Новый День №16

    Заяц

 

Голодный Заяц снедь искал в лесу.

И на полянке увидал Лису.

И съесть её решился с голодухи.

Остались от косого только уши.

Не всё, что видишь, можно кушать.

 

 

   Барашек

 

Барашек, встретив Волка за рекой,

Мучительно стал думать: кто такой?

И размышлял, пока его не съели.

Порой склероз смертелен.

 

 

   Медведь

 

Медведь боялся спать в лесу впотьмах,

А потому жёг лес, презрев зверей протесты.

Теперь пустыня на лесистом прежде месте.

Лень - мать пороков, а батяня - страх.

«Бегущая» стояла у 9-го причала Платоновского мола в Карантинной гавани. Это была парусно-моторная трёхмачтовая красавица-шхуна с гафельным вооружением. Она вошла в порт до начала первых холодов с грузом африканского чая «ройбос» на борту и простояла там всю зиму.

На своём недолгом веку «Бегущая» успела сменить нескольких владельцев и побывать во многих уголках света. Пять раз пересекала Атлантический океан, три раза – Индийский, совершала рейсы к берегам Норвегии, Исландии и Гренландии, плавала в южной и средней частях Тихого океана, австрало-азиатских морях, Беринговом и Охотском, Средиземном, Карибском, Красном и Чёрном, Балтийском, Северном, Норвежском, Гренландском, Баренцевом и Белом морях.

Последним владельцем «Бегущей» был некто Алекс Куперман, человек, которого никто никогда не видел и о котором никто ничего не знал, даже сам капитан шхуны.

«Бегущая» была построена в Финляндии на верфи Лайватеоллисуус в портовом городе Турку по образцу знаменитых финских зверобойных шхун и предназначалась для охоты на тюленей и моржейза полярным кругом.

Набор корпуса шхуны (шпангоуты, бимсы, стрингеры) был сделан из дуба. Форштевень, киль и ахтерштевень – из железного дерева. Палуба и многослойная полуметровая обшивка шхуны – из рудовой корабельной сосны, мачты и рангоут – из мяндовой корабельной сосны. Носовая часть судна была обита броневым листом, а вся подводная часть – листами бронзы. Это служило защитой во время плаваний среди льдов.

Первое время после спуска на воду «Бегущая» использовалась для промысловой охоты. С экипажем из двенадцати человек и несколькими десятками зверобоев на борту она уходила в многомесячные экспедиции к Северному Полюсу. Пока зверобои охотились на моржей и тюленей, шхуна зимовала в полярных льдах и возвращалась домой только лишь с наступлением весны, когда Арктика выпускала её из своих ледяных оков.

На «Бегущей» был установлен дизельный двигатель фирмы «Бокау-Вольф», позволявший шхуне набирать скорость до восьми узлов. Парусное вооружение судна состояло из трёх кливеров, стакселя, прямого брифока, трапециевидных фока, грота и бизани, косых фор-гаф-топселя, грот-гаф-топселя и крюйс-гаф-топселя. Такелаж был устроен таким образом, что позволял управлять парусами и рангоутом с палубы.

Несмотря на внушительные размеры и немалое водоизмещение, «Бегущая» имела небольшую осадку, что делало её лёгкой и быстроходной. Она отлично ходила при боковых ветрах и без труда могла ходить круто к ветру. И даже на крупной волне при попутном ветре она не уступала в скорости судам с прямым вооружением.

«Бегущая» была однопалубным судном с полубаком и полуютом. На палубе располагались лебёдочная и хозяйственная рубки. На полубаке – смотровая площадка. Внутри полубака находились якорное и швартовное устройства. На полуюте – рулевая рубка. Внутри полуюта – кормовое якорное и швартовное устройства. На судне имелись грузовые трюмы, каюты для пассажиров, кубрик экипажа, каюта и салон капитана, каюты старшего помощника, боцмана и штурмана, библиотека, кают-компания на сорок человек, камбуз, парусная и канатная кладовые.

В семье Горюновых случилось, скажем так, ситуация… Как её определить… Непонятная? Нет, всё как раз ясно и понятно… Абсурдная? Тоже нет, всё как раз совсем реалистично… Противоестественная? Хотя какая же она противоестественная? Скорее,   нестандартная… В общем, и то, и другое и пятое, и десятое… Дело в том, что сыночек горюхинский, дитятко любимое, солнышко разлюбезное, единственный свет в единственном окошке, Генечка решил, наконец, жениться. Замечательно! Папа и мама давно ждали! Поэтому вопрос «зачем» даже и не возникал. Возник другой – на ком? – и вот тут… На Марусе Вяльцевой. Впрочем, кому Маруся, а всем остальным – Мария Васильевна. Директор туристического агентства. Кандидат и депутат.  Уважаемый в обществе человек…  Правда, она старше Генечки больше чем на два десятка лет (ему сейчас двадцать два, а ей - под сорок пять). Сорок пять - баба ягодка опять... Да, Маруся, пардон, Мария Васильевна, действительно та ещё ягодка! Целый ананас! К сожалению, уже не раз надкусанный… В общем, эта самая Мария Васильевна – та ещё Маруся! Бой-баба! Цветок душистых прерий с давно проставленной пробой и давно сорванной пломбой.

Хотя даже не в её возрасте и неоднократной надкусанности дело! Было ещё одно обстоятельство… Всем обстоятельствам обстоятельство… Дело в том, что Маруся и генин папаша, Виталий Игоревич, в дни их теперь уже достаточно далёкой, но очень бурной комсомольской молодости… В общем, состояли в отношениях…  Да и потом, когда уже и Виталия, и у самой Маруси был собственные семьи, тоже периодически друг друга не забывали. Как опять же говорится в старой народной поговорке, старая любовь -  лучше новых двух. Особенно если старый козёл борозды не портит.

 

И теперь, и вот, и вдруг - Генечка. Совершенно неиспорченный молодой человек, любимый сын любящих родителей. Через год заканчивает экономический факультет. Папаша Горюнов ему уже и жирное место загодя забронировал, и невесту ему уже присмотрели, девочку Настеньку. Настенька - умненькая, ласковая, на фортепиано одновременно двумя руками играет. Правда, нос слегка с горбинкой и скулы – наследие монголо-татарского ига – широковаты, но зато девственность нецелованная…. Опять же настенькин дедушка – целый генерал-полковник неважно каких войск, и папа ейный не дворником работает, и мама, хоть и не генеральская дочь, и вообще дура набитая, но тоже на жирное место пристроена. Общественной баней заведует с интимными номерами.

Поэтому папа и мама Горюновы, как только узнали о Мару… Марусе Васильевне, выступили единым яростным фронтом.

        Капа прилетела, как заполошная, с диковато вытаращенными глазами, бледная от перевозбуждения. Ведь ей предстояло поведать важнейшую новость. Короче… выглядела она, как обычно, так как перманентно пребывала в истерическом экстазе. Новость тоже была не нова и заранее известна: к нам едет… нет, не ревизор, а король непознанного, император загадочного, генеральный директор мистического, короче САМ!!! БЕС – БОГДАН ЕРОФЕЕВИЧ СЫТНИКОВ!!!

– Светик! Собирайся на семинар! Никакие отговорки не принимаются. Ты идёшь и всё! Такая возможность бывает один раз в жизни… ну, или два раза… – Капа тараторила, словно одурманенный перспективой молниеносного обогащения распространитель Гербалайфа, - Команда сильнейших в мире экстрасенсов! Мамик сделает нам бесплатный доступ, как молодым особо одарённым ясновидящим. Свита прибудет в четверг, а самого БЕСа ждём в пятницу к полуночи.

– Кап, ты меня извини, конечно, но у меня семья. Если ты не забыла, то мы с Павликом всего год как женаты, и я не хочу проблем из-за ватаги волшебников-недоучек. Как я мужу объясню своё отсутствие по ночам? Мол, не могу пропустить явление беса в полночь. Представляешь, что он мне ответит?!

– Ты, наверное, не понимаешь? – Капа была неумолима. Она понизила голос до уровня, на каком сообщают только самые интимные подробности, ещё больше выпучив глаза, отчего стала похожа на героиню мультиков-анимэшек, – Нам же повезло, как никому! Его визит падает на особый праздник – День рождения Летучей Мыши!

– Точнее ночь?

– Мамик говорит, что у того, кто попадёт на семинар, сбудется любое самое невероятное желание!!!

– А-а! Ну-у, теперь понятно. Наконец-то я стану космонавтом! Ты-то, ясно дело, идёшь туда, чтобы в свою страстно желанную Новую Зеландию переехать. Сколько тебя помню, только об этом грезишь. А мне чего желать? У меня всё есть для счастья: муж заботливый, в институте – порядок, на красный диплом тянут меня за уши всей кафедрой, родители здоровы, спонсируют регулярно. Я благодарна за то, что у меня есть, и лучшего не желаю. Хотя…

        Мой взгляд наткнулся на самодельный коллаж из афиш, газетных вырезок, журнальных статей, с которых смотрел кумир поколения Пепси – неповторимый, гениальный певец Лёва Шафран. Этот яркий клочок цветной бумаги я могла доставать, только когда дома не было мужа Павлика, так как не думаю, что ему было бы приятно, что молодая жена, словно прыщавая пэтэушница, фанатеет от какого-то распиаренного франта. Но я при каждом удобном случае подолгу вглядывалась в афишу, как в открытое окно, в другой яркий, манящий мир большого шоу и неограниченных возможностей.

*  *  *

Мной накоплены разлуки,

Роли, сны, друзья, стихи,

Боль, любовь, детей две штуки

И причастие стихий!

 

ГРОЗА

Нас небо теснит фиолетовым брюхом,

Уже потянуло озоновым духом,

Едва уловимо и глазом, и ухом,

Как капли проглочены пылью – и сухо...

 

Беременна чёрная туча грозою,

Запахло разгулом, запахло разбоем,

Я ноги разую, я плечи раскрою,

Раз занялись молнии неба раскроем.

Всё звонко распорото напополам,

Лохмотьями тучи развесили хлам.

 

Земля распростёрлась и всё принимает –

В промокших одеждах – рабыня немая.

            Недаром говорят, что разделенная беда – половина беды. После разговора с Мари Эдвард и в самом деле почувствовал себя лучше. Вдобавок у него, благодаря негорящим фонарям, появилась ежедневная обязанность: после вечерних сходок «призраков» он отводил Селину на Миттельтеррассы, в то время как ее сестра отправлялась за город на старом форде Айзека. 

Медленно тускнел горизонт, загорались огни на другом берегу – и оба они превращались в двух детей, играющих в темноте. Глупая ребяческая забава – «где твоя рука, где моя рука». Пальцы невинно переплелись – не расцепить, не разобрать, где чьи. Река, пегая от лунных бликов, урчала беззаботно, как сытая кошка. В тростниках прятались утки.

– Почему они плавают ночью? – удивлялась Селина, вздрагивая от внезапного кряканья и хлопанья крыльев.

Эдвард стискивал ее локоть. 

– А почему мы гуляем ночью?

– Мы не гуляем, а идем домой. 

Он тихо смеялся, почти счастливый. Зеркальный блеск воды больше не пугал. Зная, что любое нечаянное серебрение может погрузить его в транс, Эдвард сдался и развернул в спальне створки трюмо. Если демонам прошлого суждено его мучить – пусть это происходит без свидетелей, в его собственной квартире.

Он чувствовал себя счастливым еще и потому, что уже несколько дней не видел Фердинанда, не трясся в окопе, не страдал от вшей и не глох от взрывов, не коченел в стылой грязи. Перед взором Эдварда проходила жизнь маленькой семьи – женщины по имени Ребекка и ее дочери, которую она звала то строго – Ханеле, то умиленно, ласково – Анечкой. Война ощущалась и здесь – врывалась в уютный мирок радиосводками, треугольными письмами без конвертов, иногда – слезами, по ночам, в подушку, порой – полночными бдениями над чьей-то заляпанной до полной мутности фотографией. 

Ему нравилась Ребекка, пышная и ладная, с тягучей тревогой во взгляде и короткими сильными руками. Нравилось, как она варит картошку, печет хлеб, повязывает платок. Когда она ложилась спать, гладкие пряди змеями соскальзывали  под ворот рубашки, мешались, и  женщина сердито заплетала их в две толстые черные косы. Эдвард любил смотреть, как Ребекка зажигает свечи, а потом, закрыв глаза ладонями, тихо бормочет непонятные слова. Точно поет. Хоть смысл их неясен, а звучание странно, в голове отчего-то возникает картинка: два болезненных на вид ангела приближаются к столу. Они становятся за спиной женщины, и лица их серы, как сухая земля, а спины сгорблены под грузом непомерно больших крыльев. Ребекка слаба зрением, путает кастрюли и миски, но не носит очков, как Айзек. Отними она руки от лица, и усталые ангелы показались бы ей прекрасными.

Пусть пишут, кто во что горазд,

Пусть судят прямо и заочно,-

Россия это целый пласт

Судьбы, истории и почвы.

 

Огромный цельный пласт. И в нём 

Соединились в равной мере

Кто понимал её умом

И кто в Россию просто верил.

 

             хххххх

 

Я знаю наш менталитет

И понимаю наши нравы,

И тех, кто около ста лет

В России крепостное право,

Всё не решаясь отменить,

Слыл твердолобым ретроградом.

Их с высоты веков судить

И упрекать ни в чём не надо.

 

Не их нам стоит опасаться,

А слишком пламенных сынов,

Готовых, с лёгким сердцем, браться

За сокрушение основ.

 Этот день таки настал. Деваться некуда, и мы едем в гости. Редкое для нашего семейства событие. Признаюсь честно, друзей у нас немного, причём, у каждого члена семьи-свои. У дочки собственная тусовка. У супруги - её подруги, новые и старые (не по возрасту, а по времени знакомства). А у меня - всевозможные литераторы, редакторы, корректоры, которые в общем- то и не друзья вовсе, а скорее - коллеги. Но сегодня исключение. Всем троим надлежит присутствовать на званом ужине в знатном доме. 

По случаю предстоящего события, женская часть нашей семьи, а именно: супруга и доча стоят у раскрытого шифоньера и сосредоточенно покусывают губы.

— Дамы! Нижайше прошу поторопиться. Ехать нам довольно далеко, а опаздывать сегодня, сами понимаете — моветон. - Я деликатно постукиваю по циферблату наручных часов.

— Тебе хорошо, напялил костюм, нацепил галстук столетней давности и всё. Папик собран. Всего минута делов, - парирует юное создание, прикладывая к себя платье с огромными цветком на плече.

— Ну, извини. Мадам Ламанова нынче своих нарядов, увы, современным модницам не предлагает.

— Ламанова? Никогда о ней не слышала! Зайцева знаю, ну ещё Юдашкина. А что, у нас в городе  разве был её бутик? - с этими словами доча сосредоточенно рассматривает сиреневый брючный костюм в блёстках.

— Я что-то слышала про неё,- вступает в разговор моя половина. - Кажется, она давно жила, ещё в начале прошлого века. Вот только не помню, эмигрировала, или просто до революции не дожила. И что? Шикарные платья шила? Неужто, лучше французских? Так почему же после себя учеников не оставила? Есть же у нас дома моды имени модельеров-мужиков и её, именной, сейчас стоял бы на Арбате или на Спиридоновке.

Толчком к появлению этой стать-эссе, которая по своей сути становится продолжением статьи о восприятии произведений искусства, стал мимолетный разговор с товарищем, актером и замечательным чтецом, озвучившим немало книг, пополнивших современные аудиотеки. Когда я обронил, что Анна Ахматова долгое время для меня была лишь отдаленно-туманной барыней из Иного Мира, он воскликнул: «Я могу прочитать тебе лекцию об Ахматовой!».

Но в знаниях ли только дело, когда речь идет о нашем личном восприятии искусства? И если, к примеру, Шагал для меня лично эмоционально далек, то, сколько б мне не рассказывали о его интеллекте, сколько ни ткали толкований того, что в иллюстрациях доступно миллионам, мне он пока не становится ближе. Как, наверное, рассказы об иных экзотических блюдах не могут сделать их для меня или кого-то более аппетитными.

Вполне понятно, что как некий сгусток проблем, эта тема не раз поднималась. Достаточно вспомнить Рудольфа Арнхейма и многих еще более именитых… Но, поскольку речь идет именно о личностном восприятии, хотелось бы здесь обратить внимание, прежде всего, на личный опыт. Конечно, рассматриваемый сквозь призму мировой культуры.

Итак, когда мы прикасаемся к этой объемной и многоплановой теме, то в первую очередь бросается в глаза то, что можно было бы, с одной стороны, выделить круги и сектора личностного восприятия, а, с другой – его уровни.

Дело в том, что наше личное и индивидуальное, как это не печально звучит для певцов индивидуальности, нигде и никогда не являлось и не является только сугубо личным и индивидуальным.

Поэтому первый круг можно было бы назвать природно-физиологическим. Наверное, к нему можно было бы отнести реакцию на определенные цвета, запахи, звуки. Не случайно у самых разных народов в самые различные эпохи красный цвет ассоциировался и продолжает ассоциироваться с жертвенностью,  мужеством, воинским делом. Ведь это – цвет крови. Вспомним лишь, что и у идущих в бой спартанцев, и у кшатриев, показательным цветом одежды был красный. Многие знамена тоже были красного цвета. Так что большевики, «красные» советского времени лишь использовали глубинный архетип. Да что большевики! Шапочки, мантии и зонты кардиналов в католической церкви тоже красные – цвета крови, пролитой за веру христианскими мучениками…

Опять колобродит весна.

В окне - луноликая ночь.

Я жду. Я не сплю у окна.

Когда же ты выросла, дочь?

 

И думы тревожны мои.

А сны разлетаются прочь.

О, боль материнских молитв!

Когда же ты выросла, дочь?!

 

Года пролетели. Весна.

Такая же лунная ночь.

Не спит моя дочь у окна.

Свою дожидается дочь.

 

ОЗЯБШИЕ МЕЧТЫ

Мне кажется, что я могла

Летать. Да только не посмела.

Душа озябшая звала

Кого-то робко, неумело:

 

«Приди и в сказку уведи

Меня, озябшую такую».

Но время сказок позади.

А я о будущем тоскую.

Давно ль ты тянешься к теплу,

Невозмутимый, как датчанин?

Мою рассеянную мглу

Открыть пытаешься ключами.

 

Ты углядел во мне надлом - 

Тобой же вымечтанный, долгий,

В душе надеясь: под стеклом

Замуровать меня на полке.

 

Тупой зазубриной ключа

Щекочешь сердце - запоздало.

Тягуче, нехотя, ворча

Сползает осень с пьедестала.

 

Она-то думала: навек!

Сама себе такая леди!

А я устроила побег

Из царства золота и меди,

Она смотрела на Него удивленными глазами.

- Вы точно помните, что мы встречались? И даже были близки в то далекое курортное лето?

- Точно! Все вижу так, словно мы расстались только вчера.

- И где же, извините, все это произошло?

    Она повернулась к Нему всем телом, из-за чего он трепетно ощутил прикосновение к плечу Ее пышной груди. У Него перехватило дыхание. Его, внезапно покрасневшее от напряжения, лицо очевидно чем-то обеспокоило соседку.

- Вам не здоровится? – Сочувственно спросила Она.-  Могу ли чем-то помочь?

- Нет-нет! – Категорически возразил Он, сумев проглотить комок, ранее перекрывший Его дыхание. – Со мной все в порядке. Знаете ли… Воспоминания…

- Вы так чувственно окунулись в картину прошлого? – Удивилась Она.

«Какая там картина! – Про себя возразил он.- Я еще не успел утратить полностью чувство осязания, чтобы не замереть от Ее прикосновения».

- И все же? – Она настойчиво,  вопрошающе глядела в Его глаза.. – Где и когда могла быть наша встреча? Я что-то ничего не могу припомнить. Возможно, нашей встречи просто никогда не было. Это не плод Вашей фантазии?

- Была! Была наша встреча! Напрягите память! Июль. Пицунда. Маленький фанерный домик возле полоски сосен. Два входа с противоположных сторон. В левой части снял место я. А в правой…

- Судя по интригующему звучанию Вашего повествования, в правой части должна была случайно оказаться я?

- Точно! В правой!

- Говорите: июль, Пицунда?

- Все точно. Именно так.

- Если мне не довелось бывать в Пицунде, это Вас никак не удивит?

- Да была же! Была!

- Вам это известно лучше меня?

- Я помню… Я все помню!

И были они вместе… Стоп. Что значит были? Ведь они есть. Но как они есть, когда они не вместе сейчас. Да и были не есть «есть», ибо были это «были», а не «есть», что настоящее. Но и называть «были», так как они есть, а не исчезли, но и «есть», нельзя сказать про «были», когда сейчас это не «есть»…

 

***

Вы что-нибудь поняли, про что это? Нет?

Прочитайте ещё раз. 

Прочитали? Поняли ли? 

Нет! Правильно и не поймёте, так как понимать там нечего. 

Там написано как бы с умным видом для показухи глубокого смысла, но смысла глубокого там нет.

 

Вот и я понимаю это, когда смотрю на живопись в стиле хэппенинг, формализм, кубизм, минимализм. Вся моя сущность отрицает этот вид искусства, и нет желания делать умный вид, якобы понимая весь художественный смысл задумки мастера, качать головой и смачно чмокать восхищаясь шедевром.

***

И тут мне вспоминается случай, произошедший в школе, когда учитель начальных классов дал домашнее задания ученикам – нарисовать рисунки, придав им высокий художественный смысл. Одна маленькая девочка долго не думала, просто посмотрела в интернете несколько стилей живописи, набросала несколько рисунков в стиле формализма, кубизма, минимализма и отдала на проверку педагогу.

Через два дня учитель поставил девочке двойку, при этом объяснив, что девочка просто поиздевалась над заданием учителя и просто поводила красками по чистому альбомному листу. Но девочка не отступала и сказала, что по её источникам, из интернета, это высокий стиль художественных произведений. Последствием данного высказывания был звонок учителя родителям девочки с беспокойством предлагая обратиться к детскому психологу.

А теперь подумаем, почему чистая детская аура, которая воспринимает всё живо и признаёт всё естественно, оказалась в такой опале, и притом показала то высокое, как кажется, художественное открытие взрослых.

Пьеса «С верой в Победу – за хлебом» – это рассказ о жизни простых людей, самых обычных подростков, которым выпало оказаться под бомбежками. Свидетель сразу двух войн баба Гутя выводит аксиому, с которой не поспоришь: все войны разрушительные, все несут в себе горе, лишения и голод. Но мы же знаем, что лишь тот народ достоин великой Победы и процветания, у которого хватает Силы Духа терпеливо, не теряя человечности и человеколюбия, преодолевать выпавшиеиспытания. Исход той далекой Великой Отечественной войны известен – Великая Победа! Исход новой войны на Донбассе – … итоги подводить рано… 

Но как же важно для тех, кто сейчас находится под обстрелами, не усомниться в Победе Добра над злом, в Победе Любви над ненавистью, в победе Русского Духа над русофобией.

Пьеса рассчитана на подростковую аудиторию, будет служить хорошим подспорьем для патриотического воспитания молодёжи. Но в не меньшей степени она будет интересна и для старшего поколения, особенно для детей войны 1941-45 годов. 

Герои пьесы – подростки 12-14 лет, их родители, старушка, которая помнит ту далёкую войну и ополченцы ЛНР. Сюжет простой до несценичности: детей нужно кормить, а деньги и продукты, сколько не сетуй, имеют одно вполне закономерное свойство – если они не пополняются, то быстро заканчиваются. Подростки проявляют инициативу по обеспечению родных жизненнонеобходимыми продуктами. Задача минимум – раздобыть где-то хлеба. Задача максимум – выжить.

Как раз дописывала последнее действие пьесы, когда услышала слова В.В. Путина, произнесённые на заседании оргкомитета «Победа» в Кремле: «Патриотическое воспитание должно быть не только стройной государственной системой, но, прежде всего, органичной частью жизни самого общества. И только объединив усилия, консолидировав лучшие практики и инициативы, мы сможем вырастить поколения, которые знают свою страну, чувствуют сопричастность ее судьбе, к ответственности за ее будущее и главное — верят в нее».

ГАРМОНИЯ

 

Когда я знаю, что кому-то нужен,

Могу составить чьё-то счастье,

Тогда я со всем миром дружен,

И мир со мной живёт согласьи

 

 

ЖДУ ОТВЕТА

 

Идёт вокруг весны процесс – 

И скоро будет лето!

Пишу я часто смс

И жду… и жду ответа…

 

 

ТОЛКОВАНИЯ

 

Два полукруга на детской картинке.

Что означают? Реши-ка, попробуй!

Это – и счастья две половинки,

А так же и, попросту, жопа.

СУДЬБА. Ну? Что? Сгоняем пульку?

СТРАСТЬ. Картишки… Да. Это страсть. (Лениво.) Но это больше мужское.

СУДЬБА. Зовем парней? Враз разгонят игру. Алё! Есть кто наготове?

(Выходят Помощники и Помощницы. Выжидающе слушают и глядят.)

СТРАСТЬ. Мне по нраву другие страсти. Ими вроде как разум правит. А на самом деле… берут верх чувства! Вот карты. Расчет. Умение. выдержка. А все же правит случай. 

1-я ПОМОЩНИЦА (достав из-за спины и надев летный шлем). Я хотя и не мужчина…

СУДЬБА. У каждого свои недостатки. Почти цитата.

1-я ПОМОЩНИЦА. Я в картишки… Люблю! Но в других страстях…

СУДЬБА. В любви, что ли? В сердечных чувствах?

СТРАСТЬ. Любая страсть от сердца. Художество. Инженерные замыслы. И научное увлечение. А уж в политике! Все разом. Чувство борется с разумом. Расчет с наплевательством. Там место и случаю. А правит судьба! Карты… не то.

1-й ПОМОЩНИК. Чисто бабское представление о преферансе. 

1-я ПОМОЩНИЦА. Сексист! Убила бы! Но насчет преферанса… Пошли отсюда.

СУДЬБА. Катитесь. Но недалеко. Скоро будете нужны.

(1-я Помощница бросает шлемофон, и вся братия, переговариваясь, уходят.)

СТРАСТЬ (подняв летный шлем). Когда я смотрю в небо… Меня так и поднимает. Любая страсть это полет. В неведомое. В никуда.

СУДЬБА. Именно, что в никуда. Потому как любая страсть кончается падением.

СТРАСТЬ. В небо… Без крыльев! А сорвешься, да и о твердь земную… Размажет в пыль. 

СУДЬБА. Все же хочешь рассказать эту историю? Как изобрели ранцевый парашют? Наш россиянин Котельников. Инженер. Актер-любитель. Твое заветное! Творчество научное и художественное, и творчество в любви… страсти одной природы.

   Бернардо. Кто здесь?

   Франциско. Нет, первым отвечай! остановись и назови себя! 

   Бернардо. Да здравствует король! 

   Франциско. Бернардо?

   Бернардо. Он.

   Франциско. Пришел без опозданья.

   Бернардо. Сейчас лишь пробило двенадцать. 

Ступай-ка спать, Франциско.

   Франциско. За смену, друг, благодарю: 

Жестокий холод, усталость валит с ног.

   Бернардо. Все было тихо?

   Франциско. Мышь не пробежала.

   Бернардо. Ну, доброй ночи. Если встретишь 

Моих товарищей по страже, 

Горацио с Марцеллом, 

Намекни им поспешить.  (Входят Горацио и Марцелл.)

   Франциско. Я, кажется, уж слышу их шаги. 

Эй, стойте! Кто там?

   Горацио. Друзья страны.

   Марцелл. И слуги государя.

   Франциско. Доброй ночи.

   Марцелл. Доброй ночи. Кто заменил вас?

   Франциско. Бернардо заступил, как било полночь. (уходит)

   Марцелл. Привет, Бернардо!

   Бернардо. Скажи-ка, и Горацио пришел?

   Горацио. Кусок его.

   Бернардо. Добро пожаловать, кусок Горацио, добро пожаловать, добрый Марцелл, этот ветер будет вам самой доброй нянькой, какую вы когда-нибудь знали.

Между тем, волнения на улицах города продолжались. Отряд сумасшедших из двенадцати сбежавших из клиники хорошим допингом влился в начавшую было уставать силушку сподвижников отца Ферапонта, и течение крестноходцев вновь закипело и заструилось по оживлённым улицам Растяпина, только на короткие минуты закупориваясь стихийными митингами тромбов, в которых мешалась уже и откровенно дурная кровь: всё чаще то тут, то там раздавались политические лозунги большевистского толка и повсюду, где только провозглашались они, везде на мгновение появлялся бойкий чернолицый человек в больничной пижаме. Вскоре, однако, этого же человека увидели по правую руку иеромонаха Ферапонта. Одет он был в алую футболку с трафаретным ликом товарища «Че», был невероятно возбуждён и деятелен, и то и дело отдавал короткие приказания седобородым опричникам войска Христова. В этой невероятной смуте, и в самом деле похожей на конец света, никто ничего не понимал. Люди в толпе, кажется, стремились к одному – поскорее найти для себя командира и вожака, и устремиться за ним, за его пламенным словом, только бы не ломать голову и не решать самостоятельно, кто в этой смуте друг, а кто враг.

Шпионы и агенты продолжали шнырять в толпе бунтарей, пытаясь отыскать среди них сбежавших сумасшедших, однако, чем яростнее и безумнее вдруг вспыхивало перед ними на стихийных митингах чьё-нибудь подозрительное лицо, тем меньше было вероятности, что это лицо принадлежало к разыскиваемым пациентам. Люди, которые ещё вчера смиренно выстаивали по утрам в длинных очередях за недорогим привозным молоком и не чаяли когда-нибудь оказаться на баррикадах, теперь сыпали искрами из разгорячённых разгневанных глаз и побуждали толпу на решительные действия.

– Разве на такую пенсию проживёшь? – кричал кто-нибудь из митингующих. – Не проживёшь и не сдохнешь, как человек, на такие крохи. Пусть они хоть с месяцок поживут как мы, на молоке и хлебе, и поглядим, как запоют. Государство, не уважающее старость, обречено на вымирание. Вспомним заповедь: «Чти отца своего и мать, чтобы дни твои на земле были продлены». Наша власть стариков не уважает, поэтому и народ плюёт на такую власть!

Досталось от кого-то из митингующих, между прочим, и господину Шпигелю, который, как выяснилось, в какие-то оные годы возглавлял в Растяпине коммунистическую партячейку и был пламенным борцом за светлые идеалы развитого социализма, а впоследствии, в горбачёво-ельцинские времена, ловко мимикрировал, ненадолго выпал из политического коловращения и объявился в новом статусе банкира и проповедника капиталистического образа жизни.