Теперь, когда мы научились летать по воздуху,
как птицы, плавать под водой, как рыбы,
нам не хватает только одного –
научиться жить на земле, как люди
Бернард Шоу
Лерка поднялась с постели позднее, чем обычно и долго не могла стряхнуть с себя липкие сонные путы. Было уже семь вечера, хотя перед ночной сменой она всегда просыпалась в пять. Странный сон тревожил и не отпускал. Привиделось ей, что стоят они с Витькомпод проливным дождём в крошечном дворе старого бабушкиного дома и ждут венчания. Когда и кто их собирается венчать в этом захламлённом закутке – непонятно.
Рядом на крыльце жмутся неизвестные измождённые люди, а среди них Леркины бабушка с мамой, что умерли много лет назад. Стоят, мокнут, лишь молча с ноги на ногу переминаются, и никто даже не догадается в дом зайти или хотя бы открыть зонт. Вдруг среди продрогших гостей появляется бывшая Витькина жена с ребёнком на руках, протискивается вперёд и встаёт ваккурат между её родственницами. «И с чего ради, припёрлась в мой сонэта, да ещё и сына с собой притащила?! Как есть – не к добру! – расстроилась было Лерка – Напоминает, видать, что из-за меня Витёк её с грудным младенцем-то бросил. Хотя какой же он теперь-то младенец. Пацану уже лет двенадцать, небось!»
Пытаясь отделаться от неприятного предчувствия, Лерка включила телевизор и занялась привычными делами. «И зачем мне переживать из-за какого-то дурацкого сна? На дворе лето. Славик в деревне у свекровки, под присмотром. Чего ещё пятилетнему сорванцу нужно: свежий воздух, парное молоко, бабуля души не чает! Так, что всё – хо-ро-шо! – успокаивала себя женщина. – Да и вообще, в ближайшее время у меня запланирован самый настоящий фурор! Нужно выглядеть на все сто!»
И действительно, на завтрашний день у Лерки была намечена «минута славы», точнее полминуты. Впервые, а может, и вообще единственный раз в жизни предстояло ей сниматься в самой настоящей рекламе. Что ни говори, повезло! А получилось просто. Нагловатая девица, проезжая мимо на автомобиле, разукрашенном логотипами одного из известных телевизионных каналов, остановила свой острый взгляд именно на ней –Лерке. Да и как тут было не залюбоваться! Яркая длинноногая брюнетка на фоне шикарных роз. Да, именно так и выглядела Лерка на своём обычном рабочем месте, потому что торговала цветами на бойком «пятаке» в центре города.
Ролик, конечно, грозил оказаться ерундовым: нужно было показать в экран какую-то банковскую карточку, сообщить зрителям, что это самый надёжный банк и ослепительно улыбнуться. Если в надёжности банка Лерка очень сомневалась, то в ослепительности своей улыбки была совершенно уверена. Для того чтобы ещё раз удостовериться в собственном великолепии, она подошла к большому зеркалу. Быстро с самодовольной усмешкой оглядела стройный силуэт и чистое, как с рекламной обложки, кукольное личико:«Слов нет, как хороша! Королевна!»
Действительно, её внешностьна удивление и вопреки годам нисколько не пострадала ни от трудных родов, ни от постоянных перекусов сомнительным уличным фаст-фудом, ни от пагубных привычек. Лерке не приходило в голову осуждать себя за курение или периодические «забеги в ширину», к коим, по её мнению, непременно пристрастился бы даже праведник, поставь его целыми днями в июльский зной илив зимнюю собачью стужу втюхивать несвежие реанимированные «цветуёчки» в компании быстроглазых жуликоватых товарок.
С внутренним трепетом, затаив дыхание,Лерка представляла миг своего триумфа: «Вот выйдет мой ролик и начнут его гонять почём зря с утра до ночи, прерывая ваши слюнявые сериалы в самых интригующих местах на бесконечные тягучие рекламные паузы. Все вы у меня тогда поперхнётесь! Узнаете тогда, какая я красивая и знаменитая! Соседки по цветочным лоткам взвоют от зависти, и эта, что столько лет сосёт из Витька бесконечные алименты сразу смекнёт, кто Я –Лерка – молодая, бедовая, и всё мне – ни по чём, и кто она – серая мышь, облезлая училка с довеском. И даже злобная ведьмаЧакина навсегда заткнётся и отлезет во тьму, как и положено мерзкой нежити!»
Несчастная, подло и неожиданно брошенная эта – бывшая супруга Витька попала к Лерке в извечные «вражины» совершенно незаслуженно и соперничала с ней только в её воспалённом ревностью воображении. Но вот «злобная ведьма Чакина» – вредная соседка по лестничной площадке по кличке ЧеКа портила жизнь окружающих неустанно, регулярно и совершенно сознательно.
Яркая и независимая Лерка возбуждала в старой злюке особую ненависть. Каждый раз, как только Лерка выходила из квартиры, ЧеКа тут же моментально высовывалась из своего логова, словно весь день только и сидела в засаде. С непременным переходом от монотонного гнусавогогундения, постепенно оживляясь, словно напиваясь свежей крови из собеседника, ведьма переходила к эмоциональным обвинениям с взвизгиваниями и активной жестикуляцией.
Обычно претензии не отличались разнообразием, однако иногда встречались и весьма неожиданные всплески нездоровой фантазии. Например, после банальных нареканий, будто маленький Леркин сын постоянно мажет сажей её коврик перед дверью, причём – умышленно (!), то свет в подъезде ни днём ни ночью не тушит именно Витёк и ни кто другой, то телевизор у них орёт на всю Ивановскую, встречались обвинения совершенно фантастические. В частности, одним из инкриминируемых преступлений было то, что Витёк и Лерка злонамеренно облучают беззащитную пенсионерку специальным «ядовитым фонариком» и от того волосы у несчастной жертвы лезут клочками и кости ломит невыносимо, особенно перед похолоданием.
Досаднее всего было то, что ЧеКа разносила эти бредни по всему миру, включая поликлинику, близлежащие магазины, газетные ларьки, а уж про двор и прилегающие к нему территории и говорить нечего. Многие понимали, нельзя верить измышлениям, продиктованным старческим слабоумием, но, к сожалению, встречались и такие, что смотрели настороженно, вероятно подозреваяЛеркино семейство в недобрых намерениях, ведь, как говорится, нет дыма без огня.
Лерка старательнее, чем обычно красила ресницы, сидя на диване перед телевизором, при этом смешно вытягивала губы в овальную букву «О».То, что женщина успевала высмотреть в маленьком прямоугольном зеркальце, доставляло ей явное удовольствие: носик прямой маленький, чуть-чуть капризно вздёрнутый, ресницы густые, словно искусственно наращённые, кожа матовая с бронзовым загаром: «Голливудская красотка! И сроду не подумаешь, что уже за тридцать».
Священный ритуал самолюбования был бесцеремонно осквернён неприятным сообщением диктора: «Продолжается печальная серия необъяснимых самоубийств на Новом мосту». Невозмутимым и от того ещё более пугающим голосом молодой ведущий теленовостей посвятил зрителей в тёмную историю. Мало того что несколько подростков подряд прыгнули с этого моста в реку и утонули, так ещё какой-то командировочный повесился на его перилах. Но на этом череда страшных событий не прекратилась и сегодня на злополучном Новом мосту произошла автомобильная авария с человеческими жертвами. «Да ну вас, к свиньям,– дёрнулась Лерка, – лишь бы настроение людям испортить!»
Закрывая входную дверь Лерка внутренне напряглась, ожидая, что ЧеКа вылезет из своего логова, а это не предвещало ничего приятного. Снова начнутся безумные безапелляционные домогательства. Несмотря на то, что подобное происходило ежедневно, женщина никак не могла привыкнутьк сумасшедшей соседке и относитьсяспокойнок её закидонам.Проходить по подъезду Лерка старалась тихо-тихо на цыпочках, а по бесшумному открыванию дверей наверняка стала бы чемпионкой мира, если бы кому-нибудь взбрело в голову объявить такие соревнования.Однако все ухищрения были напрасны. Как только она сунула ключ в замочную скважину, в предвкушении добычи из-за соседней двери высунулась хищная голова соседки в облаке седых куделей:
– Лера, я тебя уже не раз предупреждала. Если не прекратите безобразить я ведь и в отделение могу заявить, и к Витьке на работу пойду, расскажу, какие вы есть изверги.Уже между прочим бумага на тебя составлена.
– Ну, что? Что за бумага? Не надоело вам? Что случилось-то опять?
– Ты мне, во-первых, не хами. Доживи сначала до моих лет! Здороваться-то мама не научила вас, видать. Откуда такие наглые только берутся?!
– Да в чём дело-то… здравствуйте, –как можно бесстрастнее скороговоркой пробубнила Лерка, стараясь не заводиться.
– Нет, она ещё спрашивает! Всю ночь ребёнок орал как недорезанный, а она на меня глазёнки свои бесстыжие выпучивает.
–Какой ребёнок?
– Больной, очень больной ваш ребёнок, от которого всему дому житья нет. Вот помяни моё слово, я не я буду, но лишу тебя материнства. Не должны такие люди невоспитанные порождать себе подобное зло…
Договорить старухе не удалось, потому что Лерка взревела как ужаленная:
– Да вы окститесь, ваще! Аллё!!! Славик уже месяц у бабушки в деревне!
–А вот пусть там и разберутся, в кАпетентных-то органах, куда вы ребёнка дели, к какой-такой бабушке, о которой никто сроду слыхом не слыхивал. Ты ведь не думай, я тебе не какая-нибудь, они меня тамв кАпетентных органах хорошо знают и уважают, не представляешь даже, с ещё како-ого года…
– Догадываюсь, с тридцать седьмого, наверное! В том году вастам много таких водилось,– выпалила Лерка в наштукатуренное как у трансвестита лицо соседки. Нарисованные красно-коричневым карандашом брови старухи поползли вверх. Удивление это или возмущение определить было затруднительно.
Пока ЧеКа переваривала озадачившую её информацию, Леркастремглав сиганула к выходу, словно за ней гнался опасный дикий зверь.
«На пятаке» активная продажа цветов или,по выражению уличных торговок «самый сенокос», продолжалась часов до одиннадцати вечера, потом наступало затишье, изредка прерываемое единичными покупателями. Чаще всего такой «одинокийбродяга любви Казанова», возжелавший осыпать розами даму сердцапосреди ночи, подъезжал на личном авто, с цветочницами бывал весьма любезен, словно состоял с ними в тайном сговоре, а оттого торговался редко.
Поэтому когда в первом часу ночи к Леркиному прилавку подкатил навороченный «Лексус» и из него вышел холёный поддатый мордоворот, она нисколько не насторожилась и не испытывалаот предстоящего выгодного торга ничего кроме радости. То, что коротко стриженый детина в дорогущем костюме имел при себе телохранителя, габаритами напоминающего промышленный холодильник, тоже никак её не встревожило, потому что и собственный муж Витёк также работал личным охранником-денщиком у какого-то толи начальника, толи бандюгана.
В авангарде перед прилавками цветочницы выставляли высокие вазоны с особенно дорогими цветами. Лерка не была исключением, в её вазе красовались крупные бордовые розы для особых случаев – с золотыми блёстками по краям лепестков.
«Главный», надев на физиономию маску непроницаемости, нарочито спокойно и деловито,вразвалочку подошёл к вазону, вытащил из него все розы. Не торопясь встряхнул с них воду. Молча, ничего не говоря, будто так и надо, направился к своему автомобилю. Но даже тут Лерка не слишком забеспокоилась, случалось, что особо заносчивые клиенты доверяли расплачиваться за товар своим прислужникам.
Но верзила-«казачок» тоже не торопился рассчитываться, он невозмутимо открыл дверь своему барину и сам собирался усаживаться на место водителя. Леркино сердце прыгнуло в голову и заколотилось в висках.
За долю секунды в мозгу пронеслось всё: ивысасывающая жизнь бесконечная ипотека, и огромная недостача, которую хозяин бизнеса – цветочный магнат Вазген никогда ей не простит и поставит несчастную на счётчик, и беспощадный взгляд Витька «сама, мол,профукала, сама и выкручивайся», и не купленные сынуна зиму сапожки, и многое-многое другое.Она кинулась к машине и в отчаянии вцепилась в дверцу, не давая её закрыть:
– А деньги? Деньги? Вы расплатиться забыли, господа!
Опасаясь за сохранность автомобильной двери, верзила, насупившись, отшвырнул женщину на грязный асфальт, как надоевшего щенка. Торговки, сбившись в кучку, с нескрываемым интересом наблюдали за происходящим. И хоть многие явно сочувствовали подруге, а некоторые даже пытались осторожно роптать, однако, как говорится, своя рубашка ближе к телу, стой тихо, пока не напали на твой товар.
Лерка, совершенно озверев от беспредельной унижающей наглости самоуверенных бруталов, кинулась на широкий капот отъезжающего авто и стала яростно колотить в лобовое стекло. Несмотря на это, машина всё же поехала, но женщина не унималась. Словно присосавшийся клещ она приросла к телумонстра импортногоавтомобилестроения, стараясь изо всех сил выбить ненавистное стекло.
«Лексус» вынужден был остановиться. С заднего сидения выскочил хозяин, однако его лицо уже не носило печать непоколебимой бесстрастности как прежде, а было перекошено яростью,будтоморда свирепого ротвейлера, идущего на смертельную схватку с врагом.
Боец явно имел за плечами успешный опыт боксёрских поединков, потому что отправил противника в нокаут с первого же удара, за одним выбив приставучей тёлке два передних зуба. Однако даже при видеповерженной соперницы боевой пыл не утих. Ведь он –большой босс, хозяин жизни и не привык спускать нахальные наезды какому-то быдлу, пусть даже и женского пола.В его груди закипела гладиаторская удаль. «Добей, эту тварь!» – словно кричали наслаждающиеся боем трибуны.
– Ах, ты овца … … …, ты на кого хлебало открыла ..., да я тя … замочу, как …
Добротный ботинок престижной фирмы угодил толстой подошвой прямо в лицо лежащей женщины, но она не издала ни звука и вовсе не стала сопротивляться, так как уже пребывала в беспамятстве. Подоспевший к патрону водитель-охранник вежливо тронул его за рукав, как бы осторожно напоминая господину, что не стоит расточать свой гнев на недостойных плебеев.
Устранив нелепое препятствие, автомобиль попятился и, вальяжно развернувшись, умчался вдаль в поисках новых приключений.
Перепуганные товарки заботливо обтёрли лицо и руки избитой подруги и, пообещав прибрать товар, отпустили несчастную домой. Однако, несмотря на тягучую боль во всём теле, Лерка успела рассмотреть свою изуродованною физиономию в маленькое зеркальце. Увиденное радости не доставило: лицо распухло, под глазом иссиня-чёрныйфингал, нижняя губа безобразно отвисла, а вместо передних зубов зияла кровавая дыра.
И что самое обидное – с «минутой славы» можно было попрощаться, никакой рекламы в таком виде, конечно, снимать нельзя. Леркин фурор, словно рафинированный эстрадный фрик, брезгливо отпрянул и, не оборачиваясь,поспешно растаял в голубом ароматном дыму магического закулисья.
Женщина шла медленно, почти наугад, стараясь избегать широких улиц и держаться самых тёмных закоулков, чтобы оставаться незамеченной. «Что делать? В полицию заявить? Повезут побои снимать, стыд, боль, провалындают до утра, потом будут год в отделение таскать, никого естественно не найдут, только время и нервы будут бесконечно тянуть…», – в таких тяжких раздумьяхЛерка добрела до своего подъезда.
По отработанной привычке тенью проскользнула по лестнице, ключи повернула в замочной скважине совершенно бесшумно, но дверь почему-то оказалась заперта ещё и на цепочку, которой в их семействе пользовались весьма редко –«Наверное, Витёк по рассеянности…». Боясь разбудить мужа, и особенно напугать, ведь спросонья её можно было вполне принять за ожившего персонажа голливудского ужастика, женщина ловко просунула тонкую руку в проём и осторожно сняла цепочку.
Обувь и вещи разбросаны, несмотря на поздний час, шелестит включенный телевизор. Лерка не сразу заметила на диване живой шевелящийся комок, сначала она услышала ритмичное пыхтение и чужой навязчивый запах дешёвых духов. На осознание творившегося прямо перед её носом непотребства реально ушла всего секунда, но для Лерки время растянулось и каплями стучало в висках.
Картина предстала во всём своём безобразии: на смятых простынях извивались два обнажённых тела, застигнутых на самом апогее соития,– её неверный супруг и совсем юная девица. «Даже простыни не поменял… неужели так и не перестелил бы потом… и мы бы на них продолжали спать… а я ни о чём бы не догадывалась…» –клубились в Леркиной голове обрывочные нелепые мысли.
Выражение Витькиного лица соответствовало ситуации: челюсть отвисла, глаза округлились, он слабо пытался чего-то лепетать. Пожалуй, за всю их совместную жизнь Лерка никогда ещё не видела мужа в столь жалком и неприглядном виде. Девахаже как раз не слишком растерялась, а, натянув на себя простынь, рыскала взглядом по комнате, ища разбросанные детали своего гардероба. Лерка сразу узнала эту кралю по кличке Лунтик по ярко крашеной шевелюре – розовым и фиолетовым прядям. Эта девушка всегда выделялась обилием сверкающих блёсток из стайки «анжелик» – проституток, что всегда промышляли неподалёку от цветочных рядов.
Первой Леркиной реакцией стал почему-то безудержный смех, который буквально переломилеё пополам. Задыхаясь и смахивая слёзы, она следила за тем, как несуразно оправдывается пришибленный супруг, как мечется, судорожно натягивая на себя свои безвкусные шмотки, тощая уличная девка.
Вдруг при взгляде на осквернённую супружескую постель Лерка неожиданно вспомнила, что маленький Славик любит прибегать под утро и ложиться между мамой и папой, и ещё как она водила его по этому дивану, уча ходить, и он топал крохотными розовыми ножками, делая первые в своей жизни неумелые шаги, а теперь…
Упавший Леркин взгляд наткнулся на кобуру, висящую на спинке стула: «Ну, надо же! Одежда по всей комнате разбросана, а обожаемое оружие привычно на стульчик повесил!»
Багровая пелена закрыла глаза, дыхание прервалось, и Лерке показалось, что она проваливается вниз, с грохотом ломая межэтажные перекрытия. Очнуться заставил неожиданный хлопок, настолько громкий, что заложило уши.
Когда женщина осмелилась открыть глаза, то первое что увидела, повергло в шок. Она увидела пистолет в собственных руках и рассеивающийся в пространстве нежный дымок из ствола. Сомнений не оставалось –оружие только что выстрелило, и стрелявший никто иной, а именно она – Лерка! Как и когда это могло произойти, бедная женщина не могла взять в толк. Она совершенно не помнила, как схватила оружие.
Витёк любил тренировать жену в искусстве стрельбы, когда они выезжали всем семейством к его матери в деревню. И хоть Лерка попала несколько раз по развешенным на штакетнике банкам, но забаву эту терпеть не могла и пистолета побаивалась. А тут! Зажатый сразу двумя руками ствол, словно в каком-то приключенческом кинофильме.
Сердце словно сдавливала холодная безжалостная рука. Пистолет вдруг стал обретать вес, наливаясь чугунной тяжестью, и с грохотом выпал на пол.
И только теперь в образовавшейся оглушительной тишине Леркиным глазам предсталапоистине чудовищная картина, словно из самого страшного ночного кошмара. На диване корчился подстреленный ею муж, зажимая кровавую рану в боку. Деваха по кличке Лунтик теперь совершенно оправдывала свой творческий псевдоним, так как её круглое личико было мертвенно-бледного лунного цвета. Она забралась под стол и тихонько подвывала раненной собакой, разочарованной в человеческом милосердии.
ПомертвевшаяЛерка стояла и как будто смотрела замедленную съёмку странного арт-хаусного фильма.Вот медленно растекаетсязловещее кровавое пятно. Комкая простынь, зажимает рану поверженный герой-любовник. Под столом обречённо воет полуголая актриса второго плана. Отмеряя секунды, стучит равнодушный метроном. Звучит тревожная музыка. Героиня в ужасе возводит глаза вверх, в отчаянии заламывает руки и проваливается в Ад. Финальный саундтрек. Титры…
Однако как только удалось замороженному времени чуть оттаять, ситуация настойчиво потребовала своего разрешения. Юная, но уже поднаторевшая в подобных разборках путана, дрожа всем телом, медленно по стеночке ползла в сторону выхода, не забывая с мольбой заглядывать в глаза хозяйке и заунывно повторять: «Отпустите меня, пожалуйста, ну зачем я вам сдалась?».Лерка осторожно, насколько могли позволить потерявшие чувствительность руки, отперла замок. Угрожающе шепнув девахе: «Беги,дура, беги!», с остервенением вытолкнула ту в прохладный сумрак подъезда. Вдогонку пришибленной жрице любви полетели её блестящие босоножки.
Подождав, когда за ночной гостьей захлопнется дверь подъезда, Лерка с трудом повернулась и, стараясь не смотреть на красное пятно,будто двигаясь в тяжёлой мутной воде,подплыла к мужу.
– Ну, что в скорую надо звонить?
– Не вздумай, идиотка!На огнестрел дознавателя пришлют. Перевяжи лучше потуже, а то я сейчас тут ващевсё залью.
Когда Лерка судорожно затягивала рану разорванными простынями,раздалась трель дверного звонка!
От этого чудовищного звука спина и затылок женщины похолодели, будто ей насыпали за шиворот горсть ледяных кубиков. Лерка окаменела, ей почудилось, что в эту бесконечную минуту кто-то неизмеримо могущественный подвесил её на тонкой ниточке над зияющей, словно пропасть, чёрной клыкастой пастью, которая алчет сожрать её,смачнопережёвывая.
В дверь теперь не только настойчиво звонили, но и стучали (вероятно, кулаками)самым неучтивым образом. В перерывах между атаками, из подъезда доносились голоса. Разговор можно было слышать так отчётливо, словно люди находились рядом в комнате, и от этого становилось ещё страшнее. Сомнения не оставалось,зловредная соседка Чакина осуществила свою давнюю мечту и вызвала наряд полиции.
– А вы уверены, что стреляли именно из этой квартиры (?) …ичто вообще стреляли?Сколько было выстрелов? Кто-то ещё слышал? – спрашивали молодые спокойные баритоны.
В ответ ЧеКа понесла им привычную белиберду, что злодеи (Витёк с Леркой)втихаря облучают её несчастную специальным фонариком и поэтому у неё волосы клочками лезут, и кости ломит невыносимо, а теперь ещё и пятна какие-то страшные по коже пошли.
Полумёртвая от ужаса Лерка подползла к глазку и увидела, как Чакина стала поочерёднозадирать рукава халата, демонстрируядвум высоким крепким полицейскимдряблые старческие телеса. Лишь дело дошло до ног и старуха подняла подол, парни дружно вздохнули и, не сговариваясь, двинулись прочь из подъезда.
Когда в парадной стихло,Лерка заметила, что раненный потерял сознание и лежал теперь неподвижно, как мёртвый. Онасудорожно пыталась нащупать пульс, но ввисках и горле сердцебухало так, словно внутринеё заколачивали сваи. Испуганная женщина никак не могла почувствоватьв пострадавшем даже слабое биение жизни. Мерное жужжание телевизора, котороераньше всегда её успокаивало, теперь, как назойливая муха, недавало сосредоточиться.
Телевидение беспрерывно демонстрировало ход предвыборной гонки местного разлива, не останавливаясь даже ночью. Лерка никогда не интересовалась политикой, раз и навсегда твёрдо усвоив, что каждый последующий начальник хуже предыдущего. Ни на какое правительство она не надеялась, зная – что от жизнивырвешь – только это и получишь.
Однако то, что она увидела на экране в следующий миг, заставило изумиться,несмотря даже на то, что вроде бы уже ничего на свете не смогло бы сейчас как следует её удивить. На Лерку вновь нагло смотреласамодовольная рожа, которую она не могла не узнать. Это был он (!), тот бандит, что ограбил и избил её ни за что ни про что на глазах у десятка свидетелей, а ныне, оказывается,метилв какое-то высокое кресло.
–Константин Эдуардович Жулькин – лидер предвыборной гонки, – радостно пояснил диктор, а вдобавок сообщил, что тот меценат и активный общественный деятель, а также успешный бизнесмен, который готов взять на себя ответственность…
На экране, насупившись, как бульдог перед нападением, меценат Жулькинобещал избирателям, что особенное неусыпное внимание он будет оказывать пенсионерам, инвалидам, сиротам и многодетным семьям. «Так вот, оказывается, для кого предназначался столь большой и шикарный букет, наверняка для обездоленных инвалидов…» – подумала Лерка с брезгливой ухмылкой.
Преодолевая стылое оцепенение, она нашарила рукой пульт и выключила телевизор, затем твёрдым голосом вызвала неотложку и ушла прочь, оставив дверь в квартиру открытой…
На мосту было очень ветрено. Волосы трепало и дыбило вверх.Лерка не могла понять, как она добралась до этого пресловутогогиблогоместа на самой середине виадука. К одной из перекладин был привязан маленький траурный веночек, у другой лежал полузасохший букет мелких розочек. «Эх, его бы на ночь в ванну с водой, может, ещё можно и реанимировать…» – возникла в Леркинойголове совершенно абсурдная мысль, словно выскочившая из другого мира.
Женщина обречённо посмотрела вниз. Там, далеко внизу, несла тяжёлые свинцовые воды большая река. Темнота и мерное течение словно засосали взгляд, и Лерка никак не могла оторвать глаз от созерцания текущихиз ниоткуда в никуда чёрных вод.
Оцепенение прервали голоса. Двое парней переговаривались неподалёку и кивали на неё. На юношах были жилеты со светящимися светодиодными вставками. Это явно был патруль, выставленный на опасном мосту для спокойствия обывателей заботливыми отцами города.
Испугавшись, что сейчас её схватят, Лерка без сомнения и сожаленийшагнула в пустоту. Ей было совсем не жальсвоей безрадостной и суетной жизни. Досадно лишь, что зловредная сплетницаЧакина будет разносить по дворам интересную новость про Леркино самоубийство: «Не, ну всё равно это по-любому лучше, чем новость про арест за убийство мужа. Хотя всё равно уже теперь... Интересно, а мне будет больно? Только бы баржа не выплыла, пока я лечу, а то будет как в монологе у Петросяна. Вот сейчас ваще не смешно. Что за дурацкие мысли лезут в голову? Я же сейчас умру. Насовсем. Не о том надо думать!»
Не о том! Не о том… почему-то эта тревожная мысль не вылетела из её головы даже от страшного оглушительного удара. Вода оказалась очень твёрдой, как ни абсурдно это могло показаться. Лерка бултыхалась в ледяном водовороте и успела задохнуться ещё задолго до ухода ко дну. Вверху через мутную поверхность она видела огоньки моста, которые уходили и таяли в неясной вышине, оставляя лишь тонкие нервные светящиеся хвостики.
Лерка стояла на краю колоссальной пропасти-воронки. Тусклый свет, колючий ветер, клубящиеся паруса грозовых туч над головой и нет солнца. Даже намёка на светящуюся точку в вышине не было… и от этого стало особенно тоскливо. Обречённость вот, пожалуй, то слово, что могло бы охарактеризовать её состояние. Рядом стояли такие же безликие фигуры в каких-то серых лохмотьях, но Леркеони были абсолютно безразличны. Утопленники взаимно сторонились друг друга, совершенно не выказывая какого-либо желания к общению. Серость и апатия.Всё-всё другое, не похожее на верхний мир, в котором остались доброта и надежда.
«Чем я заполняла свою жизнь? Вечной погоней за рублём? Разговорами, выпивкой с подружками по пятницам, тряпками – как далеко, глупо и не нужно это теперь… Витёк! Бедный Витёк! Зачем я стреляла в него? Что хотела доказать? Теперь у него, наверное, нет времени и возможности осознать самого себя, я отобрала эту возможность. По какому праву? А просто обидно стало… ну, глупо ведь. Девчонку эту, синюю от страха, выкинула за дверь, как паршивую собачонку, упиваясь своей властью. Можно было молча проводить без спектакля со стрельбой, швырянием босоножек в спину. Тоже ведь не от добра таким-то паскудством зарабатывает. А главное, жить-то как следует я и не научилась, и ведь никогда не научусь теперь, никогда…»
Вдруг невыносимое беспокойство овладело всем её существом. Среди грохотанезримого водопада стал пробиваться тоненький плач. Да, это был голос Славика. Он звал маму, ему было холодно и одиноко.
Тонкая кромка,на которой стояли обречённые пленники, была узкой и каменистой, шаг вперёд – пропасть, шаг назад – тоже. Время повисло на ними как занесённый в драке беспощадный кулак, который летит, чтобы уничтожить и никогда не долетает. «Как же,я могла бросить кровиночку мою одного нос к носу с жестоким беспощадным миром. Просто убегала от проблем, а куда пришла? Те земные проблемы показались теперь пустяком, а вот, поди, попробуй отсюда их решить, как поможешь теперь сыну, а никак…» Никак… как… кап…кап…
«Что ж это прям в голову тюкает? Вода в кране капает», –Лерка очнулась в больничной палате, почему-то туго прибинтованной к древней койке с провисшей панцирной сеткой. Над ней сидел Витёк. Он был какой-то дёрганный и взъерошенный, но главное, живой!
– Не бойся, я следаку сказал, что сам нечаянно в себя выстрелил, когда пистолет чистил.
– Поверил?
– Нет, кажется… главное, дело не стал заводить. Ты прости меня, дурака, ведь даже и не знал, как я тебя на самом деле люблю… Простишь?
Лерка отвернулась к облупленной стене, но не для того чтобы продемонстрировать презрение неверному супругу, а чтобы не показать ему счастливой улыбки, чтоб не расслаблялся раньше времени.
Интервью у Лерки брали прямо в больничном коридоре. Антураж, как говорится, был весьма подходящим.
– И вновь мост самоубийц! Серия необъяснимых роковых суицидов, всколыхнувших наш доселе спокойный город, продолжается. Сейчас мы имеем эксклюзивную возможность поговорить с единственной из выживших. Скажите, Валерия, какова причина, толкнувшая вас на этот ужасный шаг, я, конечно, имею в виду прыжок с моста?
– Н-не знаю даже… как сказать… ну, наверное, глупость… а ещё потому, что в ту ночь… – Лерка тусклым голосом спокойнообрисовала вёрткой журналистке, как её отделал и ограбилизвестный в городе «меценат и общественный деятель»– Константин Эдуардович Жулькин.
Теперь дажечёрный фингал и выбитые зубы были как нельзя кстати, но Лерка не стала вдаваться в подробности и только мечтала поскорее отделаться от этого нелепого интервью. Зато у журналистки эмоции фонтанировали через край. Она назвала несостоявшегося депутата бандитом с большой дороги и, почему-то, сбитым лётчиком.
«Ну, вот и он – мой долгожданный фурор… дождалась всё-таки…», – подумала Лерка, горько усмехаясь. Ей, пребывающей в коконе нечаянно обретённого умиротворения, было абсолютно плевать на то, покажут или не покажут её по телевизору, на то, как она в данный моментвыглядит, даже включенная камера была теперь совершеннобезразлична.
Лерке хотелосьнемедленно покинуть тоскливые стены, поехать в свекровкину деревню и поскорее обнять сынишку. Временами это желание становилось нестерпимым, женщина рассеянно смотрела на больничную суету вокруг, и думала о своём: «Славик, родненький мой глупыш… а как он любит папу, всем детишкам в садике рассказал, что у папы есть настоящий пистолет. И может быть, мы ещё научимся жить как люди… когда-нибудь…несмотря ни на что…».
Художник – Александр Ермолович.
К оглавлению...
