Новый День №22

Рассветает.

Сумрак тает.

Отступает

боль тупая.

В уголках

усталых глаз

напряжённо

в этот час

прорастает

радость

в нас.

 

* * *

Пять утра.

Утра такого свежесть

Вселяет нежность.

 

Доброта

В душу твою

Так и просится

В эту пору весеннюю

Под предрассветное пение –

Птичью

Разноголосицу.

  

* * * 

Вот и отлегла от сердца боль.

Отпустило – и вздохнулось легче.

Вновь весенней зелени прибой

Шелестом больную душу лечит.

До слез родною кажется сирень,

Когда над белой звездочкой колдую...

Мне б только пережить вчерашний день,

А с ним - себя,бесцельно-молодую...

 

Листву шальную сбросившая там,

Впадающая в высохшие реки,

Мчусь за самой собою по пятам,

Хочу догнать - и позабыть навеки...

 

...Хотя - есть осень, чтобы забывать

Шуршащий ворох собственных творений...

Я возвращаюсь в юность - колдовать

Над белоснежной звездочкой сирени. 

   

МЕРТВОЕ МОРЕ

 

Я живу и с судьбою не спорю:

Мне хватает забот и тепла.

Только б выбраться к Мертвому морю,

На котором еще не была...

Мне, влюбленной в Неаполь и Ниццу,

Стоит лишь на мгновенье заснуть - 

Сразу Мертвое море приснится:

То, в котором нельзя утонуть.

СТОЛЬНИК: Эк спелось! Отдать дочку-красу за дворянишку! Безродного! Нищего! Мне, кого корят боярской спесью! Семейный устрой должен высить уважение к человеку и его роду. А тут втемяшилось дочке Аннушке: Фролушка такой, Скобеев сякой! Разумеет язык птиц и животных! Сказки. А надо дать приданое! Приличное моему сану… 

БОЯРЫНЯ: Дочь замуж идет по сердцу! Тебе не любо? Но согласись: зять мозговитый и пронырливый. Будет заменой беглому сыну… И богатство твое придет в умелые руки.  

СТОЛЬНИК (язвит): Только это меня и утешает! 

БОЯРЫНЯ: Ты же сам отверг сватовство от сына ближнего царского боярина.

СТОЛЬНИК: Да, сватов хоть сейчас готов заслать чуть не самый верхний в государевой боярской думе! Да, по роду-племени он даже выше меня! Но! Не люб он мне! Да! Да! 

БОЯРЫНЯ: Зададакал… Он-то при чем? Не за него, за его сына сватают.

СТОЛЬНИК: А оба подбивают тишайшего нашего царя-милостивца свернуть на старые дорожки, что ведут в стоячее болото! Сломать все, что я и другие строили. И что государь сам же одобрил! Он мне, помнишь, поручил надзирать за постройкой первого нашего военного корабля по европейскому образцу. И другие важные державные дела на мне…

БОЯРЫНЯ: Свет мой, причем тут дела государства? Речь о дочкином счастье!

СТОЛЬНИК: А все намертво связано! Может, недруг мой через женитьбу наших детей хочет со мной примириться. Или, насупротив, через то хотят меня отодвинуть от дел.    

БОЯРЫНЯ: Э, царедворцы, государевы мужи! Ум ваш такими измышлениями шныряет! (Отмахнулась от хотевшего встрять Книжника.) Женщина не уследит. И чего надумал? СТОЛЬНИК: Сложу игру. Ежли Скобей спроворит, что надо… Его счастье. Ежли нет… 

БОЯРЫНЯ (вновь осадила Книжника): Уступишь сватанью думского недруга? 

СТОЛЬНИК: Опять думать буду! И вот что еще… Пока Анна не в мужнем доме… 

Видит, как за плечом боярыни возникла Птаха, тычущая в Книжника и его бумаги.

Ни слова мне про голоса птиц и животный язык! Дочка набралась этого от тебя, матушка. Знаю, ворожишь с нею в иные лунные и безлунные ночи. С руки ли это христианам?

Выпускник Ленинградской академии культуры, долгие годы прослуживший на Северном Военно-Морском флоте, культуролог и историк Сергей Коновалов известен подмосковным читателям по своим историческим исследованиям и довольно неожиданным из этих исследований выводам. Интервью о Гиперборее, библиотеке Ивана Грозного, чаше Святого Грааля вызвали большой читательский интерес. И вот сегодня я снова в гостях у этого неутомимого и интересного человека.

- Сергей Владимирович, знаю вас не только как уроженца Коломны, но и человека, много лет своей жизни отдавшего службе в Военно-Морском флоте. Также знаю, что морская тематика в ваших исследованиях занимает одно из первых мест…

Коновалов: Да, вы правы. Вообще, сложилась очень парадоксальная картина: вроде бы о военном флоте России написаны огромное количество трудов, как общественно-популярных, так и академических, научных, и, кажется, нет в его истории ни одного «тёмного пятна» - но начинаешь разбираться и просто-таки диву даёшься: Российский военный флот – это же практически непаханое поле для исследователя! Вот, например, первый русский военный корабль «Орёл». Известно, что он был построен в 1668 году в деревне Дединово сегодняшнего Луховицкого района Московской области, прослужил недолго, и  в 1970-м казаками-разбойниками Степана Разина был то ли сожжён в Астрахани, то ли отведён в одну из тамошних многочисленных волжских проток, где со временем и сгнил.

Сведений очень мало, но ладно, что есть - то есть, но что же Дединово, по сути – Родина российского военного флота и, кстати, российского триколора, который ВПЕРВЫЕ в российской истории был продемонстрирован именно здесь? А ничего! Поставили в присно памятные годы довольно скромный памятник, о флаге вообще ни слова, ни упоминания, варятся  в собственном соку самоотверженные люди-тамошние краеведы – и всё! А ведь на дединовской верфи было построено немало и других судов – т.н. коломенки, барки, струги -, которые ходили и по Оке, и по Волге, и по Каспийскому морю и которые отличились не только на мирном, но и на военном поприще. То есть, «Орёл» совсем не исключение, не единичный случай, а, как говорится,  лишь «один из», хотя и самый известный! Разве справедливо зацикливаться только на нём? Вот так мы относимся к собственной истории, а хорошо известно как живут народы, не помнящие (или не хотящие помнить) своих предков. Не люблю говорить попусту, но  именно там, в Дединове, как нигде в России был бы уместен военно-морской музей ГОСУДАРСТВЕННОГО значения.

Анна-Мари уже легла спать, зарылась в  теплую горку одеял, темные волосы перепутались, как болотная трава, и разметались по подушке, на губах — усталая улыбка. Только во сне мою жену отпускали боль и тошнота. Я бездарно слонялся по дому, брался то за одно, то за другое, но не было сил доделать что-то до конца.  Выметал пыль из-под дивана, но плохая примета подметать по вечерам. Перекладывал в раковину грязную посуду со стола — напрасный труд, потому что надо ставить сразу в посудомоечную машину.  Бродил по гостиной, скрипя плохо прибитыми половицами, подходил к окну и грустно вглядывался в заплаканную ночь.

Ветер мягко, но настойчиво стучал в оконное стекло, сплетал нечесанные пряди дождя в тугие косички, гнал по тротуару опавшую листву. Голубой фонарь у соседнего подъезда светил так ярко, что дождь казался звездопадом.

Я смотрел в сырое октябрьское небо и сокрушался, что скоро наступят холода, а стены нашего дома тоньше папиросной бумаги. Мы так и не успели их утеплить. Прошлой зимой я жил здесь один и промерз до самого сердца. Сейчас со мной Анна-Мари, а значит, будет еще холоднее. Когда она входит в гостиную, даже камин перестает греть, а вместо этого начинает чадить едко-оранжевым дымом. 

Мне вдруг послышалось, что кто-то скребется в дверь, робко и испуганно, точно бездомный котенок. Я даже сделал невольное движение в сторону холодильника — налить несчастному скитальцу блюдечко молока. У Анны-Мари аллергия на кошачью шерсть, но я мог бы покормить котенка в прихожей, а потом постелить ему коврик в погребе, у газовой печки. Там сухо и тепло, почему-то гораздо теплее, чем в верхних комнатах.

Я приоткрыл дверь, осторожно, чтобы не впустить в дом дождь и ветер. Но все равно в коридор замело несколько желтых листьев, мокрых и блестящих в резком электрическом свете. На пороге стояла маленькая сгорбленная бродяжка с бесформенным рюкзачком за плечами.

     Не все, кто вышел из гоголевской шинели, в 90-е годы прошлого века надели малиновые пиджаки. Поэт Михаил Анищенко его не надел. И не потому, что жаждал этого, но не смог. Он просто категорически не хотел этого делать, потому что был большим поэтом, продолжившим традиции великой русской литературы. Наши литературные классики ставили наиболее острые вопросы и искали на них ответы; поднимали проблемы совести, чести, достоинства; они хорошо знали Россию, человека и мир и умели создавать произведения на века.

     Вплотную к этому уровню подошёл и Михаил Анищенко, - и не случайно. Он досконально знал русскую литературу и фантастически умело использовал эти знания при создании своих произведений. С литературным наследием поэта мы всерьёз начинаем знакомиться только сегодня, так как жил и творил он в деревне, тусовок собратьев по перу сторонился, и, хотя был членом Союза писателей, в «ведущих» литературных журналах его имя не мелькало. И к славе не рвался. Это о таких, как он, сказано в известной басне:

 

Явилась Слава к Мудрецу,

Решив, что он её достоин.

Но тот был холодно спокоен,

Сказав: «Мне слава не к лицу».

«А мне лицо твоё подходит…»

С тех пор, ограбив Мудреца,

В чужом обличье Слава ходит,

А Мудрость ходит без лица.

Живя в семье, дети часто слышат рассказы родителей о их жизни, о детстве их родителей, об укладе и традициях семьи, селения, народа. Так они впитывают, как говорится, с молоком матери, то самое мировосприятие (менталитет), которое постепенно становится главенствующим в душевном определении Родины. Это родное мне, а это – чуждое. Не делите мою Родину! Я вырос в маленькой деревушке, но знаю, что она – бескрайняя и она вся моя. Мои предки сделали её такой, мои деды-прадеды отстояли её свободу. Не отдам на поругание чуждому менталитету и пяди родной земли…

 

К сожалению, после развала СССР, мы, потомки народа-героя отдали на поругание гораздо большие территории, чем малые пяди. Народы, на них проживающие, родные нам люди, никогда не избавятся от светлого, щемящего чувства – духовного родства, объединяющего нас в единый многонациональный народ-победитель.

 

Сегодня, 30 марта 2017 года моей маме Клочко Августе Николаевне исполнилось 88 лет. Мы живём с ней в г. Луганске – в маленьком непризнанном пока государстве Луганской Народной Республике, свободу и независимость которой уже четвёртый год приходится отвоёвывать у носителей чуждого нам менталитета. Почему мы поднялись на борьбу, как только нам сказали, что мы не русские люди, а украинцы и должны привыкать говорить на украинском языке? И не в языке дело, ибо украинский язык – тоже русский язык. Наши предки считали, что это разновидность, диалект русского языка. И не в языке дело, а в том, что нельзя навязать силой то, чему противится душа. И Бандера с Шухевичем – не наши герои. И это принципиально!

 

Откуда такие принципы? А вот из того мировосприятия, которое с молоком матери впитали мы, живя на своей земле, из тех рассказов родителей, что сделали нашу Родину любимой для нас. Сколько себя помню, в моём сердце живут рассказы матери и отца о трудном военном детстве. И как же стыдно, что наше поколение не сохранило единство народа, а потом мы не уберегли мир, и что моей старенькой маме пришлось испытать лишения новой гражданской войны! И она через 73 года снова оказалась под бомбёжками.

ЗАПАХ СИРЕНЕВЫЙ 

Запах сиреневый, легкий, чарующий,

Благоухающий, сердце волнующий.

Чуть интригующий, вдаль ускользающий.

Запах любимого напоминающий.

Сколько с тобою любовь нам отмерила?

Столько – пока слышим запах сиреневый. 

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ...

Трепетно мама нагнется к кроватке: 

«Я колыбельную милый спою. 

Спи мой малыш беспробудно и сладко,

Солнышко, как же тебя я люблю.

 

Бархатом нежным покроется небо,

Ночь упоительно смотрит в окно.  

Мягким и теплым укутаю пледом,

Сказочный ангел коснется крылом.

 

Звезды на небе луна разбросала,

Чтобы наполнить твой сон волшебством. 

Спи мой малыш, пусть тревог будет мало,  

Я охранять буду сладкий твой сон». 

 

Мама обхватит малютки ладошку 

Нежно ее прижимает к груди. 

Спит, и во сне улыбается крошка - 

Мама с ним рядом и он не один…

Весна на Кубани. Надеюсь, что на этот раз настоящая. Не какие-нибудь февральские окна, когда вдруг ни с того ни с сего плюс двадцать. А на следующий день минус три. Почки на деревьях вот-вот лопнут, и тогда заметёт по улицам моего родного Краснодара метель. Но не из холодных снежинок, а из тёплых бледно-кремовых лепестков абрикоса и жердёлы.

Сижу на лавочке возле маленького литературного музея. Люблю это место. А всё потому, что когда-то жил рядом. Бабушка рассказывала, что отец, прихрамывая (даже спустя девять лет после окончания страшной войны раненая нога давала о себе знать), нёс вякающий комочек, то бишь меня, на руках. Целых восемь кварталов от роддома. Во дворе соседней пятиэтажки я постигал свои первые мальчишеские университеты. Ребята постарше уже ходили в ФЗУ (фабрично-заводское училище) или в школу рабочей молодёжи. От их спецовок приятно пахло машинным маслом и соляркой. Играли в «Пожар» на самые настоящие деньги. Монетки клались одна на другую, образовывая столбик. Его разбивали свинцовой битой (вызывали пожар), а затем его тушили. Битой стучали по краю монеты, стараясь её перевернуть.

 Если удавалось, то деньга по праву твоя. А мы, "мелочь пузатая," наблюдали, хлюпали носами и жутко завидовали. Наши просьбы дать денюжку для игры заканчивались одинаково, то есть материнским подзатыльником: "Ишь, чего удумали. В азартные игры потом и кровью заработанные спускать. Хочешь денег? Бери. И ступай быстренько за керосином. У меня примус вот-вот потухнет. Чем батю твого кормить буду? И чтобы одна нога здесь, а другая там. Иначе отцу вечером всё расскажу. Он тебе от себя ещё леща добавит!". Почему мне от уставшего отца достанется рыба было непонятно, но интонацию материнского голоса я начал понимать с самого "пупенка". А посему хватал бидон и мчался на звук гудящего рожка. Таким нехитрым способом продавец горючего созывал к себе покупателей, разъезжая по району на бричке.

Лето пахнет свежескошенной травой,

Зноем солнца, что плывёт над головой,

Абрикосами, малиною, клубникой

И растущей за рекою ежевикой.

 

Пахнет дынею, арбузом, огурцом,

Васильками, помидором, чабрецом.

Душу, словно одуванчик, окрыляет

И меня иную открывает.

 

* * *

Помолись обо мне. Я устала от боли,

От холодных ветров и неистовых вьюг.

Я не вижу пути. Я зачахну в неволе.

Помолись обо мне, мой единственный друг.

 

Помолись обо мне, чтобы силы вернулись

И Надежда воскресла в озябшей душе.

Помолись обо мне, чтобы вновь улыбнулись

Мои ангелы мне на крутом вираже.

 

Помолись обо мне, чтобы я не разбилась

И не стала печалью в ночной тишине.

Чтобы Вера в душе навсегда укрепилась,

Помолись обо мне. 

Август. Юг России. Частный сектор. Во дворе с общим входом соседствуют несколько домишек – этакий таунхаус для бедных, а просторечно – курятник. В мае здесь скончалась девяностолетняя старожилка, сухотелая бабка по прозвищу Сельдь. Пухлявая внучка почившей вскоре запустила в наследственную двушку жильцов: офицерскую семью. 

Ее глава, старший лейтенант авиации – крупный мужчина с тесаными чертами лица, – часто убывал на дежурства, сборы, ученья, и его не видели порой по неделе. Супруга старлея, мелкозубая брюнетка-тонконожка, трудилась в какой-то конторе «купи-продай». Четырехлетнюю дочку водили в детский сад.

Но сегодня было воскресенье, и девочка играла в куклы в крошечном палисаднике, выгороженном перед наемной жилплощадью. Впрочем, мама постоянно приглядывала за дочкой через окно кухни.

Вскоре во двор выползла бабка Валюта (от Валентины Валентиновны). Именно она приняла эстафету старшинства среди здешних обитателей. Девочка – с прической в два хвоста у висков, в светлом платьице с цветочками и желтых сандаликах – учтиво поздоровалась со старушкой. 

– Здравствуй, здравствуй. Смотри, какая ты вежливая. Молодец! – похвалила та малышку. 

– Мама учит, что дети должны первыми здороваться, – явно повторяя родительские слова, сообщила девочка.

– Правильно учит, – одобрительно кивнула старушка и протянула ей ириску (сладкое обожала с детства). – На-ка вот конфетку.

– Большое спасибо, – приняла ее малышка. И дополнила: – Мама учит, что надо благодарить, если тебе сделали хорошее.

– Правильно учит, – отозвалась старушка. 

Сунув ириску в рот, девочка свернула фантик и положила его в карманчик платьица. Разъяснила:

– Мама учит, что мусорить нельзя. 

– Правильно учит, – умилилась старушка. – Какая у тебя мама, однако… Образцовая! Ну, ступай к своим забавам.

– Хорошо…

И девочка вернулась к куклам, а угощательница уселась на комфортную садовую скамейку. Ее сработал и установил под сиренью, у своего жилья, сосед-плотник, окрещенный Гвоздодером.

Мечты, мечты, мечты... Где же ваши сладости? Где?

Кто о чём мечтает? Зачем лукавить, никто не мечтает о плохом. Все мечты сводятся к лучшей жизни, о большом количестве денег, безбедной жизни, шикарной машине, красочном дворце, головокружительной карьере. Не кажется вам, что это потребительские мечтания. Порой доходит до смешного, что всё это берётся от сравнения своей жизни с другими людьми. Возникает вопрос – почему у меня нет того, что есть у других и чем я хуже? Нытьё какое-то. 

И что скрывать. Я даже уверен, что у каждого из нас был такой момент и эти мысли посетили нас хоть один раз в жизни.

Почему людям недостаточно простого человеческого счастья, простой человеческой жизни – семья – муж, жена, дети; крыша над головой, работа. Так нет, достигнув малого, начинаешь желать большего, достигнув большего, душа требует огромного. Хорошо если всё это заканчивается хорошо, но бывает, что люди в погоне за мечтой зачастую остаются ни с чем и только потом понимают, что то достигнутое ранее, и было счастьем, мечтой, а они это и не заметили…

Жил на севере паренёк. Семья была бедная и не могла позволить себе много, можно даже сказать ничего не могла себе позволить. Паренёк любил фрукты, особенно виноград и дал себе зарок, что вырастит и купит себе много винограда и съест его. Так обозначилась наивная детская мечта. Он вырос. Начал неплохо зарабатывать, но с мечтой так и не расстался. В один прекрасный день он купил много, много винограда и съел его за один раз, исполнив свою заветную мечту. Как вы думаете, почувствовал он облегчение или нет? 

Почувствовал и ещё какое! То ли виноград имел слабительное свойство, то ли он его плохо помыл и наш герой-мечтатель всю ночь провёл в туалете, сказать по русский – просто обосрался. Вот вам итог исполнения мечтаний. Так и вам я хочу донести - не повторяйте ошибок нашего горе-мечтателя, выбирайте мечту по плечам, иначе исход ваших мечтаний будет аналогичным.

Посвящается всем жертвам трагедии в Кемерово.

 

Нам эту боль нести в себе,

Свинцом отравленным в груди.

В огне, расплавленной судьбе,

Тропой небесною идти.

 

Как много мужества у нас,

В один из самых черных дней,

Спасаем тех, кто "все" для нас,

В порыве святости своей.

 

Спасаем сына или дочь,

Когда уже нельзя спасти,

Как мы хотим им всем помочь,

Последнее сказать: "Прости".

 

Для слез давно и места нет

И жизни нет во мне уже,

Зачем я с вами не сгорел,

Там, на проклятом этаже...

 

Убийцам вашим, божий суд,

И суд земной воздаст сполна,

А мы пока побудем тут,

Чтоб боль свою испить до дна...

Как соотносятся друг с другом история и миф, художественность и научность? – Вот одни из повторяющихся вопросов, что прозвучали и на очередной телепередаче «Агора»?

Правда, сама эта программа, как и прежняя «Культурная революция», напоминает ринг, а, если точнее, октагон, перегороженный невидимыми для зрителя сеточками. В одном углу боксер, вроде бы готовый продемонстрировать свои хуки. В другом – мастер балета, отвечающий ему пируэтами, а в третьем – футболист, эффектно демонстрирующий, как он может кудесничать с мячом. Иными словами, как нередко и в иных телепередачах, есть колоритные или, по крайней мере, знакомые фигуры, но нет целого, нет общего обсуждения. А сам ведущий? Он, подобно Владимиру Соловьеву, из модератора, направляющего, при малейшей возможности и невозможности, скорее стремится продемонстрировать себя, нежели быть собственно рулевым беседы.

Казалось бы, что тут обсуждать, приходится мне слышать. Телевизор окружающая меня молодежь практически не смотрит. Многие ток-шоу, по мысли немалого числа моих знакомых и близких – лишь толчея воды в ступе. И разве не так? – Уезжаешь в начале июля в отпуск, а, вернувшись, погружаешься в какие-то свои дела. Потом ненароком включаешь свой старенький телевизор. И, словно продолжается сериал. который шел вчера: те же умные и не очень слова и словеса об Украине и т.д., и т.п., и те же экранные лица, которые, словно бумеранги, - куда бы не метнул, а вернутся на круги своя.

В этом отношении программы на канале «Культура» все-таки, разнообразнее. Да и сами-то проблемы – из тех, что могут обсуждаться десятилетиями, в том числе и в учебной аудитории.

«Не от мира сего», - говорят про того,

Кто совсем не похож на других.

И в огромной толпе мы отыщем его.

Он задумчив, рассеян и тих.

Другу рад, отвечая порой невпопад,

Сторонится компаний больших,

Но глаза его внутренним светом горят.

Он во власти мечтаний своих.

Треволнения дня улетают, звеня,

И идет он по жизни беспечно.

Человек неземной смотрит мимо меня

И видна ему строгая вечность.

Он актер иль поэт, сочинивший сонет,

А быть может, художник чудесный, -

Равнодушен к манящему звону монет,

О высоком, святом его песни.

Он некстати красив и умен невпопад –

Существо из нездешнего мира.

Вихрь мыслей и чувств озорной водопад

Не вмещается в тесной квартире.

Странен взгляд и слегка необычен наряд,

Старомодны слова и манеры.

«Не от мира сего», - про него говорят,

Но исполнен он искренней веры

И умеет добро отличить ото зла,

Помогает тому, кто в беде.

И куда бы судьба его не занесла,

Он легко узнаваем везде.

Такой милый чудак, не усвоит никак

Наш герой этой жизни законы.

Может сердце свое подарить он за так,

Лик его словно писан с иконы.

Ночью вновь не уснуть, а с утра в долгий путь

По дорогам судьбы и мечты,

Что удастся всем людям надежду вернуть

В царство мира, добра, красоты.

Если подходить к любой проблеме строго научно, прежде всего, требуется выбрать правильную систему координат, или угол зрения, только тогда видимый в первом приближении хаос, как на рентгеновском снимке вдруг обретает вполне ясные очертания, возможные уже к описанию, а значит и поиску решения/применения. Задача этой статьи поставить читателя на эту «гору», чтобы он уже сам смог видеть, или не видеть, или опровергнуть наши выводы, но только с этой же «горы». Итак, постулат первый:

1. Наш мир ГЛОБАЛЕН с появления... с появления Хомо Сапиенс. Всегда, везде и всюду происходит обмен культур, языка, техники, идей, смешение рас, «национальностей», генотипов, ВСЕГО И ВСЯ, естественным путем, как круговорот воды в природе.

2. Мы должны в 21 веке, наконец, отказаться от «плоскости» древних греков и рассматривать любую проблему только в ДИНАМИКЕ, учитывая все особенности его динамической системы, более того, мы должны смотреть на любой предмет/систему не с одной стороны, как это принято у 99% населения планеты – однобитном мышлении, а сначала с двух – т.е. видеть колебания динамической системы – двухбитное мышление, и потом уже с трех – Троица – трехбитное мышление, т.е. когда, у с виду статического объекта, мы уже увидели динамику его двойной системы (дуализм), обеспечивающей его относительную стабильность в данный момент – то что видно с первого взгляда – однобитного мышления, и, только увидев статику и динамику, мы выходим на «третий бит» – замысел. Т.е. то самое линейное движение прогресса – от начала (воплощения в эту динамическую систему) к концу (переходу в нечто иное без возврата). Причем видеть это надо СРАЗУ. Ибо взаимодействие идет:

а) «статического» «плоскостного» объекта с «такими же».

б) колебание внутри – система мир-антимир, плюс-минус, как хотите, называйте – непримиримые внутренние силы, именно своей борьбой обеспечивающие ВРЕМЕННУЮ стабильность, принимаемую нами за статику.

в) в развитии Божьего замысла, как в отношении А, так и Б, так как и А, и Б, есть действенные Его инструменты.

г) в отношении свободной человеческой воли, которой допущено уклонение от Божьего замысла – с неопределенными последствиями, как для персоны, так и Замысла в целом. БОЖИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ.

Вот только если взять в свою «машину» это все разом, мы можем сказать, что наш Разум, объял 0,0000000000000000000000000000000000000000000000000001 Вселенной. Т.е. чтобы разобраться с сиюминутной политической подоплекой – достаточно.

        Донюшка, тудыличи всё пытала меня, идтить табе к колдовке аль нет. Страшно ведь это – с колдунами-то связываться! Вот хочу рассказать, какой у нас в деревне колдун был. В то времечко в Воскресенке ещё жили старым укладом. Охы хорошо было, даже гражданска война нашу глухомань дальней стороной обошла.

        Хата того колдуна на самом краю села стояла, почитай окнами в лес. Сколько лет деду – неведомо. Называли Пим-Андреич. Ходил в исподнем – в подштанниках, длинной холщовой рубахе и борода до пояса. Ну, чистый Лев Толстой. Да никто не дразнилси. Боялись до ужасти.

         Один раз удумали парняки молодые залезти к нему в огород. Самогонки напилися до усери – вот и раздухарились. Зачинщик, завсегда – Петро-сволота, брательник старшой, а за ним и Панька Кондрашкин увязался – умница, красатуня, а вот поди ж ты… – чего только с дуру-то не вытворишь… Третий у них – Илько-навослятина, хохол-переселенец. Кудрявый статный, да только никто за него замуж не шёл чё-та, и всё тут.

        Ужо шибко на пим-андреевском огороде всё пёрло, как на дрожжах, раньше времени вызревало: овошши диковинны и ягоды навалом. И земля прям пушная, волшебна, не то, что у нас. Бывалыча копашь её, копашь, а она всё, как печерика!* (*Печерика устар. – твёрдая, не плодородная) Одно слово – Сибирь.

         Ну, залезли, значить, наши молодчики. Натрескались от пуза, да ишшо по полному подолу урожаю надёргали. А как повернули назад, домой, тут и встал перед ними забор невиданный – высоченный. Ни обойти – ни перелезти. Уж они и так и сяк… ан нет назад дороги!

         А ночь на дворе. Темень, что твоя сажа в дымоходе! Луна закраснилась, как глаз у быка - кровью налитой. Напал тут на воришек смёртный страх. Овошши побросали и давай дружно молитву вспоминать. А страх не уходит – ишшо пуще их в пот кидат. Тени, вишь, каки-то жутки к ним лезут. Илько и Паньку Кондрашкина тошнит-выворачиват. И хмель прошёл, и жратва дармовая – не в прок!

         Ажно до самых первых петухов их так трясло. А как свётло забрезжило, выходит из хаты сам Пим-Анреич. В рубахе своёй, подштанниках, борода по пояс – всё как положено. Стоит перед ними – белый с ног до головы, что кошка наша Беляночка, и как будто светится весь слегка:

– Ну, что, – говорит, – ребяты, с чем пожаловали?

       Коля Кузякин рос очень честным мальчиком. Так его воспитывал папа. Учил его не бояться резать людям правду-матку в глаза, именно резать и именно в глаза. «Только правда, – не раз повторял он в присутствии сына, – делает человека человеком с большой буквы. Правда – наивысшая добродетель! – горячился он. – Ради правды люди всегда были готовы отдать жизнь, расстаться с работой, семьёй, и даже пойти на каторгу». И в самом деле, Колин папа часто страдал из-за своей любви к правде. Чуть не каждый год вынужден был менять место работы, однако никогда не сдавался и всё время возвышенно повторял: «Не любят люди, когда им режут правду-матку в глаза. Обижаются, слабаки. А на что обижаться-то? Вот на днях пришёл мой начальник на работу, бледный как поганка, жёлтый, худой. Никто же ведь ему не скажет правды, кроме Кузякина. Трусы, подлецы, подхалимы. А я вот не испугался. Взял и рубанул ему прямо в глаза: «Вы, Иван Николаич, что-то сегодня неважно выглядите, пожелтели, похудели лицом. Вы больны серьёзно. Вам нужно к доктору, иначе запустите болезнь и сыграете в ящик». Тем же вечером Кузякин сидел в кабинете у начальника и писал заявление по собственному желанию.

Страдал, конечно, правдоруб Кузякин от своей жажды сорвать с мира покров притворства и лжи и обличить неправду во всех её проявлениях, но мир почему-то не разделял этой жажды Кузякина и всё время больно лягался.

Однако ж Коля... добрый мальчик Коля! Он никак не мог взять в толк, почему мама после обычных папиных наставлений отводила его в сторонку и шептала сыну нечто другое.

– Папа, конечно же, по-своему прав, но не совсем, – ласково поясняла она. – Нельзя говорить человеку в глаза, что он плохо выглядит. Лучше солгать и сказать некрасивому человеку, что он красив. Больному – что выглядит он прекрасно. Это будет не совсем правда, однако же и не ложь. Ты меня понимаешь, сынок?

Коля хлопал глазами, соглашался с мамой, однако ничегошеньки из того, что она говорила, не понимал. Мальчику казалось, что нужно поступать так, как отец. То есть всегда говорить правду. Ведь и в школе учителя не раз повторяли, что лгать нехорошо.

Помню её с раннего детства. Желтоватая, выцветшая от времени фотография совсем молодого, стриженого «под ноль» парня в гимнастёрке всегда висела на стене рядом с портретами бабушки и дедушки.

- Это дядя Боря, он погиб на войне,- показывая на снимок в круглой металлической оправе, объясняла мне, только начинающей что-то соображать девчонке, моя тётя- Лариса Антоновна.

Она была самой старшей из детей в семье Долгих. Средний- дядя Боря, младший - мой отец, Михаил Антонович.

В детстве я воспринимала дядю Борю, как незримо присутствующего члена семьи, ещё особо не вникая в смысл сказанного тётей, «погиб на войне», и не понимая самого значения слова «война».

По мере взросления, стала осознавать, через что прошли советские люди, чтобы завоевать долгожданную победу.

Сейчас этот великий праздник отмечают с особым размахом,- наперекор западным злопыхателям, старающимся умалить роль нашей страны, избавившей мир от фашизма.

Иду по улицам праздничного города. Только что закончилось шествие «Бессмертного полка».

Очень много молодёжи,- это радует. Значит, помнят, чтут. Преемственность поколений - не пустые слова.

Полно ребятишек, одетых в военную форму. Милые, трогательные будущие защитники Отечества. Пусть никогда не опалит вас пламя войны!

Ну вот, сменился ход событий,

Я удаляюсь на покой.

Прошёл этап Больших Распитий,

Да скрылся вдаль Сезон Хмельной.

 

Я удаляюсь в знак протеста,

Что изменилась жизнь моя:

Не ждут меня в портах невесты,

Ведь у меня теперь семья.

 

Я разошлю всем телеграммы – 

Прощайтесь, милые, со мной.

И, со слезой, махну 100 граммов,

Да с тем уйду я на покой.

 

Ну, что же, милые – прощайте,

Всё. Ухожу я на покой.

Подарки мне не возвращайте –

Теперь я стал совсем другой. 

 

Как прибывает радостно река,

Из русла через край переливаясь.

Несёт она себя через века,

Меж городов и весей извиваясь.

 

Мы постигаем жизни нашей суть,

Но ею полнясь, словно реки влагой,

По-прежнему боимся заглянуть

За край судьбы, за белый край бумаги.

 

Когда на глади чёрного стола

Бумаги лист беспомощно белеет…

Когда свеча слезами изошла…

Когда луна бессонницей болеет…

 

Но прибывает радостно река.

И в первобытной, радостной отваге

Перо берёт уверенно рука

И жизни суть выводит на бумаге.

Я к новой жизни не причастен,

Но не грущу на этот счёт.

Ведь в ней меня, к большому счастью,

Никто и ничего не ждёт.

 

В толпе таких же обречённых

Бреду, уныло семеня.

Все вызовы, как это модно

Теперь писать, - не для меня.

 

Что было до, что будет после,

А что сегодня и сейчас,

Мне всё равно, пришёл на просьбы

Мои «один ответ — отказ».

 

Но я не прибываю в трансе,

Не плачусь никому в жилет,

Что вновь на ярмарке вакансий

Вакансий подходящих нет.

 

Воспринимаю с омерзеньем

Я жизнь со множеством гримас.

И на любое проявленье 

Её — «один ответ — отказ».