Директриса
Все имена и события в рассказе выдуманы автором, а посему, совпадения с людьми реальными следует рассматривать как чистую случайность
Судьбе было угодно, чтобы я регулярно приезжал, прилетал или приплывал в этот неповторимый город, на Неве. Сколько о нём написано и сказано — не счесть. Каждая улица и двор запечатлены мастерами пера и кисти. И «куда мне, с пыльным, мельничным ры..! Лицом. Да в их калашный ряд».
Однако сегодня «вашему покорному слуге» надлежит прибыть в контору, расположившуюся на улице имени Пролетарской Диктатуры. До революции улица носила более конкретное название — Лафоновская. В честь той первой, в никогда не снимаемом чепце. И без которой наша культура, весьма вероятно, могла бы оказаться иной.
Август 1572 года. Франция. Париж
Герцог Генрих де Гиз снял с лица маску и передал расторопному слуге. Присутствующие мгновенно последовали его примеру.
— Итак! Уже нынешней ночью. Более терпеть этих еретиков ни в городе, ни в стране мы не намерены!
— Захлебнутся в собственной крови! Смерть неверным! Святой с нами! — Кричали со всех сторон. — Не бывать браку! Не допустим богопротивного кровосмешения!
Герцог указал на господина, в чёрном. — Говори! Ты сделал, что велено?
— Мои люди взяли штурмом дом адмирала де Колиньи и наконец прикончили раненого. Считай, что пуля выпущенная из окон твоего замка попала несчастному не в плечо, а точно в голову. Кроме этого, чтобы гугеноты не вырвались из города, наши люди закрыли городские ворота. Стража предупреждена и без жалости расправится с любым, кто попытается вырваться из Парижа!
Осень 1572 года. Санкт-Петербург
После этой ночи выжившие гугеноты бежали из страны. Германия, Голландия, Бельгия и ... Россия, получили новых грамотных, работящих и не бедных граждан.
Стали подданными Российской империи и члены семьи виноторговцев Дюбюиссоон.
Не откладывая дело в долгий ящик предприимчивый глава семейства открыл в Санкт-Петербурге гостиницу. В отличие от существующих, она состояла из ухоженных, (без вшей и клопов), светлых номеров. И главное, с клиентов не драли три шкуры, за постой. От желающих не было отбоя. Среди приезжих считалось шиком остановиться в апартаментах нового заведения.
Радость, как и горе, не приходит одна. Вскорости чета Дюбюиссоон нашла жениха, для пятнадцатилетней дочери, Софьи. Бывшего соотечественника, генерала русской армии, действительного статского советника Вилима Делафона.
— Не представляешь как невыносимо жить с женой, которая исповедует отличную религию. В конце концов когда ты, наконец, станешь праведной католичкой? И какой веры наши дочки? Как и кому они молятся, перед сном? Легче убить тебя и их, чем жить с гугенотками! — С каждым днём, некогда любимый, муж всё больше и больше терял рассудок. Софья пыталась его лечить. Бесполезно.
— Если не вернёмся во Францию я однажды убью тебя и детей. Мне ненавистен этот город, язык, эти люди.
— Но ведь Россия дала всё! Титул, почёт, уважение! Как ты можешь так говорить?
— Титул! Ты мне его на обед приготовишь? У нас денег осталось только на дорогу! Значит так! Или мы едем вместе, или я уеду один. Навсегда! А ты, не последовав за мужем, нарушишь клятву, данную перед алтарём.
— Хорошо. — Глотая слёзы молвила Софья. — Только дай слово, что во Франции во всём будешь меня слушаться и не станешь отказываться от тех настоек, которые пропишут доктора.
Франция. Париж
Обезумивший Вилим дважды пытался убить Софью и двух дочерей. Несмотря на это, и не обращая внимания на советы соседей, твердивших, что согласно закону, она имеет полное право развестись с умалишённым, верная жена продолжала возить супруга на приёмы, к самым знаменитым врачам Франции и Швейцарии. Делала это до тех пор пока не иссякли денежные средства, вывезенные четой Делафон из далёкой России.
Вскорости болезнь взяла своё. Бывший генерал и действительный статский советник скончался, оставив вдову и девочек без средств к существованию в, ставшей чужой, стране.
— Мадам позвольте помогать вам. Я буду стирать, готовить и делать что скажите. — Обратилась София к хозяйке гостиницы, в которой проживала с детьми.
— Но у меня уже имеется прислуга, да к тому же, если я буду платить за работу, то вы тут же вернёте эти деньги в уплату за жильё и питание.
— Вот и хорошо. Не платите ничего. Я согласна работать только за кров и еду для дочек.
Вдова понимала, что такое существование долго продолжаться не может. Искала выход и не находила. Тосковала по далёкой заснеженной Родине, где прошли лучшие годы. Не раз они всей семьёй бродили возле русского посольства. Смотрели на освещённые множеством свечей окна, стояли молча и так же молча возвращались в каморку.
И однажды, преодолев робость, решилась!
— Милостивый государь, умоляю. Не ради себя, ради моих малых девочек, выделите немного денег. Только для того, что бы доехать домой. До России. Хотите, напишу какую угодно расписку. Я отдам. До копеечки. Мы же подданные Российской империи, как и вы. Помогите соотечественникам — Софья в отчаянии ломала руки и пыталась достать из сумочки платок, чтобы вытереть слёзы.
Иван Иванович Бецкой слушал не перебивая. Хотел было попросить рассказать о злоключениях, но посетительница всё изложила сама. Ничего не утаивая и не драматизируя. Поднялся, взял Софью за руку и рядом с собой. Налил из графина воды. — Я знаю, что вам надо. Уверен, вы принесёте России не малую пользу.
1764 год. Санкт-Петербург
— Матушка императрица. Поверь. Битьё надо отменять! Ты погляди, в каждом указе телесные наказания, и в пребольшом количестве. Только воспитание! Ибо оно всемогуще!
— Иван Иванович продолжай. Екатерина вторая смотрела на секретаря, обмахивая себя дорогим веером. Каждое произнесённое им слово находило отклик в душе.
— Для начала следует создать несколько закрытых учебных заведений. В них мы и станем воспитывать родителей.
— Не поняла? Вразуми. Кого мы будем воспитывать?
— Пап и особливо мам, будущих твоих верноподданных. Способных вразумлять своих чад не розгами, а соловом, убеждением. А опосля, уж эти отпрыски создадут свои семьи. И вот уже из этих семей выйдет новое поколение истинных граждан. Не пьющих, образованных, трудолюбивых и главное, сплошь ответственных за порученное дело!
— Сладко глаголишь. Хоть представляешь сколь для этого понадобится? Почитай во всей Европе столько педагогов не сыщем.
— Матушка. Так мы же с малого. Давай, для начала бедных дворянок учить станем. Да так, чтобы за будущими невестами знатные женихи табунами ходили. И о приданном заикаться не смели.
— Ну что же. Будь по твоему. Ступай, готовь указ. Повелеваю создать закрытое учебно-воспитательное заведение, для особ женского полу. И начальницу подбери. Без замашек. Знаю я таких дамочек. Порой им разухабистый командир-держиморда и в подмётки не сгодится.
— Матушка. Так я того. Уже подобрал.
— И кто она? Я с ней знакома? Рода знатного?
— Софья Ивановна Делафон. Горя на своём веку хлебнула вдоволь. Однако при сём, человеколюбия не утратила. Начальница от бога, ибо добра, честна и толкова.
— Ой, заливаешь! Врёшь ведь. Поди уже глаз на кумушку положил. — Хозяйка великой страны смеялась в голос. — Смотри! Чтобы и строга была в меру. Без этого, сам понимаешь, нашу сестру не обуздать. Но главное, дело пусть хорошенько организует. Наставников поможешь ей сыскать, не мешкая. Ступай с богом. Ну, Бецкой! Рассмешил. Добра, честна да и к тому же ещё толкова!
Тот же год. Последний месяц весны. Санкт-Петербург
— Устав, говоришь, сподобился сочинить. — В этот день Екатерина Великая была не в духе. Придворные мастерицы принесли новые летние платья, а они оказались малы, в талии.
— Иван Иванович! Тебе должно быть ведомо, что мой великий предок Пётр создавал школы для девиц, однако, в отличие от других славных дел, с этой затеей у него не заладилось. Да и Дашкова, дама наиумнейшая, тож ничего путного не сотворила! Давай Бецкой, излагай, чего там нацарапал.
Матушка пунктом первым устава прописал заботу о водворении в оном заведении отношений исключительно дружеских, семейных промеж начальства и воспитанницами.
— Сей пункт необходимо дополнить.
— Чем государыня?
— А то ты не догадываешься. Мы же с тобой не богадельню создаём. Семья это конечно замечательно, но заведение всё же учебное. А по сему, записывай далее. Ни в коей мере не пренебрегать умственным образованием воспитанниц! Именно так, подчерки, или выдели иными буквицами. Под образованием следует разуметь не выучку или усвоение знания. Но всестороннее воспитание ума и душевных качеств девиц. Будем, с твоей лёгкой руки, растить образованных и благовоспитанных матерей новых семейств. На сиё богоугодное дело никаких денег жалеть не стану. Верую! Окупятся вложения! Всенепременно! И ещё расстарайся так, чтобы уровень образования был лучше, чем при домашнем обучении. Пусть вельможи не считают зазорным туда дочек отправлять!
Маленькие девочки-смолянки смущаясь и толкая другу друга вошли в кабинет наставницы.
— Софья Ивановна, а почему императрица Екатерина Алексеевна величает нас цыплятами. Обидно.
Делафон поднялась с кресла, грациозной походкой подошла к воспитанницам. Каждую погладила по головке. — Она ни в коей мере не желает оскорбить. Наоборот! Считает, что вы самые лучший сорт цыплят, в её огромном курятнике.
Выпроводив детей наставница велела, без промедления, собрать «педсовет».
— Дорогие мои. Не секрет, что вы лучшие из лучших. По заданию императрицы учителей собирали по всей Руси и за её пределами. Предметы знаете превосходно. Однако извольте входить в классы и иные помещения исключительно с улыбкой и благожелательностью. Чтобы дети почитали наставников как отцов и матерей, и даже больше. Учитель обязан иметь разум здравый, мыли вольные, сердце доброе и открытое. Ни грамма лжи или притворства. И оставьте за порогом этого заведения педантизм ибо это есть сущая пагуба воспитанию.
Девицы должны видеть в каждом из вас исключительно друга и защитника, способного разделить с ними трудности и волнения.
Весь курс обучения делился на четыре группы. Девочки принимались в заведение шести лет от роду и выпускались в восемнадцать. За время в Смольном, ученицам категорически запрещалась покинуть институт ни под каким предлогом. Оставались без внимания даже настоятельные просьбы высокопоставленных опекунов.
Каждой группе соответствовал свой цвет платья. Коричневый, голубой, серый и белый.
Жизнь в смольном институте была проста. Воспитаннице полагалась собственная кровать. Добротная, но не слишком мягкая, дабы не приучать к изнеженности. Вставали рано. Умывались холодной водой. В зимнее время девочкам вручали маленькие молоточки для колки льда в тазиках. Уроки больше похожие на беседы чередовались с занятиями на воздухе. Смолянок помимо различных наук (три иностранных языка-обязательно) обучали танцам, шитью, кулинарии и поварскому делу, экономике домашнего хозяйства и даже основам токарного мастерства.
Порой воспитанницы специально сердили любимую директрису, но лишь затем, чтобы прийти к ней и просить прощения. Софья Ивановна могла прощать как никто другой, возвращая расположение виновницам-шалуньям.
Стайка воспитанниц почти всегда присутствовала в кабинете. Делафон занималась делами, а девочки, на ковре или диване тихонько играли или читали, лишь бы быть рядом. Ощущать маленькими телами тепло её души.
Однажды Софья Ивановна повела «цыпляток» в Зимний дворец. Показала залы украшенные картинами, в золочёных рамах, роскошную мебель и посуду. Однако наибольшее впечатление на воспитанниц произвела толпа горожан поджидавших их на выходе. Люди разных сословий не желали расходиться и шли следом рассматривая каждую девочку, как внеземное существо или на худой конец-чужестранку.
Выпускницы считали своим долгом привести и показать «матушке» — на одобрение женихов, а затем и первенцев. Бывало так, что семейная жизнь выпускницы «давала трещину» и тогда смолянка спешила не домой, под крыло родителей, а к Софье Ивановне. Под крышей института беглянку ждала постель и еда. А вердикт директрисы, по создавшейся проблеме, был непререкаем.
— Софья Ивановна, дорогая, сделайте милость, посетите венчание. Мы с супругом будем бесконечно благодарны. — Обратилась к бывшей наставнице выпускница, носящая фамилию знатного рода. Но директрису бдительная прислуга не пустила далее порога.
— Ну что с того! Невеста пригласила лично! У вас же нет ни одного, даже самого малого придворного титула. Присутствием здесь можете ненароком оскорбить высокородных особ! Ступайте себе прочь, по добру, по здорову.
1796 год. Санкт-Петербург . Кабинет императора Павла первого
Новый властитель дёрнул шнурок колокольчика.
— Я таки прочитал, те письма с которыми не досуг было ознакомится моей покойной матушке. — Он протянул вошедшему, пухлую папку. — Соблаговолите, без задержки подготовить указ о жаловании директрисе Смольного института титул статс-дамы. Более того, в день моего коронования, она получит лично из моих рук орден Святой Екатерины меньшего креста. Это же надо! Сколько же знатных вельмож ходатайствовали и всё без толку!
Делафон не раз просила назначить ей помощницу. Годы брали своё. Здоровье становилось хуже.
С большим трудом, но таковую сыскали. Госпожа Пальменбах была первой по всем дисциплинам, во втором выпуске смолянок. Преемственность соблюдена!
В тот же год любимица девочек тихо скончалась и обрела упокоение на Волковом кладбище, рядом с дочерью.
Отличница
Стайка девочек, одетых в одинаковые платьица, озираясь по сторонам, безмолвно шла за наставницей. Первый день их пребывания в Смольном подходил к концу.
— Надеюсь вы обратили внимания на портреты, украшающие стены нашего заведения. Это предшественницы! Легенда гласит, что в первую ночь, то есть сегодня, когда я уложу каждую из вас в постель и потушу свечи, они выйдут из рам и будут с вами знакомится. Будет арфа, в исполнении неповторимой Глафиры Алымовой.
Самая бойкая из вновь прибывших подняла руку.
— Ты что-то хочешь спросить? — Еле сдерживая улыбку, поинтересовалась женщина.
— Да. А почему Алимова неповторимая, разве кто-то из нас повторимый? Наставница ласкового погладила девчушку по головке. — Конечно, ты права. Здесь все неповторимые. Двух одинаковых людей не бывает, кроме близнецов. Но Глафира это наш уникум и гордость.
— Расскажите о ней! — Хором попросили воспитанницы.
— Иначе не уснём! — Констатировала бойкая.
— Всенепременно, но не сейчас.
— Почему?
— Если я буду рассказывать, то вы не услышите тихую, но чарующую музыку. — Наставница открыла дверь и жестом пригласила следовать за ней.
Полковник Алымов хворал. Однако многочисленное потомство, восемнадцать детей, не давали ни минуты покоя. Беременная супруга пыталось их отогнать от постели отца, но тщетно.
Иван Акинфиевич погладил жену по округлому животу. — Девочка народится. Глашенька.
— Не хочу этого ребёнка. Не в радость он мне. Не ровён час помрёшь от ран, что тогда я, горемычная, стану делать с этакой оравой?
— Да разве так можно говорить? За такие слова бог и покарает! — полковник слабеющей рукой схватился за сердце и потерял сознание.
Дочку он не увидел. Родилась после похорон отца.
Мать не желала видеть новорождённую. Велела отвести дитя в ближайший женский монастырь. Однако родственники добились того, что бы ребёнок был возвращён к светской жизни.
Казалось, матерь приняла своё последнее чадо и полюбила. Однако прошло шесть лет и Глашу спровадили из родительского гнезда, определив
в «Императорское воспитательное общество благородных девиц» или по-простому — Смольный институт.
Не знавшая внимания и ласки, прожившая короткую жизнь в селе, по все меркам должна быть тихой и забитой среди сверстниц. Но судьба распорядилась иначе. Ребёнок мгновенно сориентировался в незнакомой обстановке.
— Моя повелительница, матушка императрица! Люблю больше жизни! — громко выкрикнула девчушка. Нарушив строжайший протокол, предписывающий вновь поступившим без единого слова выполнить реверанс.
Государыня улыбнулась. Женщину покорила непосредственность крохи-смолянки. Она жестом велела подвести девочку к себе.
— Чья будешь?
— Алымова Глаша. — Она, наконец, вспомнила первый урок и исполнила безупречный книксен.
— Буду называть тебя Алымушка. Учись хорошо. А я буду приезжать, проверять. За этакой егозой специальный глаз нужен. И поверь у меня таковой имеется!
После этого диалога авторитет новой смолянки возрос до небес. Классная дама сочла возможным поставить гордячку на место. Обвинила Глашу в непослушании наказала стоянием в углу, на коленях.
Алымова пожаловалась покровительнице. Учительницу попросили подать прошение об увольнении. Однако директриса Софья Ивановна оставалась самым верным другом и советчиком девочки до конца своих дней.
Санкт-Петербург. Зимний дворец
— Иван Иванович будет у меня к тебе поручение, особого рода.
— Матушка, ведь знаешь, сколь на мне всяких твоих поручений висит. Того и гляди шея переломится. Куда ж ещё-то.
— Не стони Бецкой. Не люблю этого. Я почитай, вдове более твоего тружусь. Уж позабыла когда последний раз балы организовывала, и в картишки расслаблялась. — Императрица стукнула ладонью по столу. — Поручение не будет в тягость, уж поверь мне. Детишками собственными обзавести не удосужился?
— Так государыня! Некогда же.
— Не перебивай! Ишь моду взял! Екатерине Великой перечить! За девочкой, малой приглядывать. Сдаётся, будет с неё толк. Далеко пойдёт.
Записывай. Звать Глафира. Последний ребёнок отставного полковника Алымова. Секретарь открыл было рот, чтобы возразить, но передумал, да так и остался стоять, глотая воздух.
— Помимо настоятелей Смольного станешь учить всему, что сам знаешь! Воспитывай по собственному разумению, но без излишнего баловства. А я погляжу к какой родственнице её во фрейлины определить, после выпуска.
Секретарь государыни не был женат ни разу. В молодые годы любил приударить за высокородными девицами, но ни одна из них не смогла утащить под венец.
Смышлёная девчушка годилась ему во внучки. И Иван Иванович, с большим удовольствием, стал исполнять роль именитого дедушки. В тайне надеясь, что отпущенные господом годы позволят вырастить для себя молодую супругу, отвечающую всем запросам.
Санкт-Петербург. Смольный институт
Алимова плохо понимала тонкости этой игры. Однако женские гены подсказали, что отвечать старику надобно взаимностью. А так же постоянно твердить сверстницам. — Обожаю наставника, без меры.
Однажды в Смольный привезли невиданный заморский инструмент-арфу. Глаша тут же напросилась брать уроки игры на этаком чуде. И вскорости уже виртуозно исполняла музыку на нём.
В учёбе Глафире не было равных. Однако чрезвычайно редкие дни, когда родственникам дозволялось навестить воспитанниц, девочка оставалась одна или коротала время с Бецким. Лишь однажды в институт приехала больная мать. Многочисленные роды давали о себе знать.
— Я здесь затем, чтобы попрощаться. Более мы на этом свете не свидимся. — Слова измученной женщины хлестали девочку подобно бичу. И ещё вот, что! Лишаю наследства в пользу братьев. Им надобно в жизни как-то устраиваться, а у тебя, как я погляжу, всё уже сложилась!
За воротами из института, её поджидал секретарь императрицы.
— Не соблаговолите ли пройти до церкви.
— Это ещё зачем? Нездоровиться мне. Да и до дома путь неблизкий.
— Госпожа Алымова там иконы, чудотворные. От хворей помогают. Да и сказать потребно кое-что.
— Здесь говорите!
— Клятвы православные перед иконами произносят, разве вам неведомо?
— Какие клятвы? — женщина покорно семенила за Бецким.
— Удочерю Глафиру. В свет выведу. Приданное, дам — Иван Иванович истово крестился на образа.
Мать девочки его не слышала. Она со всех сил старалась не потерять сознание.
Санкт-Петербург . Весна 1776 года
Время летело стремительно. Наступил последний год обучения. Девочки щеголяли в белых платьях, положенных выпускницам. Из дворца в Смольный прислали художника Левицкого.
— «Матушка, директриса», а это правда что Иван Иванович живописца прислал, меня запечатлеть, для будущих воспитанниц.
— С чего тебе в голову такое взбрело? С особо отличившихся учениц будет писан цикл портретов. Радуйся, что и девица Алимова попала в число избранных. Исключительно из-за прилежания и усердия.
Глаша молча развернула свёрток, который до сей поры держала в руках. — Иван Иванович, соизволили прислать, в подарок. Правда великолепное платье?
Балы и гуляния по случаю первого выпуска смолянок растянулись на несколько месяцев.
Лучшим из лучших предложены места фрейлин.
Глашу определили к жене наследника престола Наталье Алексеевне. Но та вскорости скончалась.
Екатерина Вторая со свойственной энергией бросилась искать новую супругу для сына Павла. Фрейлины покойной по сложившейся традиции переходили к следующей повелительнице.
Бецкой поселил Глашу в своём доме. Предложение руки и сердца не делал опасаясь мезальянса. Понимал, что брак послужит причиной скандала в высшем обществе за которым последует неминуемый гнев государыни.
— «Восемнадцатилетняя девица проживает в доме семидесятипятилетнего старца. Не иначе как сожительница» — судачили у него за спиной. — « Выходит секретарь императрицы ещё ого-го! Не орёл конечно, но гоголь точно!
Алимовой было не до сплетен. Постоянное и обязательное кокетство тяготило воспитанную в строгой дисциплине института девушку. Но должность
компаньонки великой княгини, второй супруги наследника Павла Петровича, обязывала!
Женская дружба не постоянна. Начавшаяся придворная карьера скоро дала трещину. Ходили слухи, Мария Федоровна ревновала Глафиру к Павлу. Однако утверждали и иное. Поговаривали, что ещё одна бывшая смолянка — фрейлина Нелидова, фаворитка наследника, постаралась побыстрее избавиться от возможной соперницы.
Глаша не посоветовавшись с «названным» отцом ответила согласием на предложение Алексея Андреевича Ржевского, академика и литератора, друга вольнодумца Радищева.
Бецкой был вне себя от ревности! Кричал и топал ногами. Но помешать бракосочетанию не мог ибо его одобрила сама государыня!
Остыв, в качестве свадебного подарка, предложил молодым поселиться в собственном доме. Старик и представить не мог, что Глаша может уехать с мужем. И он не будет лицезреть воспитанницу ежедневно.
Февраль 1797 года
— Муж мой! — Глафира обняла супруга. — У меня печальное известие. Сегодня скончалась сестра моей лучшей подруги по Смольному институту, дочь члена Главной дворцовой канцелярии Елизавета Рубановская.
— Не венчанная супруга ссыльного Александра Николаевича Радищева? Личного врага императрицы? Того самого, что хуже Емельки Пугачёва? — Ржевкий отстранил жену и встал с кресла.
— Пишут мне знакомые, семья Радищевых выехала из Илимска. Спешили переправляться через сибирские реки по льду.
Ты же учёный, сам знаешь, морозы в тех краях лютые. Вот Елизавета Васильевна и простудилась. Сильно занемогла и более уже не вставала. Я девять раз просила покойницу Екатерину великую о смягчении участи Александра Николаевича и детушек. Гневалась на меня императрица сильно. Однажды хотела даже собственноручно поколотить. Слава богу, обошлось.
— К чему ты всё это рассказываешь? Нынче у нас другой правитель. Ему челобитные писать не требуется. Указ об освобождении и без твоих хлопот Павлом подписан.
— Детушек, сирот, всех шестерых. Трёх от Анечки, трёх от Лизаветочки давай возьмём на попечение.
— Знаешь, почему император вычеркнул тебя из списка награждённых? — Ржевский пытался изменить тему разговора.
— Нет, а при чём тут не полученный мною орден?
— Сказывали, что на указе самодержцем против твоей фамилии начертано. — «Слишком горда и своенравна!»
— Вот и хорошо. Сделай милость, согласись с Павлом, а заодно и со мной. Радищевых, малых, берём под своё крыло и опеку! Пойми! Это мой святой долг перед Анечкой Рубановской. А орден, или иную награду, господь пожалует. Можешь не сомневаться!
Глафира ушла к себе. Тихо села у окна. Вспомнила случай произошедший в церкви. Венчалась её дочь. Недруги и завистники сделали так, чтобы карета, в которой ехала мать невесты и гости, опоздала к началу торжества. Павел первый, отличавшийся нездоровой пунктуальностью, был вне себя от гнева! Стучал ногами и требовал бракосочетание отменить! — Виновных немедля отправить в Петропавловскую крепость!
В комнату вошёл супруг. — Дорогая ты вся дрожишь. Не захворала ли часом?
— Нет. — Погладила руку Ржевского. — Вспомнила, как смотрела в глаза императора и выкрикнула, что не уйду из церкви до тех пор, пока священник не объявит молодых мужем и женой!
— Ты у меня смелая! Родилась бы мужчиной, дослужилась бы до генеральских эполет.
— Скорее всего, в юных годах, потеряла бы буйную голову в лихой битве, за Русь-матушку. Поздно уже. Спать пора. Завтра трудный день предстоит. Поеду в присутственное место, хлопотать за сирот Радищевых.
Интриган Кутайсов, виновник свадебного скандала, однажды напомнил императору о конфузе, в день венчания. Намекал, что гордячку следует примерно наказать! В назидание другим. И вскоре подходящий случай представился.
Шестнадцатилетний Паша Ржевский, любимый сын Глафиры, на балу в Зимнем дворце сделал неуклюжий, резкий шаг в сторону императора. Это считалось грубейшим нарушением этикета! На этот раз прямой взгляд матери не помог. Юношу немедленно отправили в камеру Петропавловской крепости.
Опасаясь сурового приговора Алимова бросилась просить помощи у наследника престола, Александра. Много лет назад, она, будучи смолянкой младших курсов, играла с ним в саду императорского дворца.
Будущий государь, как и все придворные, боялся отцовского гнева. Но выслушав подругу детства незамедлительно отправился Михайловский замок. И доказал таки суровому самодержцу, что в случайном поступке молодого Ржевского не было ничего предосудительного.
Санкт-Петербург. Михайловский замок.
— Кутайсов! Я просил подготовить досье на эту семейку. Где оно? — Павел первый был зол на всех! На старшего сына, на нерасторопных слуг, на солдат, пятый час выполнявших строевые экзерсисы под окном кабинета.
— Исполнено-с. Вот извольте, ознакомится. По Алимовой-Ржевской ничего особенного. Она ведь никакой должности не занимает. А вот супруг ейный, тут имеется, кое-что интересненькое. Поглядите сей документ.
— Петербургский судья. Допустил мелкую ошибку. — Павел читал бумагу, одним глазом поглядывая, на марширующую роту солдат. — Что значит мелкую? В моём государстве подобное не допустимо! В отставку! Немедля!
Отлучение от дел Алексей Андреевич Ржевский не выдержал. Занемог. Да и годы брали своё. Вскорости пятидесятилетнюю женщину величали вдовой.
Покойный не оставил наследникам капитала, «потому как, жил честно и взяток не брал».
Узнав о случившемся, взошедший на престол Александр первый назначил Глафире солидную пенсию, по случаю потери кормильца, а также распорядился погасить из казны долги покойного в размере шестидесяти трёх тысяч рублей.
Несмотря на возраст Глафира не собиралась запираться в четырёх стенах. На одном из званых обедов познакомилась с французом, переводчиком басен Крылова. То, что мужчина оказался младше на целых двадцать лет влюблённую нисколько не смутило. В отличие от своего великого наставника Бецкого она мезальянса не боялась.
Умудрённая опытом женщина знала, как заткнуть рот любителям кривотолков.
Теперь страной правил обожаемый друг детства. Такой покровитель уж точно, в обиду не даст.
Санкт-Петербург. Кабинет Александра первого
— Хотите услышать слова одобрения? — Император галантно предложил даме сесть. — Знайте, прожитые вами годы и деяния на пользу отчизны доказывают, следующее! Сударыня, вы вольны выбирать себе пару, вне зависимости от возраста и сословия! Передайте всем. Лично император благословляет этот брак!
Казалось бы Глафира в преклонных годах наконец получила всё, что заслужила. Любящий муж, финансовое благополучие. Но жизнь опять повернулась тёмной стороной. Внук, Петр, участвовал в восстании на Сенатской площади. Очередной император Николай первый сослал его в Сибирь. Сердце старой женщины такого удара судьбы вынести уже не смогло!
«Секретная агентесса его высочества»
Март 1797 г. Санкт-Петербург. Покои государыни.
Супруга императора Павла Первого Мария Фёдоровна отложила в сторону письмо, достала изящный платочек голландской работы и вытерла им слёзы. Ей хотелось удалиться в опочивальню и нарыдаться по-бабьи, вдоволь. Но то, что позволено простолюдинам, невозможно для особ высшего общества. Государь вечером давал бал. И присутствие на нём императрицы с припухшими глазами было совершенно недопустимым. Всхлипнув пару раз, Мария Фёдоровна кликнула прислугу.
— Велите запрягать. Еду в Смольный. Графиня Безбородько будет меня сопровождать.
Спустя пять минут в кабинет вбежала запыхавшаяся фрейлина. Исполнив полагающийся реверанс, поинтересовалась:
— Государыня, к чему такая спешка? Я и ваши придворные дамы ещё затемно начали готовиться к сегодняшнему торжеству. Дело ведь предстоит нешуточное. Нельзя же перед гостями, званными, опозориться. — Любовь Ильинична, бесцеремонно перебила фрейлину, Мария Фёдоровна.
— Мне нынче не до веселья. Извольте переодеться в походное и не заставляйте ждать свою госпожу. Карету вот-вот подадут.
— Да, что случилось? — Фрейлина наконец рассмотрела покрасневшие глаза императрицы и не на шутку встревожилась.
— Графиня, ступайте же скорей. По дороге расскажу.
Директриса смольного института благородных девиц нисколько не удивилась внезапному визиту высочайшей особы. Подобное случалось не раз. Но вид крайне расстроенной Марии Фёдоровны её удручал.
— Вы должны подготовить отдельные комнаты для двух новых смолянок. Девочки скоро прибудут в Петербург. Они уже несколько вышли из возраста, в котором воспитанниц принимают в заведение, ну да это ничего. Ведь не существует же правил без исключений, — Императрица посмотрела на стоящую рядом графиню, ища у той подтверждения сказанному.
Директриса молчала, не зная, как возразить высокородной просительнице. Наконец решилась.
— Устав института утверждён вашей свекровью, Екатериной Великой. И в нём чёрным по белому начертано, что никто из смолянок не имеет привилегий, ни в части проживания, ни в части приёма. Прошу меня простить, но...
— Никаких но, быть не может. Несколько дней назад скончалась их мать, Анна-Юлиана Бенкендорф. Мы с ней были дружны с самых малых годов. Поэтому я обязана заботиться о сиротках. Буду навещать их каждую неделю и экзаменовать по всем предметам. Высочайший рескрипт о зачислении ввиду исключительных обстоятельств доставят сюда в ближайшие дни.
— «Двенадцать лет, это не шесть!» — Ворчала, про себя, директриса. Наблюдая, как прислуга готовит комнаты для каждой из девочек. — «Мои воспитанницы уже два курса обучения освоили, а эти... Научить четырём языкам! Да ещё в совершенстве! Танцам и всевозможной музыке! Для чего же их готовят? Уж не для тайных дел, ли?» — Директриса тут же прогнала мысль. — «Это никак не женское!»
Опасения главы Смольного института были напрасны. Девочки имели прекрасную домашнюю подготовку. Хорошо усваивали предметы, более того, Дарью Бенкендорф за год до окончания обучения уже пожаловали во фрейлины её высочества.
Кисейных барышень, то есть будущих выпускниц института благородных девиц, пригласили во дворец, на смотрины. Называли их так вовсе не потому, что девушек воспитывали неженками, а исключительно из-за ткани, из которой шились платья, предназначенные для выпускного бала.
Мария Фёдоровна советовала своей юной фрейлине обратить внимание на графа Алексея Аракчеева.
На глазах барышни мгновенно проступили предательские слезинки.
— Вижу. Не люб. Жаль. Даже очень. Ну что же, неволить не стану. Девичьему сердцу виднее. — Супруга императора взяла подопечную и повела в другой зал. — Дожила. Нынешним смолянкам и сиятельные графы уже не по нраву. Кого же тебе потребно? Герцога, принца?
Дарья не ответила. Барышня не слышала того, что говорила императрица. Её взгляд был обращён на игральный стол, за которым сидел Павел со своим любимцем Христофором Ливеном.
Мудрая женщина проследила за взглядом Дарьи и поняла сразу.
— Надеюсь, ты не на моего супруга пялишься? — с иронией в голосе произнесла она. Будь по-твоему. Кстати, он тоже граф, да к тому же ещё и генерал-адъютант. Подходящая партия. Ступай, припудри носик. А я выберу момент, пошепчусь с государем. Надеюсь, он мне «в такой мелочи» не откажет. В феврале одна тысяча восемьсотого года молодые обвенчались. И новоиспечённую госпожу Ливен окружила беспечная дворцовая жизнь. Сопровождать повсюду свою благодетельницу было не в тягость. Супруг же делал карьеру по военному ведомству.
Санкт-Петербург март 1801 года
«Государственный переворот», то есть цареубийство, остановил стремительное продвижение счастливого супруга. Новый император Александр посчитал, что любимчика его отца надобно спровадить куда подальше. Вскорости Ливен получил высочайший указ: «незамедлительно отбыть к новому месту службы. В мало перспективный Берлин. Глухомань Европы того времени.
. Худа без добра не бывает. В этом городишке супруга российского посла вдруг обнаружила в себе пристрастие к внешней политике.
Октябрь 1812-года. Кабинет императора Александра первого
— Ливен. Я отправляю вас в Лондон. Россия ведёт жесточайшую войну.
Англичане наши верные союзники. Однако не всё так просто! Хозяин кабинета на минуту замолчал. Не спеша подошёл к окну и затем, не отрывая взгляда от людей, снующих внизу по площади, продолжил. — Надеюсь, что очаровательная супруга не оставит вас, в трудный час, и поедет на остров. Было бы замечательно, если бы она стала вашей надёжной помощницей!
По-своему разумению или по чьей-то указке, Дарья Ливен открыла в Лондоне шикарный светский салон. Сделала так, чтобы там как можно чаще стали бывать представители верхних слоёв британского общества. Поговаривали, что именно в её салоне чопорные англичане увидели, как надо танцевать вальс. Не раз женщина с благодарностью вспоминала педагогов Смольного института, заставляющих до изнеможения учить языки, музицировать и танцевать. Развлекая гостей, вслушиваясь в беседы, хозяйка салона собирала ценнейшую информацию. Никогда ранее женщине, да ещё иностранке, не удавалась получать нужные сведения, к тому же из самых надёжных источников. Ночью в далёкую Россию спешно отправлялись шифрованные депеши.
Император с нетерпением ждал вестей из Британии. Требовал, чтобы бумаги оттуда несли сразу к нему. А он уже сам решит, когда их переслать министру иностранных дел Карлу Нессельроде.
Осень 1814 года. Вена
Император Александр на правах победителя, создал «Тройственный Священный союз» с Австрией и Пруссией. Был уверен, что отныне его держава будет играть партию «первой скрипки» в оркестре под названием Европа. Однако канцлер Клеменс фон Меттерних считал иначе. Российские дипломаты пытались его подкупить. Предлагали выплачивать пожизненный весомый пенсион. Разумеется, строго секретно. Канцлер от денег не отказывался, но продолжал вести собственную политику. Патриоты во все времена встречались. И не только в нашей стране.
Перед началом Венского Конгресса стран-победителей госпоже Ливен вручили личное задание от его императорского величества. В нём всего одна строчка. “Завоевать доверие Меттерниха! Любым способом”. Слово любым было подчёркнуто.
Графу Нессельроде поручалось обеспечить их личное знакомство.
Австрийский канцлер был весьма охоч до женского пола. Как и полагается по законам того времени, имел минимум двух любовниц. Сбежавшую от знаменитого супруга княгиню Багратион и внучку не менее именитого Бирона, герцогиню Саган. Соперницы Дарьи более чем достойные, но в споре за сердце этого мужчины она победила вчистую.
Ловелас и канцлер напрочь потерял голову. К сожалению, любовники виделись редко. Жена дипломата обитала в туманном Лондоне, Меттерних в солнечной Вене.
В интересах государства Александру первому не раз приходилось разрабатывать операции под названием «Встреча влюблённых». Дарью Христофоровну российское министерство иностранных дел срочно вызывало на континент для личного присутствия на заседаниях «Священного союза». Участие канцлера в них было обязательным.
Дождавшись ночи, меняя кучеров и кареты, разными маршрутами они направлялись к отдалённому отелю или гостевому домику, чтобы уединиться хоть на несколько часов.
В дни разлуки Дарья писала австрийскому канцлеру нежные послания. Запечатывала их как минимум в четыре конверта. Первый адресовался секретарю австрийского посольства в Лондоне. Остальные, кроме последнего, предназначались курьерам-конспираторам. Для этой переписки освоила написание буквиц левой рукой и использование симпатических, то есть невидимых чернил!
Меттерних наивно считал, что влюблённая женщина станет снабжать его информацией из российского посольства. Бедняжка даже не догадывался, что в этой любовной интрижке негласно присутствует третий, вернее первый. Александр!
— «Милостивый государь» — писала Дарья в Санкт-Петербург. — «Мне стало доподлинно известно, что австрийское правительство предпринимает шаги по сближению Лондонским королевским двором. Это делается, без уведомления союзнической России!»
— Нессельроде — государь вплотную приблизился к министру иностранных дел. — Если думаете, что за вас буду работать я, то это нет так. К сожалению, прямо сейчас не представляется возможным отправить вас в отставку и назначить министром графиню Ливен, лишь по одной причине. Дама носит юбки! Уверяю, наши потомки это недоразумение обязательно устранят. Почему, я вас спрашиваю, почему у меня на столе до сих пор нет доклада о сближении Австрийской империи с Англией? Читайте! — Александр швырнул Нессельроде депешу, полученную от Дарьи.
Министр стоял по стойке смирно, не зная, что ответить. Наконец сообразил — молчать больше нельзя. Набрал полные лёгкие воздуха, но император жестом указал на стул, стоящий подле массивного стола.
— Пишите! Отныне наша страна делает в политике резкий разворот! Нам надлежит опередить этих заносчивых австрийцев, первыми заключить обоюдовыгодные договора с англичанами. Установим с островитянами стратегические отношения. Понятна мысль, разъяснять не требуется? И ещё вот что. Вызовите из Лондона чету Ливен. Графиню представить к награждению орденом Святой Екатерины. Указ подпишу без промедления!
Санкт-Петребург января 1816 года. Комната для тайных встреч.
— Понимаю, что это не просто. Вы столько лет — император замешкался, подыскивая подходящее слово — были дружны с Меттернихом. Но с ним надо срочно прервать все отношения. Отныне мы начинаем сближение с англичанами!
— Ни один мускул на лице дамы не выдал её волнения. — Мой повелитель, я уже наладила достаточно тесные отношения с королём Англии.
— Да, я в курсе. Если память не изменяет, Георг четвёртый, крестный отец вашего сына. Ходят слухи, что мальчик имеет с ним даже некоторые общие черты. Впрочем, это не моё дело. Я подобных слухов не комментирую и не одобряю.
— Всё потому, что монарх соизволил повесить в опочивальне мой портрет. Короли имеют право на такие поступки, не так ли?
Государь кивнул в знак согласия и продолжил. Тамошний монарх, к сожалению не принимает судьбоносных решений.
— Настал кивать головой женщине. — Главный противник Меттерниха в Англии — министр иностранных дел Джордж Каннинг.
— Прекрасно. Вот вам очередное задание. Сделайте так, чтобы он стал нашим верным союзником.
— Любыми методами? — Уточнила Дарья и впервые с начала этой беседы, улыбнулась.
Лондон. Тихая улочка городка Брайтон.
— Доротея, дорогая, что ты делаешь в таком захолустье? — Любовница Байрона, леди Каролины Лэм с нескрываемым любопытством разгадывала на свою лондонскую знакомую, супругу российского посла.
— Не кричи так! — Бесцеремонно оборвала её Дарья. — Неужели тебе надо объяснять азы конспирации? Могла бы сразу догадаться, что я здесь не из-за красот местности. Не в столице же встречаться с.....неким мужчиной.
Каролина понимающе кивнула и прошла мило, довольная тем, что случайно узнала тайну владелицы популярнейшего светского салона.
А госпожа Ливен поспешила на встречу с доверенным человеком, неся в своей изящной сумочке два письма. Одно для Австрийского канцлера, с дезинформацией, подготовленной в соответствующем российском ведомстве. Второе на Родину, с подробным изложением недавней беседы с правителем Великобритании.
Неожиданно для Европы две соперничающие империи — Российская и Английская — медленно, но неотвратимо, стали превращаться в союзников. Увы ненадолго.
В какой-то момент любимая женщина убедила всемогущего Каннинга поддержать её страну в освободительной войне бедных греков против Турции.
В знаменитом Наваринском сражении флоты двух великих держав разгромили армаду Мухаррем-бея. Сколько русских моряков остались целыми, подсчитать невозможно. Но что совершенно точно, военный союз, пусть и краткосрочный, принёс свободу и независимость измученной Греции.
Продолжение «служебного роман» с Джорджем Каннингом неожиданно закончилось. Британский премьер скончался. А графиня Ливен вдруг, в одночасье, стала княгиней!
Представители высшего света туманного Альбиона в день её отъезда на Родину преподнесли браслет, усыпанный драгоценными камнями. Знали бы, кому дарят столь щедрый подарок!
Санкт-Петербург. Зимний дворец
— Ваше высочество, несмотря на смерть моего....м.... английского друга, я могла бы принести ещё много пользы, пребывая в Великобритании. Ведь у нас был салон, завсегдатаи которого сообщали..
Николай бесцеремонно перебил даму.
— Стало известно, что на острове вам грозила опасность от чрезмерно любопытных сотрудников, как эта служба у них называется?
— Государь, вы, о том конфликте? Так я и мой муж тут не причём!
— Не понял! Извольте пояснить, о чём вы? — Произнеся эти слова император смотрел не на стоящую рядом женщину, а на министра иностранных дел Нессельроде.
Опытный царедворец и номинальный начальник Дарьи побелел от страха. По спине побежали струйки холодного пота. — «Да как она смеет так разговаривать с императором. Он её сейчас, прямо здесь, на моих глазах...»
Меж тем Дарья спокойно продолжила. — Ваше высочество, вы изволили вызвать крайне негативную реакцию в Лондоне, отклонив кандидатуру посла Великобритании в России Стратфорда Каннинга. Я так понимаю она, прежде всего, не устроила наше министерство иностранных дел. — Женщина кивнула в сторону Карла Васильевича.
— Что вы та-кое го-во-ри-те. — Заикаясь робко возразил Нессельроде. — У нас с британцами возникли некоторые противоречия по ряду совершенно иных вопросов, по полякам, по португальцам.
— Теперь это уже не важно! — Николай показал женщине документ. — Я принял решение назначить Христофора Андреевича Ливена на должность члена Государственного совета и попечителя наследника престола великого князя Александра Николаевича. Согласитесь, это высокая честь и ответственность!
— А как же я?
— Обратите свой опытный взгляд на Францию. Что-то там опять намечается. Ох уж эти революционеры! Хватит с нас одного тамошнего Наполеона! Ступайте. Необходимые материалы в полном объёме вам будут предоставлены. Изучайте. Возможно, наступит время, когда России понадобятся услуги такого ..... э.....опытного дипломата, как вы.
Я распорядился выделить чете Ливен казённое помещение в Царскосельском дворце. Мне докладывали, что собственного жилья у вас в России не имеется.
Пять лет спустя
Спокойный и размеренный Петербург женщину угнетал. За долгие годы бывшая смолянка привыкла к европейскому ритму жизни. Здесь не было салонов, подобных тому, который она содержала в Англии. Не получалось наладить отношения с бывшими подругами по институту. Общалась с графом Нессельроде, да и то всё больше по служебным делам.
Супруг денно и нощно пропадал во дворце. Супругу с собой не звал, а напрашиваться женщина считала выше своего достоинства. Иногда в голову приходили мысли о самоубийстве. Гнала их. Тем временем судьба всё решила по-своему.
Роскошная карета везла графиню Лиден на аудиенцию к императору. Женщина в сотый раз повторяла в голове слова, которые скажет при встрече с самодержцем. — «Ваше высочество. Недавно я овдовела, кроме того, ушли в мир иной оба сына. Да и моё здоровье становится хуже день ото дня. Сделайте милость, дозвольте покинуть Россию и обосноваться в Европе. Там я смогу ещё некоторое время приносить пользу империи и ..... её правителю.
— С графом вы это уже обсудили? — Буркнул государь.
— Карл Васильевич сам мне предложил.
Николай первый потёр виски. Пытался что-то вспомнить. — Дарья Христофоровна, кажется я советовал вам изучить французские дела?
Княгиня кивнула в знак согласия.
— Поезжайте в Париж. Обустраивайтесь. Открывайте салон. Опыта в этом деле вам не занимать. — Он хотел ещё что-то добавить, но в кабинет робко заглянул секретарь.
— Не маячьте в дверях. Я помню, на это время у меня назначена встреча. Княгиня уже уходит. И покидает нас. — Хотел было добавить «навсегда», но решил этого вслух не произносить. Ибо согласно действующего закона российской империи эмиграция приравнивалась к особо тяжким преступлениям и наказывалась ссылкой с полной конфискацией имущества.
Государю было так же известно, что чета Ливен давным-давно разместила немалые финансовые активы за пределами его владений, дабы защитить их от подобных указов.
Франция. Предместье Парижа.
— Я покупаю имение! Что это бывшее пристанище министра иностранных дел Франции Талейрана, мне ведомо, как и цена. И ещё, не сочтите за труд, дайте объявление во всех газетах, отныне по этому адресу будет располагаться салон русской княгини Ливен. Кроме того, я так понимаю, вы всё и всех здесь знаете. В таком случае подыщите мне хорошего литературного агента. Собираюсь засесть за мемуары.
В очередные поклонники пятидесятилетняя дама избрала премьер-министра Франции. И эта «дружба» длилась несколько лет. А в Россию шли письма и депеши. Женщина предупреждала о том, что определённые круги не прочь развязать войну в союзе с Англией и Турцией, а также ведут переговоры о привлечении в военную кампанию Швеции и Испании.
Бывшая смолянка сделала для России всё, что смогла.
Николай первый отличался от старшего брата. Подобной информации не доверял. О возможной крымской войне имел собственное мнение и никого слушать не желал. Зная об этом, граф Карл Нессельроде в докладах императору сведения, полученные от Дарьи, не упоминал. Тем не менее, информация княгини даром не пропала. Добытые ею сведения о противоречиях между Англией и Францией дали возможность российской делегации на мирной конференции подписать выгодные условия выхода из войны.
Бывшая смолянка принялась за мемуары. Работала много, даже очень. Её книги шли нарасхват. В них женщина описывала любовные отношения, интриги политиков крупнейших стран Европы. Но не было в них ни строчки об иной, закулисной, жизни женщины. Появились проблемы со зрением. Смолянка не сдавалась. Нашла оригинальный выход, стала писать на зелёной бумаге. Такие записи стали её «фирменным знаком» и обрели многочисленных подражателей.
— Госпожа! Доставили свежую газету. Наконец-то напечатали результаты парижской мирной конференции. — Служанка протянула Ливен увесистую пачку.
— Читай вслух, мне сие уже не по силам. — Старая женщина зашлась в кашле. Тяжёлая форма бронхита не давала дышать.
— Мо-ло-цы на-ши. Про-с-то. Мо-ло-д... Гор-жу-сь.
Той же ночью княгиня Дарья Ливен скончалась на руках отставного премьера Франции господина Гизо.
Первая Гагарина
Довелось мне как-то ехать по Тульской трассе пересекая нынешний Перемышльский район. Дорога самая обыкновенная. Таких в нашей России пруд-пруди. Указатели, реклама и вдруг, впереди показались остатки старинной усадьбы.
— Что за строение? Жаль, если такая красота совсем исчезнет. Неужто не реставрируют, не восстановят?
— Жарки. — Коротко ответил мой водитель Илья. Знаток окрестных мест.
— Те самые?
— Семейное гнёздышко господ Кологривовых. Были здесь винокуренный, сахарный и кирпичный заводы. Теперь от них и следа не осталось. А в холодные зимы прошлого века вымерз и большой плодовый сад.
— Выходит, что здесь проживала, та самая, Прасковья Юрьевна. Ведь, на сколько мне известно, она вышла замуж за хозяина имения.
— Наверное жила. Мало ли здесь разных княгинь и прочих графинь обитало. Всех не упомнишь.
— Прасковья не всякая! Она первая! — Искренне возмутился я.
— То есть? Почему первая? Точнее я хотел спросить, в чём? Дорога у нас длинная. Расскажите, что знаете. Третий десяток лет здесь обитаю, а о такой, кажется, не слышал. Или запямятовал.
— Дама была выдающаяся. Настоящая смолянка, одни словом. — Я замолчал. И в памяти тут же возник портрет, работы Художник Грасси.
— Ну, выпускница смольного. Так что с того? Мало ли их было? — Илья с нетерпением ждал новой информации.
О годах, проведённых Прасковьей в институте благородных девиц мне тебе рассказать нечего. Знаю лишь то, что господь девушку красотой не обидел. И вдобавок наделил изумительным характером.
— То есть? — Водитель, на мгновение, оторвал взгляд от дороги и посмотрел на меня.
— Лёгким на подъём и весёлым.К тому же девушка была смела, до дерзости. Потому и в девицах не засиделась. Вышла замуж за князя Федора Сергеевича Гагарина. Офицера, служившего в свите самого фельдмаршала Потемкина! Сидеть и ожидать супруга из многочисленных походов отказалась категорически! Не раз ездила к нему в действующую армию. Делила с любимым все тяготы военной службы.
Однажды взяла да и приехала к мужу. В городок под названием Яссы. Слышал о таком?
— Читал, только не помню где. Кажется там, какой-то договор подписывали или сражение было. Ой, вспомнил. Большая операция войсковая проводилась, но это уже в годы нашей Великой Отечественной.
— А в то далёкое время,фаворит императрицы, светлейший князь Потёмкин давал приём,в свою собственную честь. И в подпитии решил приударить за Гагариной. Та прилюдно высказала недовольство его, более чем, откровенными ухаживаниями.
Григорий Александрович отказов не терпел. И вообще посчитал, что женщина элементарно кокетничает и с этим надо быстро покончить! Не мешкая, Светлейший княгиню обнял и поцеловал.
Бывшая смолянка в долгу не осталась. Тут же залепила увесистую оплеуху главнокомандующему русскими войсками.
Оркестр, как по команде, смолк. В зале воцарилась гробовая тишина. Потемкин ни слова не говоря, покинул дом.
Супруг виновницы инцидента ожидал скорой мести. Как минимум лишение наград и чина. И вполне возможно, предстоящая ссылка в далёкую Сибирь.
Однако Георгий Александрович оказался человеком благородным.
Рано утром, следующего дня, в присутствии офицеров штаба попросил прощения у четы Гагариных. И для окончательного сглаживания вины вручил Прасковье великолепные бриллианты.
Позже он не раз упоминал в своих беседах этот прискорбный случай. Считая, что женская добродетель и смелость дорого стоит!
— Смольное воспитание! — Прервал мой монолог Илья. — Кто-то говорил, что его ещё именовали Институт благородства.
Я кивнул, в знак согласия, и продолжил.
1794 год
Весной вспыхнуло Польское восстание. Так называемое «Варшавская заутреня». Генерал-майора Гагарина откомандировали его подавить. Верная супруга, как всегда, последовала за ним.
В скорости муж был убит, а смолянка вместе с пятью малолетними детьми оказалась в плену. В подвалах Брюлевского дворца. Повстанцы превратили его в суровую тюрьму. Семья Гагариных содержалась там рядом с королём Станиславом-Августом.
Положение женщины усугублялось ещё тем, что она ждала ребёнка.
Два раза Прасковья была на пороге смерти. Но выжила. Первый раз смолянку спасла княгиня Яблоновская, а затем мятежный комендант Варшавы Орловский.
Благородный король Станислав, делился с узницей и её детьми хлебом, который получал всего лишь раз в сутки. Несмотря на все тяготы Прасковья Юрьевна родила в застенках дочь Софью. Через полгода русские войска под командованием Суворова взяли штурмом предместье Варшавы и выпустили на свободу всех заключённых.
— Я вспомнил! — Илья от радости забарабанил пальцами по «баранке». Это же её Грибоедов описал в «Горе от ума». Только она там не Прасковья, а Татьяна. Нам училка на уроке литературы рассказывала.
— Так считали его современники. И у меня нет оснований им не верить.
— Ну, а дальше то, что. Угомонилась? Детей воспитывала? Чай не бедствовала. Княгиня, всё-таки.
— Перебралась на постоянное жительство в Москву. К ней сватались многие. В том числе и известный тебе Карамзин. Даже посвятил ей стихотворение. Но тщетно. Отказывала всем ухажёрам. Носила в серьге землю с места упокоения бывшего супруга. Однако характер не поменяла. Была весела. Устраивала в своём доме спектакли. Ставила итальянские оперы. И конечно же играла в них заглавные партии. Мало того, регулярно участвовала в постановках театра Шаховских.
В те года ещё не изобрели такое слово как «женская эмансипация», поэтому за глаза бывшую смолянку именовали просто — «бойкая барыня».
Однако смолянке этого казалось мало. Ей хотелось чего-то, на что ещё не сподобилась ни одна русская женщина. И она решилась.
1803 год
Не знаю уж как,скорее всего за немалые деньги, уговорила француза Гарнерена взять её в полёт, на построенном им воздушном шаре.
Приземлились удачно, в местечке Остафьево. Владелец этого имения в последствии стал затем Прасковьи. И не раз шутил. — Я изрядно прославился тем, что на земли мои, изволила опуститься сама Гагарина.
— Гагарины, они такие. По природе, всегда первые! — Констатировал мой водитель. — Наверное фамилия обязывает!
1805 год
— Возраст давал о себе знать. И смолянка решилась! Ответила согласием на предложение влюблённого в неё богатого помещика, Петра Кологривова.
Высший свет был немало удивлён решением «бойкой барыни».
На каком-то из балов Петра о чём-то спросили. Незадачливый помещик растерялся, не зная, что ответить. Но всё же нашёлся, заявив — « Я законный супруг самой Прасковьи Юрьевны. И уж поверьте на слово, это звание много важнее всех титулов!»
Несмотря на свою природную застенчивость Кологривов был неплохим коммерсантом. Определил сыновей супруги, от первого брака на военную службу. Дочерям подыскал достойных мужей. Одну из них выдал замуж того самого Вяземского.
— Остаток дней смолянка провела в столице. Выходила в свет с дочерьми. Шокируя, откровенными декольте и дорогими шёлковыми нарядами, сшитыми по последней европейской моде.
— Я вспомнил! Она ведь похоронена не в Питере, а у нас! Её могила находится возле Михайлоархангельской церкви. Вот доставлю вас до места. Вернусь и положу на надгробную плиту цветы. Гагарина это заслужила. — Голос шофёра немного дрожал. И я знал, почему.
Мало вероятно, а вдруг! Чего на этом свете не случается! И в местечке Жарки нашла своё упокоение, дальняя родственница, самого первого, Юрия.
Уж больно схожи они характером. Не так ли?
Дочки-матери
Фамилия этой смолянки сохранилась в истории благодаря её матери и бессмертным строкам нашего великого поэта. О том, что «наше всё» отзывался об Анне Петровне Керн весьма негативно, именуя её «вавилонской блудницей», мало кто знает, а вот «я помню чудное мгновение...» известно всем.
Семнадцатилетнюю Анна родители стали вывозить «В свет». «Блистательные« офицеры мгновенно обратили внимание на весьма начитанную, обаятельную и не стеснительную юную особу. Однако властный папа был на чеку. Никаких вольностей дочери не позволял. От греха подальше, быстренько познакомил её с генералом Ермолаем Керном и проследил за тем, чтобы общение дочери с пятидесятидвухлетним воякой продлилось как можно дольше. Будущий супруг не вызывал у Анечки никакого чувства, но ослушаться грозного родителя девушка не решилась.
1818 год
Молодая супруга родила генералу дочку Катеньку. Крёстным отцом малютки соблаговолил стать сам император Александр.
Родители малютки ссорились с завидной регулярностью.
— Ну, как ты не поймёшь. Материнские заботы не для меня! В конце концов у нас в достатке дворовых нянек и гувернанток. Вот пусть они девочку и воспитывают. Я хочу в свет, в высшее общество. А вместо этого обязана сопровождать твою милость, в поездке по гарнизонам!
— Но, дорогая. Я же давал присягу самому государю-императору. И ей не изменю до конца дней. Буду верой и правдой служить там, куда меня сочтут нужным послать! Да будет тебе известно, что мой портрет, на ряду с другими, висит в Военной галереи самого Зимнего!
— Отныне я буду развлекать себя сама. Ездить во дворец и показывать знакомым портрет выдающегося мужа! — Анна закрыла глаза и представила на миг, восторженные взгляды подчинённых офицеров супруга-генерала.
— В таком случае, я незамедлительно, стану ходатайствовать о том, чтобы нашу дочь воспитывали не доморощенные гувернантки, а классные дамы Смольного института благородных девиц.
— Вот в этом с тобой согласна! Полностью! Будь по твоему! — Супруга посчитав диалог с мужем законченным, не прощаясь, спешно удалилась на свою половину дома.
Спустя некоторое время Анна наконец таки избавилась от «уз Гименея». Развелась с генералом и уехала из очередного провинциального гарнизона в столицу. Обворожительная и обольстительная!
— «Как же замечательно иметь не один, а сразу несколько романов! С Глинкой, с братом поэта Пушкина, Левушкой. И ещё с самим господином цензором Никитенко! Ой, чуть не забыла! Конечно же ещё и с Дельвигом! От всего этого дух захватывает! Отрадно смотреть на забавного и влюблённого композитора, когда я общаюсь и посылаю некоторые намёки седовласому Сергею Львовичу Пушкину. Между прочим, отцу сразу двух моих любовников! А что тут такого? Он между прочим тоже очень даже любвеобильный господин!» — Женщина рассматривала отражение в дорогом венецианском зеркале, поправляя один локон за другим.
Михаил Глинка не выдержал! Уехал. Попросту бежал из России. Только за границей возможно излечиться от хронической болезни под названием «Анна Керн»!
1830-е годы
Постаревшая Анна, сидела в пустой квартире. Наполненный до краёв бокал французского шампанского сегодня не вызывал у неё былых положительных эмоций. Одна за другой ушли в мир иной две дочери. Прежние друзья и поклонники, как по команде, перестали докучать безутешную мать своим вниманием. Бывший муж отомстил в генеральской манере. Лишил госпожу Керн материального содержания. Женщина пыталась заработать кое-какие деньги переводами иностранных авторов. Однако конкуренция в этом деле оказалась более чем серьёзная.
Единственная отрада. Оставшаяся в живых дочь Катюша. Умница! Закончила с отличием Смольный институт, и уехала к старику-отцу, коменданту Смоленска.
— «Надо будет перемолвиться кое с кем из бывших ухажёров. Пусть по старой памяти поспособствуют. Найдут подходящее место для доченьки. И тогда рядом будет не просто живая душа, а родная кровинушка-дочь. -Керн залпом выпила вино. Решительно достала из резного бюро писчие принадлежности.
1837 год
— «Хлопоты не пропали даром. Катюша перебралась в Санкт-Петербург. Живёт в моей квартире. Устроилась в Смольный институт на должность Классной дамы. И кажется за ней ухаживает бывший любовник, Миша Глинка. Господи, чего только не случается в этом подлунном мире! Дай бог, чтобы у них всё получилось. Внучек хочу. Девочек! Сама буду воспитывать без всяких там смольных институтов!»
1839 год
Михаил Иванович и сам не заметил, как влюбился в девушку, похожую на предмет его бывших воздыханий. Ну и что с того, что она моложе на целых четырнадцать лет. История и не такое знавала. Главное чтобы взаимность возникла. Тогда и сватов посылать, не грех! Екатерине он посвятил восхитительный Вальс-фантазию, но самое главное наконец-то завершена работа над чудесным подарком, для любимой. Романсом на стихи Пушкина «Я помню чудное мгновенье...»
Так дочь и мать обессмертили себя, благодаря двум гениям земли русской.
Весна 1840 года
Катюша заболела. Сильно. Врачи вроде бы распознали чахотку и советовали побыстрее покинуть промозглую столицу. На Юг. К солнцу, свету. На Украину. По дороге было решено заехать в Михайловское. Михаил Иванович в это же время засобирался в гости. К больной матери, в Смоленскую губернию. Время подгадал так, чтобы часть пути ехать вместе с Екатериной.
Казалось бы совместная дорога должна была привести влюблённых к алтарю. Но судьба распорядилась иначе.
Они расстались.
Катюша отказывала то одному, то другому кандидату в супруги. Надеялась, что Глинка вернётся. И наперекор всему, ей удастся войти в реку, во второй раз. Но годы брали своё. Бывшая смолянка ответила согласием юристу Шокальскому. Родила наследника-Юлия. Спустя десять лет овдовела и оставшись без средств существования. Только сын Александра Сергеевича Пушкина — Григорий время от времени присылал кое-какие средства. Катюша, как могла, воспитывала сына. Деньги зарабатывала работая гувернанткой в богатом доме. Труды заботливой матери не пропали даром. Юлий получил достойное образование. И после революции возглавил Русское Географическое общество. Стал академиком!
Генеральша
Леонтьева, директриса Института благородных девиц поправив малый крест, ордена Святой Екатерины, поманила к себе, запыхавшуюся от танцев, воспитанницу. — Оленька, здравствуйте. Девушка облачённая, по случаю выпускного бала, в дорогое нарядное платье исполнила безупречный книксен и потупив от стеснения глаза пробормотала: — И вам здравствовать, многие лета, Мария Павловна.
— Вот и закончились годы твоего пребывания в этих стенах. Чем думаешь заниматься далее? Как обычно, во фрейлины?
— Простите великодушно, но нет. Светские балы, уж точно, не для меня. С детства мечтаю посвятить себя делу помощи больным и раненым.
— Ну, что же. Это занятие праведное, богоугодное. Я могу тебе чем-то помочь? Похлопотать. Может замолвить словечко министру двора?
— Нет. Мария Павловна. Не надо.
— А что так? Или уже имеется mécènem (фр.меценат) — Сосватана я. Папенька, решили выдать замуж за господина Дмитрия Ивановича Скобелева.
— В таком случае, прими мои искренние поздравления. Николай Петрович своей дочери плохого не пожелает. Поверь моему опыту, офицер армии его императорского высочества, совсем неплохая партия.
Спустя год у четы Скобелевых появился первенец. Наречённый Михаилом, а затем бог послал им ещё трёх дочерей.
1877 год
— Неужто оба отправляетесь на Балканы?-Бывшая смолянка окинула строгим взглядом своих мужчин.
Отец и сын синхронно, по-военному чётко кивнули. — Такова воля государя императора и наш долг. Мы же присягу давали! Освободить от турецкого гнёта братьев-болгар святая честь каждого русского воина!
— В таком случае, я еду с вами!
— Воевать? — В глазах сына заиграли озорные чертенята. — Мне
приказано командовать отрядом под Плевной, отец со своей кавказской
казачьей дивизией наверняка будет сражаться в другом месте. Кого наша
«маман» соблаговолит сопровождать?
— Не паясничай! Ответ тебе известен. Я всегда поддерживала твой взгляд на политику в славянском вопросе. У меня уже есть некоторые подвижки в решении проблемы помощи больным и раненым. Болгарский отдел Общества Красный Крест обещал оказать твоей матери всестороннее содействие.
— Это конечно замечательно. Однако позволю себе напомнить. На Балканах не танцуют. Пока. Там воюют. Опасно. Очень!
— Я же жена и мать российских офицеров. И то, что ты говоришь никогда ранее
меня, не останавливало. А теперь тем более! Хочу основать в тех местах приют, для сирот. Кто по твоему должен воспитывать детей родители которых были замучены и убиты турками. Где их учить? Прекрасно же знаешь, какая там обстановка со школами, обучающими учеников на местных языках.
— Это нелёгкая задача. Она потребует невероятных усилий и не дюжих организаторских способностей. — Вмешался в разговор старший Скобелев. — Однако должен заметить, что всеми этими способностями всевышний наделил нашу Ольгу Николаевну, в полной мере. Да и мужества у неё, пожалуй по более нашего с тобой, будет. С богом дорогая моя, раз ты уже всё решила, значит так тому и быть. От судьбы не убережёшься! Но давай с тобой условимся. Твоя благородная миссия в те земли начнётся только после того, как наша доблестная армия станет одерживать весомые победы. Согласись, что заниматься школами и приютами
подле театра военных действий, абсурдное занятие!
Дмитрий Иванович Скобелев внезапно скончался, на пятьдесят девятом году жизни, в последние дни 1879 года.
После похорон супруга, вдова не мешкая, отправилась на Балканы. Претворять в жизнь свои грандиозные планы. Да и к любимому сыну, Михаилу поближе.
6 июля 1880 года
Глава болгарского отдела Общества Красного Креста Ольга Николаевна Скобелева не желала слушать никакие увещевания.
— Что значит опасно! Здесь кругом война. Жизнь вообще весьма непредсказуемая. Я сюда прибыла, чтобы помогать братьям по вере нашей!
Приют в Филиппополе для двухсот пятидесяти сирот, родители которых приняли мученическую смерть от башибузуков функционирует! Вот и образцовая сельскохозяйственная школа, с церковью, в память моего покойного мужа, даст бог, будут возведены. Извольте запрягать экипажи. Едем осматривать окрестности. С собой беру прислугу. Да не переживайте вы так! Далее селения Чирпак не поедем. Пять километров всего-лишь. Ничего дурного с нами приключиться не может. Все же знают, что поблизости располагается штаб моего сына. Генерала
Скобелева!
Бандитский посвист вынудил коляску остановится. Главарь разбойников и «по совместительству» поручик русской армии и капитан румелийской полиции
Узатис выхватил шашку. Первой погибла Ольга Николаевна. За ней мученическую
смерть приняли горничная и кучер. Сбежать удалось лишь сопровождающему их унтер-офицеру. Убийц окружили. Главарь уже давно догадался, кого он ограбили лишил жизни. Боясь праведного гнева, застрелился.
Боевой генерал Михаил Дмитриевич, рыдал, как младенец. Сутки не выходил из походной палатки. Его мать тихо похоронили в родовом имении, в церкви.
Июль 1882
После смерти бывшей смолянки, почитаемый всем народом и обласканный властями, генерал неоднократно твердил о своей скорой кончине. Утверждал, на полном серьёзе, что отдал распоряжение изготовить для себя склеп, родовом имении, в селе Спасское-Заборовское. И предчувствие не обмануло.
Его бездыханное тело нашла в своём номере, гостиницы «Англия» никому не известная Шарлотта Альтенроз. Вызвала полицию и врачей. Согласно вскрытию, произведённому прозектором Московского университета, причинами смерти, признаны одновременные параличи сердца и лёгких. Этому в России не поверил никто. От таких болезней, в тридцать восемь лет, заслуженные генералы не умирают!
На месте гибели бывшей смолянки благодарные селяне установили мраморный трёхметровой памятник, увенчанный православным крестом. После дат рождения и смерти начертаны слова: «С высокой целью пришла ты к нам. Но рука ужасная сократила дни твои. Святая прости! Убита злодеем шестого июля 1880. Вечно признателен ей город Пловдив»
Несостоявшаяся террористка
Декабрь 1906 года
Девушка стояла у окна, зажав в руке револьвер. — Надо бы сделать запись в дневнике. Двадцать шесть лет это много или мало? Интересно, что будут обо мне говорить и писать после поступка? Какая разница, лишь бы поняли главное и простили. -Она повернула орудие стволом к себе. — Странно. Люди уходят из жизни, совершив скверный поступок. Я же наоборот. Умираю от того, что не смогла этого сделать!
В дверь постучали.
— Машенька. Ты чего заперлась? Нам же надо ехать к врачу. Ты, давеча, дала мне согласие! Неужто позабыла. Я уже переоделась и совершенно готова. И наша старушка — няня приготовила для тебя крепкий кофе. На дорожку. Такой, как ты любишь.
Сестра, предчувствуя неладное, чем-то острым пыталась откинуть дверной крючок.
— Вот и всё! — Мария решительно подошла к лежащей на столе тетради. Черкнула несколько строк и выстрелила себе в рот.
Дверь с грохотом открылась. Выпускница педагогических классов Смольного института лежала в луже крови, на полу. Тихо стонала, покидая мир.
Девушку похоронили возле Новодевичьего монастыря.
Столичные газеты взорвались сенсациями. Одна из них писала — бывшая смолянка скоропостижно скончалась от болезни, полученной ею от пребывания в Тульской тюрьме. Другая утверждала, что подобные женщины не в состоянии выжить в условиях существующего строя и обречены на преждевременную смерть.
О Маше судачили на базарах и в тавернах большого города. Одна родившаяся легенда, сменяла другую.
— Да, что вы знаете о Добролюбовой? — Подвыпивший мужчина, поманил к себе официанта. — О, ней, между прочим, сам Блок писал. Любезнейший! Тащи суда ещё стопочку. Душа требует принять! За упокой, рабы божьей, Марии.
— И не только он один. О ней многие писали. А вам известно, что Осип Дымов, Леонид Семенов и Пимен Карпов использовали образ Марии в своих книгах. Конечно под вымышленными именами. Как, никак, родственницей доводилась! И не кого-нибудь, а самому великому Добролюбову. Хотя и дальней. — Поддержал собутыльника, товарищ. — А тебе известно, что она была сестрой милосердия на Русско-японской войне!
Из-за соседнего столика за ними наблюдал неприметного вида мужчина. Стоящая перед ним наполненная до краёв рюмка была не тронута. К закуске он тоже не прикасался. Прислушался к разговору собутыльников и вспоминал.
Двадцатый век столичная интеллигенция встретила бурно и радостно. Литераторы всех мастей призывали искать новые формы бытия, смело экспериментировать как в творчестве, так и в реальной жизни. Их окрестят представителями «Серебряного века», но много позже. Выпускница Смольного посещала одну встречу за другой. Более всего ей нравились собрания на религиозно-философские темы. Здесь можно было смело поспорить с выпускниками и студентами высших курсов. И даже со служителями церкви. В основном дебаты велись о пути преодоления взаимного непонимания.
Зима 1901 года. Санкт-Петербург
— Мы все должны по-новому смотреть на лица, увековеченные в портретах великих мастеров прошлого! Теоретик символизма, поэт и мыслитель, победоносно окинул заполненный до отказа зал. — Взять для примера Мадонну. Вы думаете это образ ушедших эпох?
Собравшиеся, затаив дыхание, внимали каждому слову оратора.
— С вашего позволения я продолжу. — Однако он вдруг осёкся на полуслове и уставился в самый конец зала.
Все, как один последовали его примеру.
— Ма, ма, мадонна! Воплощённый идеал наших дней.
В дверном проходе, краснея от такого внимания, стояла Мария.
Удивительно правильные черты лица. Аккуратно, волосок к волоску уложенные русые волосы и конечно же, коса, почти до пояса. Полные неземной доброты, бездонные глаза.
— Ну как вы не поймёте! Нашей стране крайне необходимы образовательные заведения для детей из беднейших сословий. Подобные школы имеются во всех развитых странах Европы. А мы чем хуже? — Маша горячилась, и от этого черты её лица становились ещё более обворожительными.
— Чиновник откровенно любовался ею, тем не менее лихорадочно подыскивал аргументы для отказа в прошении.
— И кто по-вашему будет в этих школах преподавать? Я полагаю, желающих нам не сыскать.
— Ошибаетесь! Такие люди есть. И одна из них сейчас стоит перед вами!
— Но ведь вашего желания мало. Нужно специальное образование. Вы со мной согласны?
В ответ на это, девушка молча протянула чиновнику свидетельство об окончании Смольного института благородных девиц.
— Превосходно, но ведь нужны ещё финансы и не малые. Как быть с этим, часом не подскажите.
— Я обращусь к меценатам. Подключу прогрессивную прессу, если государственный бюджет не в состоянии нести такую непосильную ношу.
В скорости школа для городской бедноты была открыта. Сыскались и помещение, и деньги. Молодые энтузиасты на ниве просвещения приступили к работе. Однако начатое Добролюбовой благое дело не получило дальнейшего развития. И виной тому война.
1904 год
Маша прошла обучение на курсах медсестёр и добровольно уехала на Дальний восток, к театру военных действий.
В прифронтовых госпиталях, работали сёстры командированные сюда обществом Красного Креста. Женщины, занимающиеся этим уже не первый год. Хорошо знали порученное им дело и успели повидать на войнах, всякое.
Бывшей смолянке в «аду» ещё предстояло побывать.
Военврач оглядел вновьприбывшую с ног до головы.
— Из столицы милочка? И каким же ветром вас к нам. Не прямиком же с бала?
— Я вам не милочка, а сестра милосердия. Дипломированная.
— Ну, хорошо, пусть так. Но давайте договоримся. Перво-наперво, как можно быстрее изживите в себе женщину. На войне этой особе нет места. Иначе будет трудно. Очень. Невыносимо. Почти.
Маша, запомнила слова своего начальника. Но исполнить их не могла. Старалась для раненых быть родной сестрой или заботливой матерью.
Глубокая ночь. Санитарный поезд на всех парах несётся сквозь лес, спеша доставить раненых в ближайший город.
Обессиленный доктор, не сняв окровавленного халата заснул на лавке, свернувшись, по-детски, калачиком. Маша сбегала за одеялом. Заботливо укрыла командира. И не удержалась. Превозмогая стыд, озираясь по сторонам (не дай бог, кто увидит!) поцеловала его в покрытую многодневной щетиной щеку.
Стремглав выбежала в тамбур. Рванула вагонную дверь. Высунула наружу голову. Встречный ветер так и не смог остудить пылающее девичье лицо.
В тот момент решила окончательно. В войне стыда нет! Но мечтать здесь, среди океана людского горя, о личном, более чем стыдно. Недопустимо!
1905 год
Продолжавшееся двадцать дней, беспрецедентное по своей продолжительности, сражение под Мукденом, закончилось. Русские войска потерпели поражение. Но, врагу так и не удалось осуществить свой план полного окружения и ликвидации неприятельской армии.
Началось отступление. Раненых нечем было кормить. Их мучила нестерпимая жажда.
Маша и сама была вынуждена пить воду из единственной в округе грязной лужи.
Наконец-то подали долгожданный состав. Началась драка и давка. Измученные, израненные солдаты бились костылями, спеша побыстрее залезть в вагоны.
Раздался протяжный гудок. Поезд стал набирать ход. Смолянка из последних сил рванулась к нему. Успела ухватиться за поручень. И спустя мгновение вскарабкалась на подножку крайнего вагона.
Поэт нервно расхаживал по комнате. Курил одну папиросу за другой. В квартиру заходили люди. Домочадцы и просто знакомые приносили новости оттуда.
— Рабочие идут к площади. Несут портреты царя, кресты и петицию!
Повсюду полицейские, солдаты и конные. Неужто начнут палить в народ?
Возле моста солдаты выстроились цепью.
Ждали команды на предупредительный залп в воздух. Но его не последовало. Полковник и не думал соблюдать устав. Громко скомандовал: «Пли!».
Смерть, со скоростью пули, полетела в толпу!
Люди закричали.
Приказ повторили.
Раненые стонали, отползали к обочине, оставляя за собой кровавые следы.
— Штыки примкнуть! Вперёд марш!
Весна 1905 года
Бывшая смолянка возвратилась домой. Сестринскую одежду не снимала. Собиралась опять проситься в действующую армию. Знакомые уважительно её величали — сестра Маша.
После Мукдена характер девушки изменился. Друзья стали подмечать раздвоенность её мировоззрения. С одной стороны она оставалась ревностной приверженицей христианского милосердия. Однако в ней теперь поселилась и жгучая ненависть к врагам. Мария стала увлекаться анархизмом, читала труды Кропоткина.
На одном из собраний сообщила друзьям. — Я уезжаю и срочно. Иначе меня арестуют. В провинции открою школу для бедноты. Опыт есть. Начну обучать детишек или неимущим помогать. Делами благими, ну и проповедью конечно. Я же верующая, в отличие от многих.
Тула.1906 год
Жандармы устроили обыск в квартире бывшей смолянки. Нашли запрещённые, в Российской империи книги, политической направленности. Возбудили уголовное дело. Однако Маше удалось избежать ареста, спешно покинув город. Незадолго до этого случая смолянка познакомилась с Брешко-Брешковской. «Бабушка русской революции», была одной из создателей партии социал-революционеров и её боевого крыла. После продолжительной беседы старая революционерка нежно поцеловала девушку и троекратно перекрестила. Мария посчитала это наградой и авансом для будущих великих дел!
Сентябрь 1906 года
Вернулась в Петербург. Остановилась у друзей. В доме на Большой Морской улице. Однако столичное жандармское управление даром свой хлеб не ело. Марию выследили и арестовали. Не мешкая, выслали назад, в Тулу. В соответствии с поступившем запросом.
Случилось чудо. По-иному это назвать никак нельзя. Смолянка вышла на свободу отсидев в тюрьме лишь два месяца! (Годы спустя чекисты учли опыт своих предшественников и подобную «слабину» более никогда не давали!)
— Как я рада, что тебя выпустили и ты снова в столице! — Младшая сестра Елена бросилась на шею Марии.
— Я тоже. — Устала ответила Мария. — Приютишь? На Морскую улицу не поеду. Ты же помнишь, меня там и арестовали.
— Конечно. Эй. Извозчик! Давай, родимый. Гони на Васильевский остров.
Через несколько недель, в гостеприимной квартире на Большом проспекте, начали собираться члены подпольного эсеровского кружка.
Знали ли жандармы об этой явке? Скорее всего, да. Но Марию больше не трогали. Полагаю им было известно о её подорванном здоровье.
Девушку всё чаще мучили сильные головные боли, иногда заканчивающиеся обмороками. Но девушка и не думала серьёзно лечиться.
Она вновь записалась на медицинские курсы. Смолянку всё сильнее тянуло в революцию.
— Хватит с меня этой «пропаганды!» Неужели я вам не доказала, что способна на большее! — Произнеся эти слова, Маша, не мигая, смотрела в глаза руководителя партийной ячейки. — Я уже прошла и арест и тюрьму. Больше этим меня не испугать!
— Ты имеешь в виду«Акт»! Я правильно понимаю? Однако позволь тебе напомнить, что жизнь террориста, это все — лишь полгода! Получишь задание и вперёд. Выходи на этот самый «акт»! Не передумаешь? Не отступишь?
— Нет. — Маша устало опустилась в кресло. — Я для себя всё уже решила. Окончательно.
— Но я один такой приказ отдать не могу. Надо посоветоваться с товарищами.
— Советуйтесь — еле слышно произнесла девушка. — Более мне сказать нечего.
Смолянка получила первое боевое задание. Долго к нему готовилась, но выстрелить так и не решилась. Отнять чужую жизнь рука не поднялась!
Декабрь 1906 года
Чернила в осиротевшем дневнике, ещё не просохли и смазались при падении тела. — Детям надо говорить самое главное и нужное... А после, взять и уйти от всех. Навсегда.
Прапорщик, кавалерист, баронесса
Краснодар — моя малая Родина. Всякий раз прилетая или приезжая сюда, у меня в груди, как и у многих, возникает щемящее чувство приближения к домашнему очагу, тёплому, уютному, знакомому с детства — родному.
В нашем городе нет величественных монументальных памятников республиканского значения, красивые купеческие дома большей частью обветшали и закрыты от глаз обывателей новоделами последних лет.
Однако на юге России, как наверное и везде, происходит переосмысление нашего прошлого, каким бы печальным оно не было.
В станице Елизаветинской, которая нынче уже вошла в черту большого города, установили монумент генералу Лавру Корнилову. Юбилейной даты дожидаться не стали. Памятник открыли в часть девяностопятилетия со дня гибели командующего Добровольческой армией. Именно на этом месте, в ходе беспощадной Гражданской войны.
В торжественной обстановке с бронзовой скульптуры покрывало сняли двое, мэр города и атаман Кубанского казачьего войска.
Чуть поодаль от памятника установлена мраморная доска с именами погибших соратников «Главковерха». Одна фамилия на ней привлекла моё внимание. Прежде всего созвучностью с известной торговой маркой.
Ещё пять минут — и окончится пьеса,
И в небе высоком погаснет звезда...
Не слишком ли быстрый аллюр, баронесса?
Уйти в мир иной мы успеем всегда.
В атаке ваш голос, насмешливо резкий,
Звенит, не стыдясь крепких слов в языке.
Блестят газыри на изящной черкеске,
И лёгкая шашка зажата в руке.
Мы, Богом забытые, степью унылой
Без хлеба и крова прошли «на ура».
Вчера нас навеки покинул Корнилов.
А нынче и нам собираться пора.
Последний резерв православного войска —
Две сотни казачьих да наш эскадрон —
Бездарно поляжет в атаке геройской,
Пытаясь прорвать комиссарский кордон.
Константин Фролов
Два с половиной десятка молоденьких, ухоженных барышень твёрдо решили стать младшими офицерами. Наравне с мужчинами сражаться в окопах Первой мировой войны.
У красных была женщина символ. Анка-пулеметчица. А у белых — она, Софья.
Зачастую бывало, что представительницы слабого пола по разные стороны окопов сражались гораздо лучше мужчин. «Умом Россию не понять!» В великом порыве патриотизма дамы из различных сословий правдами и неправдами рвались в действующую армию. Бить врага на полях сражений Первой мировой войны. Но их туда не пускали. Разве, что в сёстры милосердия. Но возможно ли женщин остановить указами и постановлениями? Представительницы слабого пола упорно продолжали отстаивать своё право умереть за матушку Русь.
Глава временного правительства быстренько согласился со всеми женскими аргументами. Резко упавший боевой дух солдат на фронте, способны наши патриотки. Следовательно, нужно женщин в окопы допустить... А теперь давайте вместе вспомним, какой именно батальон, защищал Зимний дворец в октябре семнадцатого?
Но вернёмся к нашей баронессе. К легенде Белой армии, к Софии де Боде, дочери барона дворянина, кавалера Георгиевского оружия, полковника Генштаба.
Девочка была третьей из рода де Боде, закончившей Смольный институт. До неё в там прошли обучение дочери Карла и Андрея Карловича. Обе при рождении были наречены Клементинами.
«Кисейная барышня» сразу после торжественного бала, по случаю окончания обучения в Смольном Институте, к удивлению многих, подалась на фронт, к папеньке. Юную девушку зачислили в команду разведчиков. Воевала бы и дальше, повторяя судьбу кавалерист-девицы Дуровой, да вот незадача. Упала с лошади и сломала ногу. По приказу командования, была отправлена в тыл, для дальнейшего излечения.
1917 год. Москва
Девушка пришла на одно из многочисленных заседаний комитета “Помощь Родине”. В элегантном костюме Софья тут же обратила на себя внимание присутствующих.
— Дамы и господа, хочу узнать только одно. Насколько серьёзна та организация, которую вы имеете честь представлять? Лично я, здесь лишь затем, чтобы с помощью вашего комитета записаться в отряд доброволиц! Уже на следующий день её и других дам из «Союза» пригласили к начальнику военного Александровского училища.
Спустя некоторое время баронесса успешно выдержав экзамены получила долгожданное звание-прапорщика.
Комитет «Союза» устроил грандиозный приём в честь присвоения офицерских званий женщинам. Пригласили четыреста человек. Говорили много и долго. Произносили торжественные тосты. А несколько недель спустя, выпускницы училища, вместе с безусыми юнкерами уже отчаянно сражались с большевиками. Баронесса командовала отрядом оборонявшим Никитские ворота. Без малейшего угрызения совести подожгла двухэтажное здание. В нём располагался штаб коммунистов. Была ранена. Но место боя не покинула. Потерпев первое в своей жизни поражение прапорщицы ушли на юг страны. В добровольческую армию. К Лавру Корнилову.
«Молоденькая, красивая девушка с круглым лицом, с круглыми голубыми глазами в своём военном мундире прапорщика казалась нарядным и стройным мальчиком. Дочь русского генерала, воспитанная в военной среде, она не подделывалась под офицера, а усвоила себе все военные приёмы естественно, как если бы она была мужчиной...»
Председатель Государственной думы Николай Львов
Софья была единственной обладательницей звонкого титула, и в кавалерию из выпускниц Александровского училища зачислили только её. Наравне с мужчинами переносила все тяготы знаменитого «Ледяного» похода.
Весна 1918 года. Окрестности Екатеринодара
Бригада Эрдели несла тяжёлые потери при штурме южной столицы. Лихой конная атака, была отбита, в «садах Екатеринодара». Шесть тысяч солдат добровольческой армии и казаков пытались, но не смогли, отбить город у двадцати тысяч красноармейцев.
Под прапорщиком де Бодэ убили лошадь. Но девушка в пешем строю продолжала наступать на позицию красных.
Спустя полгода тело баронессы было найдено и с почестями похоронено в Екатеринодаре, уже во время второго Кубанского похода.
Офицер-эмигрант Виктор Ларионов сделал её прообразом своей героини, княжны Черкасской в романе «Последние юнкера»: « Она как бы искала смерти... И нашла ее, когда два орудия, прикрывая отход пехоты перед сильнейшим противником, готовились уже бить картечью, а она, стоя во весь рост между орудиями, выпускала обойму за обоймой из карабина».
Вот и всё, что мне удалось собрать о смолянке, прожившей на этом свете всего лишь двадцать лет и носившей фамилию очень похожую на современный торговый бренд.
Генеральша
Леонтьева, директриса Института благородных девиц поправив малый крест, ордена Святой Екатерины, поманила к себе, запыхавшуюся от танцев, воспитанницу. — Оленька, здравствуйте. Девушка облачённая, по случаю выпускного бала, в дорогое нарядное платье исполнила безупречный книксен и потупив от стеснения глаза пробормотала:-И вам здравствовать, многие лета, Мария Павловна.
— Вот и закончились годы твоего пребывания в этих стенах. Чем думаешь заниматься далее? Как обычно, во фрейлины?
— Простите великодушно, но нет. Светские балы, уж точно, не для меня. С детства мечтаю посвятить себя делу помощи больным и раненым.
— Ну, что же. Это занятие праведное, богоугодное. Я могу тебе чем-то помочь? Похлопотать. Может замолвить словечко министру двора?
— Нет. Мария Павловна. Не надо.
— А что так? Или уже имеется mécènem (фр.меценат) — Сосватана я. Папенька, решили выдать замуж за господина Дмитрия Ивановича Скобелева.
— В таком случае, прими мои искренние поздравления. Николай Петрович своей дочери плохого не пожелает. Поверь моему опыту, офицер армии его императорского высочества, совсем неплохая партия.
Спустя год у четы Скобелевых появился первенец. Наречённый Михаилом, а затем бог послал им ещё трёх дочерей.
1877 год
— Неужто оба отправляетесь на Балканы? — Бывшая смолянка окинула строгим взглядом своих мужчин.
Отец и сын синхронно, по-военному чётко кивнули. — Такова воля государя императора и наш долг. Мы же присягу давали! Освободить от турецкого гнёта братьев-болгар святая честь каждого русского воина!
— В таком случае, я еду с вами!
— Воевать? — В глазах сына заиграли озорные чертенята. — Мне
приказано командовать отрядом под Плевной, отец со своей кавказской
казачьей дивизией наверняка будет сражаться в другом месте. Кого наша «маман» соблаговолит сопровождать?
— Не паясничай! Ответ тебе известен. Я всегда поддерживала твой взгляд на политику в славянском вопросе. У меня уже есть некоторые подвижки в решении проблемы помощи больным и раненым. Болгарский отдел Общества Красный Крест обещал оказать твоей матери всестороннее содействие.
— Это конечно замечательно. Однако позволю себе напомнить. На Балканах не танцуют. Пока. Там воюют. Опасно. Очень!
— Я же жена и мать российских офицеров. И то, что ты говоришь никогда ранее
меня, не останавливало. А теперь тем более! Хочу основать в тех местах приют, для сирот. Кто по твоему должен воспитывать детей родители которых были замучены и убиты турками. Где их учить? Прекрасно же знаешь, какая там обстановка со школами, обучающими учеников на местных языках.
— Это нелёгкая задача. Она потребует невероятных усилий и не дюжих организаторских способностей. — Вмешался в разговор старший Скобелев. — Однако должен заметить, что всеми этими способностями всевышний наделил нашу Ольгу Николаевну, в полной мере. Да и мужества у неё, пожалуй по более нашего с тобой, будет. С богом дорогая моя, раз ты уже всё решила, значит, так тому и быть. От судьбы не убережёшься! Но давай с тобой условимся. Твоя благородная миссия в те земли начнётся только после того, как наша доблестная армия станет одерживать весомые победы. Согласись, что заниматься школами и приютами подле театра военных действий, абсурдное занятие!
Дмитрий Иванович Скобелев внезапно скончался, на пятьдесят девятом году жизни, в последние дни 1879 года.
После похорон супруга, вдова не мешкая, отправилась на Балканы. Претворять в жизнь свои грандиозные планы. Да и к любимому сыну, Михаилу поближе.
6 июля 1880 года
Глава болгарского отдела Общества Красного Креста Ольга Николаевна Скобелева не желала слушать никакие увещевания.
— Что значит опасно! Здесь кругом война. Жизнь вообще весьма непредсказуемая. Я сюда прибыла, чтобы помогать братьям по вере нашей!
Приют в Филиппополе для двухсот пятидесяти сирот, родители которых приняли мученическую смерть от башибузуков функционирует! Вот и образцовая сельскохозяйственная школа, с церковью, в память моего покойного мужа, даст бог, будут возведены. Извольте запрягать экипажи. Едем осматривать окрестности. С собой беру прислугу. Да не переживайте вы так! Далее селения Чирпак не поедем. Пять километров всего лишь. Ничего дурного с нами приключиться не может. Все же знают, что поблизости располагается штаб моего сына. Генерала Скобелева!
Бандитский посвист вынудил коляску остановится. Главарь разбойников и «по совместительству» поручик русской армии и капитан румелийской полиции
Узатис выхватил шашку. Первой погибла Ольга Николаевна. За ней мученическую смерть приняли горничная и кучер. Сбежать удалось лишь сопровождающему их унтер-офицеру. Убийц окружили. Главарь уже давно догадался, кого он ограбил и лишил жизни. Боясь праведного гнева, застрелился.
Боевой генерал Михаил Дмитриевич, рыдал, как младенец. Сутки не выходил из походной палатки. Его мать тихо похоронили в родовом имении, в церкви.
Июль 1882
После смерти бывшей смолянки, почитаемый всем народом и обласканный властями, генерал неоднократно твердил о своей скорой кончине. Утверждал, на полном серьёзе, что отдал распоряжение изготовить для себя склеп, родовом имении, в селе Спасское-Заборовское. И предчувствие не обмануло.
Его бездыханное тело нашла в своём номере, гостиницы «Англия» никому не известная Шарлотта Альтенроз. Вызвала полицию и врачей. Согласно вскрытию, произведённому прозектором Московского университета, причинами смерти, признаны одновременные параличи сердца и лёгких. Этому в России не поверил никто. От таких болезней, в тридцать восемь лет, заслуженные генералы не умирают!
На месте гибели бывшей смолянки благодарные селяне установили мраморный трёхметровой памятник, увенчанный православным крестом. После дат рождения и смерти начертаны слова: «С высокой целью пришла ты к нам. Но рука ужасная сократила дни твои. Святая прости! Убита злодеем шестого июля 1880. Вечно признателен ей город Пловдив»
Фаворитка
Апрель 1818 года. Москва.
Купцы, мужики и служивый люд сняв шапки и запрокинув головы, смотрели на праздничный салют. Вслух считали артиллерийские залпы. Их было много, очень много. Двести один!
Над площадью гремело многоголосое «Многие лета».
— «Мальчик родился!» — раздавалось со всех сторон.
— «Бог даст, так для нас и наших деточек царём будет! И то верно! Престолонаследник! Поговаривают, что сам император, по случаю рождения ребёночка, мужеского полу, у четы Великих князей, обещал долги простому люду погасить. Выборочно! Служивые, на площадях, о том прилюдно кричали! Городским, между прочим, князья-родители тыщ двадцать полновесных рубликов пожертвуют. Никак не меньше! Специально для выкупа неоплатных должников и раздачи пособий беднейшим жителям! Во как! Гуляй робяты! Благодать начинается!
7 лет спустя
Отец подросшего мальчика, после загадочной смерти старшего брата, взошёл на престол и отныне именовался Николаем первым.
1838 год
— А теперь, наследник, изволь отбыть за границу. Дело предстоит важное, государственное — Император нежно обнял сына.
— Государь, не рано ли. Может, подождём ещё?
— Пора! Увы, Саша, мы себе не принадлежим. Мы, во всём, отечеству служим. С богом, сын мой, с богом!
Цесаревич неохотно расставался с родиной. Но, нарушить волю царя? Мыслимое дело. Велел отыскать за границей невесту, значит так тому и быть!
Дания, Германия, Италия, Австрия, Англия. Страны мелькали перед юношей словно в калейдоскопе.
В Германии родственники сделали всё, чтобы избранница будущего императора отыскалась именно в этих землях. Познакомили молодого человека с младшей дочерью герцога Людвига второго. Девочке едва исполнилось четырнадцать лет, однако это не помешало ей произвести нужное впечатление на Александра.
1841 год
И снова в обеих столицах салюты и праздничные гуляния. Ещё бы наследник престола, великий князь Александр Николаевич сочетался браком с семнадцатилетней Максимилианой Вильгельминой Августой Софьей Марией Гессен-Дармштадтской! Долгие лета молодым! Виват! Избранницу, как и полагается в таких случаях, крестили. Нарекли новым именем -Мария Александровна.
Исстари повелось, что мужчины из рода Романовых однолюбами никогда не были. Меняли своих фавориток с завидной регулярностью, не обращая внимания на всевозможные слухи и толки. Александр исключением из этого правила не стал.
1859 год
— Вы вообще знаете, что на свете существует такая полезная вещь, как календарь? -Александр второй сверкнув очами, уставился на придворных. Почему никто из вас не соизволил доложить мне, что совсем скоро нам надлежит праздновать историческую дату! Сто пятьдесят лет назад, мой великий предок Петр первый одержал судьбоносную викторию над шведами!
Один из присутствующих, вытянул листок бумаги из папки и уже открыл рот, чтобы прочитать написанное, но император знаком остановил его.
— Потом, Орлов. Позже! И так, по сему, я повелеваю. Первое. Провести под Полтавой военные учения, приуроченные к этой дате. Второе. Сам лично посещу те места и поклонюсь могилам славных воинов. Соблаговолите, в кратчайший срок, подыскать достойное имение, где мне и свите было бы удобно остановиться.
— Не извольте беспокоиться. Моё ведомство уже занимается этим вопросом.
Есть такое. Князя Михаила Долгорукова. Тепловка. В окрестностях Полтавы. Сад они, с княгиней разбили, знатный. — Министр двора, с поклоном, вручил государю бумагу.
Император кивнул. Соглашаясь. — Что же, род древний. Я слышал, у них там имеются какие-то финансовые затруднения. Алексей Федорович разберитесь с этим, и ежели требуется помощь, подготовьте вердикт. Я подпишу.
— Не стоит беспокоиться, ваше высочество. Даст бог, всё у Долгоруковых образумится. Супруга князя Вероника, в девичестве Вишневская, родом из богатейшего рода, в Малороссии.
— А ведь не соврал министр, сад диво как хорош. — Император прогуливался по аллеям, в окружении приближённых. — А это, что ещё за прелестница выглядывает из-за кустов? Кто-нибудь, позовите её сюда.
— Чья же ты будешь. Фея цветочная?
Девочку лет десяти сделала книксен и залилась густой краской.
— Екатерина Михайловна.
— И что ты в этом парке делаешь? — Император улыбнулся в роскошные усы
— Государя высматриваю. Больно хочется на него, живого, поглядеть.
— Надо же. В таком случае, вот он я. Гляди. А гулять с нами станешь? Не забоишься?
— Ещё как! — Катя совсем осмелела и смотрела на Александра второго во все глаза, не мигая.
1861 год
Император работал с бумагами. Крепостное право. Он положил документ в пухлую папку.
Приостановить рекрутские наборы. Ликвидировать военные поселения. Проект Земского положения. Прошение об амнистии. Ещё челобитная. — «Боже, да я уже почти всех злодеев в стране помиловал. Нет, пишут и пишут. Так, а это ещё что?» — Решительно взял со стола колокольчик, позвонил.
— Князь Долгоруков, скончался! — Почему мне об этом не доложили сразу? — Государь размахивал перед лицом вошедшего, бумагой. — Семья моего подданного разорена! Сироты осталась без средств к существованию!
В памяти хозяина кабинета всплыло поместье Тепловка. Южное хлебосольство Михаила и бездонные глаза его маленькой дочки.
— Готовьте указ. Долги усопшего погасить, из казны. Имение взять под «императорскую опеку». Осиротевших детей — Александр на минуту задумался. — Сыновей немедля определить в лучшие военные училища, а дочек, их конечно же — в Смольный институт. Всех за государственный кошт!
Император разглядел в толпе присутствующих на очередном торжественном собрании директрису Института благородных девиц и поманил её пальцем.
— Мария Александровна, голубушка. Вам известно, что моя супруга Мария Александровна, изволит хворать. Вследствие чего не может осуществлять шефский надзор за вашим заведением.
Директриса то и дело поправляла малый крест ордена Святой Екатерины, ловя каждое слово монарха.
— К сожалению, в дополнение к моим многочисленным обязанностям добавляется ещё одна. Отныне курировать Смольный буду я. Ждите. Днями загляну.
Все воспитанницы, облачённые в нарядные платья, по случаю приезда его императорского высочества, чинно выстроили в ряд.
Представлялись с поклоном.
— Екатерина Долгорукова. — На государя обрушились бездонные глаза девчушки и из далёкого южно-российского имения.
— Тепловка. Помню, помню. Как тебе здесь?
— Если честно, не очень. — Еле слышно произнесла молодая девушка, поистине неземной красоты.
— Что так?
— Еда, совсем негодная. Кушать хочется. Сильно.
Император поманил к себе министра двора. Прошептал на ухо. — Распорядитесь немедля, воспитанницу Долгорукую кормить тем же, что вкушает директриса. И ещё! Присылайте ей конфеты с моего стола. Регулярно. Юная княгиня, сдаётся, их очень любит.
После этого случая государь понял — девушка покорила его окончательно и бесповоротно. Её стройный стан вставал перед глазами вне зависимости от его воли. И даже решая важнейшие государственные проблемы мысли постоянно возвращаются к Кате Долгоруковой. К его Катюше!
Зима 1865 года
Окончив институт Екатерина в имение не вернулась. Жила в столице, у брата.
Ежедневно, в любую погоду, совершала моцион, в сопровождении горничной, в Летнем саду. Там её и повстречал император, покинувший дворец ради утренней прогулки.
Случайность? А бывает ли она в нашей жизни?
Царь не обращая никакого внимания на удивлённых прохожих, и позабыв о неотложных государственных делах, бродил с предметом своих мечтаний по боковым аллеям. И говорил, говорил, говорил. Ещё мгновение и вообще признался бы в любви.
С тех пор они уже не расставались.
Государь, в своих разговорах, смущал юную красавицу комплиментами, зачастую более чем откровенными. Сообщил ей, что назначает её фрейлиной, к своей супруге. И отныне княгиня обязана присутствовать на всех официальных церемониях. И вообще, если пожелает, то может поселиться во дворце.
Апрель 1866 года
Александр закончив свой обычный обход Летнего сада, попрощался с княгиней. Вышел за ворота, не спеша двинулся к ожидавшей его карете. Хозяин страны не спешил. Он вообще любил побыть в одиночестве, поразмышлять, подумать. Никакой охраны, рядом с собой, не признавал. Да и кто может покушаться на жизнь помазанника божьего, в православной стране?
Однако в этот день, судьба приготовила царю жуткое испытание.
Непонятно откуда возникший юноша выхватил револьвер и направил в грудь императора. Ещё секунда и всё! Спас государя стоящий неподалёку шапочных дел мастер. Проворно подскочил и успел ударить нападавшего по руке. На этот раз смерть, со скоростью пули, пролетела мимо.
Бывшую смолянку трясло. Час назад, она договорилась о том, что вместе навестят младшую из Долгоруких в институте благородных девиц, сегодня вечером. И вот этого самого вечера для императора могло не быть! Какой ужас! Террорист! Не где-то там, за границей. А у нас, в Санкт-Петербурге!
— «Боже! Я ведь могла проводить его до самых ворот, но устрашилась кривотолков и покинула сад, через калитку около канала.»
Проплакала весь день. Поняла, что плачет не по императору. Рыдает по любимому человеку! По мужчине.
Государь, планов своих не изменил. Как и обещал, после ужина отправился в Смольный. Там и повстречал Екатерину. Смотрели друг на друга и молчали. А зачем слова двум безнадёжно влюблённым?
Убийца своим выстрелом дал понять, как просто потерять то, что имеем.
Смолянка пылко и нежно отдалась Александру. Ну и пусть, что, по возрасту, он годится ей в отцы. Женщина обязана уступать мужчине. Так устроен мир! Рождаются дети и жизнь на этой грешной земле продолжается. Фрейлина императрицы Марии Александровны, не выполняющая никаких придворных обязанностей, рано или поздно должна оказаться в постели своего господина. С этого дня Екатерина перестала видеть в царе только повелителя. Она научилась встречать своего мужчину с улыбкой на лице. Улыбалась — мужу, пусть и не законному. Пока!
Придворные вовсю судачили о новом увлечении стареющего монарха. Сколько их было, мимолётных фавориток. Побалуется, да и выдаст замуж, за какого-нибудь вельможу. Царю ведь не откажешь! Однако все разом смолкли, после того, как камердинер, «по большому секрету» проболтался, что «Александр лично вручили фрейлине императрицы ключ от своих апартаментов во дворце! И теперь княгиня по ночам открывает низенькую дверь ведущую в уединённую комнату, некогда служившую кабинетом батюшке императора. А там имеется потайная лесенка, прямиком в царские покои!»
Придворные окрестили смолянку «дерзкой наложницей» и выказывали ей всяческое презрение.
Но вернувшийся с очередной войны, император ничего не замечал, или делал вид, что дворцовые сплетни его никак не касаются. В конце-концов каждый человек в Российской империи, в том числе и царь, имеет право на закрытую жизнь, на личное, семейное счастье.
А что же законная супруга? Многочисленные доброхоты, изо дня в день, докладывали женщине о каждом шаге фаворитки, или уже второй жены. Мария Александровна страдала молча. Её болезнь прогрессировала, и предложить себя в качестве альтернативы для царственного супруга она увы, уже не могла.
1871 год
В комнате бывшего царя Николая княжна произвела на свет первенца. Сына Георгия.
Отец ребёнка находился поодаль. Переживал за здоровье своей Катюши. Требовал от доктора и акушерки сделать всё возможное, чтобы с незабвенной Екатериной Михайловной не случилось непоправимое.
Мальчика перенесли в дом командующего личной охраны императора. Приставили к младенцу кормилицу и няню.
Бывшая смолянка никогда и ни чём не просила не венчанного мужа. Как верная жена, вспоминая навыки полученные в институте, утепляла на зиму его обмундирование. Беспрестанно, следила за тем, чтобы «супруг» вовремя принимал лекарства и микстуры, прописанные придворными лекарями. С каждым днём, несмотря на огромную разность в возрасте, они становились друг другу ближе.
— Я устал и покидаю этот бал. Но все гости могут и должны продолжать веселье. Моё отсутствие не должно служить тому помехой. — Государь велел подавать карету.
Как только за императором закрылась дверь, дирижёр дал команду и зал наполнили звуки прелестной музыки. Танцующие выстроились для очередного тура. Но наследник престола Александр Александрович кинулся к оркестру.
— Я требую немедленно остановить музыку! Бал не может быть продолжен! До тех пор, пока здесь присутствует «эта женщина». Все согласятся со мной, она не имеет права танцевать и веселиться, рядом с порядочными людьми.
После этого случая отношение отца и сына ухудшились до предела.
Александр Александрович и его супруга усматривали в детях княгини Долгоруковой конкурентов в престолонаследии. Положение усугубляло ещё то, что «эта женщина» проживала с незаконнорожденными потомками императора в том же дворце, что и семья наследника престола.
А по обеим столицам из уст в уста нашёптывали легенду о том, что пару сотен лет тому назад прорицатель вещал. — « Любого из дома Романовых настигнет преждевременная смерть, кто посмеет взять в жёны девушку из рода Долгоруковых.» И ведь правда в том есть. Петр второй, внезапно помер! В самый канун свадьбы с княжной Екатериной Алексеевной.
Июнь 1880 года
Чахотка взяла своё. Не помогли поездки к морю, в отстроенный Ливадийский дворец. Марии Александровны не стало. Многие годы она несла свою ношу. Не было семейных скандалов или упрёков в неверности августейшего супруга. Терпела молча. Молилась беспрестанно у святых образов.
После её смерти нашли письмо, написанное когда-то давно. Государыня благодарила мужа за счастливо прожитую рядом с ним жизнь.
Погребение исполнили согласно принятому церемониалу, но без подобающего случаю, торжественности.
Два месяца спустя
По стране упорно гуляли слухи. Будто бы «добрый и сердечный Государь» даровал молодой княжне высокий титул её Светлости. И эти пересуды были не беспочвенны.
В маленькой комнате Царскосельского дворца, у походного алтаря Александр второй, он же глава русской православной церкви, ни с кем не посоветовавшись, сочетался законным, морганатическим браком с княгиней Долгорукой. Тем самым исполнив обещание данное девушке четырнадцать лет назад.
За несколько часов до этого личной охраной царя приняты строжайшие меры секретности. Никто из караульных солдат или офицеров, никто из прислуги дворца не должен был прознать о грядущем событии. Жених, не без основания, опасался, что многочисленная родня найдёт способ сорвать предстоящее таинство.
Несколько часов спустя
— Адельберг! Распорядитесь огласить сей указ на всех площадях обеих столиц. Пусть мои подданные знают. Я жалую законной супруге титул и фамилию светлейшей княгини Юрьевской. Эту же фамилию получают её дети, а также младенцы, которых она произведёт на свет впоследствии. Далее, но уже тайно. Без огласки. Переведите на личный банковский счёт Екатерины Михайловны три миллиона рублей золотом. И последнее. Подготовьте всё необходимое для нашего путешествия в Крым. У нас начинается медовый месяц. Что же стоите как истукан? Извольте незамедлительно исполнить волю своего государя!
В этот день Александр второй был бесконечно счастлив!
1 марта 1881 года
Ещё зимой террористы наладили ежедневное наблюдение за передвижения императорского экипажа. Составили подробный план. В воскресенье обязательная поездка манеж, присутствие на разводе караульных. Маршрут постоянен. Едут быстро, на повороте, кучер придерживает коней. Идеальное место! Некоторые предлагали заминировать каменный мост. Сходили ещё раз. Проверили и отказались. Людно. Незаметно не получится. По плану номер два, предполагалось установить бомбу на Малой Садовой.
— Ваше высочество, я всё категорически настаиваю на том, что вам необходимо покинуть столицу. У нас есть информация…
Государь бесцеремонно перебил стоящего на вытяжку начальника Отдельного корпуса жандармов. — Об этом не может быть и речи. Позвольте мне самому решать в каком городе находится. И давайте к этому вопросу не будем более возвращаться. Ступайте и делайте работу, за которую казна вам платит жалованье, а я останусь здесь и буду выполнять свою!
По улицам и переулкам Петербурга между тем бродили «подозрительные личности» — в широкополых мятых шляпах, в тёмных очках, с длинными волосами, всклокоченной бородой и непременным пледом поверх изношенных пальто. Горожане, меж собой поговаривали, что карманы их напичканы бомбами.
Покушение следовали одно за другим, предсказания французской гадалки сбывались, отпущенные пять жизней таяли одна за другой.
Первый взрыв бомбы убил мальчика-разносчика, случайно проходившего со своей корзиной, и разрушил карету государя. Привлечённый видом несчастного, император вышел. Он встал у перил набережной и прислонился к ним. По тротуару шла светловолосая женщина с белым платком в руке.
— Под платком у неё наверное револьвер подумал монарх. И… ошибся.
Горожанка подняла руку вверх и просто взмахнула платком.
Под ноги царя полетела вторая бомба.
Узнав о случившемся, светлейшая княгиня впала в забытьё. Оправившись лишь через несколько дней и подойдя к зеркалу, увидела там постаревшую женщину. С седыми волосами.
На прощальной панихиде вдова вдруг остригла часть своих волос и вложила их в холодные руки любимого.
Взошедший на престол Александр 3 сделал так, чтобы княгиня Юрьевская и её дети как можно скорее покинули пределы Российской империи и желательно, навсегда!
Во Франции, бывшая смолянка прожила более тридцати лет, всеми забытая.
Ежедневно молилась за упокой души раба божьего Александра. Мечтала и ждала часа, когда соединится с любимым на небесах.
1922 год
Смолянка пережила мужа на тридцать лет.
В некрологе напечатанном в местной газете ни слова не говорилось о том, что усопшая была законной супругой убитого русского императора. Журналисты писали, что покойница заботилась о бездомных животных и даже добилась, от властей того, что в городе был сооружён специальный водоём. В котором собачки и кошечки всегда могли утолить жажду при жаркой погоде!
Арфистка
1891 год. Санкт-Петребург. Смольный институт благородных девиц
Строгая классная дама постучала указкой по краю стола. — Девочки я прошу от вас предельного внимания.
Воспитанницы, как по команде замерли и не мигая смотрели на наставницу.
— И так завтра в нашем институте состоится важное мероприятие. По такому случаю прошу вас облачится в парадные платья. — Она сделала паузу окидывая внимательным взором класс.
— Нас приедут экзаменовать? — Вставая с места поинтересовалась самая бойкая из воспитанниц.
— Я когда-нибудь смогу приучить вас к дисциплине? — Классная дама насупила брови. Сколько можно повторять, что сначала вверх поднимается рука и лишь затем, с моего дозволения, можете задать вопрос! Однако спешу вас успокоить. Как такового экзамена завтра не будет. Наше «скромное» заведение согласилась посетить сама Екатерина Адольфовна Кюне.
После этих слов уже весь класс, в едином порыве поднял руки.
— Знаю, что вы хотите спросить. — Наставница улыбнулась. — Однако, я всё же сохранить интригу. Через сутки сами всё узнаете. Свободны. Кроме Эрдели.
Девочка от неожиданности, вздрогнула.
— Не стоит волноваться. — Классная дама нежно погладила воспитанницу по головке. — Поправь меня, если я ошибусь. Твой батюшка в годы юности пел в хоре созданным самим великим Рубинштейном.
— Вы правы. Но это был любительский хор при русском музыкальном обществе. А ещё папенька недурно играет на скрипке, а брат берёт уроки по классу виолончели.
— Именно это я и хотела узнать. Рада, что ты сама мне всё рассказала сама. В таком случае я нисколько не сомневаюсь, что воспитываясь в подобной семье у тебя должен был развиться музыкальный вкус, ну а слухом господь такую славную девочку уж точно, не обидел. А сейчас ступай за мной.
За дверью их поджидала третьеклассница Алымова.
— Вот уж подружки, не разлей вода! Хорошо, ты тоже можешь следовать за нами. Лишний раз посмотреть на этот знаменитый портрет вам не помешает.
— Хотите показать полотно господина художника Левицкого? На котором изображена прабабушка Алимовой? — Ксения смотрела на воспитательницу снизу вверх.
— Именно. Я так полагаю вы не раз проходили мимо него.
Девочки синхронно кивнули головками, в знак согласия.
— Тем не менее я хочу, чтобы вы снова взглянули на это сокровище. И убедительно прошу обратить внимание на инструмент изображённый на картине.
Молодая арфистка вдохновенной игрой покорила Смольный. После выступления ей стоя аплодировали и воспитанницы и воспитатели. Своеобразные звуки редкого музыкального инструмента ещё долго продолжали звучать памяти всех, без исключения, обитателей института.
Директриса дождалась пока подчинённые усядутся на свои места и перестанут перешёптываться.
— Я собрала вас здесь, чтобы ознакомить с официальным циркуляром. После того памятного концерта мною было отправлено прошение и нынче получен положительный ответ. Отныне в Смольном возрождается старая традиция. Будем учить девочек игре на арфе. Не всех, конечно, а самых одарённых. Госпожа Кюне милостиво согласилась в этом помочь, и провести предварительное прослушивание. И ещё. Где-то в наших «авгиевых конюшнях», то бишь в складских помещениях, хранится инструмент на котором, музицировала незабвенная Глафира Алимова. Его необходимо извлечь на свет божий, и ежели в том будет необходимость, доставить к мастеру, для скорейшего выполнения ремонтных работ.
Екатерина Адольфовна экзаменовала строго. Поблажек не делалось никому. Отбор не прошли даже девочки из знатных семей. Горькая чаша миновала двух одноклассниц, Эрдели и Алимову. Им и был доверен отреставрированный старинный инструмент.
1893 год
С утра в институте творилось что-то невообразимое. Ещё бы, в Смольный доставили новёхонький инструмент, с усовершенствованным механизмом. И не откуда-нибудь, а из самого Парижа!
Екатерина Адольфовна, в добавок таланту музыканта-виртуоза, оказалось ещё и замечательным педагогом. Время летело стремительно, и смолянка-выпускница Ксения Эрдели с её помощью освоила навыки игры на редком музыкальном инструменте. После чего выбор дальнейшего жизненного пути для юной девушки из селения Миролюбовка, близ Елизаветграда стал очевиден.
Май 1895 года
На выпускном вечере Ксюша творила чудеса. Музицировала на рояле, дирижировала целым хором, пела дуэтом и, конечно, играла на любимой арфе.
1911 год
Елена Александровна, директриса института благородных девиц тщательно готовилась к предстоящему разговору. Велела держать наготове горячие чай, и кофе. Мало ли что сейчас предпочитает бывшая смолянка. Встретила её лучезарной улыбкой.
— Проходите, пожалуйста, что же вы остановились в дверях. Ксения Александровна, чувствуйте себя в этом кабинете, как дома. Впрочем, что я говорю. Все, без исключения выпускницы, вновь оказавшись в этой комнате, чувствуют себя именно так.
Неожиданно на Ксению нахлынули картинки из недавнего прошлого.
Обязательный подъём в шесть часов по утру. Ежедневное умывание только холодной водой. Классные дамы, были обязаны разговаривать с подопечными исключительно по-французски, тем не менее легко переходили на «великий и могучий», в тех случаях, когда требовалось провести с нерадивой воспитанницей быструю и эффективную профилактическую беседу.
Необходимые, но нудные уроки, по кройке, шитью и агрономии. Руководство института, не без основания, полагало, что эти знания пригодятся тем девушкам, которые после замужества станут владелицами собственных поместий или имений.
Дортуары или общие спальные комнаты на двадцать или даже тридцать, человек.
Редкие институтские балы. Воспитанницы, в отсутствие кавалеров, вальсировали друг с другом. Называли такие танцы «Шерочка с машерочкой», коверкая французское слово «Ma chère».
— Дорогая, вы меня слышите? — донёсся откуда-то издалека голос директрисы.
— Ой. Елена Александровна, простите великодушно. Несмотря на то, что я частенько бываю в Смольном. Помогаю госпоже Вальтер-Кюне, однако увидела этот интерьер и вот задумалась.
— С вашего позволения я продолжу. — Хозяйка кабинета хотела было продолжить беседу тоном всевластной начальницы, но осеклась, улыбнулась и произнесла, как можно мягче. — Конечно быть солисткой оркестра Большого театра. Принимать участие в концертах самого Зилоти. Это весомые достижения.
— Я ещё первой в нашей стране исполнила партию арфы в интродукции Равеля.
— Да. Читала об этом, в газетах. И даже побывала на концертах Московского филармонического общества, с вашим участием. Специально ездила в Москву.
— Догадываюсь, что вы хотите мне предложить. Но я ведь и так уже веду занятия по игре на арфе. Делаю это не один год, почти сразу после окончания института. С перерывом на Московский период жизни.
— Переходите к нам. Насовсем. Полноценным преподавателем. Так сказать, на полную ставку. Весь коллектив считает, что лучшей кандидатуры не найти! Поймите. Девочкам очень хочется, что бы их обучала живая легенда.
Эрдели преподавала в Смольном до революции. Затем вернулась в Москву, в полюбившейся Большой театр. Давала уроки в Московской консерватории, и в Музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных
1943 год
Группа музыкантов вернулась с фронтовых гастролей. Уставшие, измученные бессонными ночами, голодные. Их внешний вид просто «кричал» об этом. Одно исключение — Ксения Александровна. Полная концертная готовность. Поступит приказ-выступать! Хоть сейчас, на сцену. Белоснежный воротничок, безупречная причёска. Чистая и выглаженная одежда. — Из бывших, из смолянок. — Перешёптывались за её спиной. — Буржуйское воспитание!
Народная артистка Советского Союза, награждённая орденом «Трудового красного знамени» и двумя орденами «Знак почёта», скончалась в Москве на девяносто третьем году жизни, до конца своих дней продолжая концертную и педагогическую деятельность.
Более ста лет. От первого выпуска, до последнего, октябрьского, семнадцатого года. (Именно тогда выпускниц вышвырнули из Смольного, «бравые» матросы-балтийцы.) Маленькие девочки передавали друг другу легенду. В первую ночь пребывания в стенах института, на вновь прибывших смолянок внимательно смотрят сошедшие с портретов Левицкого выпускницы прошлых веков. И повсюду слышны тихие звуки арфы!
К оглавлению...
