Железный конь мчался вперед, перестуком колес отбивая ритм песни, которая только что стала популярной от гордой Москвы до далекого Владивостока и от заснеженного Мурманска до солнечного Еревана. Эту песню знали уже все: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз…». Рельсы, опираясь на шпалы, железной хваткой сковали землю и морщинами разбежались по карте громадной страны. Поезд задорно мчался навстречу хребтам Северного Кавказа по сверкающей колее, и казалось, не было силы, способной умерить пыл несущегося железного мерина. Но вот состав снизил скорость на повороте и, миновав его, глухим железным скрежетом оповестил пассажиров об остановке на очередной станции.
Любопытные лица детей и взрослых показались в окнах. Если бы человек, тяжелой поступью идущий по узкому коридору, был обут в лакированные туфли, возможно, зрелище за окном его заинтересовало бы. Но на ногах шагающего человека были сапоги, припорошенные пылью, а в глазах затаилась скука. Он равнодушно окинул взглядом проплывающий за окном перрон, что-то буркнул и побрел по коридору дальше в поисках своего купе. Отыскав нужный ему номер, мужчина дернул дверную ручку. Дверь поддалась сразу и тихо отползла в сторону.
Его встретили двое: мужской затылок с темными волосами и макушка пышных женских кудрей. Эти двое с интересом разглядывали происходящее за окном и явно получали от этого удовольствие. Звука открывающейся двери они не услышали.
Мужчина, тяжело переступив порог купе, громко откашлялся. По разговору молодой пары стала понятна их национальная принадлежность - русские.
Вошедший снова откашлялся и заговорил:
- Ас-саляму алейкум, - а дальше представился совсем не русским именем - Идрис.
Картинка за окном тут же была забыта, и двое показали свои лица.
Как же Всевышний бывает порой несправедлив! Одно лицо он отметил печатью ума, а другое – клеймом красоты. Время еще не успело тронуть лиц этой пары усталостью, а неудачи ещё не разъели их души горечью. Жизнь и здоровье били ключом в этих молодых телах. Так решил Аллах. И почему же Аллах по-иному решил насчет него? – думал Идрис.
Между тем молодой мужчина отозвался:
- Антон Иванович, – и после небольшой заминки. – З-здравствуйте!
« Иванович», - хмыкнул про себя Идрис, окидывая взглядом юного сына Ивана.
- Здравствуйте, а я - Лида, - просто представилась девушка.
- Мы едем в Назрань, - продолжал тем временем сын Ивана, - Вы не из тех мест? А то вот жена волнуется...
- Волнуюсь, - подтвердила девушка и добавила - Вот, попала в Назрань по распределению учителем русского языка, - и почему-то зарделась.
«Учителя… русские…», - подумал Идрис и с облегчением выдохнул. Он почувствовал, как на сердце отлегло. В его сердце давно поселилась вражда и грызла душу, отравляя своим существованием. Особенно рьяно червоточина вражды впивалась в сердце Идриса, когда тот ездил в родной город Назрань. Но не сегодня. Сегодня Идрис ощутил, как червоточина ослабила свою хватку.
- А я тоже в Назрань, - ответил он; разговор наладился сам собой и потек как быстрый горный ручей, которыми так богата земля Кавказа.
А про Кавказ Идрис мог говорить часами, ведь земля джигитов была его землей, землей его отца и отца его отца, и он чтил законы этой земли наравне с законами Аллаха.
Идрис был настоящим сыном своего отца. Когда родился старший брат Идриса — Магомед - отец сказал: «Один сын - не сын». После рождения второго - Ахмеда - отец сказал: «Два сына — полсына». И только после рождения младшего — Идриса — отец, наконец, согласился: «Три сына - сын». И хотя отец всего лишь повторил кавказскую поговорку, для Идриса она стала путеводной звездой: он всегда старался быть настоящим сыном своего отца. Даже если для этого ему пришлось уехать из-за конфликта со старшим братом из Назрани.
Русские слушали Идриса с глубоким интересом, особенно сын Ивана. Он постоянно задавал вопросы, что-то переспрашивал, хохмил, а под конец дороги и вовсе вытащил непонятно откуда взявшуюся гитару и спел под нее сначала «Горы далёкие, горы туманные», а затем блатную про девушку из Нагасаки.
Идрис долго смеялся. Он почувствовал какую-то легкость на душе, словно свежий ветер подхватил его и не дает упасть. Для многих свежим ветром может быть только ветер перемен, и Идрис за недолгую совместную дорогу успел ощутить его легкое дыхание.
Несмотря на данное своей Лиле слово ограничиться в табаке, Идрис несколько раз выходил в тамбур покурить сигаретку-другую с сыном Ивана. Ему понравился этот подтянутый, коротко стриженный молодой человек. Симпатизировала манера юноши быть свободным и одновременно учтивым; обращало на себя внимание его умение слушать собеседника; вызывала уважение игра на гитаре и даже манера выдыхать табачный дым поверх головы, заботясь о тех, кто рядом. Словом, Идрис и сам не понял как, но за недолгую дорогу он прикипел к сыну Ивана, как к своему собственному. Прощаясь на платформе станции, он воскликнул:
- Удачи тебе, Антон Иванович, свидимся! - и на этот раз Идрису даже не пришла в голову мысль о том, что он называет человека вдвое младше себя по отчеству и о том, что работа Аллаха бывает порой несправедлива.
2.
- Лейтенант Осипов прибыл, - отрапортовал Антон Иванович и попытался вытянуться как струна.
- Вольно- вольно, - отозвался радушный голос, принадлежащий полному мужчине с лицом круглым как блин. – Старший оперуполномоченный старший лейтенант Чикин Андрей Петрович. Рад пополнению, мы тебя ждали.
Элегантно подхватив Лидочку под руку, Чикин потащил пополнение по перрону в сторону стоящего недалеко УАЗика. Третья звездочка не так давно украсила погоны Чикина и по вполне понятным причинам не могла изменить его натуру, - поэтому в манерах Андрея Петровича ещё не появилось солидности по отношению к младшему по званию, и старая болтливость давала о себе знать. Говорил он много, страстно и мог заболтать любого, но только не Осипова. Антон Иванович весь обратился в слух, тщательно отделяя зерна от плевел. Игра начиналась…
На первый взгляд Осипов играл в «душу компании». На самом деле в своей жизни он признавал только одну игру, достойную его внимания - игру ума. Подобно струне, натянутой на грифель гитары, в которой только-только зарождается звук, в голове Антона Ивановича зарождалась мысль. Точнее, в его голове роились стаи мыслей, за которыми он с удовлетворением наблюдал и ухаживал. Он знал, что чуть позже, когда стаи разлетятся и останется одна единственная, главная мысль, тогда–то и начнется основная партия этого изумительного инструмента – человеческого мозга.
***
Прошла уже неделя как Осипов приступил к своим служебным обязанностям оперуполномоченного Назрановского районного отделения КГБ и занялся поиском своей удачи. Фортуна без тени улыбки на лице застыла безмолвным истуканом, но Антон Иванович как всегда чувствовал ее присутствие.
На первом же совещании начальник сообщил, что председатель КГБ Ю.В.Андропов потребовал от чекистов Чечено-Ингушской АССР вплотную заняться непосредственным изъятием у населения незаконно хранящегося огнестрельного нарезного оружия, так как по оперативным данным у жителей республики на руках находилось около тысячи стволов
Осипов испытывал лёгкое разочарование. Он, вообще-то, собирался шпионов ловить, а тут предлагается разыскивать незаконно хранящееся оружие. Конечно, дело тоже нужное, но, всё же, немного не то.
Чикин чесал свою рано редеющую макушку и вместе с другими операми продолжал внимательно слушать начальника:
- Как было до сегодняшнего дня? Оперативным путём установили, что владелец оружия не вынашивает террористических или других враждебных намерений, проинформировали РОВД и всё на этом. Теперь же по-другому. Ни один первичный материал не будет закрыт, пока оперработником не предприняты меры по изъятию оружия. Как изымать – думайте! Сразу говорю: обыски большого эффекта не дадут. Нужно искать новые подходы. Попробуйте склонять к добровольной сдаче. Мол, ты сдаёшь, я составляю протокол о добровольной сдаче. И ты не привлекаешься к уголовной ответственности…
***
В Назрани хорошо знали эту машину. За ее рулем мог сидеть только чекист.
Водитель остановил машину около магазина, вытащил ключ зажигания, ступил на землю и хлопнул дверью. Железо звонко отозвалось, но чекист его не услышал. Он словно наткнулся на два широко распахнутых глаза ингуша, изумленно взирающих на выходящего из УАЗика Осипова.
Идрис же смотрел на Антона Ивановича и слышал, как червоточина вражды вновь с громким лязгом смыкает свои челюсти на израненном сердце. И сердце отозвалось острой как клинок кинжала болью. Решение было принято.
Идрис подошёл к Осипову, поздоровался и стал говорить.
Волшебное слово «маузер» моментально обратило Антона Ивановича в слух. В голове засело: две печки… одна не топится… руку сунешь… слева шевелящийся кирпич… тайник… корова… мотоцикл… свёкла…
Игра начиналась.
***
- Собирайся, Андрей, мы едем в гости.
- Да что ты, неужели, наводочка - водочка, - протянул Чикин.
- Она самая, - подтвердил Осипов.
- Ну, погнали. Везёт тебе, Антон. Не успел приехать, а уже Фортуна улыбнулась. Мне бы так.
- Фортуна знает, кому улыбаться…
Шустрый УАЗик лихо помчался по улицам райцентра, оставляя за собой нестройные заборы. Чикин внимательно выслушал напарника и согласился с тем, чтобы Антон Иванович в этом деле был дирижером.
- Вот здесь, - остановил машину Осипов, - вот этот адресок.
- Адресок - сок, - протянул Чикин, и Антон Иванович с беспокойством взглянул на коллегу. Если Чикин начинал видеть еду и питие в обычных словах, добра не жди. Но было уже поздно.
Со двора вышел слегка взволнованный хозяин и, по-русски поздоровавшись, пригласил чекистов в дом. Проходя по застеклённой веранде, Антон Иванович увидел две печки, обращённых дверцами в коридор; одна печь не топилась, была чистенькая да беленькая. Зашли в комнату, сели за стол. Осипов представился, назвав свои должность и звание. Затем представил Чикина.
- Магомед, зачем приехали к тебе догадываешься?
- Не знаю…
- Ну, тогда я тебе расскажу…
Монолог свой Антон Иванович повел издалека, выстраивая линию нападения умело и расчетливо. Ставку он делал в основном на гражданскую сознательность Магомеда. Оная у хозяина дома была развита слабо, он все больше сникал и скучнел. Осипов обращался к собеседнику на «ты», поскольку в ингушском языке нет уважительного «вы», и простые ингуши, разговаривая по-русски, никогда не употребляли в своей речи местоимения «вы». Когда потухший взгляд хозяина подсказал, что пора переходить к делу, Антон Иванович сказал:
- Есть информация, Магомед, что ты незаконно хранишь пистолет, ты его должен сдать. И лучше для тебя, если ты это сделаешь добровольно. Ты отдаёшь пистолет, я составляю протокол добровольной сдачи – и мы расходимся по-хорошему.
Ингуш немного помолчал и стал отпираться:
- Неверная у тебя информация, Антон.
- Ну, раз не хочешь, пошли посмотрим, как ты живёшь.
Поравнявшись в коридоре с печкой, которая, как было видно, ни разу не топилась, Осипов с трудом заставил себя пройти мимо. Он хорошо усвоил одну из самых главных заповедей оперработника «Максимально зашифровывать источника информации».
Во дворе уже все суетились: жена Магомеда ощипывала индюка, один сын выносил из сарая объёмистый казан, другой разводил в очаге огонь.
Осипов и Чикин в сопровождении хозяина прошлись по огороду, где увидели меланхоличную бурёнку, которая неспешно жевала сено. Потом заглянули в сарай, где стоял мотоцик «Урал» с коляской и громоздилась большая куча сахарной свёклы, уже отделённой от ботвы.
Осипов решил, что пришло время доставать свои козыри:
- Магомед, если ты сейчас же не сдашь пистолет, то дальше тебе придётся жить за решёткой. Мотоцикл ворованный – это первое, за что ты сядешь. Корова украдена в совхозе (у неё на ухе-то клеймо совхозное) – это второе, за что ты сядешь. И машина свёклы украдена в совхозе – это третье, за что ты сядешь. Украсть-то легче, чем спрятать. Но, - многозначительная пауза чекиста давала надежду, - я готов закрыть на это глаза, если ты вот прямо сейчас отдашь мне пистолет. И мы полюбовно разойдёмся.
Магомеда будто три раза ударили по голове кувалдой, но он ещё больше засуетился и стал приглашать незваных гостей в дом.
Пока медленно шли по двору до крыльца, хозяин усердно чесал под носом, хотя усов там у него никогда не было. Уже на крыльце Магомед вдруг остановился и выпалил:
- Клянусь, нет у меня пистолета.
- Пойми, всё о чём ты молчишь, может быть использовано против тебя, - внушал молодой чекист.
Знающий дорогу в указателях не нуждается. Проходя по коридору, Осипов показал пальцем на одну из печей.
- А что-то, Магомед, одна печка у тебя ни разу не топилась. Может, у тебя там тайник, а в нём – пистолет?
Антон Иванович сел на корточки, открыл дверцу и засунул руку в пасть печки. Слева рука упёрлась в холодный кирпич, который зашатался. Вынув кирпич, он продвинул руку ещё дальше и извлёк из тайника две пачки двадцатипятирублёвых купюр.
Чикин присвистнул, Магомед побелел, а Антон Иванович спросил:
- Где пистолет?
Ингуш громко сглотнул. Перестал дышать. Казалось, он превратился в статую: белую, неподвижную и безмолвную.
Осипов вложил пачки с деньгами, которые он держал всё это время, Магомеду в руки и упрямо повторил:
- Пистолет! Протяни руку помощи самому себе!
Слово, попавшее в цель, становится делом. Несколько секунд ничего не происходило, а потом статуя ожила.
- Пойдемте за стол, будет тебе пистолет, - сдался хозяин.
Стол в комнате был уже уставлен разнообразными закусками, среди которых возвышались две бутылки «Экстры».
- Всё сделаю, всё сделаю… - покорно мямлил Магомед, но Антон Иванович его прервал:
- Сначала дело.
- Я сейчас, - и хозяин исчез.
Через некоторое время он появился, но без пистолета и опять позвал к столу. Осипов ответил отказом. Магомед потоптался и снова выскочил из комнаты.
Следующий час ингуш, игнорируя кавказские законы гостеприимства, кормил чекистов лишь обещаниями, то исчезая, то появляясь снова. Каждый раз на приглашение к столу Антон Иванович твердил свое. Поданный на стол индюк периодически остывал, и испуганная хозяйка вновь и вновь разогревала его и в который раз ставила на стол. Соблазнительные ароматы защекотали носы мужчин.
На Чикина было жалко смотреть. Его лицо осунулось и больше не напоминало блин. Периодически он кидал жалобные взгляды на Антона Ивановича, но тот делал вид, что не понимает их значения. Рязанский мужик Андрей Петрович своими корнями так и остался на родине, и никакие муслимы не могли вытравить его любовь к жирной свинине и красивым женским косам. Обладал он не только болтливой натурой, но и беспокойным желудочным соком, который регулярно подгонял его на подвиги.
Дурманящий аромат птицы – это было для него испытание почище, чем для Иван-Царевича достать молодильное яблочко. Он проклинал ту минуту, когда передал дирижерскую палочку своему младшему коллеге.
А младший по званию дирижировал самозабвенно.
- Сначала дело, - твердил он.
- Дело прежде.
- Закончим дело и отведаем твоего угощения.
Птица снова остыла, и вновь молчаливая хозяйка понесла её разогревать. Казалось, Чикина скоро нужно будет спасать, он был близок к голодному обмороку. Антон Иванович продолжал твердить свое.
Неожиданно в комнату пулей влетел Магомед - и «ТТ» лег на стол. Антон Иванович изумленно повел бровью, но сказал:
- А вот теперь наливаем, но сначала составлю протокол добровольной сдачи…
Мясо было сочным и вкусным. Мудрые говорят, что лучшая приправа к еде – это голод. Антон Иванович открыл еще одну специю – удовлетворение от хорошо сделанной работы.
Попрощались по-хорошему. За поясом у Осипова кроме своего торчал ещё один пистолет, в желудке Чикина расцвела благодать, а в душе Магомеда поселилось облегчение.
***
Победы требуют продолжений. Несколькими днями позже Антон Иванович проезжал мимо знакомого дома. Он остановился, вылез из УАЗика и пошел к воротам.
Магомед появился сразу. Они поздоровались как старые приятели, и Антон Иванович задал интересовавший его вопрос.
- У тебя же был «Маузер»?
- Продал я его прям за три дня до твоего прихода.
- Так откуда же ты взял пистолет? – изумился Осипов.
- Купил я его. Ты ж меня прижал, Антон, вот я и послал сыновей купить, что попадётся, - развел руками Магомед.
- Ну, а что же так с тебя кровь схлынула, когда я деньги из печи вынул?
- Испугался я, - не таясь, ответил ингуш.
- Чего испугался? – пристально взглянули карие глаза.
- Думал, заберешь ты деньги - и дело с концом, как это наши менты делают, - просто сказал Магомед, - Но ты видишь, вон какой оказался, честный. У нас про таких говорят: честный до безобразия.
- Ты не обижайся. Закон есть закон. А свод законов поддерживают колонны принуждения.
Попрощались они по-доброму. Зла Магомед на Осипова не затаил, понял, что тот делал свое дело.
Мерно урчал мотор ставшего уже почти родным «уазика». Антон Иванович машинально крутил баранку и думал о том, какая большая пропасть лежит между миром горцев и местами, где он родился и вырос. Думал, как много еще нужно сделать: поднимать авторитет власти, вырабатывать к ней доверие, проводить в конце концов разъяснительную работу с местными. Рой мыслей в голове Осипова приятно жужжал своим обилием. Игра продолжалась…
Ноябрь 2015 г.
К оглавлению...
