Усы и другие приключения (из цикла «Дворики нашего детства»)
Не знаю у кого как, но у меня они «обильно начали расти» в неполных четырнадцать лет.
— Пап дай бритву, видишь вот, что! — Я провёл рукой чуть выше верхней губы.
— Мать, иди погляди, что наш сын удумал! — Отец вытер полотенцем только что тщательно выбритое лицо. — Мал ещё «Золингером» пользоваться! Эту бритву через всю Европу, из Германии вёз, не для того, чтобы, одним махом ты себе пол носа оттяпал! Да к тому же ещё и вещь ценную, трофейную, загубил!
— Вить, а может быть электробритву «Харьков» купим? Ко дню рождения.— Мать повернула мою голову к свету, рассматривая пробивающуюся поросль.
— Ещё чего! Дом не достроили! В зале вместо двери старое одеяло висит, а сыночку, видите ли, электру подавай! Через тройку лет, пойдёт на завод работать и с первой получки купит себе безопаску, пижонску. А пока пусть так ходит, вроде товарищ Будённый, в молодости.
— Я в институт поступлю. Буду стипуху получать. С неё и куплю. Сам. Без помощи родительской.
— Ой, поступальщик, выискался! — Всплеснула руками мать. — А кто на прошлой неделе трояк по алгебре припёр?
— На истфак пойду. Там математики нет, а по истории у меня пятёрки!
— Сын! — Батя строго посмотрел на меня. — Понимаешь. С историками в нашей стране перебор. Понавыпускали, а работы нет. Вот и маются горемычные, в архивах или, а если повезёт, то в школах. Советскому Союзу инженеры нужны, до зарезу. Хорошего спеца с распростёртыми руками на любом заводе примут. И квартиру дадут. Не сразу конечно, но в скорости. Так что давай, на эту самую алгебру, налегай. Без неё, на электру, тяжеловато деньгу заработать!
Александр встань и выйди из класса! — Училка стукнула указкой по столу. — В классе мне только усатых учеников не хватало!
— Анна Даниловна, Так это. Батя бритву не даёт. А своей у меня покамест нету.
— Я тебя не раз предупреждала! У нас не вечерняя школа! И здесь учатся аккуратные постриженные… и побритые дети! Отец, кажется, недалеко отсюда работает. Вот и сбегай, пригласи его. На перемене с ним побеседую на тему усов, а заодно и успеваемость по алгебре и геометрии обсудим.
К бате на работу я не пошёл. В этот день алгебры у в расписании больше не было. А классуха после уроков должна была ехать в ГОРОНО. Это мне было доподлинно известно.
Слонялся по школьному коридору, не спеша приближаясь к кабинету химии. В надежде, что там опыты проводятся, при открытых дверях. Потому как этот предмет любил не меньше, чем историю.
— Чего болтаешься? Где ты, в данный момент времени, обязан находится? — Завуч Михаил Фёдорович смотрел на меня снизу вверх.
С природой не поспоришь. Педагог от бога, великолепный организатор, любимый всеми учениками, Михфед был весьма невысокого роста. Однако сей прискорбный факт нисколько не мешал ему постоянно обыгрывать малолетних «акцелератов» в баскетбол!
— Ступай за мной. Говоришь, из-за усов выгнала. Не врёшь? Смотри, проверю. Подожди за дверью.
Спустя минуту вручил мне листок бумаги, вырванный из блокнота. Этот «раритет» храню до сих пор и даже подумываю поместить его в рамку.
Убористым почерком там было начертано следующее: «Ученику седьмого „В“ класса, Александру П… разрешается ходить в школу с усами! Ибо они есть предмет кавказской гордости! Но носить их на своём лице вышеозначенный ученик имеет право только при условии хорошей и отличной успеваемости!»
С тех пор прошло полвека. «Предмет кавказской гордости» не сбривал ни разу! Вот только насчёт успеваемости в моей жизни было не всегда!..
— Санёк. Скажи. Только честно. Тебе не надоело носить пионерский галстук? — Сосед и закадычный друг Юрка теребил обгрызенный и замызганный предмет, подчёркивающий мою принадлежность к Всесоюзной пионерской организации имени Ленина.
— Так мне четырнадцать только что исполнилось. Сам же знаешь, у меня с успеваемостью, не очень. Тройки бывают. А туда, только отличников…
Дружбан перебил меня, в обычной своей манере. — А ты пробовал? В комитет ходил? У тебя разрешение на усы от самого Михфеда имеется! Пионер-усатый! Держите меня, а то со смеха подохну! Пошли прямо сейчас. Неча хвоста за кот тянуть. Ты получше моего учишься. Вот и брякнешь там, что мол, без кореша вступать не буду. Классуха уже достала! Где галстук, где галстук? Родителей грозится вызвать. Конечно они меня за галстук ругать не будут. Но она ведь обязательно журнал покажет. А там……! Потопали! Не ровен час комсомольцы по домам разбегутся. Вылавливай их потом.
— Значит решили в комсомол вступить. — Девушка секретарь школьного комитета строго смотрела на нас, сквозь очки.
— Они у неё без диоптрий, — шепнул Юрка. — Для солидности напялила. Сам видел, без них читает и пишет.
— Может быть у неё минус, — огрызнулся я. — Молчи и слушай. А то выставит тебя за дверь и меня заодно.
Между тем девушка подошла к сейфу, достала оттуда пачку билетов. — Вот хлопчики, первое комсомольское задание. Справитесь, буду ставить вопрос о ваших кандидатурах на комитете. Ну, а если нет….
— Справимся одновременно гаркнули мы. — А что делать надо?
— В город, на гастроли, приезжает ТЮЗ. Будут показывать детский спектакль «Три мушкетёра». Надо среди сверстников распространить билеты. Они не дорогие, по двадцать копеек. Вы хоть знаете, кто этих мушкетёров написал?
— Дюю-ма. От-ец, ка-же-тся, — заикаясь, произнёс я.
— Ну что же, похвально. Удачи. До завтра справитесь?
Синхронно кивнув, мы выбежали из кабинета.
— Давай билеты делить. Чур мне правая сторона микрорайона. — Юрка быстро разложил серые прямоугольники на две части.
— Это почему тебе правая? Там мелкоты больше живёт! Давай, чтобы по-честному. Тогда себе и билетов больше бери.
С заданием справились часа за два.
— Вот это видел! — Показывал я очередной жертве кулак. — Гони двадцать копеек. Да небось, не за просто так! Я же не грабитель. Приучаю тебя дурака к искусству! Высокому! В театр пойдёшь на мушкетёров! Партер, первый ряд. Дурила. Прекрасно видно будет. Там такие драки показывают. Закачаешься. К тому же у них шпаги самые настоящие. Короче. Бери быстрее, пока я кому другому не отдал!
Спектакль был действительно великолепным. На районе ещё долго раздавалось: — «Я же тебя уже заколол! Несчастный! Соблаговоли упасть и умереть достойно. Как подобает гвардейцу кардинала».
— Витька! Ты что, забыл? Сейчас Д’Артаньян я. А его заколоть никак нельзя. Он же непобедимый.
— Нет, это я Д’Артаньян. Ща как дам в ухо, враз запомнишь!
Классная руководительница чуть не выронила из рук указку — Александр, Юрий! Опять без галстука! В класс не пущу! Марш домой!
Мы как по команде оторвали руки от груди, демонстрируя маленькие красные значки дающий право более никогда не носить символ Всесоюзной пионерской организации имени Ленина.
Четырнадцать лет спустя я оказывал интернациональную помощь братскому монгольскому народу. Выходных у нас почти не было. С трудом выбрал время, чтобы съездить в консульство. Там располагался комитет комсомола совзагранработников.
— Примите заявление. — Я протянул заранее заполненный бланк.
— Что это? — На меня смотрела моложавая дама, в роговых очах.
— «Они у неё без диоптрий. Для солидности», — пронеслись в голове слова друга детства.
— Снять вас с учёта, по достижению максимального возраста пребывания, не могу. Нет у меня на это полномочий. Центральный комитет не разрешает. Так что придётся вам потерпеть до конца командировки. В Москве билет и сдадите.
Вот и получилось, что я не расставался с комсомолом ещё пару лет. Регулярно платя взносы, в свободно конвертируемых тугриках!
Оглобля или шестьсот тонн жареных семечек
Не знаю как другие, но лично я использовал все студенческие производственные практики прежде всего для того, что бы посмотреть крупные города Советского Союза. Благо выбор нам студентам Краснодарского политехнического института представлялся, в то далёкое советское время — обширный. Хочешь езжай в Москву или в Ленинград, а хочешь в Куйбышев или в Воркуту. Родная альма — матер оплачивала практиканту проезд в оба конца, при чём даже не в плацкартном вагоне, а в солидном купе! Выдавала на руки кое-какие суточные ( это не считая стипендии, конечно если студент её получал, по итогам последней сессии), да ещё и на месте можно было кое-что подзаработать. Вот эта возможность получить некоторую сумму в честно заработанных рубликах и сыграла со мной злую шутку.
В Москве и Питере жильё надо было снимать за свой счёт. Во всех остальных городах оно представлялась бесплатно — за счёт принимающей стороны. А по сему я решил, что настало время мне посетить город что на великой русской реке Волге располагается.
И вот скорый поезд прибыл в славный город Куйбышев (ну, да -тот самый, что сейчас Самарой зовётся). Вечерело. Поэтому, дабы не ночевать на вокзале я без задержки помчался в Отдел кадров элеватора. ( Благо предприятие находилось совсем рядом. Элеваторы они такие высоченные, их издалека в любую погоду хорошо видно.) Так мол и так — прибыл к вам для прохождения производственной практики. Все необходимые документы предъявляю. Прошу значит, обеспечить меня жильём и заработной платой.
Старый кадровик, без одной руки, с орденской планкой на стареньком кителе хитро посмотрел на меня и окая по-волжски произнёс.
— И какую же ты мил человек зарплату желаешь получать? Большую, али маленькую.
— Большую конечно — ни сколько не смущаясь, нагло ответил я. У меня уже три года института за плечами. Считай уже незаконченное высшее в кармане.
— Не законченное высшее, говоришь. Это уже серьёзно. — Усмехнулся в свои седые усы кадровик. — Ступай к нашей начальнице элеватора Зое Тихоновне, скажи, что готов трудится помощником зерно сушильщика. Вакансию, так сказать, собой закрыть. А я покедова все документы на твою персону готовить стану. Незаконченное высшее, говоришь, надо же. Поглядим. Чем чёрт не шутит, авось и справишься.
И он, как-то по-отечески мне подмигнул.
Начальник элеватора Зоя Тихоновна, маленькая женщина в пыльном черно -сером комбинезоне смотрела на метя снизу вверх.
— Значит к Оо-гл-оо-бле в поо -м-оо-щники — делая ударение на букву «о» и произнося её по-волжски, на распев, произнесла она.
— Охохохоньки, даже не знаю как с тобой и по-о-ступить.
Так вроде бы у вас комплекция то одинаковая будет. Да ты и помоложе его годков этак на двадцать пять. Может даже и сдюжишь, ежели чего. Опять же зерно сушить надо. Дожди почитай каждый день с неба сыплють. Короче, возьму грех на душу. Потому как выхода у меня иного нет. Токма попроси его, что бы обучил тебя поскорее, и быстренько сам в смену становись. Будете друг — дружку сменять. Глядишь и об-оо-йдётся. Да ты не пужайся раньше времени. Оо-пять же, там на зерносушилке зарплата хорошая. Будешь своим девкам гостинцы покупать. Ты, я погляжу парень-то видный. Значит обязательно девки имеются. А как же без этого.
В тот же день руководство элеватора милостиво выделило койко-место, в заводском общежитии.
Мой сосед по комнате слесарь Микитич, узнав, что я назначен в помощники к какому-то Оглобле, тоже стал охать и даже, по такому поводу приложился пару раз к бутылке с мутной коричневой жидкостью. Предложил и мне, но я решительно отказался. Сослался на то, что мне совсем скоро в ночную смену.
Глаза Микитича через минуту другую заблестели, язык стал заплетаться, но то что он мне этим языком поведал породило в моём желудке некий холодок.
— Понимаешь паря. Оглобля он бывший зек. Отсидел, четвертак от звонка до звонка, за убийство. А так мужик ничего, если его, конечно, не злить и поперёк ничего не говорить, а тем паче делать. Потому как если побьёт, то это ещё считай, повезло. Главное, чтобы не зашиб до смерти. Ему то что, ему тюряга почитай дом родной. Он ещё один четвертак отсидит, потому, как привыкший. Мотай себе это на ус. Вон они у тебя какие развесистые, точно Мулявин-песняровский.
— Значит так. Слухай сюда — Оглобля, здоровенный мужик, весь в наколках, орал мне в самое ухо, пытаясь перекричать грохот машин.
— Видишь вот эту стрелочку, так не дай тебе бог, что бы она опустилась до этой красной чёрточки. Будешь подкручивать это колёсико. Усёк. Короче глаз с этой стрелочки не спускай. Иначе я его тебе выбью. Или вообще зашибу, если натворишь чего совсем непотребное. Я спать, а ты бди. Потому как ты молодой, тебе спать вредно. Потом отоспишься. На кладбище! Урок окончен. И Оглобля растворился в многочисленных подсобных помещениях элеватора. А я остался бдить, то есть следить за стрелкой и подкручивать колёсико. Усталость брала своё. Через пару часов даже ведро холодной воды уже не спасало. Короче — я уснул. Проснулся под утро. С Волги дул прохладный ветерок. Все моторы огромного элеватора гудели ровно и монотонно. Стрелка нервно дёргалась где-то далеко за красной чертой. Я машинально закрыл руками глаза. Но Оглобли нигде не было. С помощью колёсика быстро вернул стрелку в исходное положение. Спустя два часа появился мой наставник.
— Ну, что. Всё у тебя в порядке. Глаз ещё на месте? Он посмотрел на прибор, на стрелку. Хмыкнул и забрав вещи пошёл в раздевалку.
— Не уж-то пронесло. Мелькнуло у меня в голове. Кажись не заметил.
В скорости появились появились наши сменщики. А ещё через час я сидел на планёрке в малюсеньком кабинете начальника элеватора. Зоя Тихоновна позвала на планёрку почему-то именно меня, а не штатного зерно сушильщика. Ну, да начальству виднее, а мне польза. Отчёт по практике предстоит писать. Может то, что там, на планёрке, будут говорить мне и сгодится.
— Поо-работали хорошо. Баржу загрузили, без задержки. Вниз по Во-олге ужо пошла. План по сушке подсолнечника даже перевыполнили. За это практиканту нашему отдельное спасибо. Только вот куда нам теперича шестьсот тонн жареных семечек девать, ума не приложу.
В следующую смену я уже работал на автомобиле разгрузчике. Принимал зерно. Но ещё месяца два, до самого конца моей производственной практики, все сотрудники элеватора ходили к заветному силосу, аппетитно пахнущему жареными семечками.
Вы спросите, а как же Оглобля? Так он помер, в скорости. Отведал где-то в гостях грибочков, да и представился. После его смерти меня сразу же вернули в зерносушилку. Пшеница и подсолнечник в тот год с полей поступали уж больно влажные, аж вода с них капала. И представляете, после той злополучной ночи, я как увижу пульт управления и прибор со стрелкой, сон как рукой снимает!
К оглавлению...
