Предисловие
«Сегодня «на коне» – литература развлекательного абсурда. И ёрничества»
(из разговора писателя с культурологом)
– Сергей Владимирович, предлагаю наш сегодняшний разговор начать с даты: 23 февраля текущего года исполнилось 140 лет со дня рождения Казимира Малевича. Не собираюсь объяснять, кто это такой, потому что не вижу в этом смысла, но что-то я не припомню, чтобы дата эта отметилась нашими средствами массовой информации. Впрочем, Бог с ними, убогими, я не об этом – я о сути. Сегодня абсурдизм, и, в частности, суперматизм распространились и на литературу…
– А я догадываюсь, Алексей Николаевич, почему вы задали именно этот вопрос. Сорокина начитались?
– Угадали. Начитался. Долго собирался – и вот, наконец, сподобился.
– Впечатление?
– Вы, Сергей Владимирович, знаете, что я не любитель пафоса и словесных «красивостей». Но доволен. «Утро снайпера» – великолепнейшая веешь!
– Кстати, о юбилеях. В следующем году исполняется другая дата – 75 лет кончины Алексея Толстого. Тоже уважал поабсурдничать.
– Не согласен. Абсурд и фантастика это всё-таки не одно и то же.
– А фантастика на грани абсурда? Или наоборот?
– Это уже софистика, уважаемый Сергей Владимирович. Которая, как правило, перерастает в обыкновеннейшее словоблудие.
– Пусть так. Но всё-таки в «Гиперболоиде инженера Гарина» и «Аэлите» больше абсурда, нежели фантазирования…
–… и ещё больше в «Похождениях Невзорова, или Ибикусе». «Жил он на Мещанской улице, служил в дорожной конторе, получал скромное жалование да раз в неделю встречался со своей любовницей Кнопкой. Был совсем неприметным человеком».
– На память цитируете? Однако! Но что же здесь абсурдного?
– В мещанстве всегда есть элемент абсурда. Например, в любовнице с великолепной кличкой Кнопка.
– А вам ведь нравится это произведение!
– Одна из любимейших книг. Хотя Алексей Толстой – не мой писатель.
– Что так?
– Не уважаю перебежчиков. Да их и никто не уважает. Если только начальство, которому он сегодня служит. Хотя и оно их не уважает, а всего лишь использует.
– Сегодня это называется «хочешь жить – умей вертеться!». Ничего предосудительного. Бизнес.
– Да уж, бизнес. А как же мораль?
– Какая мораль, Сергей Владимирович? В двадцать первом веке живём!
– Да, я совсем забыл. Действительно: при чём тут мораль?
– … и уж коли мы заговорили на эту щекотливую тему воспитания и «моралитэ», то, Сергей Владимирович, ни для кого не секрет, что сегодня задачи литературы изменились – и изменились кардинально (а может, и принципиально)!
– Да. Изменились. Полностью утрачена воспитательная функция. В бОльшей степени даже отражающая действительность. Сегодня главная и похоже, единственная задача – развлекательная. Сиречь, заполнение досуга. Наша литература похожа сегодня на некоего Заботкина из повести «Хромой барин» всё того же Алексея Толстого. Такая же заунывная тоска, причём тоска тупиковая, без всяких надежд на исправление. «Паршивая страна. Куда там бунтовать – вшей бить не умеете!».
– Пользуетесь тем, что сегодня графа не читают и путаете цитатами. Это же не из «Хромого барина. Это из того же «Ибикуса» («Похождения графа Невзорова»).
– Приятно иметь дело с эрудированным человеком.
– Спасибо. Но мы же договорились, что «Ибикус» это абсурд.
– Нет, не договорились. «Ибикус» это политика. То есть, занятие заведомо тухлое.
– Тогда закрываем и эту тему. Предлагаю новую и на этот раз заключительную для нашего сегодняшнего разговора. В сегодняшней стихотворной подборке вы представляете свои новые тексты. Они чем-то отличаются от предыдущих?
– Принципиально – ничем. Я люблю в своих сочинениях ёрничать, и это ёрничание здесь продолжается.
– Вы упорно разрабатываете жанр, который почему-то называете кантатой. Это ведь такая ваша поэтическая поза. К музыке она никакого отношения не имеет.
– Именно. Хотя кантата изначально принадлежит именно к вокально-инструментальному жанру. Открою тайне: мне само слово нравится. Есть в нём что-то снобисткое, жеманное – и, одновременно, простецкое.
– Понятно. Хармс в вас неистребим. Может, оно и к лучшему…Спасибо за разговор. Успехов.
С Кургановым разговаривал культуролог Сергей Коновалов.
Ноябрь 2019 год
Г. Коломна, Московская область
Содержание:
Панама;
Кантата об отважном трамвайновом кондукторе Гаррии Ефстафьевиче Грибёнкине-Лудакове;
Кантата об агрономше Ебукуриной Жоржетте Унитазовне и террористке-социалистке Фанни Каплан;
Нет в жизни счастья без калорий!;
Я люблю…;
Кантата о связисте;
Про замечательного человека не лишённого разочарований в любви, а также житейских предрассудков;
Согласно интересам;
Прогулка по доктору Споку (хулиганское. Но в пределах);
Эти баты – не дебаты…;
Заслужить уваженье непросто…;
Проституткам тоже тяжело;
Мух и мед;
Не может хамство быть прекрасным!;
Ах, няня…;
Кантата о моём и Боцма Ко лучшем дружке зверском удальце. Гарьке-молодце, а также чайной заварке марки «Липтон»;
Полосатый танк, или С какого помер Буратино?
Панама
Лежит графиня на пляжу.
Она устала.
Уж было много мужиков.
Но снова мало.
Её могучий бл.дский стан
Колышет осень.
Лежат в кармане три рубля –
И жрать не просят.
Пройду я берегом крутым,
Сниму галоши.
Лежит графиня на пляжу.
У ей на роже
Сомненья тень и зова страсть.
И жажда жизни.
И хрен ли толку от неё
Моей Отчизне?
Я плюну в сторону её.
Прошедши мимо.
Лежит графиня на пляжу
Как пантомима.
А ейный граф сидит в пивной
И пьёт привычно.
Я с ним поверхностно знаком,
А с ней – отлично.
И пиво – двадцать два «копья»
(Сиречь, копейки).
Сидит и дует старый чёрт
Без телогрейки.
Её он пропил поутру
И панталоны.
Графьям, конечно, можно всё.
Во все сторОны.
Семейка та ещё. Ура!
Иду я прямо
И гордо реет надо мной
Моя панама.
Кантата об отважном трамвайновом кондукторе Гаррии Ефтсафьевиче Гркбёнкине-Лудакове
Посвящаю ему, награждённому неоднократными Грамотами и поощрениями руководства вслух, вдоль морды и всего его прекрасного кондукторского тела
Жарко ль на улице,
Стыло ль внутри.
Ж.па ли сильно вспотела.
Гаррий-кондуктор всегда на пути.
Гаррий-кондуктор – за дело!
Он восседает в сиденьи своём,
Словно орёл в унитазе.
Все пассажиры трепещут пред ним,
Все пребывают в экстазе,
Коли заслышат свирепейший рык:
« Всем уплатить за билеты!»
И пробивает до пяток озноб,
И протекают штиблеты,
И затрясётся от страх голова,
И напрудонишь от страха.
Гарька встаёт. Он в рубаху одет.
И палача та рубаха!
Тянутся руки к ему с всех сторон,
Деньги в руках предлагая.
Он их берёт, отрывает билет,
В руки суёт, не мигая.
Слышит потом облегчения вздох.
«Фу-у-у-у! Пронесло! Я живая!».
И увлажнились слезою глаза,
Что-то при том вспоминая.
Так день за днём пробегают, глумясь.
Гарька – и эти билеты.
Есть между ними причинная связь,
Как во Вселенной планеты.
Как на реке рыбаки и вода.
Как у пивною пьянчужки…
Снова лежит предо мной колбаса,
Льётся чего-то из кружки…
Кантата об агрономше Ебукуриной Жоржетте Унитазовне и террористке-социалистке Фанни Каплан
Жоржетта Унитазовна стонала.
Она стонала так, что гнулся стул.
«Накой, накой она в него стреляла?
Какой во всём при этом был посул?
Не так. Посыл! Конечно! Посылают
Кого куда. Её – на эшафот.
Накой, накой она в него стреляла?
Сидела бы в пивною. Бутерброд
С селёдкой пряной медленно жевала
Пила бы чай, на кружку смачно дув.
Но нет же, нет! Достала револьвертий,
Три пули в грудь евоную пульнув!
А он ведь вождь! Водитель пролетарьев!
Вершитель судеб! Громогласья рык!
За что в него ты пули посылала?
За что же ты! За что не тот мужик,
Тот педораз, прикрывшийся тобою!
Слепою девой, взгляд безумен чей!
А он сейчас сидит, подлец, в пивною
И пожирает крылышки гусей!
Тебя ж схватили. В каземат ссадили,
А утром мозглым, комендант Кремля,
Матрос Мальков спалил в железной бочке,
А пидор Бедный, что звался Демьян,
Поэт вонючий, скотно-пролетарский.
За сим сожженьем жадно наблюдал.
Чтобы в стишках, таких, как сам, вонючих.
Костёрий сей ввести на пьедестал!»
Жоржетта Унитазовна вздохнула.
Пришла в себя, глаза скосила вокруг.
Она сейчас была в читальном зале,
Вокруг неё такие же сидели,
Читали книжки, пряча свой испуг
Она же книжку медленно закрыла.
Сдала её той девушке в очках,
Что здешнею сотрудницей зовётся.
И вышла прочь. В глазах метался страх.
Тогда она покорностью вздохнула.
Взглянув мельком в запястье, на часы.
Без восемь семь. Пора итить в магАзин.
Купить ситра, батон и колбасы…
Нет в жизни счастья без калорий!
Постность щей бывает разной.
В ней свербит сомненья дух.
Сжрёшь, бывает, три тарелки –
И внезапно, даже вдруг
Червь сомнения загложет:
А того ли ты пожрал?
В чём причина пожиранья
И хорош ли будет кал?
Не грусти! Воспрянь заметно!
Кал со щей всегда хорош!
Лучше кала в целом свете
Ты, наверно, не найдёшь!
А найдёшь – гони обиду.
Щи – прекрасная еда!
Ведь они и каша наша
С калорийностью всегда!
Я люблю…
Я люблю, когда мало заборов.
Я люблю, чтобы много пивных,
Чтоб у каждой счастливой невесты
Был смущённый мордатый жених.
Я люблю, когда дети смеются,
Дешевеет когда колбаса.
Я тогда розовею смущённо
И роняю соплю из носА…
Кантата о связисте
Ох, смешливы дефьки возле леса!
Там они гоняются, смеясь.
Я бегу за ними, спотыкаюсь
И вступаю с ними в девко-связь.
И ядрёны бабы на пригорке.
Там сидят на лавках вдоль стены.
Я сажуся рядом и вздыхаю,
И руками глажу вдоль спины,
Что красотке некой принадлежна.
Та красотка жмурится, трясясь.
Я трясуся с нею в унисоний
И вступаю с нею в тряско-связь
А старухи злобятся глазами
И меня клюкой гоняют прочь.
Понимают старые кошёлки:
Не желаю радостно помочь.
Не желаю гребнем петушиться
Реверансы делая, скользясь.
Говоря движением старухам:
Не желаю с вами в эту связь!
Про замечательного человека, не лишённого разочарований в любви, а также житейских предрассудков
Посвящаю одному моему застенчивому другу, работающему приёмщиком стеклотары в приёмном пункте на улице космонавта Гагарина, что в подмосковной Коломне. Я не буду называть его прекрасного имени и прочих паспортных данных. Он их и сам распрекрасно знает, а остальным – необязательно
Он не есть варёных раков
И не кушает компот.
Епифан Мудильич Сраков
Основательно идёт
По житейским переулкам.
Зорко бдит и строго ждёт.
У него могучи руки
И внушительный живот.
Он – ВЕЛИК! Седая грива!
И вообще волос не счесть!
Хорошо, когда такие
На земле родимой есть!
Согласно интересам
Выражая интересы.
Соблюдая строгий ряд,
Шли по городу БАЛБЕСЫ
Ровно лет тому назад.
Им, балбесам, чужды страхи
И сомнения мозгов.
Ведь балбес всегда в папахе!
Он к сомнениям готов!
Я ж гуляю по аллее
И ношу всегда кепарь.
Потому-то мне и светит
Тот неоновый фонарь
И нарвусь я если коли
На балбеса с фонарём,
Вам о том расскажет ива,
Что склонилась над прудОм…
Прогулка по доктору Споку (хулиганское. Но в пределах)
По-японски – Схуендун,
А по-русски – Тасик.
Я гуляю по бульвару
И сосу пивасик
Из литровой из бутылки
(Не сакэ, не виски),
А потом полью цветочки
Из своей пи… ириски.
И воспрянут те цветы!
Расцветут цветами!
Закусить мне, что ль, пивасик
Колбасой салями?
Иль обычной колбасой,
«Докторской» зовётся?
По бульвару я брожу.
Что-то мне неймётся.
Эти баты – не дебаты…
Аты-баты, виноваты.
Аты-баты, на боку.
Аты-баты, биты, мяты
Все солдаты в тем полку.
Аты-баты, их полковник,
Аты-баты, старый хрыч.
И зовётся Поросёнков.
Аты-баты, Хрен Кузьмич.
Аты-баты, словно воду
Аты-баты, водку пьёт.
Вот такой у нас полковник.
Аты-баты, обормот.
Но умеренно ворует.
Аты-баты, знает край.
И за это уважаем.
Аты-баты, наливай!
Заслужить уваженье непросто…
Посвящаю моему давнишнему знакомцу Гаррию Бонифатьевичу Отрыжкину, которому в детстве на голову наступила корова. С тех пор он всегда всем улыбается. Особенно коровам
Почему все меня уважают?
Почему все желают удач?
Я гуляю опять у забора.
Я опять пожираю калач.
Впрочем, нет! Это булочка с маком.
В жизни много вопросных проблем.
Я гуляю опять у забора.
Я опять щас чего-нибудь съем...
Проституткам тоже тяжело
Проститутка молодая
Пожирала помидор.
У неё вчера в клиентах
Был товарищ прокурор.
Ну а что? Грибуца люди.
Им условности чужды.
Прокисает хрен на блюде.
Лишь бы не было войны.
Лишь бы не было чесотки.
Триппер тоже нам знаком.
А сегодня у красотки
В клиентуре – агроном.
Мух и мед
Мух питанью не помеха.
Мух питанью не во вред.
У окна сижА на лавке,
Из горшка я кушал мед
Деревянной ложкой старой,
Мух летали, веселясь.
Мне скажите: здесь какая
Из причин и следствий связь?
Никакой? Абсурд полнейший!
Ложкой черпаю за дно.
Мед течёт. А мух летают.
Мне, конечно, повезло…
Не может хамство быть прекрасным!
Хамство бывает прекрасным.
Хамом бывает герой.
Вот вы, к примеру, пришли за кефиром
Или за водкой – но хрен!
Кончилась только что водка.
Кончился тока чт кефир.
Прямо у вас из-под носа последнее
Хапнула бабка в очках!
Словно ты громом ударен,
Но неожиданно слышь
Сбоку откуда-т «хи-хи» раздаётся,
Словно смеётся малыш.
Но не малыш это славный
Утренней летней порой.
Это смеётся какое-то падло,
Скрючил б его геморрой!
Он твоим горем глумится.
Горем твоим насладясь,
Скотство своё проявляя,
Скотско-причинную связь
Разных людских поколений,
Что покоряют века.
Дать ему в морду скорее
Двадцать четыре рубля!
Ах, няня…
– Ах, няня, мне теперь шешнадцать!
Я стала девушкой давно!
Кто там сребётся в фортке тёмной?
Открой скорее же окно!
Ах, это кто? Гусар могучий?
Как звать его? ГарькО, кажись!
Ах, няня-няня, что же свечи?
Быстрей задуй их, старый дур!
Мон ше плезир? Парле мадама!
Уи, синьор! Вы ловелас?
Пошто вас Гарькой величают?
Почто подбит ваш правый глаз? –
Шалунья звонко рассмеялась.
Младою сиськой помахав,
Бытрей возлюбленного в спальню,
На мягкость койки утащив…
Взошёл рассвет. Качнулись шторы.
Гусар защёлкнул эполет.
Вскочил в коня. РаздАлось ржанье.
Мы все милы в шешнадцать лет…
Кантата о моём и Боцма Ко лучшем дружке, зверском удальце, Гарьке-молодце, а также о чайной заварке марки «Липтон»
Эпиграфы:
– Хлеба к обеду в меру бери.
Хлеб – драгоценность! Им не сори!
( надпись на агитационном плакате, которой во времена Советской власти висел над раздаточной в общепитательной столовой «Ока», что в подмосковной Коломне)
– Чао, бамбино сорри! (Ciao, bambino, sorry) –
(песня итальянских партизан времён Второй мировой войны. Исполняет Мирей МатьЁ)
Наш товарищ Гарька – маленький шалун.
На горе – корова. Под горой – драгун.
На коне отважном (Может, на кобыл)
Скачет он бесстрашно. Не жалеет сил.
Ты скачи смелее! Саблею махай!
На горе – корова. Под горой – сарай.
Ждёт тебя красотка. В памяти – провал.
Гарька – наш товарищ. Скромный идеал.
Ты мычи, корова! Ты гори, сарай!
Я пойду на кухню. Приготовлю чай.
Может, марки «Липтон». Может, «каркаде».
У драгуна – сабля. Как б не быть беде!
Полосатый танк, или С какого помер Буратино?
Посвящаю кладовщику топливного склада номер восемь конторы «Гортоп» Боцманястову Кузьме Гордеичу
Я пошёл на рынок.
Я всегда хожу.
Или покупаю.
Или так гляжу.
Если денег нету,
Хрен чего купЯ.
Но сейчас в кармане
Сорок три рубля.
И на эту сумму
Прикуплю я, что ль,
Может быть, селёдку.
Пряник. Алкоголь.
Тапочки. Махорку.
И вязанк баранк.
И игрушку сыну –
Полосатый танк.
В смысле, камуфляжный.
Чтобы бить врагов.
Чтоб лететь снарядам
Яростно в врагов.
Чтоб враги бежали,
В ужасе вопя:
«Ты отдай нам, дядя,
Сорок три рубля!
Купим бы баранков,
Купим мы курей.
Нанесём мы яйцы
Для планеты всей!».
Только хрен им в морды.
Я и сам могуч!
Затерялся облак
В сонме грозных туч.
Я надел галоши.
Зонт над головой.
Хорошо мне в жизни!
Я же молодой!
Очень обаятельн
И слитён как танк.
Дайте мне котлету
И кило баранк!
К оглавлению...
