юноша, уверенный в себе, отличный наездник. В формулярном списке ваша внешность описана точно: «росту невысокого, лицом смугл, рябоват, волосы русые, глаза карие, от роду 17 лет». Вот тут фальшью скрыта правда. Вам на самом деле двадцать четыре года. Вы уменьшили возраст, чтобы поощрить ухаживания со стороны господ офицеров?

ДУРОВА (усмехнувшись, не в тему): Чтобы стать умелым кавалеристом-воином, одной выучки наездника мало. Надо учиться владеть оружием. О, эти кавалерийские пики!

     Из пространства - слова команд. В руке Дуровой появляется уланская пика с флажком-флюгером. Командный голос усиливается. 

ГОЛОС: Рра-аз, два-а… Делай!

      Дурова начинает исполнять экзерсисы с пикой, повинуясь долетающим словам команд, задающих ритм движениям. Вроде бы получается у Дуровой ловко и ладно. Но вдруг она роняет пику, и та пребольно бьет ее по голове.

ГОЛОС: Соколов, сказано тебе: упражняй кисти рук! Башка целее будет…

     Из пространства – солдатский хохот. Дурова виновато улыбаясь и хмурясь, ладонью поглаживает ушибленную макушку. Снова команда. Дурова опять вращает, вертит, подкидывает и ловит пику. И – опять роняет себе на голову.  

ГОЛОС: Вот задам урок: вертеть каждой рукой по пике. С закрытыми глазами. Всю ночь!

    Насмешливые голоса, хохот. Дурова, сжав губы, сосредоточилась – и вдруг пика запорхала-завертелась в ее руке, как послушное живое ученое существо…

 

   9. 

    Нейдгардт, покачиваясь в лад с коляской, перебирает бумаги.

НЕЙДГАРДТ: Скоро будем в ставке главнокомандующего. Уточню еще. (Достал документ.) Так: свой первый поход Соколов совершил с армией в Восточную Пруссию. Да?.. Участвовал в сражениях с французами при Гутштадте, Гейльсберге и Фридланде. В первой же своей кампании проявил недюженную отвагу: ходил в конные атаки не только со своим эскадроном, но и со всеми другими. Угу… Спас жизнь раненому поручику-драгуну финляндского полка. Ого! Через неделю в бою под Гейльзебергом под брюхом его коня разорвалась граната. Ишь ты! И у вас ни царапины?.. Еще через два дня, под Фридляндом, Соколов вывел из боя раненого улана. Изрядное число подвигов для одной юной особы!

ДУРОВА: Мои товарищи, ходившие рядом со мной в атаку, не сомневались во мне. 

ГОЛОС: Соколов, бегом в штаб! Шеф полка, генерал Каховский требует тебя к себе!

ДУРОВА: Слушаюсь!

ГОЛОС ГЕНЕРАЛА КАХОВСКОГО: Ваша храбрость и выучка выше всяких похвал. Но есть порядок ведения боя. Почему вы ходите в атаку не только со своим  эскадроном, но и с каждым конным отрядом, которому подает сигнал к бою труба?!

ДУРОВА: Вопль трубы… Он столь призывен, ваше превосходительство! Мой конь и я… Нет сил удержаться! Я еще неопытен, и думал, что мой долг… на каждый призыв трубы!

ГОЛОС КАХОВСКОГО: Что за чушь вы мямлите?! Это не первый ваш бой. Вы отличный наездник. Ваш конь послушен узде. А вы… Умерьте пыл! Ваша отвага сумасбродна! Предупреждаю: если вы не прекратите кидаться в атаку с чужими эскадронами...

ДУРОВА: Я постараюсь сдерживаться, ваше превосходительство! 

НЕЙДГАРДТ: Кстати! За что именно шеф вашего полка после всех ваших подвигов хотел наложить на вас взыскание? Имейте ввиду, я знаю о том вашем разговоре с ним.

ДУРОВА: Не было наказания. Господин генерал всего лишь отечески внушил мне…

ГОЛОС КАХОВСКОГО: И еще: если вы не перестанете спасать каждого встречного и поперечного среди сражения, то я… 

ДУРОВА (в сторону): Где ж еще спасать, как не в сражении?!..

ГОЛОС КАХОВСКОГО: Как-с?.. Запомните: лично распоряжусь отправить вас в обоз!

ДУРОВА: Буду стараться! 

НЕЙДГАРДТ: Я бы вовсе выгнал вон... Но, согласно формуляру, полковое начальство не отправило вас в обоз, а поощрило повышением в следующий чин унтер-офицера. 

ДУРОВА: Когда я вновь и вновь слышу грозный, величественный гул пушек!.. И тонкий посвист пуль заглушается пением боевой трубы… Мы сомкнутым строем летим в атаку на ошеломленного неприятеля… Земля гудит и стонет под копытами коней, ветер свищет во флюгерах наших пик! И будто сама смерть со всеми ее ужасами несется впереди нас!.. НЕЙДГАРДТ: Я веду дознание. Не отвлекайтесь. Даже мысленно! Вам должно стоять передо мной во фрунт и есть меня глазами, как начальника.

ДУРОВА: Я вам не подчинен.

НЕЙДГАРДТ: Вы у меня под арестом!

ДУРОВА: Тогда, тем более, вы для меня не начальство, а охранник. А в уставе строевой службы нигде не прописано, что арестант обязан есть глазами своего сторожа.

 

В ставке главнокомандующего

    10. 

Канцелярия в ставке главнокомандующего. Нейдгардт и Дурова в ожидании.

НЕЙДГАРДТ (весьма злорадно): Сейчас нас примет главнокомандующий граф Буксгевден и, надеюсь, по моему рапорту бесповоротно решит вашу судьбу… Сударыня! 

ДУРОВА (сдержанно, но резко): Не вам лишать чинов, подтвержденных более высокими персонами. Я уланский унтер-офицер Соколов… 

Появляется генерал от инфантерии граф Буксгевден с бумагами в руках. 

НЕЙДГАРДТ: Господин главнокомандующий! Вот порученная моему дознанию дама… 

ДУРОВА (перебивает): Позвольте мне, ваше превосходительство, представиться самому! НЕЙДГАРДТ: Дамам прощают даже нарушение субординации. Но не унтер-офицерам. 

БУКСГЕВДЕН (глядя в бумаги): Побудьте пока в приемной, господин адъютант.

Нейдгардт вышел. Буксгевден поднял глаза от бумаг на Дурову.

ДУРОВА: Унтер-офицер конно-польского уланского полка Александр Васильев Соколов! Жажду вашего справедливого суда, господин главнокомандующий. 

БУКСГЕВДЕН: Я лишь надзираю за ходом дознания. Вашу судьбу решит сам государь. В столицу вас препроводит императорский флигель-адъютант генерал Засс. Он уже здесь. 

ДУРОВА: Ходатайство главнокомандующего много значит! Простите мне мою дерзкую пылкость, ваше превосходительство. Но теперь только я сам могу быть защитником в своем деле. Моя дворянская честь… моя репутация честного солдата… в ваших руках!

БУКСГЕДЕН: Рапорты ваших товарищей и начальников все в вашу пользу. Со слов генерала Засса могу судить: государь не настроен к вам сурово. А что скажете мне вы? 

ДУРОВА: Я предан воинской славе всей душою. Но это все равно, что ничего не сказать! Господин граф, вам уже известны мои обстоятельства. Мое детство в походах моего отца. Зимние квартиры. Учения. Мой отец учил меня верховой езде! Звон оружия, экзерсисы на плацу и в манеже… Есть люди, которым несносен запах животных. Особенно конюшен. А для меня запахи лошадиных денников, запахи кожи, из которой кроят сбрую и амуницию, чад полковой кузни, где кузнец молотком правит раскаленную подкову… ароматы полковой кухни… Это мой мир, родной с младенчества. Я не знаю, как еще сказать об этом!..

БУКСГЕВДЕН: Вы ловки с виду. Но с виду вы не богатырь. Неужели вправду ничего не щемит тут, под левой стороной мундира, когда ваша колонна летит лоб в лоб на такую же вражескую? А там каждый – здоровяк с занесенным для удара палашом! 

ДУРОВА: Не знаю, как ответить, ваше превосходительство. Вы сами были под пулями и ядрами и водили в бой полки. Ваш опыт… Вы знаете об этом больше меня. Когда скачешь в колонне на неприятеля, дума только одна: не сломать строй. Чтобы твоя лошадь не отстала и не сбивала дистанцию и не мешала лошади товарища. Чтобы твой товарищ имел простор применить оружие. И чтоб у тебя тоже был этот простор. Вернее, об этом не думаешь, выучка… все это должно случаться как бы само собой! А когда тебе поручено командовать другими, ты добиваешься такой же выучки от них. Чтобы они понимали: это не придирки. Их сноровка - это хорошо исполненное воинское дело и залог того, что их жизни уцелеют в бою. Не знаю, верно ли я отвечаю на ваш вопрос.

БУКСГЕВДЕН: Солдат всегда поймет солдата. 

ДУРОВА: Я могу надеяться на ваше покровительство, господин главнокомандующий? 

БУКСГЕВДЕН: Ваша судьба защищает вас. (Помолчав.) Пока попрошу вас выйти. А господин Нейдгардт пусть войдет. 

Дурова отступила во мрак, и оттуда явился капитан Нейдгардт.

НЕЙДГАРДТ: Я почтительно жду ваших распоряжений относительно участи этой самоуверенной дамы, нагло присвоившей себе военный чин и…

БУКСГЕВДЕН (холодно): Вы превысили ваши полномочия. Указаний об аресте сей персоны не было. Пока я закрываю на это глаза… Ваше задание закончено. Но вы исполняли его столь усердно, что вправе знать резолюцию начальства. Сиречь мою. Я пишу в рапорте императору: «…отличное поведение его, Соколова, и ревностное прохождение своей должности с самого его вступления в службу приобрели ему ото всех как начальников, так и сотоварищей его, полную привязанность и внимание…»  

НЕЙДГАРДТ: Эта дама затесалась среди офицеров с нечистыми помыслами!

ГОЛОС БУКСГЕВДЕНА: Будьте добры не перебивать, господин адъютант!.. «Сам шеф полка генерал-майор Коховский, похваляя таковое его служение, усердие и расторопность, с какими  исполнял он все препорученности, во многих бывших с французами сражениях, убедительно просит оставить его ему в полку, как такового унтер-офицера, который совершенную подает надежду быть со временем весьма хорошим офицером…»

Нейдгардт отступает в сумрак и уже оттуда возражает Буксгевдену.

ГОЛОС НЕЙДГАРДТА: Господь сотворил природу женщин такою, какой она пребудет вечно, и… Приказом женщину не превратить в мужчину. Это не солдат! Это дамочка!..

БУКСГЕВДЕН (ледяным тоном): Это отважный воин, умелый служака, уважаемый товарищами. Вы так небрежно читали их рапорты, взятые в дознании?! Поучитесь у них честности, благородству и великодушию. Мой вам совет: впредь умеряйте ваше чрезмерное усердие в стремлении угодить начальству!.. (Уходит в тень и договаривает уже оттуда.)  Верните оружие унтеру Соколову. Немедленно! Он дворянского звания, как и вы!.. и передайте означенную персону в распоряжение господина флигель-адъютанта Засса.  

ДУРОВА (выйдя из тени): О, боже! Что впереди? Столица. Там все чужое! Судьба моя и моего сына Ванечки решится там. Легче стоять против врагов!.. Император… Его величие ослепляет меня… даже в мыслях! Поймет ли он мою душу? Но я не отступлю. Боже, не лишай меня надежды и укрепи мои силы!.. Каким окажется этот новый сопровождающий, флигель-адъютант Засс? Каким я покажусь ему? Что он скажет обо мне императору?.. 

 

Дорога в столицу: две недели с покровителем    

    11. 

     Дурова прилаживает саблю и оправляет мундир. Появляется генерал Засс.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Ваш багаж, вижу невелик… и уже пристроен на запятках. Возок мой немного прост для моего чина. Но удобен. Устраивайтесь! Саблю с портупеей можно туда, в уголок. Будет у вас под рукой. Вижу вашу боевую повадку: в походе никогда не отпускать оружие далеко от себя… Мы поедем неспеша. И неспеша поговорим о том, о сем. Как два солдата, которым повезло некоторое время не думать о ратных трудах.

ДУРОВА: Виноват, не могу забыть о них. Не хочу, чтобы они остались в прошлом.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Давайте сообразим, как нам общаться меж собой. Субординация тут не в помощь. Я генерал. И царский адъютант. Вы унтер. Не под судом, но под надзором.

ДУРОВА: Прошлое мое потеряло смысл и цену, ваше превосходительство. Я ныне никто.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Знаете ли, молодой чел… Э-э… Я, пожалуй, в затруднении большем, чем вы. Хм. Как вы бы сами хотели, чтобы к вам обращались?

ДУРОВА: Я уланский унтер-офицер Соколов. Если это еще правда…

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Отлично. Я постараюсь не сбиваться в названии пола… Словом, так.

Мы два дворянина. Два воина на нежданном досуге от воинских забот. Это нас равняет. Но я, э-э… матерый вояка. А вы юный. Словом, можно без чинов. Вы даже имеете преимущество, как дама моего круга. Подождите возражать!.. Я оставляю это в стороне, раз вам так угодно. Если я забудусь и собьюсь, поправляйте меня. Идет, мой юный сударь?

ДУРОВА: Я к вашим услугам, господин генерал. И прошу: не судите меня слишком строго за мой сумрачный вид. Я не могу не думать о своем будущем. И думы эти грустны.  

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Вы преувеличиваете тягость и неопределенность вашего случая. Вас не лишили чина. Вы не под судом. Вы не совершили ничего предосудительного. 

ДУРОВА: Я завербовался в армию согласно действующим уложениям и правилам.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Именно. Разве что скрыли пол. А это неподсудно. Как и ваше бегство от мужа. И до вас были супруги, которые разъезжались… по причинам вполне понятным.

ДУРОВА: Вы… признаете такие причины… уважительными?

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Вполне. И сочувствую. Вы же не требовали расторжения семейных уз, скрепленных церковью? Но ваш статус ныне… двусмысленный. С точки зрения церкви и некоторых норм и законов. А также неписанных общественных обычаев. Согласен: иные неписанные правила… и даже писанные законы… давно устаревшие предрассудки. Но их не принято переступать. Общественное мнение в таких случаях беспощаднее суда.

ДУРОВА: Прошу прощения, что перебиваю ваше превосходительство. Мое сердце жаждало не просто свободы от постылого человека и семейной рутины. Армия… Служба воинская… Вот что призвало меня! Вот на чем сосредоточены были мои устремления!

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Я помню. Именно избранная вами стезя и ваша воинская доблесть так впечатляют при знакомстве с вашим формуляром и с рапортами в вашем деле.

ДУРОВА: Не всех впечатляют. Некоторых так даже злят. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Есть и такие? (Выждал, но выпытывать не стал.) Между нами: государь император как раз проникся к вам уважением и интересом, прочитав рапорты о вас.

ДУРОВА: Я польщен. Я… Я всего лишь уланский унтер… И, как мог, я…

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (некоторое время изучает ее): Скажите-ка, судары… Виноват! Но… Когда вы вступали в полк… Неужели вы были так уверены, что ваш пол не заподозрят?

ДУРОВА: Если бы не прошения моего отца о розыске… 

ГЕНЕРАЛ: Да, правда. И все же: неужели ни разу не было попыток вас разоблачить?  

ДУРОВА: Когда меня принял в полк донских казаков майор Балабин… Нет, ни он, ни казаки не сомневались. Но в переходах мы вставали на отдых в станицах и в корчмах… 

Дурова устремляет взор в пространство и слышит голоса…

ГОЛОС КОМАНДИРА: Над чем смеемся, казачки?

ГОЛОС: Ваше благородие, да на каждой дневке к Соколову бабы липнут, как мухи.

ДУРОВА: Вот неправда! Мне вовсе не до них! Близко не подпускаю.

2-й ГОЛОС: Еще бы! Очень ты грозен. (Сквозь общий хохот.) Сокол-Соколов!

ГОЛОС СОТНИКА (сквозь мужской смех): Да они тебя, парень, едят глазами.

ДУРОВА (отшучиваясь): Не я же их, господин сотник…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Сотник, этот ваш рябенький казачок… уж так тонок и румян!

2-й ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Небось, скрали где-то девку по дороге, да переодели.

ГОЛОС КОМАНДИРА: А ну, тихо! Он лихой ездок. Видали б, как управляется с конем! 

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС: Да мало ли чему баба не научится! Бабы поухватистей мужиков... 

ДУРОВА: Позже, когда я обустроился и стал своим в уланском полку, известил батюшку. Сердце мое болело о нем. Я хотел, чтобы все было без обману. А батюшка… 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Чувства вашего отца понятны. Я уверен: государь Александр Павлович с присущей ему деликатностью удовлетворит чаяния вашего отца. И должным образом… думаю, благосклонно… отнесется к вашим поступкам в прошлом. Пока давайте-ка немного вздремнем. А верст через пять остановимся для обеда… (Он прикрыл веки.) 

ДУРОВА: К чему он клонит?  Меня простят и даже поощрят за прошлое? А будущее?..

 

    12.

Генерал и Дурова устраиваются за столом, уставленным приборами.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Располагайтесь. Тут неплохо кормят. Хотя, конечно, не домашние разносолы. Вот приедем в столицу, моя супруга угостит, как следует. Какой у меня в погребе херес!.. А пока подкрепимся, чем бог послал. Это вам не жженка на скорую руку на ночном биваке. Или вы... по некоторой деликатности… к жженке не очень?

ДУРОВА: Не подумайте плохого. Но вкус жженки и пунша я знаю с младенчества.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Ничего себе, какие чудеса! А в рапортах о них ни слова.

ДУРОВА: Если бы мне суждено было родиться мальчиком… Матушка-то хотела мальчика! И батюшка бы обрадовался. Продолжилась бы воинская династия в роду. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: А причем тут жженка на заре младенчества?

ДУРОВА: Мне рассказывали, что на полковых или на домашних праздниках, если варили пунш и делали жженку, отец брал каплю на мизинец и мазал мне лоб, нос или губу. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Однако! Младенцу?! Да еще женского пола? Э… Виноват-с.

ДУРОВА: И в дни ангела батюшка давал мне ощутить вкус капли жженки или пунша на губах… На мой выбор призвания влияло не это. Мой нрав от роду юношеский! Подросши и научившись ездить верхом… Моя любимая утеха – носиться на моем жеребце по полям. Особенно ночью! Звезды летят в вышине, и ты с конем летишь вместе с ними… Нет, не в этом дело. Воинский уклад… Он привычен мне и увлекает сызмала. Мне ясны мои сослуживцы. Они понимают меня. В буйном мире походов, учений, биваков, битв мне покойно. Я чувствую: это путь, назначенный мне. Мне нужна не просто свобода. Я хочу отдать себя воинской службе и воинскому подвигу. Разве это преступно? Я не отторгаю себя от близких, от сына. Но я не хочу зависеть от человека, который не понимает и гнетет меня. Мне горько, что пришлось прибегнуть к обману. Видно, потому эта беда обрушилась на меня. Прерван мой путь… Быстрей бы доехать! Быстрей бы узнать: что решено обо мне? 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Первое. Можно ехать быстрее. Но лучше, если курьер от главнокомандующего депеши по вашему делу привезет в столицу на несколько дней ранее нас. До нашего прибытия у государя будет время все обдумать… И выбрать лучшее решение.

ДУРОВА: Будет ли мне прощение? Но, если честно, я не чувствую за собой вины.    

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Второе. Вас и не обвиняют. Вы перешли некие нормы. Государь волен пренебречь этим. Как в иных таких случаях прежде в супружеских и родительских делах. О женщинах на воинском поприще: бывало в других странах. По обычаям нашей державы женщина не может быть в государственной службе. Но воля и милость императора… Могут утвердить ваш статус. И прошлый путь.

ДУРОВА: Прошлый? То, что было? А насчет будущего?   

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Государь расположен к вам. Я и так сказал слишком много.

ДУРОВА (очень серьезно и очень твердо): Без армии я себя не мыслю.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Я вас понимаю. Очень хорошо. (Отодвигается от стола.) В путь!

 

Первая встреча с Императором

     13. 

В столичном доме флигель-адъютанта Засса. Он представляет жене Дурову.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Голубчик мой, как же вы славны!.. И как прикажете величать? 

ДУРОВА (четко рапортует): Унтер-офицер Александр Васильевич Соколов!

В ее обычной строгой сдержанности проступает некоторая скованность. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (жене): Наша гостья… вернее, согласно бумагам, виду и чину, гость… Сама… сам укажет, как следует его величать. Я стараюсь следовать ее… его пожеланиям, но иногда, виноват-с, сбиваюсь. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: А для доверительных бесед? (Добродушно.) Скажем, если в укромном месте надо пошушукаться о кознях против общего недоброжелателя? 

ДУРОВА (запнувшись, но уже свободнее): Надежда Андреевна Дурова… И, позволю заметить, я только что прибыл сюда и вряд ли успел нажить здесь недоброжелателей. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: О, голубчик, шушукаться о важном с тем, кому доверяешь, всегда есть нужда. А только начнешь укромно шушукаться, сразу явятся недоброжелатели. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Здесь столица. В отличие от армейской субординации, в столицах и при дворах дела решаются, э-э… иначе, более извилисто… не как во фрунте и в бою. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Как добрались? Трудна ли была дорога? 

ДУРОВА: Нет, не очень. (Почти оттаяла.) Мой прежний боевой конь давно погиб. Нынешняя моя лошадь принадлежит полку. Так что я ехал в бричке. На облучке. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Простите мое недоумение… Почему так?

ДУРОВА: Капитан Нейдгардт сел в бричку, а мне велел на облучок. В три дня доехали. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: А отдохнуть? А поесть? 

ДУРОВА: Я не устал. Мы останавливались в корчмах. Дознаватель шел пить чай, а мне велел стоять у брички. Но у меня были солдатские сухари и вода во фляге.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (каменея лицом, Дуровой): Странно, что капитан Нейдгардт так вел себя с вами. Он из бедных остзейских дворян, и выслужил чин, как и вы, упорным трудом. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Неисповедимы пути тех, кто рьяно ищет пользы от начальства. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Принимая поручение графа Буксгевдена, капитан должен был понять из его слов, что император в этом деле не суров, а благожелателен. 

ГЕНЕРАЛЬША: Усердные не по уму ошибаются в гадании о намерениях начальства.   

ДУРОВА (вырвалось): Пехтура косолапая. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС (сочувственно): Ваш армейский жаргон порой так очарователен!

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (Дуровой): Отчего вы мне сразу не сказали о поведении Нейдгардта? 

ДУРОВА (вздохнув): С превратностями, коих нельзя избежать, надо уметь тихо смиряться. Кажется, главнокомандующий сурово попенял капитану за превышение полномочий.  

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (Дуровой): А вы говорите, что у вас нет недоброжелателей! (Жене.) Ты знаешь, что в судьбе сей юной, э-э… персоны, но уже бывалого воина и отчаянного рубаки государь принял деятельное участие. Он просил… а просьба правителя – это повеление для тех, кто исправно служит ему… всячески заботиться о нашем госте и оберегать его. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС (Дуровой): Голубчик, идемте в ваши комнаты. Приводите себя в порядок к аудиенции у императора. А я, между делом, расскажу вам, как держать себя при дворе. Ведь мой муж наверняка уже просветил вас кое в чем...

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Моя супруга знаток светских и придворных тонкостей! Она вам опишет нравы и персоны, хитрости и характеры. Запоминайте! И хорошенько отдохните. 

ДУРОВА: Я в походах легко засыпал под грохот пушек. И безмятежно спал перед утренней атакой ввиду неприятеля… Засну ли сегодня? Ведь завтра решится моя судьба.

ГЕНЕРАЛЛ ЗАСС: Днем я свезу вас во дворец. Князь Волконский проводит вас в кабинет императора и представит его величеству. А там уж… Будьте внимательны. Правдивы. Точны. И сообразуйтесь с обстоятельствами и настроением государя. 

 

     14. 

     Дурова в мундире унтер-офицера Конно-польского уланского полка предстает перед Императором. Он и Амазонка приглядываются друг к другу. Оба смущены.

ДУРОВА: Унтер-офицер Александр Васильев Соколов!

АЛЕКСАНДР (подошел к ней и взял за руку): Я слышал, вы не мужчина. Правда ли это?

(Они оба смутились.) Мы, государи, порой бестактно прямолинейны! Как дрожит ваша рука! Увы, порой, презрев деликатность, следует спросить прямо. Итак? Вы не…

ДУРОВА: Да, ваше величество. Правда!

    Она опустила глаза. Потом подняла их на Александра. И прижала руку к сердцу. Они оба рассматривают друг друга. Он – откровенно. Она – таясь.

ДУРОВА (про себя): Он покраснел. О нем говорят: деликатный и великодушный кавалер.  

АЛЕКСАНДР (про себя): Она тонкая. Подтянутая. Для мужчины невысока. Видом осьмнадцатилетний юнец... Но не выглядит неопытным новобранцем. (Ей.) Наслышан о вашей неустрашимости. Вы поначалу бросались в атаку даже с эскадронами не своего полка?

ДУРОВА: Пыл молодого и неопытного воина плохо согласуется с правилами устава!

АЛЕКСАНДР: Все начальники отозвались о вас с великими похвалами. Ваша храбрость названа беспримерною. Мне это приятно. Ваш подвиг первый пример в России. (Указал на стол.) Здесь  в донесениях… Впрочем, расскажите о себе сами.

ДУРОВА: Ваше величество, но я думаю, вы полностью осведомлены о моем прошлом. И об истории моей семьи. И о моем… несчастном замужестве. О бегстве из дома. И о том, как я завербовалась в Конно-Польский полк. И что… забрала сына от мужа.

АЛЕКСАНДР: Итак, вашему сыну шесть лет. (Строго.) А в формуляре из полка указано, что ваш возраст – семнадцать лет. Одно с другим не сходится. Не слишком ли многое вы скрыли? Имя, пол, возраст. Семейное положение! Ради чего?

ДУРОВА: Это был жест отчаяния. Разводы у нас не приняты. Муж требовал, чтоб я вернулась к нему. Грозил увезти меня с сыном в Сибирь. Там он выхлопотал себе место. 

АЛЕКСАНДР (понимающе и заинтересовано): А что ваши родители?

ДУРОВА: Матушка не хотела мне помочь. Отец колебался. 

АЛЕКСАНДР: Кстати, розыск о вас начат вот по этому прошению вашего отца. (Берет со стола бумагу, читает.) «Коллежский советник Дуров… ищет повсюду дочь Надежду по мужу Чернову, которая по семейным несогласиям принуждена была скрыться из дому… и, записавшись под именем Александра Васильева сына Соколова в конной Польский полк… была во многих сражениях с неприятелем…» (Вглядывается в ее лицо.)  

ДУРОВА: В бумагах много есть обо мне. Хватит для службы и для сыска. Но бумаги не все знают! Всю жизнь быть чиновницей Черновой… И я решилась! Кто догадается искать женщину в воинском строю? Что под мундиром бьется сердце гонимой жены и одинокой матери? Я вижу сочувствие в вашем взоре, ваше величество… но улыбка ваша снисходительна. Простите мою дерзость, но я не жду снисхождения. Я ищу понимания. Я скрыла пол, не только спасаясь от мужа. Мое сердце неустрашимо в бою, как и мужское! Рука и душа мои тверды, как подобает воину! И понятия о чести для меня столь же непреложны! 

   Она перевела дух. Император уже без улыбки и очень серьезно смотрел на нее.

Тогда много говорили о войне с французами. Время пришло для таких, как я. Или мне довелось угадать дух времени… Если женщине идти в армию, то в годы суровых испытаний для Отчизны и небывалых доныне войн. Обсуждали Аустерлиц...  

АЛЕКСАНДР (резко): Та баталия вызвала в обществе нелепые толки! У нас никто не понимает или не хочет понять!.. смысла этой битвы. Борьба с Наполеоном не кончена. Тильзитский мир передышка. (Мягче.) Вы воевали в Пруссии и знаете силу французской армии. Я был под Аустерлицем… и знаю цену воинских трудов! (Помолчав.) Ваше имя занесут на скрижали истории. Женщина в армии, с оружием на поле жестоких битв! Я был безмерно удивлен. Иные говорили мне, что вами движут низменные страсти. Дознание, которое я велел провести, показало: это не так. Кстати! Капитан Нейдгардт, проводя розыск по вашему делу… Он, кажется, вел себя в отношении вас… не совсем деликатно?

ДУРОВА (уклончиво): Моим товарищам в полку его поведение показалось довольно вызывающим. Но каждый исполняет свой долг так, как его понимает. 

АЛЕКСАНДР: Это верно. Все отзывы оказались в вашу пользу. Вы с честью носили  звание российского солдата. Я намерен наградить вас сообразно этому и… (Взял коробочку.) Золотой перстень с бриллиантами… (Надел ей на палец.) Вы получите мой рескрипт с описанием ваших подвигов. Я напишу к вашему отцу. Вот что он писал брату, вашему дядюшке. (Берет бумагу, читает.) «Ради бога, узнайте о Надежде… Я ее очень люблю!» 

ДУРОВА: Я знаю. Потому мне горько, что мы не смогли объясниться, и пришлось прибегнуть к тайному бегству. Из любви к нему он был извещен мною, что я служу в армии.

АЛЕКСАНДР: Вы вернетесь домой с почестями и наградами. И семейные неурядицы…

ДУРОВА: Сомневаюсь, что мои награды принесут мир в мой дом. Мои отношения с родителями столь сложны, а с мужем столь далеки от дружбы, чуткости и понимания, что… Лишь твердо следуя своему призванию, я могу переменить судьбу. Я жажду этого! 

АЛЕКСАНДР: Но как раз ваши стремления ведут к разногласиям с близкими. 

ДУРОВА: Да, близкие не всегда понимают друг друга и порой препятствуют возвышенным помыслам. Потому мне пришлось пойти против мнения близких людей. Я всегда буду чувствовать вину перед ними. Но ведь мое стремление к свободе и презрение к условностям совпали с желанием служить Отечеству. Как воин! Наравне с мужчинами. Если в этом стремлении есть преступное своеволие, молю: снимите с меня вину!

АЛЕКСАНДР (чуть растерян): А мне казалось, мое решение устроит всех. Прежде всего вас: наградив за геройство, испросив для вас прощение у отца, отправить вас домой. 

ДУРОВА (почти в ужасе): Домой?! Ваше величество! Не отправляйте меня домой! Прошу… (Упала на колени.) Умоляю вас! (Схватила его руку и заплакала.)

АЛЕКСАНДР: Не понимаю… (Силой поднял ее.) О чем вы плачете, мой маленький воин? 

ДУРОВА: Ваше величество, все дни, пока шло дознание… Я думала об одном: мой государь решит мою судьбу. Я шла во дворец и жила одной мыслью: сегодня все решится! И вот как оно решилось… Мои надежды…Государь, позвольте мне остаться в армии! 

АЛЕКСАНДР: Что за фантазия?! Одно дело поход, быстрая кампания. Но постоянная служба, тяжкие солдатские труды… Невозможно! Не представляю, как вы будете в полку.

ДУРОВА: Но я в полку! Восемь месяцев. Все подтвердят, что я достойно носила мундир.

АЛЕКСАНДР: В боях некогда присматриваться друг к другу. А в мирное время… Служба иная! Медленная. С множеством мелких забот и случайностей. Вас разоблачат.

ДУРОВА: Разве я выгляжу в форменной одежде не по-воински, ваше величество?

     Она повела рукой от ворота вниз, по перевязи и лацканам на груди, по широкому кушаку на талии и закончила чисто женское движение чисто мужским жестом: привычно и твердо положила руку на бедро, там, где должен быть эфес сабли.   

АЛЕКСАНДР: Мундир сидит на вас прекрасно! (Смущен.) Но есть еще обстоятельства…

ДУРОВА (про себя): Он опять покраснел… Боже, открой ему мою душу! И ему в юности было несладко. И его августейшие родители не ладили с ним. И в его браке, по слухам, не все гладко. Он поймет меня! Он искренне радеет о славе Отечества! (Вслух.) Ваше величество! Воинская честь для вас не пустой звук. Прошу, оставьте меня в армии! 

АЛЕКСАНДР: Почему вы спорите со своим монархом?

ДУРОВА: Я не смею спорить с вами, ваше величество. (Стягивает с пальца перстень.) Но я… Прошу другую награду! (Она щелкнула каблуками.) Чин офицера!

АЛЕКСАНДР (обошел вкруг ее; про себя): Отменная позитура! Лицо каменное. (Еще раз обошел ее.) Это у вас природное упрямство или приобретенное на службе в моей армии? 

ДУРОВА: Могу я попросить вас, ваше величество?..

АЛЕКСАНДР: Это лучше. Не спорить, а попросить. Я весь внимание.

ДУРОВА: Исправный унтер-офицер обязан есть глазами начальство. Но вы ходите вокруг меня… Следует ли мне все время исполнять команду «кру-у-гом»?

АЛЕКСАНДР: А? Ха! Ха-ха! Браво! (Встал прямо против нее.) Повинуюсь замечанию мудрой и деликатной дамы. (Очень серьезно.) Итак. Вы хорошо обдумали свое решение? 

ДУРОВА: Да! Так точно, ваше величество.

АЛЕКСАНДР: Я произведу вас в офицеры. Вы хотите перебить?! М-м… Позволяю!

ДУРОВА: Умоляю: если даруете мне чин офицера, то только не с выпуском в отставку!

АЛЕКСАНДР: Вы обставляете мое решение такими условиями… Минутку! Напомню: в моей империи… в нашей державе дамы не допускаются на государственную службу.

ДУРОВА: Генерал Засс уже любезно напомнил мне об этом, когда мы ехали сюда. Но в вашей монаршей воле… Сделать исключение. Император может все!

АЛЕКСАНДР: Всемогущ бог. Но не царь. Хорошо. Заключим договор. И вы пообещаете исполнить все его пункты. Неукоснительно. Его условия суровы. Но они определят ваше будущее... Минутку! Вы сами выбрали свой путь и должны отвечать за этот выбор. 

ДУРОВА: Я в полной готовности… рассмотреть эти условия, ваше величество.

АЛЕКСАНДР: Оставим в стороне суд общества, бремя страстей, стремление быть не такой, как все… (Помолчал.) Вас вел за собой пример Жанны д’Арк, спасшей Францию?

ДУРОВА: Никогда не примерялась к ее судьбе. Наше время иное. Мне должно думать о личных обстоятельствах. Моя удача, что мои таланты и труды служат славе Отечества… Возможно, новые поколения женщин найдут мои дела достойными подражания. И никому не покажутся странными женщины на службе государству.

АЛЕКСАНДР: Хорошо. Я склонен дать вам имя и фамилию… Которые изберу я! Но вы никому не откроете свое инкогнито. До конца своих дней вы будете носить мужскую одежду и говорить о себе в мужском роде. Вы забудете о муже. (Уловил ее движение и поднял руку.) Ведь вы не настаиваете на формальном церковном разводе?

ДУРОВА: Нет, ваше величество. Мысли мои не об этом. Я думаю о сыне…

АЛЕКСАНДР: Пусть остается, как сказано мною. Став офицером, отличным офицером!.. вы забудете о себе, как о женщине. Прочь романы, кокетство! Ваш сын… Я узнаю, что можно сделать. И, если мы заключим договор, вы никому, никогда не расскажете об этом.

ДУРОВА: Я могу подумать? Или следует дать ответ сию минуту?

АЛЕКСАНДР: Зачем же сию минуту? Я не так вероломен и жесток, как обо мне рассказывают! И не меняю своих решений каждый миг. Даю вам на размышления десять дней. 

 

Десять дней между аудиенциями

     15. 

В доме Зассов. Генеральша и Дурова устало садятся на софу или в кресла.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Голубчик, как вам театр и представление?

ДУРОВА: Ваше покровительство защищает от всех неудобств.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Да? Ах, да, разумеется… Общий интерес к вашей персоне доставляет известные неудобства. Но кому-то этот светский восторг кружит голову.

      Дурова смотрит перед собой. Генеральша наблюдает за ней. Звучат голоса: «Вам совсем не страшно?!» - «Когда гром, ужас! а тут пушки! Ужас!..» - «Пылкие взоры бравых усачей подстегивали ваш дух!» -  «Как, вы ни разу никем не увлеклись?! А вами?» - «Вам вовсе чужды романтические чувства?..» 

ДУРОВА: Я искал иной славы, не светской. Ты в центре внимания, но искренне ли оно? Или это модный интерес? Жадное любопытство к тому, кто вчера был безвестным, а сегодня обласкан императором? Завтра явится новая необычная персона, праздный интерес обратится к ней, а тебя сотрут из памяти. Вечно зависеть от мнения света… 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Да, это особый род неволи и зависимости. 

ДУРОВА: Такая жизнь стесняла бы меня так же, как жизнь семейная. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Конечно, в неудачном замужестве все не в радость.

ДУРОВА: По правде… Домашний покой не по мне. Душа бунтовала. Вопреки разуму. Но я легко принимаю дисциплину и субординацию в армии. Смирять себя и подчиняться им. Их суть мне ясна. В них я нахожу свободу. Я не обманулся в армейских нравах. И в себе.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Вы уже решили, что скажете императору на новой аудиенции?

ДУРОВА: Важно, что скажет государь? На словах обещал многое. Но был уклончив. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: В вашем случае сложно то, что ваши личные возвышенные устремления столкнулись с принципами семейных устоев. Император не поклонник ослабления брачных обязательств… (Выдержав паузу.) Ваша матушка вас не поддержала?

ДУРОВА: Меня лучше понимает отец. Матушка… тяготилась жизнью в гарнизоне. Желала жизни светской. Бунтовала. Помещичья дочь, она слыла первой красавицей в родном Пирятине! И замуж за моего батюшку, за военного москаля, сбежала против воли отца. Мы с ней похожи своенравием… Она хотела сына. Но во мне не принимала мужских черт. 

И ей слышится материнский голос…

ГОЛОС МАТЕРИ (ласково): Ну, целуй руку… Поздравляю тебя с именинами! Четырнадцать лет кое-что значат. (Сурово.) Что не весела? Или мой голос тебя пугает?

ДУРОВА: Этот розовый кушак на платье… Разве ко мне идет?

ГОЛОС МАТЕРИ: Сколько твердить: ты не имеешь права на самолюбие! Розовая лента красива. Сама по себе! Тебе она, верно, ничего не придает. Ступай, пора в церковь. И на образа смотри, а не на ленту! А на прогулке не вздумай снова колобродить… Что за манера: скакать через кусты да по горкам над обрывом! Пугать подруг, сестру и няньку!..

ДУРОВА (вернувшись из прошлого, генеральше): Заключение в горнице, кружевные подушки… Свобода на прогулке доводила мою резвость до полного сумасбродства! Но порой я думаю: отдавая меня замуж за чуждого человека, матушка не только окорачивала меня, но и мстила за свою судьбу… Она приговаривала: «Замужем научишься быть женщиной. Капризы, своеволие останутся при тебе. Но ты узнаешь, как вертеть мужчинами».

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: О, да. Это особая радость. Они-то думают, что подчиняют нас… 

ДУРОВА: Вот я в армии. Командую мужчинами. (Лукаво.) Они слушаются! А дамские радости… Я люблю управляться с лошадьми. Чистишь коня, и хлоп-хлоп скребком раз пять ему по боку. Пыль отпечатывает на шкуре коня цепочку узоров. Он поворачивает к тебе голову. Медленно! И смотрит так умно, будто гадает: во что ты с ним играешь?

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Но среди коней есть дикие строптивцы! Как среди мужчин…

ДУРОВА: Еще какие! Заводишь его в конюшню. И он давай напирать, хочет быстрей попасть в свой денник. Держишь его спиной. Виснешь на поводе. А он, как попал в денник, тут и развернется задом к тебе, чтобы лягнуть. Не вышло ударить, опять к тебе повернет морду, чтоб если не лягнуть, так цапнуть… А какие среди них надуватели!

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: То есть? Среди мужчин, понятно, какие. А тут-то?

ДУРОВА: Седлаешь его, а он надувается, не дает затянуть подпругу. Не затянешь, улетишь на всем скаку с седлом коню под копыта! Тут берешь хитростью: намотаешь ремень на кулак и подтягиваешь потихоньку. А то он пробует затоптать тебя в деннике. Чистишь его или седлаешь. А он вскидывает зад, бьет копытами и норовит притереть тебя к стенке.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: И как же?..

ДУРОВА: А покажешь ему кулак с плеткой, да и пихнешь коленом в пузо!  

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Да, при этих радостях вас не соблазнить дамскими штучками.

ДУРОВА: Я знаю: многим тут я кажусь каким-то невиданным зверьком. Он ест то, что прочим не по вкусу. Надобно дать ему побольше его странной пищи! И сунуть в клетку. Чтобы сохранить и разглядывать с удобствами. А для меня такое решение… Несправедливо!  Быстрей бы все решилось! Но… По справедливости!

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Ах, дружок, кабы в справедливости было счастье…

     16. 

Александр у себя. Рассуждает вслух.

АЛЕКСАНДР: Эта дочь городничего и жена чиновника… Каков характер! Упорно хочет остаться в армии. Отвергла все возражения о тяготах бивуачной службы и походов!

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ (лукаво): И покорить ваше сердце юная амазонка не сумела? 

АЛЕКСАНДР (нежно): Вы знаете, кому безраздельно принадлежит мое сердце… 

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Увы, там есть место и для иных… Но сейчас речь не обо мне.

АЛЕКСАНДР: Амазонкой я искренне восхищен. Но при ее дерзкой отваге ей покуда невероятно везло! Пули, ядра, сабли, все мимо. Не всегда судьба будет столь благосклонна.   И я буду настаивать: долг патриота ею исполнен сполна. Достаточно! 

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Мой совет докажет: я далека от ревности и тайных мыслей. Сотворите чудо! Вы самодержец. И вправе перейти условности для торжества справедливости. Создайте нового воина из ничего. При вашем батюшке, императоре Павле, были указы, скреплявшие то, чего не было вовсе. Превзойдите вашего венценосного отца: герой есть, его не надо выдумывать. Город полон толков о нем. Или о ней? Модное лицо! С ним ищут встреч, зовут в дома, на приемы и балы. Дайте ей… ему иное имя и новую судьбу! 

АЛЕКСАНДР: Модные персоны рождают в обществе праздный интерес. Его надо чем-то питать, он побуждает искать и выдумывать новых модных персон… Госпожа Дурова, ныне воин Соколов… Сначала и я принял ее как экзотическую редкость. Поговорив с ней, увидел: она выше праздной моды. Как умно она рассуждает о войне, о долге и Отечестве! 

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Вам известно: давно ходят слухи, что некая юная особа, вопреки своей природе и полу, решила отдать себя воинскому служению родине. Даруйте ей эту возможность. В вашей власти дать такое странное счастье этой необычной особе. 

АЛЕКСАНДР: Я решил признать и тем утвердить то, что она совершила по сию пору. Ее дух и помыслы величественны. Но… Следует сберечь ее для будущего! Я хочу вернуть ее в семью даже против ее воле. Ей надобно выйти в отставку. Пример ее служения уже дан.    

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Но, государь моего сердца… Вы даруете ей воинский чин. И кто помешает ей, прервав отставку, вновь сбежать в армию? Оставьте за ней право определять свою судьбу. Это особый характер, вы сами признали. Порадуйте ее и себя. И вместе с вами порадуюсь за вас я. И этот пример патриотических чувств и возвышенных поступков еще более послужит к общей пользе и к вашей и этого юного воина  славе. 

 

    17. 

    В доме Зассов. Хозяева и Дурова расположились развлечься беседой, вернувшись с очередного бала или визита. Вдруг явился нежданный гость – Нейдгардт.

НЕЙДГАРДТ: Прошу прощения за незваный визит!.. По случаю остановки военных действий… Зима!.. Я испросил у главнокомандующего три недели отпуска, и вот я в столице. Мне очень хотелось вновь повидать мою… э-э… моего подопечного, бравого коннопольца. Свет полон разговоров о нем! Модная персона! Но мне нигде не удалось совпасть с господином унтер-офицером. И вот я прошу вашего разрешения быть вашим гостем.

Зассы переглядываются. Генеральша светски-любезно указывает на стул.

Благодарю вас! (Садясь, Дуровой.) И каковы ваши первые впечатления от столицы? 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (изучая гостя): Слово в слово. Я давеча задавал такой же вопрос.

Дурова, вертя рюмку в пальцах, неопределенно пожала плечами. 

НЕЙДГАРД: Из нашей… из нашего строптивца-унтера ответы надо тянуть клещами.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Как узнают, кто мой спутник, так и вьются, донимая вопросами.

     Нейдгардт разглядывает Дурову. Генерал посматривает то на него, то на Дурову, ушедшую в себя. Возникли голоса: «Милочка, и вам не страшно под пулями и ядрами?» - «Голубушка… или вам лучше говорить голубчик?» - «Боже, да уже при виде усатого вражеского страшилища с саблей, которое верхом несется на меня… я бы упала в обморок! Тысячу раз!» - «Мон шер, как вам этот фасон? Модные кружева… О, простите, вам же, натурально, интересны галуны и петлички!»   

НЕЙДГАРД: Уверен, наша… наш воин так же доблестно отражает от себя нескромную светскую суету, как отгонял в битвах атакующую вражескую кавалерию. 

ДУРОВА: Светская суета утомляет больше. Однообразно! Одни и те же вопросы…

НЕЙДГАРДТ: Вам неприятно быть модной штучкой?! Странно для дамы. Пардон! Но… Так естественно: блистать в свете! Эта слава порой более яркая, чем у великих воинов. 

ДУРОВА: Не мое. Этот интерес столичного света не к тому, каков я на самом деле… 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Да, столичные жители особый люд. И, доложу я, быть столичным жителем тяжкая доля. Не хотите ли для подкрепления испробовать хересу? Из моих запасов. 

НЕЙДГАРДТ: Думаю, вашему гостю… гостье… следует предлагать не вино, а сладости. 

Дурова одаривает Нейдгардта таким взглядом, что генеральша забеспокоилась. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (невинно): Капитан, вы не боитесь получить вызов на дуэль? 

НЕЙДГАРДТ (заносчиво): В схватке на клинках женская рука уступит мощи мужской.    

ДУРОВА: А выучка? Ловкость? Точность глаза? Желаете испытать твердость моей руки? 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС:  Кстати, в рапортах… вы, капитан, их сами собрали… унтер Соколов предстает воякой весьма отчаянным и решительным, и с ним лучше не связываться.

НЕЙДГАРДТ: О, да, ваша гостья… гость… чуть что, страстно рвется в бой лить кровь! 

ДУРОВА: В состязании и даже в дуэли необязательно проливать кровь. (Со сдержанным вызовом.) Удар саблей плашмя по голове не убьет, но вправит самые заносчивые мозги.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Только не в моем доме! Вы перебьете все наши сервизы!

НЕЙДГАРД (меняя тему): Могу я узнать, как прошла встреча с его величеством?

ДУРОВА (не сразу): Когда князь Волконский затворил за мной дверь государева кабинета, государь тотчас подошел ко мне… (Помолчав.) Взял за руку, и, не выпуская моей руки, повел к столу. Оперся о стол одной рукой, а другою продолжал держать мою руку. И стал спрашивать вполголоса и с таким выражением милости, что вся моя робость исчезла…

НЕЙДГАРДТ: Государь участливо расспрашивал? И держал вас за руку?

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Вы удивлены милостивым участием государя в нашем воине?

НЕЙДГАРДТ: Решения государей не всегда ясны простым людям… Что же далее? 

ДУРОВА: Далее… была конфиденциальная беседа. Я не вправе нарушать ее тайну.

НЕЙДГАРД: О, да! Всю дорогу в главный штаб я не мог добиться от вас ни слова. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС (Дуровой): Боже, он приставал к вам всю дорогу, мой дружочек?! 

НЕЙДГАРДТ (надувается): Я не совсем понимаю такие намеки! 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Э-э, в этой ситуации любой интерес воспринимается как домогательство, и, учитывая природу юного воина, любое домогательство выглядит двусмысленным. 

НЕЙДГАРДТ: Я решительно  не понимаю, куда вы клоните! 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Ну как же! Ваше стремление к бравому и юному унтеру… Даже сюда явились за ним! Вид этого юного воина в мундире, в истинно мужском наряде, обворожительно-героический. Ваши чувства понятны. Но между зрелым и юным воинами… Они могут выставить вас в нехорошем свете. Бог знает, что о вас подумают!..

Нейдгардт вскочил. Пытается ответить, но, лишившись речи, кидается вон. 

Какой прыткий! (Мужу.) Что же ты не предложишь нам обещанного хересу? 

     Дурова встречает взгляд генерала. Они враз хлопают себя по коленке и хохочут. Затем  Засс повернулся к жене. Дурова наблюдает их приглушенную беседу.

ДУРОВА (про себя): Сколь многим я обязан этим замечательным, непростым людям! Да, они выполняют волю императора. Но ко мне искренне участливы. Госпожа Засс сопровождает меня везде. Я для нее необычный подопечный. Но ни одного нескромного взгляда! Ни одного бестактного вопроса! Истинные придворные, они купаются в светских интригах, как рыба в воде. И в отличие от многих, они выше мелкой злобы и мстительности. Но ради добра и они пускают в ход оружие, которым владеют изрядно. Ужасное оружие! Страшнее сабель и пушек. Оно невидимо. Разит смертельно еще долго после того, как нанесен удар. Потому пехтура косолапая в ужасе умчалась. Он решил, что если дальше будет спорить со мной, то мои покровители пустят в обществе слух, который навсегда сгубит его репутацию и карьеру… Да, все сказанное меж мною и этими двумя людьми, важно для решения моего дела. И многое доходит до государя. Но что ему говорят обо мне?    

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (Дуровой): А ведь вам скоро в путь. Надо обсудить, чем снабдить вас. 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Значит, его величество разрешил вопрос в пользу нашего гостя? ГЕНЕРАЛ ЗАСС (делая удивленный вид): Разве я сказал нечто определенное? 

ДУРОВА: Я жажду определенности! Мой вынужденный обман прощен. Награждена моя прошлая доблесть. Но что скажет государь на новой аудиенции? Те, кто обласкал меня, и вы, и сам государь… все словно хотят оградить меня от опасного будущего. Но оно не страшнее прошлого. Оно мое! Если я не в армию.… Куда я? Как?..

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Утро вечера мудренее. Пойдемте отдыхать.

ДУРОВА: Как трудно заставить себя отдаться сну так, будто будущее мое безмятежно…

Спокойной ночи вам, сударь, и вам, сударыня! (Выходит.)

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Друг мой, видишь: этой душе не будет покоя, если ей не дадут вернуться в тот мир, где ей хорошо. Этот мир битв, муштры, лишений, гибели ужасает многих. Но ее, кажется, больше пугает возвращение к мужу. Там она утратит себя…

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Почему всем кажется, что те, кто, как я, приближен к правителю, могут легко влиять на него?.. Давай отложим все заботы до утра. (Уводит под руку жену.)

 

     18. 

Император Александр в раздумьях. Размышляет вслух. 

АЛЕКСАНДР: Утвердить эту необыкновенную личность в воинском чине, как обещано? Слово надо держать. Но не придется ли после сокрушаться, что своею рукой послал ее на смерть? А если дать ей место в полку в столице? Или определить в офицеры свиты?

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Только не это! Какие слухи пойдут… Какие соблазны!

АЛЕКСАНДР: Не ревность ли в этот раз подсказывает слова вашему разуму? 

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Вы столько раз подвергали испытаниям мою верность…(С легкой горечью.) Мон шер, вы могли бы заметить: ревность не имеет надо мной власти.  

АЛЕКСАНДР: Я не хотел уязвить вас. Но мое решение в этом необычном случае должно быть всесторонне взвешенным.

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: О безупречности вашего решения я и пекусь. (Пауза.) Будьте последовательны. Вы не раз говорили: общество должно помнить героев Отечества! Прибавьте к героям прошлого героя наших дней! (Пауза.) Не лишайте эту особу счастья жить так, как ей по нраву. Быть может, для такой жизни ее создали бог и природа.

АЛЕКСАНР: Словом, вы советуете мне прислушаться к голосу Провидения?

ГОЛОС НАРЫШКИНОЙ: Даже венценосцам не стоит идти против высшей силы. Я хочу сказать, что высшая воля открывает себя через повеления царя – помазанника божия.

АЛЕКСАНДР: Разумеется! Именно так я и понял ваши слова. 

     19. 

Дурова в доме Зассов, наедине с генеральшей.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Вам будет трудно, дружочек. У вас высокие помыслы и необычные для женщин нашего круга желания и устремления. 

ДУРОВА: Я давно понял: мой путь – хотя среди друзей и близких, но в одиночестве. Они не понимают меня… Винят меня. Но я не сверну.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Вы убедительны, когда говорите о вашей страсти к армейской жизни. Но, может быть, вы могли бы найти себя и в мирном занятии? Вместе с мужем? 

ДУРОВА: Меж нас нет общего!.. Его сослуживцы, болтовня о бумагах, дрязгах, взятках. Кто и что донес начальству. Как обвели просителя… Сперва чувство к нему было. Мне казалось. Родился Ваня, подрос. И все ушло. Бывает, вы знаете. Я боролась с собой. А он пил… Ночью уступать ему! Унижение… Как насилие! От этого… в седло и в степь!

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Молю бога, чтобы император нашел наилучший выход. Государь очень непрост. На высоте его власти многие решения принимаются не по чувству и не по высшим поискам ума. А по велению государственной нужды. Или общественного примера. (Помолчав.) Бывает, что и в угоду чьей-то влиятельной интриге. Или своего каприза.

ДУРОВА: Да, можно стать игрушкой праздного интереса могучей особы. И не зная о том.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Император Александр Павлович умеет обворожить и увлечь. Не поддавайтесь, дружочек, его чарам. Даже, когда он к вам расположен.

ДУРОВА: Я выполню все его условия, если он оставит меня в службе. Но, не обеспечив судьбу моего Ванечки… я из кабинета его величества не уйду! Будущее моего сына не будет разрушено из-за капризов его матери. Государь меня поймет. Иначе… К чему я здесь? 

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Вы надеетесь командовать царем, как вашим полуэскадроном?

ДУРОВА: Император мой повелитель. Для меня, его воина и подданного, его воля закон.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Но она переменчива. А причину перемены знает только он.

ДУРОВА: К чему гадать до встречи с государем? Не нам решать за царей. Мы не правим волей провидения. Как встанут звезды… Но порой мне кажется: решительность и упорство могут влиять на движения нашей планиды. Судьба благосклонна к честным и дерзким!

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Вы меня пугаете и восхищаете. Вы готовы указывать судьбе.  

ДУРОВА: Фортуна играет со мной в догонялки… Заметьте: кроме Нейдгардта, как великодушны все, кто озабочен мною! Включая императора. А у меня так и нет уверенности в своем будущем! В этом великодушии таится лукавая снисходительность: о, сударыня, мы признаем ваши свершения, но хватит! Вам не сравняться с мужчинами. Не нужно!.. (Помолчав.) Пожалуй, не пересказывайте мои слова вашему супругу. Он может обидеться.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Ну почему же? Напротив. По-моему, надо сказать… 

Вторая встреча с Императором

    20. 

Император в своем кабинете говорит с флигель-адъютантом Зассом о Дуровой. 

АЛЕКСАНДР: Особа, в чьей судьбе мы принимаем участие… На нее можно положиться? Умеет ли она хранить тайну? Честна ли в своих намерениях и тверда ли в решениях?

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Насколько я понял этот характер… она не свернет с избранного пути. Это путь чести. И слово, данное ею тому, кто ей поможет, будет нерушимо. Однако…

АЛЕКСАНДР: Однако?.. Вы все же сомневаетесь в этой особе? 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Не в ней. Она желает лишь ту жизнь, к какой стремится давно и упорно. Но… В задержке решения ей видится, простите, ваше, величество, мужская снисходительность. Э-э… Нежелание признать ее ровней как воина и мастера своего дела…  

АЛЕКСАНДР: Да? Хм… Хорошо. Я приму это во внимание. Хорошо! Будьте добры сказать князю Волконскому, пусть пригласит означенную особу в мой кабинет.

 Генерал выходит. Император, отойдя к столу, выжидательно глядит на дверь.

 

    21. 

    Входит Дурова. Скромна, но без прежней робости. Сквозь сдержанное ожидание своей участи и  восхищение императором проступает твердое намерение стоять на своем. Искра симпатии, проскочившая меж амазонкой и императором на первой встрече, помогает им общаться более искренне и открыто.

АЛЕКСАНДР (любезен и ласков, но «отечески строг»): Итак? Вы все обдумали?

ДУРОВА: Да, ваше величество. Я приму все условия, какие вы назовете. 

АЛЕКСАНДР: Отчего же вы печальны? Наш договор вступит в силу, я исполню вашу мечту. Недавно ради нее вы сражались со мной, как львица, и молили о невозможном…

ДУРОВА: Моя прошлая жизнь уходит. Мне жаль ее! Мне всего пришлось добиться самостоятельно. Ни перед кем не отчитываясь. Отныне я во всем завишу от вас, мой государь.

Она опустилась перед ним на одно колено. Он тронут.

АЛЕКСАНДР: Встаньте! Не преувеличивайте силу моей власти. Как прежде, вы будете своим трудом добывать доброе имя, уважение начальников и любовь подчиненных. (Окинул ее взглядом.) Вы и вправду… монарху позволительна прямота … по виду, как юный… Очень вы хрупки с виду!. Как у вас духу достает бросаться с пикой против неприятелей!

ДУРОВА: Дело не в силе. В мастерстве и выучке! Оружие продолжение твоей руки. Ты – часть своего оружия. И вся твоя сила, ловкость и удаль… там, впереди тебя, на кончике твоей пики! (Сдержав порыв.) У меня хорошие учителя с младенчества, ваше величество. 

АЛЕКСАНДР: О да, я знаю. Мне говорили. Вы отменная ученица. Э… Ученик! Вы исполнительны в воинских артикулах. Умелы в обращении с оружием. Ловки в верховой езде. Говорят, вы рыдали и катались по земле от горя, когда умер ваш любимый конь.

ДУРОВА: Алкид… это был друг! Только что не говорил. Когда летишь на врага, как одно целое… Удача и сама жизнь зависят от того, как лошадь и всадник понимают друг друга. (Помолчав.) Ваше величество, простите мне мою откровенность…

АЛЕКСАНДР (взял было со стола один из пакетов, но положил его): Да?

ДУРОВА: Вы назвали условия. Под ваше монаршее слово и мое слово солдата. А мы будто ходим вокруг да около, рассуждая о сторонних вещах. 

АЛЕКСАНДР: Генерал Засс сообщил мне о ваших сомнениях… насчет моего решения.

ДУРОВА: Могу ли я сомневаться в моем монархе? Но… Вступил ли в силу наш договор?

АЛЕКСАНДР: Вы, ради высоких целей, перешли некие правила. В моей воле утвердить это. Но мое решение не должно поощрять своеволия и презрения к нормам, благодаря которым сохраняется порядок в государстве и обществе, и они могут спокойно развиваться.  

ДУРОВА: В моих намерениях никогда не было сокрушения общественных и государственных устоев. Я строю мою судьбу. Но на пользу обществу и моему Отечеству.    

АЛЕКСАНДР: Что же… В трудный час вы всегда можете прибегнуть к моей помощи. Как, скажем, к вашему крестному отцу. Ибо я… (простер над ней руку, будто посвящая в рыцари) нарекаю вас по своему имени: Александром Александровым! Отныне и навсегда! 

ДУРОВА: Я Александр Александров. Отныне. И навсегда.

АЛЕКСАНДР (подает ей гербовой лист из пакета): Ваш офицерский патент. Читайте! 

ДУРОВА: «Божию милостию мы, Александр Первый… Известно и ведомо да будет каждому, что Мы Александра Александрова, который Нам служил, за оказанную его в Нашей службе ревность и прилежность в наши корнеты… Всемилостивейше пожаловали и учредили…» (Подняла глаза на царя.) Я – офицер. (Вдруг.) А в какой полк, ваше величество? 

АЛЕКСАНДР: Мариупольский гусарский. Чтобы никто не знал, что коннополец унтер-офицер Соколов стал Александровым… Помните наш уговор? Или вы опять недовольны? Может, все же отправить вас к любящему отцу? Или, лучше, вернуть мужу Чернову?

ДУРОВА: Ваше величество, прошу, не шутите так!

АЛЕКСАНДР: Не буду. Я рад помочь некоей молодой, весьма упрямой и дерзкой особе, выйти из трудного положения. О чем вы вновь задумались?

ДУРОВА: Переход в другой полк… Такие расходы не по силам нашей семье.

АЛЕКСАНДР: В этом пакете необходимая сумма ассигнациями. Это мой подарок! С условием: царский крестник закажет вещи у лучшего портного. Деньги на прогоны, мундир, лошадь, подорожную получите в моей военнопоходной канцелярии. (Взял другой пакет.) 

Она хотела целовать его руку; он удержал ее и вынул из пакета муаровую ленту. 

Ваша награда! Знак отличия Военного ордена. Ведь вы мечтали о нем?.. Будьте добры, станьте здесь. Разрешите мне самому… (Торжественно.) Итак. Я награждаю вас за отличность, оказанную в боях при Гутштадте, Гейльсберге и Фридланде!

Он приколол черно-желтую ленту с серебряным крестиком к мундиру Дуровой. 

ДУРОВА (вытянулась по стойке «смирно»): Рад… Рад стараться, ваше величество!

АЛЕКСАНДР: Служите на благо России! (Хотел обойти вкруг нее, но вспомнил прошлую встречу и удержался.) Пусть этот серебряный крест напоминает вам обо мне. Он скрепляет наш договор. Не забывайте, мы с вами заключили его по обоюдному согласию.

ДУРОВА: Даю слово чести, ваше величество!

     Император слегка поклонился ей: это был знак, что аудиенция окончена. Но она, сжимая в руках пакет со своими новыми документами, осталась на месте.

АЛЕКСАНДР (вопросительно): Да?

ДУРОВА: Ваше величество! (Твердо.) Вы запретили мне быть женщиной. Но я мать. Мой сын… я люблю его больше жизни! Я не могу уйти, пока вы не определите его судьбу. 

АЛЕКСАНДР: О! Вы учите монарха, как править судьбой. Я вижу: еще не минули времена необыкновенных женщин, таких, как моя бабка, государыня Екатерина Великая… 

ДУРОВА: Когда гвардейцы вели к власти Елизавету, вашу прабабушку… Она облачилась в военный мундир и кирасу. Простите вольность речи, ваше величество. Так говорят.

АЛЕКСАНДР: Говорят? Хм… А в исторических хрониках описано: не только Дева Франции Жанна д’Арк, но и королева Кастилии Изабелла Испанская в рыцарских доспехах, верхом на коне, вела в бой войска!.. Но вернемся к вашим материнским заботам. 

ДУРОВА: Вы правы, ваше величество: мы не вправе мучать близких нашей целеустремленностью. Мой путь воина полон превратностей. Невозможно загадывать наперед, пытаясь уловить волю провидения. Мой сын не должен страдать из-за непредсказуемого будущего его матери, его единственной опоры… Он не должен пострадать от того, что любовь к отчизне, к избранной мной стезе и мой долг перед отечеством уводят меня от него. Я не прощу себе, если... Честь понятие неделимое. Честь воина, честь человека, честь женщины, честь матери… Это не от наград и мундиров зависит. Это здесь. Внутри!  

АЛЕКСАНДР: Да. Это в нас. С этой минуты не беспокойтесь о судьбе вашего сына.

ДУРОВА: Мать всегда беспокоится о детях. 

АЛЕКСАНДР: Моим распоряжением вашего сына Ваню… Ивана Васильевича Чернова примут в Императорский военно-сиротский Дом. У этого учебного заведения особые привилегии. На казенный кошт там учат детей офицеров, погибших в бою или совершивших особые подвиги. Вы удовлетворены? Отчего вы все же грустны?

ДУРОВА: Не знаю, как благодарить ваше величество… Слова пусты. А чувства…

АЛЕКСАНДР: Думаю, вы грустны не от этого. (Помолчав.) Хотите быть ближе к сыну? Служба в одном из столичных полков… Или стать офицером свиты? 

ДУРОВА (без колебаний): Благодарю вас, но… не могу принять эту честь! Мое место и мое призвание  в армии, среди биваков, походов и сражений.

АЛЕКСАНДР: Это так. (Странно улыбаясь.) Я проверял вас. В чем же причина грусти?

ДУРОВА: Лета мои невелики. Но прошлое мое богато событиями. А теперь его нет.  

АЛЕКСАНДР: Пройдемте в мою Военно-походную канцелярию. Там вам оформят новые бумаги. Чтобы в земных делах все было честь честью. Ваше слово воина лучшая порука в том, что в вашем новом будущем… а оно начнется с этой минуты… необыкновенных и возвышенных событий может оказаться больше, чем в вашем прошлом! 

     Широким жестом любезно предлагает ей пройти первой. Дурова делает шаг вперед. Александр и его кабинет исчезают; они теперь навсегда в прошлом…

 

    22. 

Дом Зассов. Дурова наедине с собой.

ДУРОВА: Свершилось! Судьба сына устроена… Император поверил мне! Прежде я был беззаконен. Новое место службы, новый полк… Каждый мой шаг – усилие моих чаяний и воли! Это непривычно многим: женщина, и… Но я воин. Мной дано слово императору: моя дорога среди мужчин. Мне по ней идти одной. Вечно винясь, что отдалила себя от близких. Но с твердой верой в свою правоту. Я, прощеный государем за старые вины, новый воин! Всегда одинокий внутри себя… Как примут меня новые товарищи? Боже, дай мне силы! Я, корнет Александров, взявшийся ниоткуда, хочу ли знать судьбу наперед? 

Из пространства, менее звонкий и более суровый, голос Пожилой Дуровой.

ГОЛОС пожилой ДУРОВОЙ: Разве можно было угадать, какая судьба ждет меня!.. Нашествие французов и великая битва под Бородино. Поручения фельдмаршала Кутузова!.. 

Переводы в другие полки, повышения в чине… Заграничный поход, довершивший победу над Наполеоном. Потом… неожиданный выход в отставку. 

ДУРОВА: Воину не след загадывать. Нынче он с товарищами вздымал бокалы за то, чтобы вместе служить честно и долго. Завтра шальная пуля вышлет его в отставку. Из жизни.

      Дурова начинает собирать дорожный баул. Выходит Дурова в пожилом возрасте: на ней брюки со штрипками под каблук, мужской сюртук, слева на груди – серебряный крестик на георгиевской ленте. Прическа романтически взбита.

Пожилая ДУРОВА: В отставку пришлось уйти неждано для себя. Новый командир полка, нелады с ним… Да что теперь!.. Боевые ветераны стали не нужны армии мирных лет. Нас тогда много покинуло службу. Государь Александр Павлович, переиначивший мою судьбу, принял мою отставку, даровав по выслуге чин штаб-ротмистра. Но пока был жив мой незабвенный император, я держал слово, и мое настоящее имя оставалось скрыто. 

Начинает помогать Дуровой собирать баул. 

ДУРОВА: О будущем хочется знать: принесет ли оно справедливость? Счастье, здоровье и долгие годы близким и друзьям. Но… Рука провидения отмеряет годы. А загадывать… 

    Поправляет Георгиевский крест на груди. Отошла, что-то ищет. Или вовсе выходит. Пожилая Дурова повторяет ее жест, касаясь знака Ордена на сюртуке.   

Пожилая ДУРОВА: Мне было отмеряно много больше лет после отставки, чем до нее. Я не любил гадать: что впереди? Прошлое мое по бумагам не сходится с будущим. Государь даровал мне Святого Георгия за доблести унтера Соколова. А по указу кавалером ордена стал корнет Александров… Он возник ниоткуда! Моя прошлая служба заново сочинена в бумагах. Их писали в спешке, в них тьма нестыковок. Ну да жизнь полна несуразиц! Всего не предугадаешь… (Поправляет что-то в бауле.) Порой все ж хотелось знать, что станется с друзьями и недоброжелателями? Я будто желал нагадать им справедливое воздаяние. Капитан Нейдгардт… До генерала дослужился! Когда подняли мятеж декабристы, вывел свою часть на Сенатскую площадь в Петербурге, против восставших, в защиту нового императора Николая Павловича. Потом генерал Нейдгард служил на Кавказе. И на него постоянно шли жалобы. Пехтура косолапая… Я хотел вернуться в армию, был в полной силе. Новый император решил: не нужно, и отделался дружеским письмом… А позже какие были встречи! Брат знакомит меня с великим поэтом Пушкиным. Тот публикует в своем журнале мои записки и дает мне новое имя: «кавалерист-девица». И он, и великий критик Белинский одобрили мои литературные опыты… В «Записках» впервые за много лет была открыта моя судьба, происхождение и настоящее мое имя… Мог ли я угадать в дни военной юности, сколькому смогу научиться в зрелости! Мне везло в моей судьбе. Я вышел в отставку еще молодым, но уже опытным. Умудренным жизнью. Я видел смерть и чудом избежал ее. Умом, нравом, душой я стал готов к свободной, самостоятельной жизни, в которой не субординация и не мной заведенный порядок будут управлять мною. Сам буду строить судьбу и отвечать за каждый шаг. Я научился торговаться с издателями и печатал свои книги. Поселился в Елабуге, изучал легенды и нравы местных поволжских народов и писал об этом. Вырастил и женил Ванечку. По мере сил помогал многим. Поддержал елабужского купца Шишкина, отца знаменитого художника. Шишкин-старший все состояние отдал археологическим розыскам и науке о местных древностях… Я писал статьи в газеты о военных кампаниях и о будущем русской женщины. Менялись годы. А я всегда требовал величать меня: Александр Александрович Александров, штаб-ротмистр в отставке. Так подписывал статьи. Но в письмах, в скобках писал: Н. Дурова. А на балах всегда танцевал за кавалера!.. И не гадалось, что проживу больше восьмидесяти лет в силе и разуме. Почти до шестидесяти лет ездил верхом и переплывал реку Каму у Елабуги…

Придирчиво оправляет мундир на  вернувшемся «корнете Александрове».

Да, жилось негромко и скромно. Но не в забвении. В трудах. Бывало, близкие, не понимая меня, упрекали выдуманной виной. Может, в чем и была вина… Горечь от того спрятана глубоко в душе. Но никогда не хотелось отказаться от мужского наряда! Он был защитой мне. В нем было удобно на моем пути. А сердце… да, бунтовало. И раза два бывало… Ну, да эти тайны сердца… не для праздной болтовни. Новой семьи не искалось. Мне покойнее жилось одинокой жизнью. Моя природа! (Отступая в тень.) В молодости не все понимаешь о себе… (Исчезая, из сумрака.) Главное, просто быть собой!

Дурова закрывает баул. Полна энергии и силы. Входят генерал и генеральша Засс. 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (Дуровой): Вы сейчас, конечно, необычайно счастливы.

ДУРОВА: Я прибыл сюда одним человеком. Почти утратившим надежды. Ныне я новый человек, его не было еще утром. Меня ждет мой мир: треск ружей, гром орудий, барабанная музыка галопа. А тут шорох платьев по паркету, трескотня светских львиц. Салонный говор, приглушенный, будто грозит скрытыми умыслами. В моем мире бывает всякое; но вот лоб в лоб сшиблись с неприятелем: вызывающий, отчаянный взгляд в упор. Все честно и открыто! И зависит от личной выучки, отваги, стойкости. Тут взгляды вскользь. Слова радушные, но какие-то зыбкие… Там приволье взору и дыханию, для полета широким галопом. Тут взгляд упирается в дома и стены. Зима всегда приятна мне. А тут, даже в мороз, воздух промозгл и нездоров…  Я возвращаюсь к себе, в неведомое будущее. Позвольте представиться: императорским словом созданный из ничего корнет Мариупольского гусарского полка Александр Александрович Александров! Осчастливленный. И обнадеженный!  Я с любовью, верой и отвагой приму свою судьбу, какою бы она ни сложилась.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Мы искренне рады за вас. Дай вам бог счастья, голубчик. Впереди целая жизнь. Вдруг найдется сердечный друг…

ДУРОВА:  Я дал слово императору: ничего женского во мне…

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Разве волен император над нашей природой и нашим сердцем? (Помолчав.) Но если о дальнейшем вашем пути задуматься всерьез, наш свежеиспеченный юный корнет, то душа содрогается.

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (шутя): Ничего, ничего. Возок теплый, полость из медвежьей шкуры.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Я не об удобствах в дороге к новому месту службы… Юный воин! Звучит красиво. Но если поход? Пули, ядра, ранения, кровь. Быть может, смерть…

ДУРОВА: Я это знаю. Минуты перед боем… Еще не объявлено боевое построение. Нижние чины и офицеры сошлись в группы, ввиду неприятеля, готового напасть. Кто-то дремлет. Или молится на образок, зажатый в кулаке. Кто-то оправляет чистую рубаху. Другие болтают о пустяках или смеются. Перед атакой. Будто впереди времени хватит на мелочи жизни и на важные дела. А через пару минут, в реве сражения и в ярости воинского восторга они сшибутся с врагом. Но еще до схватки иных навечно остановят пули или ядра. Их земное будущее не наступит. Кого из нас через миг ждет эта участь? Бог весть!..

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: И я спрошу, как и другие: неужели никогда… сердце не щемит?

ДУРОВА: Это мой мир. И… Когда накатывает бой… Звучат команды! 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (жене): Воина не спрашивают о его предчувствиях и страхах.

ДУРОВА (генералу Зассу): Ваше превосходительство, вам, воину, это знакомо. Поет труба. Тебя одновременно охватывают дрожь и ледяное спокойствие. И тебя несет какая-то сила! Очертя голову и с холодной расчетливостью ты мчишься в атаку!

ГЕНЕРАЛ ЗАСС: Я понимаю. Боевой задор... С восторгом и удалью навстречу смерти!

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Убивать других людей. Или принять смерть от них… 

ГЕНЕРАЛ ЗАСС (взяв руку жены): Близкие гордятся воином, он бережет их и свою страну. А на воине… да, вина перед близкими. Смерть ближе всех к воину.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Мой дорогой, если б ты ведал… Сколько раз, когда ты был в походах… Я не знала, дождусь ли тебя. Или страшной вести о тебе…

ДУРОВА (упрямо повторяет): Это мой мир. Мне там по нраву! Я хочу туда.

ГЕНЕРАЛЬША ЗАСС: Вы неугомонны. Из царского дворца сразу в бой?

ДУРОВА: Сначала в Вильно: там отличные военные портные. А уж оттуда к новому месту службы… На прощанье скажу: мое сердце переполнено благодарностью к вам. Государю. Всем, кто принял во мне участие. Я полон восторга. Меня будто возносит ввысь!.. 

Все исчезает. Теперь и дом Зассов в прошлом. Дурова одна. Ее лицо поднято вверх.

 

Эпилог

    23. 

ДУРОВА:  Сейчас я не хочу знать, что впереди! Боже, как мне везло! Смерть обходила меня в бою! Уважали товарищи... Я не собиралась ломать общественные устои. Не покушалась на святыни. Я просто хотела быть собой! Вдруг меня призвали к ответу. Десять дней в холодной столице. Среди непривычных людей и нравов. Две удивительные встречи с императором… Он подарил мне меня! Его сочувствие и благосклонность узаконили мой путь. Как случилось это чудо?! Ныне я хочу одного: насладиться волей и удачей!

    Тени и голоса за ее спиной стихают. Она одна в просторе. Ее речь переходит от ритма медленной рыси к ритму быстрой рыси, и затем – полетного галопа…

Я возник ниоткуда, силой моей надежды, высшей волею судьбы и по высочайшему соизволению императора. У меня нет прошлого. Но мне двадцать четыре года. Впереди свободная и неизвестная жизнь. Я буду писать ее своими руками. Моя память сохранит мое прежнее прошлое в моих чувствах под моим новым обликом. Я женщина, отвоевавшая право на свой путь среди мужчин! Мне пришлось принять внешний облик мужчины, чтобы стать тем, кем я хочу быть… Пусть так и будет! Честь имею представиться: Александр Александрович Александров, корнет мариупольского гусарского полка! Судьба воина в руке случая, везения и Провидения! Я словно лечу в свободном просторе, и незримая могучая сила оберегает меня в полете. И сейчас весь этот мир принадлежит мне!

КОНЕЦ