«Заводь счастья» Елена Асеева

 

В небольшой кухоньке, освещаемой одним окошком, прикрытым голубой тюлевой занавеской, за деревянным, словно вышедшим из прошлых веков, поведавшим и познавшим людей, круглым столом сидели мать и дочь. Она- мать, женщина казалась уже не молодой, изведавшей тяготы жизненного пути и вдосталь хлебнувшей от него, отчего человек вроде как, не постарев, приобретает мудрость черт и достойность поведения. Её светло-русые, негустые волосы, заплетённые в небрежную, распушившуюся косу, придавали округлому лицу приятность русской красавицы. Нерадиво подведённые слегка зримым бантиком, бледно-алые, померклые губы говорили о ней как о женственной натуре, а маленький, пухлый нос характеризовал её добродушным, миролюбивым и мягким человеком. Крупные карие, начавшие бледнеть от пролитых слёз и возраста, глаза смотрели на этот мир с нежностью и снисходительностью присущей человеку зрелому, да также как и старый стол, поведавшему, познавшему человеческую сущность. Женщина не была худой, не можно было про неё сказать- толстая, грузная... про таких жён мужья любовно молвят - в теле, понимая под этим словом приятную для глаза полноту фигуры. Простота незатейливого цветастого фланелевого халатика с длинными рукавами и блеклостью красок по полотну ткани, натруженность рук молчаливо указывали на неё как на человека обладающего большим желанием работать и малой возможностью разбогатеть. И вся эта обыденность, точно линялость потухающих красок и в самой женщине, и в её одежде, и во всей этой комнатке со старыми, облупленными доморощенными кухонными шкафами пузато выпирающими дверцами, местами ржавой, но чистенькой, эмалированной раковине наглядно демонстрировали полное отсутствие достатка в этом доме, и какую-то жалостную ущербность жилья. 

Дочь же в противовес матери не была полной, она также не являла в одежде, в стиле держаться достойности поведения и ущербности материального. Волосы у неё были короткими и тёмными, ухоженные да окрашенные умелой рукой парикмахера, однако при этом потерявшие истинность дарованного от природы цвета, а потому, быть может, и сущность самого человека. Узкие, тонкие губы, изгибаясь, суетливо вздрагивали и трепетали. Они то растягивались в нервной улыбке, не придающей пригожести лицу девушки, а то и вовсе живописали на лице отчаянность или диковатую злость. От тех чуть зримых колебаний губ девушки, страдало, и всё её приятное лицо покачивался из стороны в сторону длинный с лёгкой горбинкой нос, уменьшались до тонюсенькой щёлочки очи, каковые миг спустя вновь расширялись и являли карие зрачки, словно готовящегося к броску хищника. Девушка вся... в целом, верно от кончиков своих ставших искусственными волос, до ноготков пальчиков на ногах, была худа, тонка, гибка. Белая футболка и голубые джинсы изящно обтягивали её изумительный по нежности и плавности линий стан, придавая ей прелесть присущую всему юному, чистому и только, что начавшему свой путь. Худоватые кисти рук с длинными тонкими пальцами во время разговора с матерью беспокойно перемещались по столу, прикрытому клеёнчатой скатёрочкой в небольшую голубоватую клеточку. Подушечки пальчиков ласково оглаживали бело-голубую с высокими бортами чашку, поводили по немного сбитой, выщербленной её грани. Девушка то обхватывала чашку, спутницу жизни этой семьи, ладонями, прижимаясь к её ещё тёплой поверхности, то порывисто отодвигала от себя, страшась от волнения раздавить тонкость фарфора, когда-то подаренного родителям на свадьбу... И тогда ж начинала постукивать дланью по полотну стола, прямо по истомленной от частого умывания клеёнчатой скатёрки, а после вдруг закрывала лицо ладошками и на мгновение затихала, стараясь справиться с переполнившими её душу страданиями, а очи солёными слезами.

- Зачем... зачем он так поступил мамочка,- наконец совладав с собой, да убрав руки от лица, проговорила девушка, а в глазах её столь ярых, насыщенных красками молодости блеснули крупные капли слёз.- Как он мог... твердить мне о любви, о чувствах, о нашем будущем... А потом взять и уйти, сославшись на то, что я его не понимаю, а значит и не быть нам счастливыми. И уйти, уйти к кому? К Катьке... к моей подруге. Значит, эти шуры-муры они творили натихую там за моими плечами, таясь и, судя по всему, посмеиваясь надо мной... Как это противно!.. Как!..Как!.. Скажи мне, мама, как он так мог поступить? Как?- требовательным тоном спросила она, точно мать непременно знала ответы на все её вопросы.

- Так бывает, доченька,- мягко молвила женщина и, протянув вперёд чуть полноватую, с округлыми формами руку, нежно провела пальцами по лежащей на столе деснице девушки.- Люди встречаются, влюбляются. Порой им кажется это навсегда, но проходит немного времени, и они понимают, что нет ничего общего с тем кто, как казалось, выбран насовсем... Наступает осознание того, что этот человек не тот с кем ты сможешь, сумеешь пройти долгий и тягостный, единожды радостный, путь от самого истока рождения любви до того последнего мига жизни- до смерти.

- Ах, мама, да чего ты в самом деле... о какой такой смерти, о какой жизни, о пути... при чём тут это,- надменно выпучив вперёд свои нежны губки, обиженным тоном проговорила дочь, и вновь поднесла к лицу раскрытые ладони, уткнулась в них и горько заплакала.

- Поплачь... поплачь девонька моя, может станет полегше... может,- нежно и тихо заметила женщина и надсадно вздохнула, переживая вместе с любимым чадом горечь предательства.- Всё пройдёт,- немного погодя добавила она, видя как сквозь неплотно сомкнутые пальцы дочери стали выскакивать крупные слезинки, и падая на клеёнчатую скатерку собираться в малые такие солоноватые лужицы.- Знаешь, говорят люди- время лечит... Лечит любую потерю, не только предательство, разлуку с близким, но даже и утрату родных... И если Валера так поступил, верно, не тот он человек, который нужен тебе. Не тот с которым ты станешь счастлива.

- Много ты знаешь о счастье,- сердито буркнула дочь, на маленечко прекращая хлюпать носом и вслушиваясь в сказанное матерью. Она чуть-чуть медлила, а после пробормотала не так ясно, но очень жестко, словно стараясь сейчас излить на ту, которая старалась не просто поддержать, а если получится и забрать на себя как можно больше дочерней боли.- Как будто ты была когда-то счастлива, любима... или любила кого-то...- гнев девушки нарастал, а в голосе появились злобные нотки... Теперь она окончательно решила выплеснуть всё, что давило её, заставляя надрывно бухаться внутри сердцу, что теснило душу, на того, кто подставляя плечо, мог всё снести, кто больше всех любил и дорожил ею.- Любовь... да, что ты мама о ней слышала, что знаешь. Скажи ещё мне,- и дочь отвела руки от лица, схватилась пальцами за край столешницы, будто пытаясь удержать равновесие, да окатила женщину, переполнившей её душу обидой и раздражением,- скажи ещё мне, что ты любила отца, и всё это время была с ним счастлива... С ним, который кроме бу-бу-бу да ры-ры-ры ничего путного за жизнь и не говорил.

- Говорил,- добродушно улыбаясь, откликнулась мать, делая вид, что не замечает гневливой горячности в словах дочери.- Он говорил и говорит, что любит меня, и я ему необходима как глоток воздуха, как порыв ветра и солнечный луч. Он говорит, что жизнь его без меня была бы пуста и тосклива.

Девушка от услышанного явно опешила, выражение её лица также молниеносно сменилось со злобного на удивлённое. Черты враз смягчились и даже лёгкое трепетание пробежавшее по губам, точно они желали расплыться в улыбке, ослабило их напряжение. От той нежданности она враз присмирела и, приоткрыв рот, всё еще хранивший на губах легкость красок оставленных помадой, еле слышно проронила:

- И когда... когда же он это тебе говорил? Сколько живу рядом с вами, никогда ничего подобного не слышала... Я даже не слышала, чтобы он, ну, как Валерка мой, называл тебя как-то нежно... Ну, там девочка, милая, солнышко, родная... только Вер...Вер... и всё.

- Ещё Веруньчик и Веруся,- дополнила молвь дочери мать,- ведь не всегда в тех нежных словах, которые ты перечислила звучит любовь.

- Так ты была счастлива?- вопросила дочь и протяжно вздохнула.

А мать внезапно слегка склонила голову на бок и, всмотревшись в полотно старой с выщерблинами и тонкими рубцами чашки, стоящей на столе, спутницы их долгой совместной жизни с мужем, задумалась.

" Что такое счастье? Спросите - вы. А я вам, не мешкая, отвечу- это миф, выдумка и наваждение. Нет, и никогда не было, такой эмоциональной удовлетворённости, такого чувства как счастье. Всякий раз, рассуждая об этом чувстве, люди или лгут или просто ошибаются. Не могут быть счастливыми, не только те кто бедны, но даже и те кто богаты.- Выросли, встали волной пред этой женщиной строки когда-то написанного в юности школьного сочинения.- Если человек и может быть доволен своей жизнью и испытывать всякий миг от неё радость, то только не здесь... не на нашей земле... и не сейчас. 

Порой я желаю, чтоб даровали мне два крыла, таких огромных, белых, чуть округлённых по грани. И я бы взмахнув ими, улетела в страну сказку, на иную землю, в другое время... 

В дольний мир! юдоль- мечты... 

Она, та неведомая, но без сомнения счастливая планета, мир, страна где-то за облачными далями. Никому не ведом туда путь, не ведома дорога... 

Там в том величественном и радостном мире лазурный небосвод покрыт пухлыми, разрозненными облаками и на нём горит ярчайшее, жёлтое светило, испускающее теплые, любовные лучи. Иной раз ты вздеваешь голову, смотришь на солнце, а оно улыбается тебе в ответ, подмигивает, или смеётся, а потом нежданно начинает кружить в вальсе с облаками, легко подымая вверх подол своего тонкого полупрозрачного сарафана, помахивая при этом белым платочком.

Зелень полевых трав устилающих землю там поразительна, а насыщенность цветиков разбросанных в тех еланях напоминает акварель красок. Дивен воздух тех краёв, наполненный ароматами цветов, свежестью раннего утра и чистотой рождённой от прошедшего давеча дождя. Перекидываясь звонкими каплями водицы, журчат маханькие ручейки. Они выбиваются прямо из-под земли, окружённой в тех местах плоскими, гладкими каменьями. Они несут живительную влагу и воспевают многогласным созвучием капели оду жизни и роста. Лёгкий, незримый ветерок, как руки любящей матери перебирающей завитушки светло-русых волос, нежно голубят кожу твоего лица, окатывают дуновением губы, что-то шепчут в уши....

Только в том неизведанном, а может никогда и ни рождённом мире, мы лишь и будем счастливы, радостны, благополучны. Любуясь пригожестью лугов, полей, хвойных и лиственных лесов, подпирающих небосвод, белыми шапками снега, корявых, нерадиво вырубленных гор. В той, доселе никем не познанной земной юдоли, люди счастливы, потому как они не предают, не лгут, не убивают и главное умеют любить! 

Я хочу... хочу жить в том величественном мире, любить наслаждаясь красотой той земли, и простотой живущих там людей!

 Только где та земная юдоль, тот дольний мир, та чудесная планета?..

 Неведом, иль закрыт для нас туда путь, утеряны карты и компас... да и нет у меня крыльев, каковыми взмахнув, смогла бы я покинуть раздолья Земли, обиды и страдания этой суетной планеты, познав истинность счастья".

" Счастье,- прокатилось в голове женщины и единожды матери, уже не девочки, не девушки, а пожившей и познавшей хлопоты и горести нашего мира... хлебнувшей разочарования, а подчас и тяготы утрат... и всё ж не истратившей теплоты к живущим на земле людям. - Что есть счастье?.. та ли неведомая мне страна, кажущаяся по младости лет недоступной мечтой, сказкой. Или всё же счастье- это наивысшая, эмоциональная удовлетворённость шла со мной рядом, наполняя то мгновенной радостью, то пронзительно болезненными невзгодами. Ведала ли я любовь, вкушала ли трепетно- прекрасное соприкосновение двух тел?.. Или дочь моя права... Я никогда не познавшая кроме любви мужа ничего иного, могу ли судить о ней... О ней взволнованной, лилейной красавице Любви, государыни всего рождённого в этом мире... Могу ли я судить о нём... загадочном, упоительном Счастье, государе всего благоденствующего в этом мире..."

Едва слышимый вздох вырвался из приоткрытого рта задумавшейся женщины и наполнил лёгкой грустью всю эту маленькую кухоньку. Он прокатился по укрытым побелкой стенам комнатки, коснулся стареньких шкафов, и слегка лизнул шелковистым дуновением, крашенный белый потолок, да немного неровный, коричневый пол, а потом заколыхал тюлевой занавесочкой, тронул незримой рукой локоны волос матери и дочери, вызвав смятение на лицах обеих. А может быть то был совсем и не вздох, а чьё-то пронзительное веяние пришедшее из того другого, величественного, чистого, напоенного и созданного мечтами людей мира. И тогда губы женщины, той познавшей материнство и любовь, той ведавшей об этой жизни не всё, но хотя бы чуть-чуть, дрогнули, улыбка коснулась их припухлости и нежнейшей волной промелькнула сверху вниз полутень, будто от внезапно упавшей к долу руки.

- Всё бренно,- тихо произнесла мать уже вслух и перебила своей мгновенной мудростью торопливо изливающую, что-то о предательстве возлюбленного дочь.

 Девушка тотчас замолчала, судя по всему, так же молниеносно как вмешалась в поток её слов мать, и, застыв, цепко схватившись за бортик стола, впилась удлинёнными ногтями, с будто обрубленными краями, в худоватую скатёрку. 

- Да, дочура, всё бренно, минутно и конечно,- продолжила говорить женщина, верно прилетевшую откуда-то извне речь, совершенно не касающуюся тех обременительных напастей затронувших этих двух родных людей, плавную, напоенную жизненным опытом и знаниями.- Ничего никогда не было постоянного... и никогда не будет. Невозможно жить вечно, быть всегда счастливым и благополучным... Нет!- И она кивнула в подтверждение сказанного,- невозможно то! Как же тогда мы научимся отличать миг радости, от мига горести, не познав и не преодолев того и другого. Порой кажется, что происходящее с тобой сейчас... в данную секунду, минуту не переносимые страдания, но быть может вскоре, ты вкусишь истинность утраты, боли и горести... Быть может жизнь твоя резко свернёт на иную колею и понесёт... понесёт не разбирая дороги, мотыляя тебя из стороны в сторону, ударяя об ухабистые, колдобистые места на ней... И тогда ты поймёшь, что доселе всё... всё, что происходило, и казалось таким мучительным, станет лишь малой неприятностью, на которую не стоило и вовсе обращать внимание, о которой не стоило и тревожиться... Да, доченька, всё... всё именно так... Так и с государыней Любовью!.. Преодолевая ссоры, недопонимания на той узкой любовной тропочке, а порой и предательства ты сможешь вызнать силу своих и его чувств. Ты научишься отличать красоту постоянной любви, от сладостности мгновенной страсти. Ты, поймёшь, что не всегда за нежными словами любимая, дорогая и солнышко живёт чистота намерений и неподкупность любви.- Женщина подняла дотоль опущенную голову и глянула в столь милое лицо дочери, где каждая чёрточка и изгиб, знакомый с самого рождения вызывал чувство трепетной и несравнимой ни с чем иным теплоты, присущей исключительно матери.- Всё не так просто, как кажется на первый взгляд... и ты... ты... девочка моя, должна принять то, что произошло, с должным пониманием неизбежности и необходимости... И приготовиться к тому, что в этой многомерной жизни непременно найдутся те кто обидит и предаст, этим самым научив и показав неподдельность любви и верности.

- Мамочка... мамочка... зачем же так сложно? Почему? Почему нельзя без этих жертв и страданий?- почти прошептала девушка, и из глаз её... таких глубоких, точно впадины жерлов вулканов, потекли крупные слезинки.- Не хочу... не хочу страдать, мучиться от мысли, что он предал и ушёл... Не хочу так учиться, познавать. Хочу, чтобы всего этого не было, и никогда не происходило... И Валерка был со мной... Отмотать, отмотать время туда...назад...назад... и я бы поняла его, я бы выслушала даже если мне это не нравится... Лишь бы только он остался со мной... Кто... кто решает быть нам вместе или нет? Кто... кто подкидывает в жизни встречи и разлуки? Кто... кто ломает, перекраивает наши судьбы? Кто?... А я...хочу... хочу! Хочу как прежде! Хочу!

Теперь она не просто плакала, а рыдала и требовательно, как всякий избалованный, обрегаемо-любимый ребёнок стучала ладошкой по столу, будто прося обратно отобранной игрушки. И еле слышно позвякивая, качали своими телами две старые с выщербленными гранями бело-голубые чашки, дрожал пузатый чайник, выплёскивая из своего удлинённого носика буроватый чай. Крупные капли шумно плюхались на скатерть и боязливо застывали на ней, верно пугаясь тех, схожих с детскими, призывов. Постанывал и сам стол, может не привыкший к такому обращению, а может утомлённый за время своей долгой жизни от протекающих на его глазах злополучных драм.

Дочь неожиданно и вовсе громко закричала, что-то непонятное. И вырвавшийся вроде как из души клик, больше походил на безумный верезг, а затем уткнула раскрасневшееся толи от стыда, толи от недоступности желания лицо в длани рук и застонала. Мать неторопливо отодвинулась от стола, заскрипел, разваливающийся под её полнотой деревянный табурет, дарованный ей, государыне пусть и не богатой, но всё же значимой для кого-то страны, не очень любезным, однако любящим супругом,  и, поднявшись на ноги, медленной поступью обошла стол. Она приблизилась к постанывающей девушке, и, обхватив её голову ладонями, прижала к себе. Уткнув голову как раз в то место, где когда-то она появилась и возросла, приняв положенный её человеческий облик.

- Поплачь... поплачь и станет легше,- негромко заметила мать.- Иногда слёзы снимают боль души и заглушают тоску... И пусть лишь на время, но порой и этот короткий морг, движение одного твоего века, будто глоток свежего воздуха для того кто долго томился в закоптелой печи... Знаешь,- проронила она вскорости, и, склонившись над дочерью, притулилась щекой к девичьим волосам, мягким и шелковистым, таким родным и любезным, от нежности к каковым точно в невесомости колыхнулось сердце, выстукивающее в груди ритм жизни,- Я поняла одно... В этом мире нет... и никогда не было того, кто устраивает встречи, кто ломает или коверкает судьбы... Лишь случай и выбор руководят твоей жизненной дорогой... тропой любого из нас... Только эти две столь отличные и одновременно общие сути, соединяясь, направляют тебя в то или иное русло реки-жизни... Даруя тот или иной этап тягот, невзгод, горестей иль радости, любви, веселья. И если внезапно сходится благоприятный случай, с твоим выбором, тебе сопутствует удача, а если нет... Если нет... Тогда нет! Наверно, этот случай и мой выбор когда-то благоприятно совпал для нас... Для нас - меня и твоего отца... А я всего только ответила улыбкой на его теплые слова. Потому мы и смогли познакомиться, полюбить друг друга и пожениться. Мы прошли с ним долгий и тернистый путь совместной жизни, много раз ссорясь, обижаясь, недопонимая друг друга, впрочем, всякий раз сберегая то первое, трепетное чувство, возникшее в наших сердцах,- мать провела суховатой ладонью по волосам дочери, приглаживая на них каждую кудельку, приголубливая каждый локон.- И даже если он не называл меня при тебе ласково... теми величаниями, каковые присущи в основном людям молодым, не изведавшим силу собственных чувств, пройденных троп и набитых оскомин, то это вовсе не потому что я ему не дорога... Это значит совсем другое,- женщина на чуть-чуть стихла и еле слышно дохнув, просияла улыбкой.- Слишком велика наша потребность друг в друге так, что невозможно выразить её никакими словами. Нам достаточно тех простых звуков нашего имени, достаточно касаний рук, чтобы ощутить вечное единство тел и душ... Когда твой отец возвращается с работы домой, я смотрю на него, и вижу дорогое мне лицо, я любуюсь его ладной, крепко-скроенной фигуру, узнаваемой издалека... Я ощущаю его запах... запах первого и единственного мужчины... И разве важно мне в этот момент, как назвал он меня... Вер или Веруньчик... Ведь в тех трёх простых буквах он передал предназначенное только мне одной потаённое послание... послание любви.

Женщина вновь прервала свою речь, и обмерла. Ласково поглаживая волосы дорогого своего дитя, она выпрямилась и устремила взгляд сквозь голубоватую, сетчатую занавесочку, сквозь стекло окна, туда на двор... 

Лёгкий туман парил над серовато-бурой землёй, основательно перекопанной и готовой к долгой зиме, лежащей местами комьями такими небрежными почти с кулак и всё ещё не распавшимися. Обветшалые, лишившиеся своих разноцветных лиственных нарядов деревца смотрелись обиженно-опустошёнными, точно поддерживающими страдания всех покинутых девиц. Нынче преданные, своими женихами листами, обманутые весенним и летним теплом солнца, осмеянные осенним зябким ветром, они плакали мелкой капелью водицы, стекающей по веточкам, ветвям и стволам. По серому небу, осеннему и усыпанному ненастьем холодной мги, скакали чудные облачённые в зимние одёжи космато-бурые тучи, раскормленные безжалостной, надвигающейся зимой. Конец ноября пугал своей нелюдимостью и мрачностью, словно одинокая, брошенная мужем стареющая бабёнка.

И смотрящей на эту обобранность природы женщине, без сомнения ведающей и любовь, и счастье, припомнились мягкие губы мужа. Его слегка выступающий вперёд нос, прямой подбородок... Ей припомнилась теплота его рук, ещё не старых, но уже и не молодых, однако, несмотря на это, всё таких же крепких и желанных... И биение его сердца... такое волнительное... монотонное, жизнеутверждающее, а потому прекрасное... А после полыхнули в её стороны мягкой лучистостью его серые глаза, всё те же, что и в молодости, завораживающие своей глубиной. И будто как в тот первый раз, как и во все последующие, захолонуло сердце от волнения, от этого незримого соприкосновения их любящих душ.

- Всё будет,- проронила мать, почувствовав колыхание тела, и чуть зримо засветилась, озаряемая изнутри собственной душевной чистотой и наполненная той изумительной любовной вибрацией верности.- Всё будет. Если ты не будешь торопиться, делая свой выбор осознанно, полагаясь не только на разум, но и на дыхание твоего сердца.

- Значит, ты, мамулечка... ты счастливая,- перемешивая слова и всхлипывания, утвердительно  сказала девушка.- Значит ты - всегда любила и была счастлива... Ты... -Дочь стихла и выпутавшись из рук матери, удивлённо уставилась на неё карими очами.- Всегда была счастлива?

- Ну, нет... не всегда... Всегда быть счастливой невозможно,- усмехаясь непонятливости дочери, ответила мать,- но счастлива я конечно была... Была,- задумчиво протянула она. - Счастье оно такое разное... и главное, что интересно у каждого свое... То смешливое, то тихое, то схожее с осенней шуршащей листвой, а то наполненное лучами солнца... Оно вдруг пыхнет на тебе крошевом горящих искорок подымающихся от затухающего костра, где в черноватых углях схоронилась печёная картоха, а то нежданно полоснёт тебя по сердцу сверканием снега, точно меховая шапка одетая на скалистую гору... Счастье- это улыбка моего первенца, первый шаг моей дочери, и... и конечно, это аромат простого василька сорванного и подаренного тебе любимым... Счастье для одних это лишь материальные блага, для других духовные. И если одному достаточно непредвзятого бытия, тёплых губ любимого, смеха детворы и труда, то иные никогда не смогут увидеть в этой простой ежедневно повторяющейся обыденности ... его... счастья... Счастье оно живёт в тебе... в твоём сердце, душе, и, шагая вместе с тобой по жизни рядышком с выбором и совестью... направляет, обучает и дарует... И я... твоя мать, ничем не отличаюсь от похожих на меня людей живущих в стеснённых обстоятельствах, а посему испытываю и счастье, и несчастье не больше, не меньше чем они... Потому, верно могу сказать, что я была... была... и бываю счастлива... Встречаю я утром новый день, провожаю день прошедший... Вижу твое лицо, лицо сына или вашего отца... и ещё много... много чего в этой жизни доставляет мне радость и делает меня счастливой.... В полном смысле этого слова... Порой так, что захватывает дух, и хочется кричать от стучащего внутри довольного красной кровью живого сердца! Счастлива...- вновь проговорила женщина это дарящее благодать всему живому на земле слово.- Конечно, я ощущала эту заводь счастья на бурной реке жизни, успокаивающей, приносящей блаженство и наделяющей силой продолжать свой тернистый путь... Да, я была счастлива, была любима и необходима... И сама дарила счастье, заботу и любовь... И может, подарю и почувствую этот приятный трепет ещё не раз...покуда буду жить, радоваться, грустить... покуда буду дышать, и ощущать дыхание всего живого,- мать вгляделась в лицо своего бесценного ребёнка и склонившись к дочери, нежно коснулась её лёгкой горбинки носа пухлыми губами, и чуть слышно проронила, уже с какой-то едва заметной тоской, человека умеющего ценить жизнь,- я буду любить этот мир, до последнего моего вздоха, до последнего стона и морга моего века... А он, этот мир, такой дивный в своем многообразии и величие, верно и не заметит, не ощутит моего ухода из него, продолжив бесконечное движение колесницы жизни.

 

г.Краснодар, апрель-октябрь 2012г.  

 

© Асеева Е.А. Все права защищены.