I
Математики из Германии высчитали, что Бог существует с вероятностью 62%
Статья «Учёные рассказали правду о Боге»
Николай Петрович был чрезвычайно раздражён. Уму непостижимо! Он должен бросить свои важные государственные дела, ехать посреди рабочего дня на окраину города, чтобы искать мерзавку и волочь её силой домой. Ведь и ни для кого не секрет, что жизнь чиновничья – не сахар, и над каждым, даже таким большим начальником, как он, стоит ещё целая вертикаль крутых боссов, с которыми шутки плохи. А тем более такие отлучки в самый напряжённый день в администрации – вторник, когда в любой момент могут вызвать на совещание. Вырастили сумасбродку на свою голову. Пригрели гадину! Изводит всю семью! Сколько можно терпеть этакий позор?!
Вот с такими недобрыми мыслями большой начальник Николай Петрович направлял машину всё дальше и дальше от центра города, а значит, и от места работы. Периодически он вскипал от злости, особенно когда был вынужден простаивать в автомобильных пробках характерных для этого времени суток. Ещё недавно Николай Петрович слыл примером исключительной дисциплинированности и педантичной точности для всего административного аппарата – приходил на работу в шесть утра, задерживался допоздна, готов был и в выходные, и в праздники сидеть в своём кабинете, имитируя напряжённую мыслительную деятельность и корпоративное рвение. Тем более что это было очень по душе Самому!
А теперь что? Приходится постоянно выкручиваться, врать. Если приёмы бодрой самоуверенной лжи на всех подчинённых и доверчивых просителей действуют безотказно, то такого старого лиса, как Сам, провести невозможно. За версту чует подвох, поэтому и удержался, наверное, при всех властях и курсах на светлое капиталистическое будущее. Глянет эдак хитро из под седых бровей, словно лазерным лучом полоснёт. Да ещё и усмехнётся недобро. Наверняка думает, будто делишки тёмные обтяпываю или к любовнице посередь бела дня припекло наведаться.
И ведь не скажешь ему – Самому, Небожителю и Абсолюту, что дочь Юка до того от рук отбилась, что убегает из дому без особой на то причины! Она и в детстве всё шлялась где-то по улицам. Но сейчас, до того обнаглела – дай волю, она б вообще домой не являлась. Дармоедка неблагодарная!
Действительно, тревожные звонки классного руководителя стали почти привычными: «Ваша дочь второй день не посещает занятия. В чём дело?» Раньше Юка куда-то пропадала в течение дня, а к вечеру, как ни в чём не бывало, возвращалась домой с кроткими, заранее напуганными глазами. «Мать даже наркотики подозревала, каждый раз осматривала паразитку на предмет уколов. Нет ничего. Да и откуда? Забитенькая ведь она. На своих нагловатых одноклассников из элитной гимназии совсем не похожа. Подруг нет. Парня тоже. Музыкалку Юка только в прошлом году закончила, а то каждую свободную минуту на скрипке пиликала, хоть из квартиры беги!» – размышляя так, большой начальник становился всё мрачнее, что делало его похожим на сердитого индюка, которого ради потехи обрядили в светлый дорогущий костюм и золотые очки.
Но прежние отлучки оказались ещё «цветочками» по сравнению с тем, что началось этой весной. До того довела, что вчера в интервью на радио в прямом эфире слуга народа Николай Петрович ляпнул: «Ещё один городской бассейн будет введён в эксплуатацию весной этой зимы!»
А ведь следующий учебный год – последний, пора решать, на какой вуз направлять усилия. Куда запихнуть дитятку, чтоб попрестижней? Экзамены впереди, не время для прогулов. А она взялась колобродить. Да ведь ещё и не говорит ничего, молчит, как партизанка на допросе. Вот и вывела однажды родителей – нервы-то не железные! Врезал ей по-отцовски пару раз для науки. Ничего, нас-то в детстве ещё не так уму-разуму учили. С тех пор совсем сбесилась девка. Ночь прорыдала, а потом и вовсе пропала на три дня. Мать уж и в морг звонила, и в милицию заявление приготовила. Потом училка ихняя по художественной культуре Лола Каримовна, тоже блаженная, вроде нашей Юки, подсказала. Поищите, говорит, дочь в монастыре, только будьте поделикатнее, Юка очень ранимая…
И слов-то каких нахватались – ранимая! Нянчимся с ними, мармеладничаем, а они нам скоро в глаза плюнут. Где уважение? Где почитание старших? Вам бы наши времена – полжизни в очередях постоять, да полжизни на собраниях поголосовать… единогласно. Вы б тогда и не пикнули. Эх, сейчас найду соплюху, по стене размажу монастырской, чтоб не мучиться мне больше, не позориться!
Юка с двумя послушницами в серых облачениях чистила картошку на каменной кухоньке при монастырской трапезной. Здешние псы-двойняшки, Марсик и Затейка, доверчиво положили умные головы на носки Юкиных сапог, согревая ей ноги. Изредка вскидывая на неё блестящие преданные глаза. Ванна была заполнена лишь до половины, и нужно было поторапливаться, чтобы успеть до начала вечерней службы, которая длилась здесь гораздо дольше, чем в обыкновенной церкви. Сёстры со светлыми сосредоточенными лицами мурлыкали молитвы, будто делали самое необходимое для спасения человечества дело. Юка чувствовала приближение грозы, сердце говорило: «Сейчас тебя найдёт Эн.Пэ.!», так она про себя называла отца. Но даже под страхом смерти, девушка не хотела нарушать гармонию благостного момента.
Эн.Пэ. с нескрываемой ненавистью швырнул Юку в помпезный пурпурно-серый коридор в стиле «псевдо-ампир». Мамалия Георгиевна (мама Амалия Георгиевна) молча подошла к дочери, просверлила долгим немигающим взглядом и, так же ничего не говоря, залепила две тяжёлые пощёчины. Крепкая ладонь оставила на Юкиных щеках бордовые отпечатки. Но эмоционально это не затронуло девушку никак, так как избиения и унижения стали привычны для неё в этом доме. В душе она даже была согласна, что вполне их заслужила, ведь нарушила правила жизни, а это было непростительным преступлением для семейства господина Эн.Пэ.
И хоть к тычкам и оскорблениям у Юки постепенно креп иммунитет, но был приём, который неизменно пробивал эту хрупкую защиту. Особенно обидным казалось то, что вся её жизнь, любой поступок, фраза сравнивались с благополучной младшей сестрой, что почиталась за безусловный идеал. Сравнения эти всегда были показательными, желательно прилюдными, далеко не в Юкину пользу, хотя совершенно не соответствовали действительности.
С «лёгкой» мамалиной руки сестру называли – младшая Викусечка. Все, кто её знал, даже консьержка в подъезде, были заранее согласны с тем, что она ангел, особенно по сравнению с исчадием ада - несносной Юкой. Странность ситуации усиливал большой разрыв в возрасте сестёр. Как семилетняя малышка может во всём превосходить почти взрослую шестнадцатилетнюю девушку? Но для того чтобы сделать приятное столь влиятельной супружеской паре, все знакомые принимали такое положение вещей как некую данность, аксиому, не требующую доказательств.
МладшАя-то у нас такая сообразительная, прям на лету всё хватает. Особенно математика у неё хорошо пошла. Учительница не нахвалится. А то я поначалу испереживалась. Юка ведь по всем предметам не блещет. Боюсь, на репетиторов разоримся! Чурбан с глазами и есть, вон пошла, посмотрите, и в ус себе не дует, как родителям все связи поднимать – в универ запихивать!
МладшАя-то у нас такая общительная, такой успех имеет у мальчиков! Они прям косяками за ней ходят! Боюсь, она у нас замуж раньше, чем Юка-бука выскочит. Бука-букой и есть, вон пошла, посмотрите, опять одна одинёшенька, как верба!
МладшАя-то у нас такая фигуристая, как я в молодости! Не то что Юка – сутунок! Сутунок и есть, вон пошла, посмотрите, мишка-косолапый!
МладшАя-то у нас такая боевая, Юке сто очков вперёд даст. Чуть что не по ней, сразу эту тюху на место ставит, как взрослая! А эта тюха-тюхой и есть, вон пошла, посмотрите, тени своей боится!
МладшАя-то у нас такая модница… умница… красавица… не то, что Юка!
Ученики видели в Лоле Каримовне друга, тянулись к ней и постоянно приходили в кабинет ИЗО и МХК после уроков и во время перемен «поговорить за жизнь». Предметы эстетического цикла, что она имела счастье преподавать, были, по их мнению, «прикольными» и «ненапряжными», а сама учительница признана «клёвой» и невредной. Юка засиживалась дольше всех. Лола Каримовна знала эту девочку ещё по школе искусств и была не против, если та оставалась и не на свои уроки. Она раздавала наглядный материал, усердно и ненавязчиво помогала отстающим ребятам. Да что скрывать, Юка была любимицей, не только учительницы, но и многих учеников младших классов.
– Лола Каримовна, вот в сказках, типа «Золушка», «Конёк-Горбунок», «Крошечка-Хаврошечка», да вообще во всех старшие братья и сёстры сплошь тупые, грубые гадины. А младшие все добрые, терпеливые и самые-самые расчудесные. Враньё это всё! В жизни наоборот, младшие – избалованные злые эгоисты, которым всё позволено, а старших же так затюкают, что жизни не рад! – Юка затеяла дискуссию, надеясь задержаться подольше, чтобы не возвращаться в ненавистный отчий дом с пурпурно-серым коридором в стиле «псевдо-ампир».
– Юленька, милая, ну что ты говоришь. Вот я, например, была старшая в семье, у меня, между прочим, два младших брата… акробата. Так меня мамочка на руках носила, только хвалила и гордилась мной. Ведь я ей помогала с близнецами водиться. Всегда меня в пример ставила, да я была для родителей не заменима. И любили нас всех одинаково. Уверена, твои родители любят тебя…
Лола Каримовна, молодая учительница перешла в элитную гимназию из художественного отделения школы искусств уже два года назад, но до сих пор не могла привыкнуть к жутким детским откровениям.
– Да вы, Лола Каримовна, говорите всё, как положено, потому что вы – учитель и не можете про взрослых людей правду сказать! Что они меня ненавидят. Зачем они только меня родили? Чтоб было над кем поиздеваться?
– Действительно, я не имею права их осуждать. Так сказать, по статусу воспитателя. Как говорится, ворон ворону глаз не выклюет. Но, думаю, ты всё же немножко преувеличиваешь. Никто над тобой не издевается.
– Да? Уж конечно… Этой малявке Викусечке второй ноут за год покупают, потому что ей первый, видите ли, не понравился. А у меня старообрядческий комп-развалюха, что на помойку не жалко выбросить. И не смей даже трогать Викусечкины вещи. У неё шуба норковая, а я в задрыпанском пуховике третью зиму хожу – рукава короткие. Стыдно от ребят. Я даже привыкла ходить дворами, закоулками, чтоб меня знакомые поменьше видели. Опущу голову и вперёд, чтоб не окликнули. Вот, скажите, зачем норковая шуба мелкой второкласснице? Уродуют ребёнка! А та на горке рукав разодрала, так ей ещё лучше в тот же день купили по взрослой цене. А меня они специально унижают, поверьте, особенно при людях!
– Может, они думают, что так избавляют тебя от гордыни? И вообще, запомни, кто-то очень мудрый сказал, все, что нас не убивает, делает нас сильнее. Уверена, ты добьёшься многого в жизни, несмотря на трудности в семье. Например, известный оружейник Михаил Калашников был 17-ым ребёнком в семье.
– Теперь понятно, почему он изобрёл автомат. Не знаю, как меня могут сделать сильнее постоянные придирки и несправедливость?! Викусечку хвалят даже за хулиганство. Она из школы в дневнике замечание принесла, что подралась с мальчиком на перемене. У Мамалии от восторга аж в зобу дыханье спёрло. Весь вечер всем подружкам по телефону мозги проконопатила, какая, мол, у неё младшая смелая да отчаянная! Прелесть просто! Я уж и так молюсь за их здоровье каждый день и чтоб не завидовать, не злиться. Но как отрицать очевидное? Знаете, что я вам скажу, мама относится ко мне, как злая мачеха!
– Из «Золушки»?
– Нет, скорее из «Двеннадцати месяцев» или «Морозко». В «Золушке» что?! Там мачеха всего-навсего заставляла убираться. Я и так, как домработница бесплатная. А вот та – другая, из «месяцев», послала прям на мороз, чтоб падчерица окочурилась. Вот и моя меня скоро за подснежниками отправит. Только никто не спасёт: ни принц, ни Дед Мороз!
– Не правда, Юленька, не могут родные так к своему ребёнку относиться. Никто тебя на мороз не выгонит, не бойся!
– Я поняла! Значит они мне не родные! Всю жизнь об одном и просила, что б разрешили мне щенка завести. Если б вы только видели их реакцию. Эн.Пэ. в ярости, мамалия в истерике! Клянусь вам, они меня ненавидят и им плевать, жива я или завтра умру!
– Ты не права, когда ты из дому убежала, папа твой тут и школу, и всю округу на уши поставил. Помню, какой был переполох!
– Ищут они меня только от стыда – не принято, чтоб у туза такого ранга дочь из дому ушла… да ещё в монастырь. Никогда они этого не допустят. Вот я жду-недождусь когда мне восемнадцать исполнится. Отпустили бы сейчас, только там я – дома, на своём месте!
– Ты что так и не оставила эту идею? Глупости какие! Молоденькая ты ещё, не жила. Влюбишься в красивого мальчика… захочешь семью…
– Я уже люблю! Самого лучшего на свете, который не предаст! Иисусом зовут, не слыхали?
– Ладно-ладно, не сердись. Покажи лучше, что-нибудь нарисовала новенькое? – Лола Каримовна заметила, что каждый их с Юкой разговор утыкался в религиозную тему, как в тупик. Во время диалогов с этой странной девушкой, учительница ловила себя на мысли, будто беседует с женщиной вдвое старше себя, и всегда внутренне съёживалась от её невероятной решимости и уверенности в своей правоте.
В душе у маленькой «женщины» Юки словно рос алмазный стержень, который невозможно было никак одолеть, и это отпугивало от неё сверстников, не желающих думать вечными категориями. Даже о чудовищной ситуации в своей семье девушка говорила спокойно, как бы рассуждая, а не возмущалась и не сетовала, будто речь шла о ком-то другом, а не о ней самой.
Юка протянула учительнице свой альбомчик больше похожий на записную книжку. Лола Каримовна никогда не видела подобной изобразительной манеры. Рисунки девушки можно было отнести к технике пуантилизма – живопись цветными точками. Но в отличие от французских импрессионистов она составляла свои композиции из раскрашенных фломастерами маленьких чешуек. Фломастеры, признанные художниками вовсе не пригодными для профессионального искусства, давали неповторимый яркий и праздничный эффект.
Эта техника была изобретена Юкой и доведена до такого совершенства, что передавала цветовые рефлексы и нюансы светотени. Миниатюры выглядели очень декоративно и напоминали драгоценную мозаику. Сюжеты тоже были своеобразны. Коричневые узловатые руки старого человека держат маленькую игрушечную деревню с церквушкой. Большая чёрная собака с человеческими глазами качает колыбельку с младенцем. Беленький домик с цветными ставнями на зелёном пригорке. Старушка в голубом платочке с рыжей кошкой на коленях. Бревенчатая комната с открытым окном и занавесками, расшитыми маками и васильками. Всё сказочное и неуловимо иконописное.
– Замечательно, Юленька!
– Лола Каримовна, называйте меня Юка. Пожалуйста! Так меня зовут все знакомые. Говорят, я так сама себя в детстве назвала. Я и не помню когда. Так и приросло.
Утро расцветало на глазах, как проснувшееся поле одуванчиков, отзываясь в душе долгожданной радостью и лёгкостью. Такое необыкновенно приподнятое настроение не покидало Юку со вчерашнего вечера. Для радости были весьма большие основания. Во-первых, правительство от великих щедрот и забот о согражданах растянуло День защитника отечества аж на 4 дня (!), чтобы показать населению все накопившиеся невостребованные военные фильмы. Но самое главное, семейство большого начальника в составе Эн.Пэ., Мамалии Георгиевны и младшой Викусечки отправились на все праздники на неотдалённый, но престижный не менее европейских горнолыжный курорт. А значит, конвоя не будет почти полнедели! Можно дышать свободно, включать на полную громкость пение церковного хора и колокольный звон, молиться в зале перед иконами, открыв дверцы дубового буфета!
С целью эффективного отдыха для милой Викусечки была куплена дорогостоящая спец. экипировка, подогнанная точно по росту. А для неблагодарной чернавки Юки в холодильнике имелся недопитый стакан молока, забытый подсохший кусочек сыра и целое яйцо. Ничего из этого богатства Юке, к сожалению, не пригодилось, шёл Великий пост.
«По амбару помела, по сусекам поскребла – радовалась Юка своим находкам, выставляя на стол мешочки разной степени наполненности: макароны, гречка, горох, – от голода не умру, а на службы можно, как всегда, пешком. Нужно только выйти пораньше. Господи, спаси и помилуй!»
В радостном предвкушении благодатных дней Юка села в кресло и открыла Молитвослов. Но не торопилась приступить к ежедневной молитве, сегодня можно растянуть удовольствие, не торопить соединение с Вышим, Чистым, Любящим. Каждый раз она испытывала ни с чем несравнимое счастье, когда откуда-то сверху из неведомой выси открывался некий канал, что связывал её с нежным тёплым счастьем. Словно любящие мягкие ладони опускались на голову: «Ничего, милая Юка, всё проходит, пройдёт и это. Потерпи немного, мы скоро будем вместе. Я люблю тебя больше всех на свете, ты одна для меня. Будь спокойна, родненькая. Я с тобой!»
Юку с детства, с тех самых пор, как начала осознавать себя, тянуло в храм. Маленькая, она расспрашивала взрослых, указывая на церковь: «А что это за красивый домик? Я хочу туда!» В семье этот интерес не приветствовался. Впервые Юка решилась на самостоятельный поход «в гости к Богу», учась в первом классе. Что-то непреодолимо тянуло её туда, звало, как раскрытые объятия. Она втайне от родителей шла через полгорода, чтобы посидеть на ступенях храма вместе с побирушками, не смея зайти в огромные резные двери. Но когда однажды насмелилась, то испытала столь необыкновенное острое чувство восторга и единения с Высшим началом, что разрыдалась, не зная как реагировать на открывшееся чудо.
Юка закрыла глаза и прислушалась к себе. Снова вспомнила сон, что преследовал её с детства. Маленькая слепая старица в голубом платочке ткёт полотно на старинном станке. Поёт тонким голосом песню на неизвестном языке. Она силится понять, вроде бы знает, о чём песня, и не может вспомнить ни слова. Песенка, незамысловатая и навязчивая, звучит, кажется, в реальности. И как будто ветерок по комнате пролетел.
Девушка открыла глаза и чуть не вскрикнула – старушка в голубом платочке стояла посреди зала, наклонив голову, и тонкой коричневой рукой указывала на комод. Видение длилось лишь какие-то доли секунды, но было настолько реальным, что после исчезновения старицы в комнате остался запах свежеиспечённого хлеба и занесённых с мороза стираных простыней.
Несмотря на мистическое явление, Юка совсем не испугалась. Может, потому что образ милой маленькой бабуси был уж совсем не страшный, а, напротив, доброжелательный. Девушка выскочила из кресла, как ужаленная и встала на то место, где только что находился загадочный фантом. Она даже зачем-то так же, как призрачная бабушка, вытянула руку и наконец, упёрлась взглядом в комод. Один из ящиков с особо важными документами, что всегда находился под замком, был чуть выдвинут. Это говорило о том, что родители, забрав оттуда загранпаспорта, впопыхах забыли запереть ящик.
Юка, повинуясь невидимому кукловоду, вытащила ящик и стала перебирать содержимое: «Это ведь явный знак. Только от кого? Что я должна понять?» Она перебрала и раз, и два, но ничего удивительного в ящике не лежало. Документы на кредиты, гарантийные талоны, какие-то ценные бумаги с гербовыми печатями. Времени свободного было хоть отбавляй, помешать никто не мог, поэтому девушка поудобнее забралась вместе с кипой документов на диван и стала внимательно читать скучные бумажки. Ведь ни каждый день в дом являются призраки и указывают на случайно оставленные открытыми ящики, которые обычно всегда тщательно запираются.
Вот гарантийники на пластиковые окна. Срок гарантии давно истёк. Надо выбросить. Вот куча свидетельств о рождении. Мамалин, Викусечкин, мой… А это чей? Что среди наших документов делает чужое свидетельство? Кто такая? Нерусь какая-то? Потёртая, видавшая виды бумажка гласила: Юкка Тадоева, родилась в один день со мной. Мать: Людмила Васильевна Маркова. Отец: Анчи Тадоев. Если отец есть, то почему у этой девочки не записано отчество, и у отца тоже отчества нет. Может, так положено? Национальные традиции? И почему Юкка?! Уж больно напоминает, как я себя в детстве именовала – Юка, такого имени-то на свете нет. Но вот видать есть имечко похожее…
БОЖЕ!!! ЭТО ЖЕ Я!!!
Это моё свидетельство настоящее! И называла я так себя в детстве, потому что это моё имя родное и есть. Только ребёнку трудно двойное «к» произнести внятно! Конечно, это ж ясно, как божий день! Я им чужая. Ведь вчера только сама это Лоле доказывала.
Юлия Николаевна я только по паспорту, а на самом деле Юкка Тадоева. Им, сильным мира сего, любую бумажку, оказывается, легко переделать можно. Да я и не похожа на них совсем. Всё благочинное семейство белёсое с рыжими ресницами и без бровей. А я смуглая, будто в солярии прописалась. Брови и ресницы у меня такие густые и чёрные, что Мамалия периодически заставляет смывать косметику, которой я отродясь не пользовалась и трёт пальцами мне глаза, не верит, что не накрашены. Зачем скрывали? Что это за тайны? Зачем выписывали новое свидетельство о рождении?
Юка находилась в смятении. Она то, как в беспамятстве металась по квартире, то принималась истово молиться, прося о прощении и душевном покое. «Юкка Тадоева. Юкка Тадоева…» – бесконечно повторяла своё новое-старое имя, словно привыкая к нему или вспоминая.
Решение пришло как-то внезапно. Что ж я раньше не догадалась, стормозила. Пока Эн.Пэ. покоряет снежные трассы в ближнем зарубежье можно безнаказанно пользоваться интернетом. В остальные дни «инет» для Юки был доступен только под предлогом «скачать для реферата». Юка, дрожа от волнения так, что постукивали зубы, набрала в поисковике: юкка тадоева, людмила васильевна маркова, анчи тадоев. Всемирная паутина выдавала, как обычно всякий бред, но первая статья из какой-то столетней газеты содержала в себе сразу все эти имена и гласила «Девочка-Маугли из предгорья».
В статье кондовым газетным слогом рассказывалось: в детскую туберкулёзную больницу Нижнегорска доставлен необычный ребёнок. Оставленная своей матерью Людмилой Васильевной Марковой, уроженкой горного села Светлая Вышенка, трёхлетняя Юкка Тадоева была воспитана собакой овчаркой и переняла повадки животного. В больницу девочка доставлена с открытой формой туберкулёза 21 февраля (!), когда ночная температура опускалась ниже отметки 20 градусов. Ребёнок обнаружен в собачьей будке во дворе цыганского притона на окраине города во время рейдовой облавы наркоторговцев. Сколько времени провела девочка в обществе собаки, и как ей удалось выжить – загадка. Нашими журналистами выяснено, что отца ребёнка-Маугли несколько лет назад в тайге задрал медведь. Местонахождение матери остаётся неизвестным.
В довершение, статью венчал красноречивый снимок грязного «зверёныша» завёрнутого в оборванную фуфайку. На старой чёрно-белой фотографии Юка с ужасом узнала себя!
К походу Юка подготовилась продуманно. Взяла только самые необходимые и практичные вещи. Наварила в дорогу каши, и наполнила ею несколько целлофановых пакетиков – какая-никакая, а еда, и к тому же постная.
Внимательно составляла возможные варианты маршрута по компьютерному путеводителю. Самым безопасным был избран железнодорожный путь. Если из поезда безбилетницу выкинут, придётся автостопом, там уж как Бог даст.
Юка без сожаления обрезала пальцы на старых вязаных перчатках, и, надев их, два часа посвятила репетиции. Наигрывать популярные мелодии на скрипке, не снимая перчаток, оказалось труднее, чем она ожидала. Но, в конце концов, смирилась с удовлетворительным качеством: «Ничего, в дороге отшлифую».
Во внутренний карман куртки рядом с маленьким молитвенником Юка сунула паспорт и оба своих свидетельства о рождении. Старенький мобильник решила взять с собой, мало ли, что может случиться. Вдруг придётся милицию вызывать или скорую. Но предусмотрительно отделила от телефона батарейку. В каком-то приключенческом фильме она видела, как обнаружили «потеряшек» по сотовой связи, есть у милиции такие технические возможности. А ей хотелось, чтоб её никогда больше никто не нашёл. Ведь Юка шла искать свою родную маму, свои истоки, свою судьбу.
Она мельком взглянула на отражение в зеркале: смоляная чёлка, жгучие упрямые карие глаза с чуть заметной раскосинкой, тонкая точёная фигурка уже девушки или ещё ребёнка?
В качестве прощальной записки Юка прикрепила к магнитной доске, на которой Мамалия обычно размещала для неё списки домашних дел и покупок, распечатанную из интернета статью «Девочка-Маугли из предгорья». Вместо подписи хотела добавить что-нибудь типа: «Гав-гав, ваша Жучка». Но подумав, написала: «Не хочу вам больше мешать. Наврёте что-нибудь знакомым, что мол, отправили, Юку в Англию учиться. Прощайте. Спасибо за всё! Храни вас Господь!» и решительно вышла из дома.
II
Юкка – род древовидный вечнозелёных растений семейства агавовых. Некоторые разновидности дают прочное грубое волокно.
Советский энциклопедический словарь
В колючем февральском воздухе царило предчувствие весны. Сугробы густо поседели и прижались к земле. Даже трамваи сегодня стучали и звенели как-то особенно, по-весеннему. Жизнерадостное птичье племя щебетало, радуясь яркому солнцу и призывая тепло. Дороги стали совершенно чёрными, намекая на скорую распутицу.
К поезду, идущему на Нижнегорск, Юка успела вовремя. Общий вагон был последним в составе. Вход в него, в отличие от купе и плацкарта, проводники не контролировали. На девушку с рюкзаком и скрипкой никто не обратил внимания.
Юка решила не мозолить глаза до отправления и забилась в холодный металлический переход между вагонами. Она оказалась запертой в продуваемом из всех щелей железном пенале с невыносимым дорожно-вокзальным запахом. Будто в одной кастрюле воздух густо перемешали с металлом, мочой, куревом и мокрой грязью.
В Нижнегорск поезд прибывал в половине восьмого вечера, а значит, Юке предстояло продержаться, оставаясь незамеченной, целых семь часов. Нет, конечно, никакой необходимости прятаться и мёрзнуть между вагонами не было – можно было сделать «морду тяпкой», пристроиться на скамеечку в общем вагоне. Но что-то упрямо сдерживало её от «явления народу».
Юка вспомнила, как в детстве очень любила прятаться в шифоньер, готова была сутками сидеть в тёмном тесном чреве в соседстве с блузками и платьями. В шуршащем ласковом пыльном мирке «зашкафья» не было окриков, подзатыльников, зла. Только там к ней приходило чувство защищённости и успокоение от любых обид.
Вагон сильно качнуло, и состав тронулся в путь. Юка закрыла глаза и стала шептать молитвы. От этого привычного шелеста знакомых слов стало легче на душе и страх, вытесняемый твёрдой решимостью, медленно отступал, как океанский отлив.
По мере того как состав разгонялся, в тесной коробочке между вагонами усиливался пронизывающий сквозняк. Ветер поднимался снизу и продирал до костей. Юка сжалась в комочек, как нахохлившийся в стужу воробей. Она присела, прижимая к себе скрипку, потерявшись во времени и пространстве от холода, грохота и неизвестности…
На какую-то долю секунды вдруг накатил необыкновенно приятный запах… псины, а заиндевевшие пальцы словно утонули в жёсткой и тёплой собачьей шерсти. И горячая волна пошла изнутри. Что-то неясное и давно забытое перетекало из подсознания в сердце и наполняло его уверенностью, как будто кто-то большой и сильный любит тебя и защитит от всего на свете.
Все чувства обострились. Словно кожу содрали. В кромешной тьме она различала всё вокруг. Несмотря на адский скрежет и лязг металла, Юка чутко слышала, что творится в вагонах.
В предпоследнем вагоне почувствовалось нехарактерное затишье, казенные голоса дублировали одно то же сочетание звуков и что-то внутри возопило: «Опасность!»
Контролёры продвигались быстро и вот-вот должны были подойти к переходу в последний общий вагон. Юка нырнула в тамбур. По сравнению с её «морозилкой» в вагоне была просто «баня». На её счастье дверь в туалет была приоткрыта. Девушка юркнула туда и быстро закрыла за собой замок: «Пусть теперь хоть ломают, не открою до самого Нижнегорска».
Сердце глухо билось, намереваясь выпрыгнуть из груди. Юка стояла ни жива ни мертва в холодной зловонной жиже, мечтая впечататься в серую стену и стать невидимой: «Господи, мой Отец Всемогущий, веди меня куда Ты Сам хочешь!»
Наконец, контролёры покинули последний вагон, и ушли в голову состава. Периодически дверь в туалет дёргали, иногда очень интенсивно. Но проводника, ответственного за доступность мест общего пользования, так и не нашли. Поэтому вскоре пассажиры стали смиренно ходить в отхожие места других вагонов.
Когда до прибытия на конечную станцию осталось полчаса, а находиться в спёртом вонючем плену уже было невмоготу, Юка покинула место добровольного заточения: «Теперь даже если высадят, то до темна всё равно доберусь в город».
Через стеклянные двери Юка с интересом разглядывала человеческий «муравейник». Общий вагон был переполнен и кишел жизнью. После долгого сидения в одиночестве, созерцание этого вечного кипения можно было приравнять к просмотру убойного блокбастера. Вон мать отшлёпала смешного пацана на глазах у публики, но он не заорал, как все ожидали, а насупился и убежал от неё в конец вагона. Вот влюблённая парочка, прижались друг к другу и счастливы. Хорошенькие такие. И смотреть на них приятно. Две тётки не могут никак наговориться – сто слов в минуту. Наверное, за время пути измучили соседей подробностями своей личной жизни. Три мужичка рабоче-крестьянского покроя с неподдельным азартом режутся в «дурака». Пожилая пара поедает из стеклянной банки что-то домашнее и очень вкусное.
Так, смотри – не смотри, а зарабатывать надо, хотя бы на проезд на автобусе. Юка расчехлила скрипку и вышла «на сцену». Сначала она хотела что-то сказать, представиться или попросить денег, но под обстрелом обращённых на неё глаз засмущалась. Заиграла без предисловий – и так всё ясно!
Особый успех взыскала незамысловатая украинская песенка, которую дважды пришлось играть на «бис», и кто-то даже взялся подпевать. Размеры пожертвований превзошли все даже самые смелые ожидания. Теперь Юке хватало денег не только на проезд по городу, но даже на полноценный ужин и ночёвку в гостинице «средней руки».
Когда она радостно пересчитывала в тамбуре свой гонорар, к ней, как две тучи, подплыли два серьёзных амбала:
– Чо за чёс? Чья будешь?
– Чо молчим?
– А ты что сам не видишь? – выпалила Юка и от страха, видимо, сама не понимая, что сказала. Она из всех сил хотела казаться спокойной и уверенной: «Господи, мой Отец Всемогущий, веди меня куда Ты Сам хочешь!»
Между тем амбалы без тени сомнения в собственной правоте, говорили сами с собой отвечая на свои же вопросы:
– Похоже это Расулова лялька.
– А я-то гляжу, ты вроде из ихних. Чурбан-баши, – рыжий парень глумливо осклабился, обнажив щербатый рот, – славная тёлка, хоть и чернож..ая!
Он неприятно потрепал Юку за щёку. Она резко увернулась, и прямо глядя в маленькие «простакишные» глазёнки обидчика дерзко и самоуверенно поинтересовалась:
– Неприятностей с Расулом хочешь? Идите, дяденьки, куда шли.
– Ох, ты какая дерзкая! Убавь динамик, пока смычок не обломали!
– Ладно, ну её. Пошли, Штопаный! Не хватало ещё разборок с Расулом по такой мелочёвке.
Нижнегорск встретил пассажиров промозглыми сумерками, усталой суетой и стылой слякотью. Детская туберкулёзная больница находилась далеко от вокзала за городом, в лесном массиве. Когда автобус подкатил к нужной остановке, вечер незаметно перетёк в ночь. Сосны стояли зловещим чёрным забором, бороздя макушками тёмное небесное индиго. Указатель на остановке гласил, что до больницы два километра. Стрелочка указывала на дорогу в лес, такой непроглядно чёрный, что Юка съёжилась от страха.
Автобус, презрительно фыркнув, равнодушно отчалил дальше по освещённой трассе, а одинокая девушка перекрестилась и направилась в чёрное лесное чрево. Сначала она шла, как парализованная, не чувствуя ног. Юке всё казалось, что кто-то злобно сверлит её взглядом в спину, а из леса наблюдают за ней неведомые чудовища. Она часто оглядывалась. Но широкий тракт, прорезавший ночной лес был пуст: «Господи, мой Отец Всемогущий, веди меня куда Ты Сам хочешь!»
Скоро глаза привыкли к темноте. Снег в лесу оказался не таким чёрным и скукоженным, как на городских улицах. Лес утопал в белоснежной пуховой перине. Снег мерцал в лунном сиянии так, что дорога хорошо просматривалась. Ночная чащоба, что так напугала девушку перед началом пути, оказалась не такой уж непроглядной.
Вдруг, Юка ясно услышала за спиной шаги и учащённое дыхание. Судя по хрусту снега нечто приближалось к ней с такой скоростью, что убегать уже не было смысла. Юка остановилась, закрыла глаза и стала молиться почти в голос: «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…»
Страшное нечто остановилось, и терпеливо прослушав молитву, трижды чем-то ткнуло Юке в бок. Она осторожно приоткрыла глаза и посмотрела, ожидая увидеть дуло пистолета или лезвие ножа. Но это был не нож, и не какое другое оружие, а нос большой чёрной собаки, что дружелюбно теперь обнюхивала скрипичный футляр, виляя косматым хвостом. Собаку можно было бы назвать очень крупной овчаркой, если бы не густая кудрявая шерсть. По сравнению с миниатюрной низкорослой девушкой псина казалась гигантской. В ближайших собачьих родственниках явно не обошлось без вмешательства ньюфаундленда.
– Ты кто? – Юка спросила собаку, будто та могла ей ответить, – Чего ж ты по лесу бегаешь ночью одна? Хотя кто бы спрашивал, только не я… Я-то сама кто? И чего по лесу бегаю ночью одна?.. Ты мальчик или девочка?
Пёс ответил глухим низким «мужским» лаем, он явно знал дорогу к больнице и решил сопровождать новую знакомую. Юка уцепилась за лохматую холку, и они пошли по дороге. Идти стало веселее и совсем не страшно. Вскоре начали попадаться фонари и вдали из-за деревьев засверкали окнами корпуса туберкулёзной больницы.
– Давай, я тебя буду Анчи называть? Так моего папу звали, его, правда, медведь в лесу задрал. Будем надеяться, что сюда медведи не заходят.
Вокруг обширной больничной территории тянулся бесконечный высокий забор из железных прутьев, ворота оказались запертыми. Юка беспомощно топталась у ворот. Февральский морозец ближе к ночи усиливался, ноги в хлипких сапожках совсем замёрзли.
Анчи подскуливал и беспокоился, увлекая Юку прочь от ворот. Девушка не торопилась отходить от цели. Тогда вежливй пёс мягко потянул ее, закусив рукав куртки. От безысходности Юка послушно отправилась за новым другом. Они шли по узкой тропинке между сугробами минут семь. Анчи привёл её к месту, где высокое ограждение из металлических прутьев переходило в деревянный заборчик, низенький и расшатанный.
Пёс энергично подскочил к узкой «прорехе» в ветхом заборе и по-хозяйски деловито протиснулся на территорию больницы, увлекая за собой новую знакомую.
Стеклянное фойе главного корпуса мерцало холодным таинственным светом. Через высокие прозрачные двери Юка с интересом рассматривала больничный интерьер, больше напоминающий недорогой отель.
Чуть ниже строгой траурной вывески располагался звонок с указующей на него жирной стрелкой. Юка несколько раз тянулась к заветной кнопочке, но каждый раз отдёргивала руку. Что-то не давало ей рискнуть заявить о себе, несмотря на окоченевшие ноги.
Меж тем, у Анчи появились две не менее габаритных подружки – кавказские овчарки. Они недовольно подгавкивали и с подозрением косились на Юку. Как только девушка делала любое движение, охранницы начинали угрожающе рычать. Очумевший от женского общества Анчи вовсе не думал кидаться на защиту новой хозяйки, а заискивающе вилял хвостом, пытаясь понравиться серьёзным дамам.
В отчаянии Юка не только принялась трезвонить в звонок, но и стучала в толстое дверное стекло и даже кричала: «Эй, есть кто живой?!» Но никаких признаков жизни в фойе не наблюдалось. Снаружи наоборот нагнеталось волнение – собаки стали суетиться и лаять. И вдруг, все вместе ринулись в сторону, откуда слышался громкий скрип шагов по снегу.
Из-за угла навстречу собакам энергично вышагивал крупный человек в больших валенках, лохматом тулупе и шапке-ушанке. Сторож был вооружён совковой лопатой и решительно боевым настроением:
– Этт чо тут?! Чего шумишь? Посещений нету – карантин.
К бесконечному удивлению, грозный секьюрити оказался женщиной. Несмотря на гренадёрский рост и низкий хрипловатый голос, перепутать было невозможно, над Юкой возвышался крупномасштабный экземпляр прекрасной половины человечества.
– Извините. Я тут лечилась когда-то давно, когда маленькая была. Вот приехала… мне очень важно узнать…
– Третий десяток лет туточки на службе, а тебя чо-та не припомню. Как звать?
– Юка, то есть Юкка Тадоева, – неожиданно для самой себя вдруг заявила девушка и протянула блюстительнице порядка мятый листок со статьёй о девочке-Маугли.
На сказанное служивая великанша отреагировала неадекватно. Она резко подпрыгнула к девушке, крайне удивив собак. Скинула толстые рукавицы, которые повисли на резинках, как у гигантской растеряхи из детского сада для циклопиков. Повернула Юкино лицо к свету, и старательно вгляделась, будто старалась запомнить каждую мелкую чёрточку:
– Божечки! Божечки святый!! Не может быть!!!
В крохотной пристройке-сторожке царило райское благолепие. Главное: здесь было не просто тепло, а даже жарко. Юка умоталась за день, до костей продрогла в февральском лесу и теперь её разморило. Девушка едва могла шевелить языком. От чая и пирогов с картошкой она и вовсе размякла и «поплыла», чувствуя себя абсолютно счастливой.
Сторожиха тётя Паша была женщиной не просто весомых, а грандиозно весомых достоинств. Если бы не маленькая оплошность в паспорте, где по чистой случайности числилась в женском роде, то она вполне стала бы украшением любого взвода быстрого реагирования. Всё было в ней для ратной службы: сила, мощь, стать, отвага, даже усы и те имелись в наличии.
Но вместо того, чтоб на передовой линии фронта вести за собой в атаку, тётя Паша ворожила на кухне. Она суетилась, потешно кудахтала, то и дело резко всплёскивая могучими натруженными ручищами:
– Я ж помню, какую тебя привезли – этт-ж страсть! Вши заедали! Побрили тебя наголо. От сажи отмыть неделю не могли! Поставят тарелку с кашей, а ты с ложки есть не понимаешь – прям лицом в чашку, и лакаешь, как зверь. Вся моська вечно в каше была. Укол тебе ставят, так ты сёстрам все руки искусаешь, а потом забьёшься в угол и скулишь по-щенячьи. Ужасть!
Докторица твоя удивлялась – за год ребёнок из животины в человека превратился! По уму потом всех своих одногодок обогнала! Помню, как ты постоянно другим детям вслух книжки читала. Оставят тебя за воспитателя – и никаких забот.
А уж заживало-то всё на тебе – прям, как на собаке! Ой, прости-прости! Нет, ну, правда, два сегмента были осеменены, – со знанием дела заявила тётя Паша, примеряя на себя личину главврача, – сначала думали, что без операции не обойтись. А потом локализовали медикаментозно… и привет – закальценирвалося всё!
– Тёть Паш, а меня никто никогда потом не искал? Ведь маму тогда не нашли – местонахождение неизвестно. Может, она когда-нибудь появлялась?
– Да известно её местонахождение, известно! Опустилась она до того, что к цыганам в рабство сдалася. Летом огород полола, зимой снег гребла, печь топила. Потом прирезали её по пьяни. Бабушка твоя рассказывала. А уж как искала-то она тебя, но поздно было! Тебя тогда уже в детдом перевели, – тётя Паша помолчала, сокрушённо уронив руки на цветастый передник, - ездила, расспрашивала, голосила тута по кабинетам, потом ещё письма писала лет десять. Все глаза выплакала, да и ослепла… поди уж и померла…
– А откуда? Откуда письма-то были? Может адрес сохранился?
– О-о-о, да адрес такой – деревня Светлая Вышенка, спросить бабу Стешу!
– Тадоеву?
– Не-е, она ж по маме – Маркова.
Рано утром тётя Паша ушла «лопатить дорожки». У Юки внутри словно неугомонный маятник мотался и не давал сидеть на месте. Что-то подгоняло, как очумевший тренер: быстрей-быстрей-быстрей! Вот бы разогнаться, как следует да полететь над этим лесом в Светлую Вышенку. Как там? Жива ли баба Стеша? Помнит ли о внучке?
Юка механически жевала булочки, осознавая, что теоретически, судя по ванильному запаху и румяному виду, они, должно быть, очень-очень аппетитные. Но вкуса не чувствовала. Её душа была уже там, в неизвестной и одновременно родной деревеньке.
Тётя Паша проводила Юку до автовокзала на собственных «Жигулях». Сложность была в том, что Анчи увязался за девушкой и ни за что не хотел с ней расставаться. Впрочем, в этом их желания совпадали. В автобус «такого-то волкодава» без намордника пускать отказались наотрез.
– Ничего, тёть Паш, вывези нас на трассу. С Божьей помощью доберёмся! Чувствую, будто за руку меня ведут – доедем.
– Да кто ж вас с этим чудищем в салон-то посадит? Брось его!
– Своих не бросают!
Попрощавшись с брутальной тётей Пашей, Юка осталась посреди обледеневшей, продуваемой всеми ветрами трассы со скрипкой и чёрным псом. Время переползало к обеду. Они прошли вдоль трассы уже с десяток километров. Голосовали каждой проезжающей машине, но никто не останавливался.
От отчаяния Юка достала скрипку, и отважно встав посреди дороги, стала играть неистовый каприз Паганини: «Погибать, так с музыкой!»
Почти такой же автобус, что не повёз Юку с автовокзала, подплыл вплотную. Поначалу он намеревался объехать отчаянную скрипачку, но потом, словно поразмыслив, притормозил. В салоне дружно зааплодировали. Компания молодёжи, вооружённая лыжами, направлялась в предгорную курортную зону. Юка и пёс без особых приглашений запрыгнули в открывшиеся двери:
– Сыграйте, моэстры!
– Это что за зверрр? Гибрид болонки с гризли?
– А он не укусит?
– Как зовут образину?
– Ты играешь – он танцует?
Чтобы отвлечь повышенное внимание от четвероногого друга, и пресечь поток вопросов переходящий в галдёж, Юка стала наигрывать популярные песенки. Компания с азартом взялась подпевать.
Юкин репертуар был проигран всего только по третьему кругу, а весёлый автобус притормозил у поворота на Светлую Вышенку. На перекрёстке добрый водитель высадил девушку с большой чёрной собакой, не взяв оплаты:
– Дальше сами добежите!
…устрой судьбу их якоже Ты
Сам хощеши и спаси души их…
Из молитвы за детей
Светлая Вышенка встретила гостей ярким, слепящим, почти весенним солнцем. Вдоль дороги захороводились стройные берёзки в кружевных шалях, связанных из сверкающего инея. Домишки нахлобучили высокие снежные папахи и приосанились перед пришлыми. Белолобый телёнок в рыжих пятнах с интересом разглядывал их сквозь худую ограду. Здесь почему-то было много белого и голубого: резные деревянные наличники, разрисованные диковинными цветами и птицами ставни. Деревенька напоминала забытую съёмочной группой декорацию давно поставленного кинофильма по народной сказке.
Румяная тетка, укутанная в цветастый платок, переваливаясь, как уточка везла на санях флягу с водой.
– Здравствуйте. Подскажите, пожалуйста, к бабушке Стеше Марковой как пройти?
– Прямо иди, милая. Во-о-он на пригорке, он один там домик-то, – тётушка с интересом рассматривала Юку сквозь хитрый монгольский прищур. Видно было, что женщине до ужаса хочется расспросить незнакомку, но она сдержалась.
Анчи бежал впереди, будто всю жизнь знал эту тропинку между сугробами. Одинокий домик, оседлавший холм на отшибе, выглядел совсем как игрушечный.
Баба Стеша была трогательно маленькой, сгорбленной, белоснежно седой, но всё равно напоминала Золушку из старого детского фильма. Старушка сидела перед закопчённой печуркой и до смешного сосредоточенно чистила картошку. Несмотря на усилия, получалось это у неё из рук вон плохо: картофелины оставались грязными и недочищенными.
Бабушка повернулась к двери, но яркие васильковые глаза не фокусировались на Юке. Стало ясно, что старушка слепая.
– Бабушка, это я – Юкка!
Слепая старица на секунду выронила из слабой руки картофелину и та подкатилась к самым ногам девушки. На секунду словно прислушалась к звуку прозвеневшего голоса, и открыв слабые дрожащие объятия, баба Стеша со слезами кинулась к внучке:
– Ты?! – старушка прижалась к Юке всем хрупким тельцем, – Счастливая я, счастливая! Дождалась! – она гладила детскими шершавами ладошками Юкино лицо и улыбалась сквозь слёзы, которые ручейками лились из невидящих глаз, – теперь и в могилочку-то мне лечь не страшно!
За приоткрытой печной дверцей огонь плясал свой вечный танец, превращая даже такую маленькую кухню в таинственный и уютный чертог. Они сидели, прижавшись, как два голубя на карнизе, и говорили, говорили…
– Бабушка, а почему мне такое имя необычное дали?
– Отцу так шаман приказал. Что б выжила, говорил. Я потом тебя в нашу церкву снесла. Батюшка окрестил. Не то что по-басурманскому, а как положено. Окунают тебя маленькую в купель, ты ж ни пикнула даже, не то, что другие ребятишки.
– Я теперь, знаешь, в монастырь пока погожу. Теперь ты у меня – есть о ком заботиться. Баб, а ты в храме-то давно была?
– Оо-ой, давно. И не помню уже. Когда ноги ещё боле-мене ходили. А щас кто меня поведёт. Кому надо с чужой старухой возиться? Дома молюся-молюся кажный день. У меня иконочка есть! А вобще охота побывать хоть перед смертушкой. Послушать…
– Завтра пойдём с тобой. Тут недалеко. Дойдём потихонечку…
Юка сняла с печи готовую картошку и стала накрывать на стол нехитрый ужин. «Сегодня всё перемою, завтра возьмусь за бельё. Как там во дворе Анчи освоился? – Юка глянула мимоходом в окно, на душе у девушки было и светло, и покойно, – Господи, веди нас куда Ты Сам хочешь!»
Последнее мягкое закатное солнышко осветило голубые купола скромной церквушки. Словно в жилистых ладонях Земли нахохлилась перед сном, распушилась по-воробьиному деревня Светлая Вышенка. Загорланили задиры петухи, соревнуясь, кто громче возвестит о наступающем покое. Расстелился периной сизый смог затопленных по всему местечку бань. Вместе с ароматным этим дымком накрыло тихое место благословенным покоем. И стало в мире на два счастливых человека больше… на два человека и одного большого чёрного пса!
Художник – Александр Ермолович.
К оглавлению...
