Когда я не жила, а погибала,
держа судьбу за рваные края, –
вдруг в глубине случайного прогала
футболкой алой вспыхнула заря.
Как будто по божественной указке
из облака родился облик твой
и породнил меня с лесною сказкой,
с тропинкой в поле, с каплей дождевой.
Всё понимая, влагой обнимая,
текла с небес пречистая вода,
и мы пересеклись, как те трамваи,
кто знает – на мгновенье? На года?
На остановке этой неслучайной
в проёмах павильона брезжил свет.
«Мы только тайной живы, только тайной» –
писал печальный сумрачный поэт.
***
На остановке памятной сойти
и ждать на самом деле не трамвая.
Как бы потом ни разошлись пути –
здесь их соединяет кольцевая.
Дорога без начала и конца,
но собственная ноша рук не тянет,
как будто я спешу кормить птенца,
что без меня и часа не протянет.
Душевный голод, радостный недуг,
не излечить его травой аптечной.
Как будто клюва птичий перестук
из сумки слышен околосердечной.
Птенец пушистый, кактусик в руке, –
никто не догадается, о ком я –
тобой согреюсь в Стиксовой реке,
минуя лет кладбищенские комья.
***
Вот блинчики, кофе, вот свежий бульон.
А вот моё сердце в придачу.
Кто был хоть однажды смертельно влюблён –
тот знает, что всё это значит.
Нам тут обживаться с тобой не впервой –
по сговору тайного знака.
Смотри, даже крыша есть над головой,
и кошка пришла, и собака.
«Тепло ль тебе?» – спросит Морозко с небес.
– О да! – моё сердце что печка.
Трамвайный шалашик из сказки воскрес...
Шикарное наше местечко.
***
А из проезжающих трамваев –
чудище стоглазое глядит.
Варежки зеваки разевая,
не поймут, зачем мы тут сидим.
За каким сюда нас гонит бесом,
что мы тут забыли под дождём,
на скамье часами под навесом,
где трамвая вовсе и не ждём.
А на остановке – слой окурков,
засоряют, сволочи, наш дом!
Из окон взирающих придурков
придушить мне хочется гуртом.
Но дарить рука не оскудеет,
и в охоту киселя хлебать.
В дождь скорее лавка опустеет.
Будем зябнуть, но не прозябать!
Если есть и кофе, и печенье,
птицы и летящая листва,
сумерек волшебное свеченье,
тёплая иллюзия родства.
Никакая грязь к нам не пристанет,
нас ничто не сможет запятнать.
И когда нас больше тут не станет –
на том свете буду вспоминать…
***
Нам только кажется, что мы не одни на свете,
а мы – заблудшие осиротевшие дети,
не важно, какого возраста, роста, пола,
одни на этой планете замёрзшей, голой.
Мы на задворках жизни, обочине, свалке,
и наши попытки выжить смешны и жалки.
Пустынны улицы, ветер пыльный зловеще свищет,
и вся земля – большое кладбище, пепелище.
Но где-то там, глубоко внутри, на задворках сердца
печной заслонкой хранит тепло потайная дверца,
души тоннель, переход надземный, судьбы уловка –
наша отдушина, передышка в пути, остановка.
***
Дворник, так далёкий от народа,
над заснувшим городом парит,
и его дворянская порода
никому о том не говорит.
Аристократические пальцы
тёплым мехом варежек обнять.
Ты, прохожий, из окна не пялься –
ничего оттуда не понять.
Что мне этот мусор и окурки
перед синевой без берегов,
что мне эти мелкие фигурки –
их не разглядеть из облаков.
***
Уж промокли твои кроссовки,
и скамью занесло пургой.
Мы простимся на остановке,
от одной идя до другой.
Неприкаянные изгои
и счастливые без прикрас...
Я машу тебе вслед с тоскою,
словно это в последний раз.
А всё то, что не досказала –
долепечут тебе потом
ветка вяза, что нас связала,
тополя шелестящим ртом.
Что ни дерево – то попутчик,
сердцу голос его знаком...
Ты прислушивайся на случай,
когда выйдешь на свой балкон.
***
Как опять на холоде застынешь –
жалости сдержать я не могу.
Мой найдёныш, выкормыш, любимыш,
пёсик андалузский на снегу!
Застегну как маленькому ворот,
чтоб воды туда не натекло.
Пусть лишь мне одной мороз и холод,
а тебе тепло, тепло, тепло!
Чтоб часы пробили час твой звёздный,
чтоб венок сонетов лёг у ног…
Никогда не будешь больше мёрзнуть!
Никогда не будешь одинок!
***
Худое горлышко укутать,
на лоб надвинуть капюшон…
Продлись, мгновение, покуда
ещё наш час не завершён.
Твои замёрзнувшие пальцы
своею варежкой одеть,
твердить про рыбий жир и кальций
и долго-долго вслед глядеть.
Пусть всё как прежде, как в начале,
не «будь со мной», а просто «будь»!
Лишь бы глаза твои сияли…
Не уходи! Счастливый путь!
***
Ты праздник мой вечнозелёный.
Всё остальное – мишура.
Варю тебе глинтвейн Вийона,
творю салаты на ура.
Спешу на нашу остановку –
гнездо минуточное вить,
любви невинная уловка –
твою улыбку уловить.
Мой виноград вечнозелёный,
не пригублю, не погублю,
а лишь любуюсь умилённо
и только издали люблю.
Тебя порадует обновка,
о нас на память сохрани...
О остановка, остановка,
мгновение, повремени!
И слышу как в каком-то трансе
все производные слова:
Остановись… оставь… останься…
останки дружбы и родства.
***
Остановка в пути, остановка в пути,
нас трамвайный укрыл павильон.
О суровая жизнь, погоди, не буди,
голосами вторгаясь сквозь сон.
Этот замок воздушный и мал, и смешон,
но помедли, над бездною мост,
пока ночь нахлобучит на жизнь капюшон
и не будет ни солнца, ни звёзд.
Эта ноша своя, но она нелегка.
Словно ручка, оборвана нить…
Вот и прибыл трамвай, заплутавший слегка.
Дальше Стрелка. И мне выходить.
***
Негромкие события,
неслышные дела.
На полках пыль повытерла,
присела у стола.
Вот так бы мне – покуда есть –
стереть везде твой след.
От холода закутаюсь
в стихи свои как в плед.
Зачем пылало зарево,
что делать с этим впредь?
Ну разве только варево
на кухне подогреть...
***
Готовила сердце к субботе,
как тот незабвенный Лис.
Мы оба – хоть в разном годе –
в субботу с тобой родились.
Остаться навеки в ней бы,
в пределах земных границ.
Но ты мой журавлик в небе,
мой инопланетный Принц.
Однажды тоской уколет:
то было давным-давно...
Услышу звон колоколец,
на звёзды взглянув в окно.
И вспомню субботнего принца
и розу в его дому…
Он просто тогда мне приснился,
и вновь улетел во тьму.
***
Уж почти ничего не осталось
от того, что в тебе любила.
Ну какая-то может малость,
и её я считай убила.
Я старательно забывала,
повторяя с утра как гамму,
и сама себе ставила баллы
за исполненную программу.
Вот почти что готовый трупик,
мне осталось крупинку, с просо:
покосившийся слева зубик,
пальцы, красные от мороза.
***
По земле идёшь как тонкий дождик,
жизнь мою зачёркивая вкось.
Не споткнись о сердце под подошвой,
что лежит, пробитое насквозь.
Главное – чтоб песне не на горло,
а на сердце – запросто ступить,
чтоб его с земли скорее стёрло,
чтобы не просило больше пить.
С гор вода, с глаз долой,
горлу песни былой
перекрыт кислород.
Дождик слеп, словно крот.
***
Между нами ничто, никогда и нигде.
Было Нечто, мечта или чудо,
трепыхавшийся птенчик в сердечном гнезде,
теплоту вдруг почуявший чью-то.
Где мы были на краткий приснившийся миг
и кому это было так нужно?
Было-не было прячет в сугробах свой лик,
как в развалинах замков воздушных.
Что же делать с развёрстою чёрной дырой,
с окровавленной бывшей душою?
Где-то в чёрных перчатках шагает герой,
наступивший на горло чужое.
Было Нечто меж нами, а стало ничто,
где сияло и теплилось чувство.
Остановка пуста, опустело гнездо.
Свято место по-прежнему пусто.
***
я всего лишь пассажир
незапамятного рейса
жизнь отчаянно бежит
по кривым разбитым рельсам
колея ведёт в овраг
кто ты есть в кого не верю
мой вожатый враг иль враль
господа вы звери звери
мой трамвай идёт в депо
все сошли кто ехал рядом
а ведёт его слепой
с мутным брейгелевским взглядом
жизнь короткая как май
засветилось и погасло
заблудился мой трамвай
Аннушка спешит за маслом.
***
А жизнь в судьбу забивает сваи.
Меня не надо, а я живая.
Кольцо трамвая чертит петлю.
Меня не надо, а я люблю.
Свой ад домашний я обживаю.
Пока живая. Ещё живая.
Прости, что не перешла межу.
Меня не надо, а я дышу.
***
На остановке я сойду
на нет, что ты мне дал –
подарок твой, что и в аду
сияет, как кристалл.
Ни дождь меня не отрезвил,
ни взгляд твой ледяной,
и всё, что ты отнял, убил –
по-прежнему со мной.
Со мною мой самообман
под звуки аллилуй,–
то не зима, не смерть сама,
а вьюги поцелуй.
***
Дар вселенной, души пожива,
равнодушный бесценный друг!
Как догнать твою душу живу,
ускользающую из рук?
Как позвать, чтобы ты услышал
стук сердечного каблучка?
Если дождик стучит по крыше
иль луна не сводит зрачка,
если тополя громче речи
иль в окне мелькнёт воробей –
то душа моя ищет встречи.
Ты услышь её, не убей!
***
Я тебя не отдам пустоте заоконной,
пусть далёкий, не мой, неродной, незаконный,
только издали сердцу видней.
Ты ошибка моя, мой божественный промах.
Жизнь тонула в обломах и в пене черёмух,
и не знаю, что было сильней.
Твои беды вернутся и станут моими,
губы снова споткнутся о нежное имя,
о частицу холодную не.
Ты и я не равняется нам, к сожаленью,
но плывёт по волнам твой кораблик весенний
и во сне приплывает ко мне.
***
Об этом не отыщешь книг
в библиотеке...
Ты повстречал меня на миг,
а я – навеки.
Я думала, что я твой Лис
в пути весёлом,
а ты внутри меня изгрыз,
как тот лисёнок.
Теперь в груди моей просвет,
приникни ухом –
там различишь далёкий свет,
где земли пухом.
Навек испорчен телефон,
где трубка – дуло,
к виску приставленный патрон,
чтоб ветром сдуло.
Прощай, прощай, далёкий принц,
не с той планеты.
Что наша жизнь? – короткий блиц,
была – и нету.
***
Дождик шёл, беспокойно стуча о стекло,
а потом его сердце устало.
Просто время дождя истекло, истекло.
Вот покапало – и перестало.
Непривычной мгновенье ожгло тишиной,
взорвалось в ушах, как граната.
Непонятна причина, и кто тут виной.
Это всё перестало, как дождик весной.
Это всё перестало быть надо.
***
А был ли в реальности мальчик?
О да, без сомнения, был.
Но что-то с годами всё жальче
впустую растраченный пыл.
Устала душа возвращаться
к обломкам разбитых корыт.
Она научилась прощаться,
не плача при этом навзрыд.
И чувство, что стало обузой
и грузом, с которым – на дно,
ночами беседует с Музой:
зачем оно было дано?
Кормила души своей кровью,
но волка тянуло в леса.
Застыло из строчек надгробье
над тем, что ушло в небеса.
Раскрытая хлопает дверца
и звук тот разит наповал.
Гнездо опустевшее сердца
зияет как чёрный провал.
***
Не их, а что-то через них,
за ними любим мы,
над ликом воссиявший нимб,
сверкнувший нам из тьмы.
И потому так вечен миг,
связавший слепо, напрямик
и души, и умы.
***
У судьбы есть одна уловка –
в наше прошлое тайный лаз.
Возле кладбища остановка,
где два года уж нету нас.
Жизнь течёт неостановимо,
не попутает больше бес.
Проезжаю привычно мимо,
а сойду – лишь когда с небес.
Там, от холода околея,
наши тени всё визави...
Я тобою не переболею.
Не привита я от любви.
***
Всё это мне лишь кажется, конечно,
как будто снова мы в своём гнезде...
Здесь снег кружится трепетно и нежно,
совсем не так, как всюду и везде.
Я вижу, как ты руки грел о термос,
и как самой хотелось их согреть.
Но мало ли чего тогда хотелось,
что было и чего не будет впредь.
О наша остановка, обстановка –
навес и одинокая скамья,
где пусть недолго, глупо и неловко,
но счастливы так были ты и я...
***
Ничего не исчезает,
оно просто Где-то Там,
за лесами, за часами,
недоступное летам.
Где-то Там, где дали, были
и мечты под слоем тьмы,
есть все те, кто нас любили
и кого любили мы.
Это то, что не ветшает
и не тает словно снег,
видит, слышит, утешает
и целует нас во сне.
И приходит к нам слезами,
словно дождиком слепым...
Ничего не исчезает.
Тот кто любит – тот любим.
К оглавлению...
