Талант – это дар, обретение или бремя?
Эти разрозненные размышления, которые никак не втиснешь в облачения строгой научной статьи, продолжение заметок о человеческих способностях и их связи с разнообразными видами деятельности. Заметок, в которые я провокационно включил и собственные небогатые примеры. Провокационно потому, что вижу, что все вместе взятые и упомянутые в предыдущих заметках виды моей собственной, «внеинтеллектуальной» деятельности практически не требовали развития фантазии, изобретательности, смекалки, смышлености, особой ловкости. К примеру, те же мастера (и не только известные и неизвестные Кулибины, Эдисоны), которые создавали обычные, но при этом разнообразные избы, церковь в Кижах, должны были освоить столько операций, которыми не только я лично, но и многие из моего поколения не овладели за всю свою жизнь.
А уж что и говорить о талантах? И когда уместно это слово талант, и если где-то уместно, то что за тайны у их истоков? – Обо всем этом, конечно же, многократно писалось и до меня. И, если бы здесь шла речь о научной статье, то я должен был бы засыпать вас, как осенний сад листьями, именами, цитатами и прочими знаками моей эрудиции. Но я-то просто приглашаю к со-размышлениям тех, кто захотел бы над этим задуматься. И толчок к моим вопросам – и наша неустойчивая, как новичок на канате, система образования, и, не на последнем месте тут шоу Галкина с детьми, которое я бы резко отделил от таких конкурсов, как, скажем «Синяя птица» или «Щелкунчик». Последние, все-таки, шоу-конкурсы, а у Галкина шоу-развлечение – это доминанта.
Однако и там и тут появляются вопросы: а откуда берутся талантливые или просто особенно способные к чему-то дети и насколько тяжелой окажется для них ноша собственных способностей и талантов? Да и сами пути к вершинам – не могут ли оказаться слишком скользкими и опасными для детских организмов, а порой и самой их жизни?
Если начать с самого внешне простого: определения таланта и поисков его истоков, то расхожее «талант – это труд», я бы дополнил тем, о чем уже не раз думал и писал: «талант – это труд с увлечением, труд, который, подчас, и не замечается, как труд, настолько он захватывающ. Подобно тому, что, согласно Платону, философия начинается с «удивления», талант начинается с особой увлеченности, с той увлеченности, которая, как любовь, способна сужать окружающий мир и внутренние интересы до острия шпаги, того самого острия, которое, чем уже, а, значит, и острее, тем действеннее.
Но вот когда, в каком возрасте и насколько это сужение уместно, а когда может быть и пагубно? Насколько плодотворна по отношению к самим детям их ранняя «специализация»? С одной стороны, вроде бы, очевидно, что современный спорт требует включенности чуть ли не с того момента, когда ребенок начинает ходить. Да и музыкой хорошо бы начать заниматься пораньше. А уж о выборе математических, гуманитарных и иных классов, казалось бы, и говорить нечего!
Да школа – это очень занозистая тема, и тут нужен особый разговор. И не один. Причем с привлечением специалистов педагогов. А вот шоу для всех. Бесспорно, они забавны. Тот же Галкин – шоумен не галичьего полета. Но так хотелось бы послушать и почитать, в том числе и в журнале размышления профессионалов психологов, физиологов… Ведь элементы детских шоу самые разные. Их объединяет только зрелище. Так, одно дело, рождающие чувство восхищения, дети, которые здесь (да и далеко не только здесь) демонстрируют поражающие нас физические возможности. Совсем другое – те, которые демонстрируют великолепную память, третье – какие-то умения и т.д. Где-то же мы, возможно, видим просто своего рода «натасканность»…
Уже первое и самое завораживающее рождает вопросы, нуждающиеся в комментариях специалистов: а как могут повлиять ранние и сверх-интенсивные тренировки на развитие детского организма? В чем таковые стимулируют это развитие, а в чем могут и затормозить? Есть же упоминания о том, что выраставшие в суровых условиях спартанцы при всех своей обученности и выносливости, ростом несколько уступали грекам из некоторых иных полисов. А ведь есть еще показатели, которые куда значимее просто сантиметров… В том числе и вопросы длительности активной жизни и т.д., и т.п.
А каков может быть эффект интеллектуальных перегрузок? И это, не говоря о том, что дети, демонстрирующие ранние познания в географии, демонстрируют именно познания в конкретной области, а не собственно смышленость, смекалку, сообразительность. В этом отношении (как я уже писал где-то, и тут уж, простите, повторяюсь) даже передача «Умники и умницы» с детьми старшего возраста названа не точно, потому, что дети демонстрируют не ум, а эрудицию, подготовленность к выполнению тех или иных заданий, связанных с конкретными сферами знаний.
И, наконец, третье: а как вообще влияют психологические нагрузки, нагрузки сценой, на детей разного возраста? – Самые маленькие могут их особенно и не ощущать, а те, кто постарше? – Ведь одно дело тяжеленные психологические нагрузки при состязаниях, путь к которым – упорные тренировки. Здесь сама борьба может рождать известное «одиночество в толпе», когда забывается и публика, и многое иное, а остаешься только ты и твой противник, скорее даже ситуация на шахматной доске, в ринге, либо ты – и музыка. Да и то, тут может быть по-разному. Кого-то зал и стадион подстегивает, а кого-то это только отвлекает, понижает концентрацию.
Проще же говоря, как повлияют на слишком рано окунувшихся в мир шоу детей, медные трубы? Не окажется ли здесь так называемый рынок – острых приправ к тускнеющему миру наших эмоций, опасным для будущего детей, а, значит, и нашего общего будущего? Подобных вопросов очень много. И так хотелось бы чаще слышать здесь голоса не крикунов, а тех, кто с пониманием размышляет о сути дела.
Декабристы и мы
Новый фильм и все, что с ним связано, подстегнули, точнее, направлены на то, чтобы подстегнуть интерес к декабристам. Не буду касаться самого фильма, который бы следовало и в самом деле посмотреть на большом экране. Просто коснусь самой суеты вокруг темы. Но прикосновение это будет сугубо субъективным.
Для меня самого 19-й век был веком бледноватым. Чисто внешне. И что такое относительно однообразные мундиры в сравнении с колоритом былинных героев, казаков времен Сечи или купцов типа Афанасия Никитина или сказочного Синдбада-Морехода?
Это все о мальчишеских и юношеских впечатлениях. Но и позже декабристы не казались мне особо привлекательной темой. Хотя последние шоу-обсуждения натолкнули на довольно банальную мысль: декабристы дают потрясающую драматургию. Причем драматургию высшего типа. Так, возможен драматизм четко противостоящих друг другу сил Добра и Зла. Это драматизм сказок, драматизм борьбы с нацизмом. А есть и драматизм внутренней борьбы. Пример Раскольников.
И вот драматизм третьего типа, когда перед нами разные силы, у каждой из которых своя логика, причем и внутренне сами эти силы очень неоднородны. Иначе говоря, здесь тот или иной противник – не «мальчик для битья», не спарринг-партнер на татами, который позволяет кому-то эффектно продемонстрировать владение какими-то приемами, а реальный оппонент.
Совершенно неожиданно для самого себя мне показалось интересным (по крайней мере, в немалой своей части) шоу Галкина (опять-таки, вездесущий Галкин!) на эту тему. Актеры, особенно молодые, не выглядели примитивными. И даже даме-историку позволили сказать несколько слов. Для шоу уместны и вопросы к присутствующим: а за кого Вы лично, за декабристов или противостоящего им царя?
Но вообще-то, когда речь заходит об истории, как и о спорте, скажем, шахматной партии или поединке на ринге, возможны три основных подхода. Первый: вы болеете за Карпова. Второй – за Каспарова. Третий – вас захватывает развитие самих событий, и вы пытаетесь распутать их клубок и прикоснуться к мирам мотивации поступков разнообразных действующих лиц. Я в данном случае – тот третий. Хотя, скажем, в случае с Грозным таким наблюдателем уже быть бы просто не смог.
Думаю, что благодаря всей этой раскрутке, которая, увы, по новоиспекаемой традиции вторгается уже и в новостные программы, мы еще не раз услышим и историков профессионалов, разбирающихся именно в данной теме. Пока же замечу то, в чем я не оригинален. Мне кажется упрощением обсуждение темы декабристов без учета предыдущей панорамы русской истории. Декабристы в истории России завершили (по крайней мере, почти на сто лет) тот виток исторического развития, когда судьбы престола – высшей власти в стране могли решать военные. Сначала это были стрельцы, которым вместе с Софьей не удалось достичь успеха, и Петр Первый расправился с ними с той же беспощадностью, с какой столетием позже турецкое руководство расправилось с янычарами.
Затем гвардия, которая возвела на престол Екатерину, а до этого повлияла не только на ее судьбу. Позже – узкая группа, убившая Павла. Так что декабристы вполне умещаются в этом ряду, с той, однако разницей, что цели их не сводились лишь к захвату власти. Но это – особая тема. Тут вообще интересно было бы рассмотреть антимонархизм, как социально-духовное поветрие, если хотите, пандемию, охватившую целые континенты.
Мы же завершим с вами эту часть кратких, буквально контурных размышлений, упоминанием того, что и сама судьба дома Романовых в огромной мере была решена миром военных, миром армии.
И не вся ли такая непростая наша история прямо или косвенно подтолкнула уже Сталина накануне Второй мировой к репрессиям, охватившим и значительную часть силовых структур? Во всяком случае, участь Берии, которого переиграл «простак» Хрущев, свидетельствует о том, что сталинские опасение психологически (и только ли?) объяснимы. А если мы вспомним Альенде и Пиночета и поворошим мировую историю, в том числе и двадцатого века, то увидим, что с теми или иными идеалами, идеями, лозунгами, вооруженные силы, силовики в целом могли и очень часто играли и продолжают играть колоссальную роль в истории собственных стран. Поэтому далеко не случайно их так часто в мировой истории пытались стреножить, причем, бывало, самой жесткой рукой.
Но есть и иные повороты проблемы. И один из центральных – социально-психологический, неотделимый от попыток нащупать внутренние пружины этой исторической драмы. Здесь уже упоминанием об антимонархизме, как о поветрии, не обойдешься. Да и «исторического буквализма» будет явно недостаточно. Именно поэтому документальная реконструкция событий 1825 года показалась мне слабоватой. Она напомнила мне портрет, на котором прорисована каждая мелкая деталь, пуговицы камзола, складочки, завитки волос, но нет живого характера, нет выразительного лица. А ведь здесь мы никак не вправе минуть мир «исторической психологии» с ее общим, особенным и индивидуально-историческим. Да, восстание декабристов или то, что было так названо, – это движение военных. Но действия-то их с чисто военной точки зрения выглядят довольно-таки странными. Люди с немалым боевым опытом не могли не знать, что в таких ситуациях «промедление смерти подобно». А они не просто медлили, а стояли. Да и противоположная сторона начала не с пушек, а с Милорадовича… Вот она – потрясающая психологическая драма с ярчайшими элементами уже не обычных, а таких гражданских войн, когда словом стремятся «повернуть фронты». И даже как-то странно, что такой великолепный драматургический материал не нашел у нас ни своего Шекспира, ни своего Льва Толстого или Горького, либо Шолохова, времен рождения «Тихого Дона» (от скандалов вокруг авторства последнего я ухожу – кто сегодня будет всерьез спорить об авторстве «Илиады»?)
Серьезнейшей, но уже сквозной исторической проблемой остается связь заграничных походов русской армии и духовного брожения в русской армии. Ведь люди не просто чуждых России идей нахватались. Они массово соприкоснулись с иным укладом жизни, причем во многих отношениях более рационально организованным, а в чем-то, на их взгляд и более человечным, чем уклад жизни российской (как тут не вспомнить и Чаадаева?). И подобное в истории случалось не впервые. Спартанцы, победившие в изнурительной войне Афины, оказались под влиянием побежденных. Победы Александра Македонского на Востоке породили эллинизм. Да и после Второй мировой маховик репрессий и цензурно-критических ограничений в СССР стал вновь раскручиваться. Победитель, «прошагавший пол-Европы», вдохнувший запахи иной культуры, сам становился уже иным.
И, наконец (в масштабах нашего краткого разговора), третья сторона социально-психологических проблем – вопросы отношения к насилию и прямой жесткости. Рылеев, конечно, писал стихи о насилии, включая и строки про три ножа. Но ведь не только он. А не вспомните ли Вы сами автора строк: «Самовластительный злодей! Тебя твой трон я ненавижу. Твою погибель , смерть детей с жестокой радостию вижу». Да и знаменитые пушкинские стихи «Во глубине сибирских руд…» завершаются строками: «Темницы рухнут и свобода вас примет радостно у входа, и братья меч вам подадут». А меч-то подают не для того, чтобы ковырять в носу или чесать спину.
Речь здесь не о том, чтобы нам с вами здесь и сейчас, сидя в уютных комнатах, оправдывать либо бичевать насилие. Речь совсем не об этом, а о том, что, не пытаясь понять специфику той жизни и того мира, мы во всех своих гуманистических суждениях окажемся просто досужими болтунами.
А специфика эта принципиально важна. Попробуйте только сопоставить три события. Пушки на сенатской площади 14 декабря 1825 года и 9 января 1905, а затем и стрельбу по демонстрации в защиту учредительного собрания уже в начале 18-го года.
В первом случае погибло почти 1300 человек, и из них примерно 900 не военных, во втором при разных данных заметно меньше. Но 14 декабря никаких масштабных последствий для России не имело, тогда как 9 января стало запалом Первой русской революции. События же 17-го – 18-го и последующих годов вообще нуждаются в особом анализе и могут быть оценены (именно с исторической точки зрения) лишь в их взаимосплетении, а не будучи произвольно вырванными из контекста истории.
Остается только завершить тем, что любое серьезное историческое исследование – это и увлекательное путешествие на машине времени, и пища для поучительных размышлений о нас самих. Жаль только, что шоу здесь слишком уж часто заглушает голоса историков-профессионалов. Да и мои собственные заметки – лишь прикосновение к теме…
К оглавлению...
