С недавних пор в русском языке бытует официальный термин: «период дожития». Им принято обозначать особый витальный этап: от дня выхода на заслуженный отдых и до момента упокоения человека.
Казенно-крематорским духом веет от этого циничного словосочетания с измывательским оттенком, уже прочно утвердившегося в документооборотах Пенсионного фонда и Минздрава РФ. Ведь слово «дожитие» ассоциируется вовсе не с жизнью (вопреки общему корню), но со смертью. Так, весьма банален диалог:
– Как вы живете?
– Увы, доживаю…
Сиречь, угасаю.
Однако, при всей безжалостности и черствости этого депрессивного термина, он разительно точно передает сегодняшний статус рядового российского пенсионера и практикуемую по отношению к нему государственную политику: ты на хрен никому не упал, а потому и пенсию тебе, при постоянном росте цен, проиндексируем по минимуму (если же кому подвезло официально на работу устроиться, так и вообще хрен по всей морде) и всячески ущемлять будем стараться…
Мой знакомый-долгожитель, вышедший на пенсию более четверти века назад, однажды мечтательно высказался:
– Когда-то я на свои кровно-заслуженные сто тридцать два рубля мно-огое мог себе позволить! А сейчас… Помнишь Бубу Касторского из «Неуловимых мстителей»? – И грустно-иронично процитировал оригинального куплетиста из кинобоевика середины шестидесятых: «А что сейчас? Шевелись, народ, подтяни живот! Приказано торговать и веселиться!»
Помолчал, хмыкнул, прибавил:
– Первого – и кожей не приемлю. Не мое. Хотя иные бабушки и пытаются переторжкой набизнесменить. Притулятся на уличном тротуаре и зазывают на цветы, зелень и овощи – мол, со своего сада и огорода, – да носки или семечки. А власти регулярно гоняют и штрафуют старушек «за нарушение правил торговли». Касаемо же второго… Да, веселимся. Только сквозь слезы, любезное сердцу совковое прошлое оплакивая. Упокой, Господи, тех застойных лет дешевизну…
И стали мы тогда ностальгически вспоминать кажущиеся ныне и точно благословенными брежневские семидесятые. Коробка спичек, стакан газводы без сиропа или простой карандаш в те времена стоили копейку, звонок из телефона-автомата, школьная тетрадь или газета – две, трамвайный билет, газвода c сиропом или ластик – три. Троллейбусный билет, пирожок с ливером или пара так называемых «резиновых изделий № 2» в упаковке – четыре копейки, автобусный билет, пирожок с повидлом или воздушный шарик – пять. Мороженое «пломбир» – девятнадцать коп, литр бензина АИ-93 – сорок, поесть по полной программе в столовой (салат, первое-второе-третье, сдобная булочка) – меньше целкового, так что с него же еще и на пачку «Примы», а то и «Беломора» выгадывалось…
Чем не жизнь-малина? Почти коммунизм!
Далеко не все в те годы стремились, выйдя на заслуженный отдых, подыскивать новую работу. «Хватит, свое честно отпахал, – заявляли иные. – Теперь желаю всласть побездельничать, пожить в собственное удовольствие»…
И ведь, правда, жили. Особенно после службы в «погонных» системах – армии, милиции, органах госбезопасности. Уходили-то оттуда в возрасте сорока пяти – пятидесяти лет, причем на двести, а то и все двести пятьдесят рубликов. Кто сумел дослужиться до звания полковника, худо-бедно подполковника. Впрочем, кто-то из таких отставников впоследствии, мучаясь от безделья, спивался. Ну да в России это уж именно так, здесь каждому – свое…
Однако из начинающих пенсионеров-россиян и тогда мало кто ехал смотреть мир, как это заведено у американцев, немцев, японцев. Финансы такой роскоши не позволяли. На сегодня же почти всякий человек, которого по достижении осени жизни настойчиво, если не понудительно, лишили рабочего места, пытается изыскать к своему – как правило, невеликому – соцобеспечению достойный приработок. Хотя не многим это удается. Совсем не многим…
Ведь если кому-то вдруг и подфартит остаться в родимом ведомстве, то ему либо предложат трудиться на прежней должности, но за значительно меньшую сумму, либо – что куда вероятнее – определят сторожем, вахтером, уборщицей…
Увы: пожилой возраст практически у всех работодателей соотносится в первую очередь с ослаблением физических и духовных сил, снижением активности и дееспособности. Зато приобретенный опыт работы и квалификация, трезвость и обдуманность действий, чего зачастую столь не хватает молодым специалистам, во внимание не берется. А ведь пожилые профи, много чему наученные жизнью, как правило, еще и покладисты, у них взрослые дети (значит – будут реже бюллетенить), женщины в этом возрасте не уходят в декрет…
– Ну скажите на милость, чего вам дома не сидится? – порой упрекают пытающихся трудоустроиться пенсионеров-дебютантов кадровики. – Отработали честно свой срок, теперь отдыхайте, наслаждайтесь жизнью, лечитесь…
Как тут не вспомнить известное изречение немецкого философа-иррационалиста Артура Шопенгауэра: «С точки зрения молодости, жизнь есть бесконечное будущее, с точки зрения старости – очень короткое прошлое». И разве можно ставить в вину человеку, что он стремится и дальше не просто существовать, но продолжать жить активно, не желая сокращать свой круг общения до походов в поликлинику и в ближайшие магазины, поскольку иначе ему грозит искусственное исключение из социальных отношений?
Разумеется, пенсионная адаптация протекает по-разному. «Каждый волен распоряжаться своей ж…, как ему хочется…», – говаривала великая Фаина Раневская. Совокупность личных качеств и довлеющих над сменившим ипостась обстоятельств обуславливает то, что особый жизненный этап порой оказывается ироничен, иногда саркастичен, куда реже забавен. И крайне редко он удовлетворяет человека сполна. Впрочем, в 2010-м мне довелось встретиться с доктором наук, размер пенсии которого уже тогда составлял девяносто девять тысяч рублей. Ученый был одним из руководителей ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС и, находясь в зоне отчуждения, схватил опасную дозу облучения. Позднее он был признан инвалидом и выиграл пять длительных судов, обязав государство выплачивать ему все положенные по закону льготы.
(Интересная деталь: в особых условиях работы у него, как и у многих других ликвидаторов, сформировалась специфичная привычка распечатывать пачку сигарет со стороны донышка, чтобы закуривать, не касаясь фильтра пальцами: они во время пребывания в зоне всегда были «грязными».)
А чаще всего период дожития оказывается жёсток, а то и попросту жесток.
Не претендуя на истину в последней инстанции, хочу поведать, как сам в разные послепенсионные годы пытался вернуться в активную жизнь.
Но прежде расскажу о том, как складывалась моя трудовая деятельность. Стартовал в ней «пиджаком» – так профессионалы-армейцы с долей презрения именуют офицеров, пришедших в войска после гражданского вуза, – и восемь годков оттрубил ванькой-взводным, «не вылезая из сапог и портупеи».
Именно в те первые погонные годы во мне пробудилось желание литературно творить. Причем изначально созидал рассказы на школьно-студенческую тематику, а уж позднее, набравшись некоторого опыта – по большей части минусового – обратился и к военной. Так мой разум старался отрешиться от повседневной армейской действительности, в которой ежедневно наличествовало немало негатива, перенося ее реалии из памяти на бумагу.
Пожалуй, точнее других определил суть вооруженных сил любого государства Лев Троцкий – фактический творец Октябрьского переворота, один из создателей и первый руководитель Красной Армии. Его перу принадлежат слова: «Армия вообще представляет собой осколок общества, которому служит, с тем отличием, что она придает социальным отношениям концентрированный характер, доводя их положительные и отрицательные черты до предельного выражения». Не в бровь, а в глаз, блистательно сказано!
К слову: в лейтенантскую пору меня нередко поражали специфичные афоризмы, ярко характеризующие особый «черно-белый» мир общевоинских уставов. Из великого множества парадоксальных изречений приведу лишь три: «Наш старшина совместил время с пространством – заставил копать от забора и до отбоя», «Армия без мата, что солдат без автомата» и «Дембель неизбежен, как крах империализма, но пока империализм существует, дембель в опасности».
Мой офицерский стаж закономерно рос. Умножался и багаж знаний – как командирских, так и сочинительских.
Не с первой попытки, но сумел-таки поступить в Литературный институт им. А.М. Горького, на факультет прозы. За право выехать туда на вступительные экзамены (уже после прохождения трех этапов творческого конкурса) пришлось побороться: как правило, людям в погонах не разрешают обучение во втором гражданском вузе. Но это особая статья, и не о ней сейчас речь. А о том, что после окончания трех курсов Лита (просторечно) был переведен штатным военным корреспондентом в окружную газету, с которой уже давно и тесно сотрудничал.
На новой для себя военкоровской службе поначалу, конечно, набил немало творческих шишек. Однако осваивался в журналистской среде плодотворно, и вскоре мой профессиональный уровень пишущего сомнений уже не вызывал. Впрочем, несмотря на это, большой карьеры в окружном издании так и не сделал: полагаю, тут главным образом помешал прямолинейный характер, неумение прогибаться под начальство. К каким неприятным последствиям это порой приводило, лучше и не вспоминать…
Любопытный факт из учебы в творческом вузе. На третьем курсе, в рамках так называемого ежегодного кругового семинара, каждый из нашей группы, включавшей десять студентов, должен был написать рассказ на заданную тему. В тот раз мэтр, преподававший литературное мастерство, обозначил ее так: «Мне шестьдесят». И совершенно неожиданно для себя – как, впрочем, нередко и бывает в творчестве – я тогда (уточню: не побывав в Афганистане сам) сотворил под этот заголовок целую повесть на тему афганской войны. Главный герой моего произведения был офицером-десантником, угодившим в душманский плен, где ему хирургическим путем ампутировали руки и ноги: по суставам, до локтей и колен. Потом его должны были лишить зрения, слуха, языка и затем в эдаком «обрубочном» состоянии, по сути, замкнутого разумом на себя самого, подкинуть близ дислокации какой-то советской воинской части: для устрашения других. Но капитана из неволи освобождали, и далее, после длительного лечения в госпиталях, он возвращался в родительскую квартиру, где ему предстоял длительный, порой граничащий с безумием процесс адаптации, а в финале отставной офицер-инвалид становился переводчиком с нескольких языков.
В конце произведения ему исполнялось шестьдесят лет, само же оно в последней трети являлось футорологическим.
В разосланном всем семинаристам письме, где мэтр оценивал выполнение общего задания каждым, он мою повесть аттестовал весьма высоко. И когда я приехал на следующую сессию, однокурсники стали просить ее прочесть. К первому занятию по творчеству это успели сделать двое. А домой мэтру позвонили трое, и все с одной и той же просьбой: не ставить повесть на обсуждение! Так впервые на собственном опыте я столкнулся с творческой завистью. Вещь многими была яро принята в штыки, мне на разные лады заявляли, что всё у меня в ней написано неправильно, и даже, что не побывав и не повоевав в ограниченном контингенте, я не имел права трогать святую тему!
Почему-то кое-кому из однокашников не нравилось и то, что я учился на отлично (вуз закончил с единственной четверкой в дипломе) – а-а-а, мол, этот солдафон ни на что больше и не способен, кроме, как только зубрить. Зато вот я творчески велик! Пусть пока никем и нигде не признан, но сто один процент: моя мировая известность впереди!
Ну как тут не вспомнить хрестоматийное: «Мы все глядим в Наполеоны…»
Спустя два года, мою повесть напечатал тогда еще всесоюзный журнал «Литературная учеба» (уточню сразу: отбросив всю футурологическую концовку; теперь-то, когда самому идет седьмой десяток, прекрасно понимаю, что решение то было абсолютно правильным), и вскоре произведение удостоилось нескольких положительных откликов в толстых литературно-художественных журналах и «Литературной газете». Скажем, то же «Знамя» (№ 5, 1990, стр.214) писало об одном из кульминационных эпизодов: «На уровне ситуации, на уровне напряжения материала – за гранью литературы. Следующий шаг – если он возможен – должен быть, очевидно, прорывом в душу: что с ней происходит вот в такие моменты?»
Нет, несмотря на публикацию и благожелательные отзывы, оценка явно удавшейся вещи в глазах иных моих сокурсников мало в чем изменилась. Если повесть уже не ругали, то и не хвалили. Категорически… Ну и на том спасибо…
В окружной газете факт публикации в известном литературном журнале тоже оценивали по-особому. Например, когда показал журнал тогдашнему секретарю парторганизации издания – подполковнику, возглавлявшему у нас отдел партийной жизни, он без особого воодушевления полистал пересланный мне редакцией авторский номер и единственно поинтересовался:
– А ты партийные взносы с гонорара почему не заплатил?.. Как это «пока не получил»? Журнал-то ведь уже вышел! Смотри, если выяснится, что доходы от партии утаиваешь, так живо на разборку, на парткомиссию попадешь!
Сослуживец же, побывавший в Афгане, категорически отказался читать повесть, разделив мнение моих сокурсников по Литу: а в ней всё уже изначально неверно, поскольку сам я «за речкой» не был. Вот он бы, значит, написал правдиво и на высшем уровне, но ему этим просто пока некогда заняться…
В общем, не зря о творческих коллективах говорят: «Серпентарий единомышленников»…
Еще через несколько лет, уже в звании майора, по личному решению уволился из Вооруженных Сил, отказавшись ехать к новому месту службы – в Грузию. В начале девяностых жизнь российского офицера там не стоила ничего, однако за риск и враждебность населения к людям в военной форме никаких «боевых» денег тогда не платили. Уточню: то, что ехать в отделившуюся республику должен был именно я, единогласно решили мои сослуживцы, пока сам находился в командировке. Того, что у меня супруга-сердечница с маленьким ребенком, и что после четырнадцати лет мыканья по чужим углам, менее года назад наконец-то впервые получил квартиру, даже не успев на тот момент в ней толком обжиться, учитывать никто не собирался. Главное – не попасть за эдакий неперспективный кордон самому! И вообще: в армии виновных назначают!
Можно сказать, что в той ситуации невыслуженного по армейским меркам пенсионного срока (это как своего рода чемодан без ручки: тащить тяжело, а бросить жалко), мне повезло. Через полгода сумел аттестоваться и закрепиться в милицейской системе. И вдобавок именно по своей журналистской специальности – сначала в единственном лице представлял пресс-службу УВД миллионного города, а потом стал спичрайтером у руководства областной милиции.
Немалое время – более восьми лет – работа меня устраивала. И только когда общий стаж, засчитываемый в погонную выслугу, вплотную приблизился к четверти века, завел с начальником отдела, в котором правил службу, разговор на тему, что вот уже пятнадцатый год хожу майором и поинтересовался, можно ли надеяться на какое-то выдвижение хотя бы в перспективе.
– Об этом не может даже идти речи! – недовольно буркнул подполковник.
– Почему? Разве я плохо работаю?
– Ущербное какое-то любопытство. Скажем так: нормально работаешь, – «успокоил» начальник. – Но как ты не понимаешь очевидного? Ты же один такой – с Литинститутом, и никто другой твой участок не сможет закрывать столь же эффективно. И потому генерал (курировавший наш отдел – прим. автора) распорядился: ни при каких обстоятельствах тебя никуда не перемещать!
– Нда-а… Если бы и к вам подобная кадровая политика тоже применялась, так в младших офицерах бы и по сей день прозябали, – невесело усмехнулся я.
– Я и сам понимаю, что это несправедливо, – на словах посочувствовал начальник. – Но раз генерал сказал «люминий», значит, так оно и будет. Всегда!
– Ну хотя бы звание подполковника-то можно присвоить? – не отставал я. – Двум другим сотрудникам нашего отдела ведь в этом плане навстречу пошли…
– Об этом тоже не может идти речи! – отрезал начальник.
– А тут почему?
– Потому! Генерал сказал, что ты до хрена умный, русскому языку его учить вздумал. Вот и будешь дальше майором ходить… по крайней мере, до тех пор, пока он в своем кресле сидит! Уразумел? Скромнее надо быть!
– Так если он меня постоянно вызывает и указывает исправить правильное написание того или иного слова на неправильное… Что же я, во всех случаях должен был покаянно кивать и соглашаться? Дураком себя выставлять?
– Именно! Ты разве до сих пор не понял, что наш начальник принадлежит к той породе людей, которые при любом раскладе будут педагога наставлять, как детей учить, доктора – как больных лечить, а бизнесмена – как прибыль получить. Ну а теперь вот имеешь то, что имеешь… И кто за язык тянул?
В общем, четко уяснил, что перспектив на выдвижение в ментовской системе у меня нет и не будет никогда. И принял решение уходить в отставку.
Такой оборот моему руководству совсем не понравился. Выслушал в свой адрес, что, мол, не понимаю ответственного момента, что в настоящее время меня некем заменить, что надо бы на благо государства еще годика три послужить и т.д. Однако ни о выдвижении, ни о присвоении очередного специального звания речь так по-серьезному и не зашла. Начальство еще и искренне возмущалось:
– Многого хочешь! Что тебя не устраивает? Сиди на своем месте и работай дальше, да радуйся, что мы тебе это позволяем! Действительно, до хрена умный!
В итоге так-таки уволился…
Погулял месячишко, привыкая к вольному существованию, столь непривычному после многих лет жизни при ненормированном рабочем дне. И пошел в молодежную газету, с замредактора которой был знаком лет пятнадцать, и мы давно перешли на «ты».
– Возьмете к себе в штат корреспондентом? Согласен на любой отдел, – без экивоков спросил я.
– Нет! – так же без обиняков услышал в ответ.
– Разве я плохой журналист? Вон, даже в центральной прессе сколько раз отметился!
– Ты отличный журналист. Опытный. И вот как раз потому нам ну никак не подходишь!
– Обоснуй.
– Да ты же за каждую свою строчку будешь, аки лев, биться! Вспомни, какой года два назад скандал закатил, когда твой материал слегка поджали!
– Во-первых, не слегка, а чуть ли не вдвое. А во-вторых, что это за метод сокращения: первый абзац не трогаем, второй вырубаем, третий оставляем, четвертый выбрасываем. И на выходе чушь собачья! Да мне потом человек десять звонили, выясняли, да все с сарказмом: что, мол, за несусветную пургу прогнал!
– Вот видишь! Ты даже и сейчас недоволен! А нам тогда тассовский материал сбросили и указали: срочно в номер! Вот и пришлось для него в пожарном порядке место расчищать! Думаешь, только твою статью по-живому резали? Зато возмущался потом на всю редакцию ты один. С тобой работать, так никаких нервов не напасешься! И потом, если тебе, к примеру, в субботу вечером позвонят, что в воскресенье с утра какая-нибудь собачья выставка проходить будет, да на другом конце города от твоего жилья, а тебе надо готовый репортаж о ней в понедельник с утра на стол редактору положить, ты как это воспримешь?
– Ну как, как… Поматерюсь в трубку, что все планы на выходной кое-чем накрылись, но репортаж к означенному сроку, конечно, представлю.
– Вот видишь! А вчерашний выпускник журфака это безропотно сделает. Еще и спасибо скажет, что ответственную работу доверяют. И насчет гонорарной политики никогда возмущаться не будет. И, если потребуется, за пивом и сигаретами сбегает смиренно. Положа руку на сердце: ведь ты же не побежишь!
– Не побегу. Это уже что-то сродни лакейскому.
– Вот видишь! Я и говорю: ну никак ты нам не подходишь…
– Ладно, на тему пива и сигарет – уразумел. Но как же насчет качества подготовленных материалов? Ведь начинающий журналист даже в лучшем случае будет сплошняком проходняк гнать. Да еще и стилистически далекий от совершенства.
– Газета только из сенсаций состоять не может. А слог завотделом и в секретариате поправят. В случае же чего – номер живет один день. На крайний вариант, пять минут позора на ковре в управлении культуры можно вытерпеть. Или даже десять. В конце концов, в первый раз, что ли?
Я поспешил распрощаться.
Попытался было сунуться в отдел кадров городской мэрии, потом – в администрацию области. Мол, ветеран труда и госслужбы, член Союза журналистов России, больше тысячи публикаций в периодике. Две свои книги выпустил, опыт работы с личными делами имею… Однако разговор везде был коротким: вы нам по возрасту не подходите! Всех благ и прощевайте!
Стал предлагать себя в различные учреждения или компании пресс-секретарем или помощником руководителя по связям с общественностью.
Увы: на подобные вакантные места подыскивали исключительно особ женского пола. Само собой, чтобы была посимпатичнее, в возрасте до тридцати, но с уже имеющимся опытом подобной работы. Свободно владела компьютером и лучше бы со знанием английского. А еще желательно, чтобы ее «облико морале» при необходимости допускал оказание и особых услуг…
В одном месте, правда, против мужской кандидатуры не возражали. Только чтобы специалист совмещал обязанности пресс-секретаря и секретаря. Включая приготовление кофе и бутербродов для руководства и подачи их на подносе в кабинеты. И, разумеется, всё это за одну смехотворную зарплату…
До сих пор не ведаю, поиздеваться, что ли, тогда решили надо мной в этой конторе? Ясно же было, что на подобное никогда не соглашусь!
Потом жена подсунула мне газетное объявление: «Издательству требуется опытный менеджер по рекламе с опытом работы в СМИ». Хотя рекламой, как таковой, в газете почти не занимался, решил позвонить – чем черт не шутит! Ответила секретарь, пригласила в офис. Чтобы, значит, вживую пообщаться с кадровичкой: она, стало быть, круг обязанностей подробно очертит.
До печатного комплекса добирался с пересадкой. Нашел кадровичку: мадам моего возраста и поперек себя шире, прихлебывала кофе из огромной кружки. Я, было, стал предъявлять свои книги и папки с публикациями, но у собеседницы тут же непонимающе округлились глаза под очками:
– Мужчина, а зачем вы мне всё это показываете?
– Как? Вам же менеджер-то требуется с опытом работы в СМИ, стало быть, писучий…
– Да с чего вы это взяли?
– В вашем газетном объявлении так значится.
– Покажите!
Мадам прочла объяву, в раздумье пожевала губами и сообщила:
– Тут какая-то накладка. У нас и без вас есть, кому хоть статьи, хоть романы стряпать. Нам другое требуется. Нашу продукцию расталкивать, распихивать, расталдыкивать. Короче, реализовывать. И желательно крупными партиями.
– Ну и какие же у меня, как у менеджера, будут обязанности?
– Элементарные. Вы закупаете продукции на пять – а лучше, на пятьдесят тысяч, а потом куда хотите, туда ее и девайте. Сумеете куда-то пристроить по цене выше, чем наша, – это и будет ваша зарплата.
– Ну а если не сумею? Ведь чтобы торговать оптово, обязательно нужно лицензию частного предпринимателя оформлять, место торговое иметь…
– Это ваши проблемы! Но чтобы назад ничего не возвращать!
Глотнула еще кофе и требовательно поинтересовалась:
– Так на какую сумму будем закуп оформлять?
– Да ни на какую… – враз открестился я. – Ваша секретарша могла и по телефону сказать, что вам вовсе не менеджер, да еще и с журналистским опытом нужен, а вовсе торговый агент. Причем на кабальных условиях. Очень жаль потраченного времени. И денег на проезд, пусть небольших. Вот интересно, вы хотя бы одного простака подобным образом на закуп своей макулатуры развели?
– Мужчина, вы нам по низким морально-деловым качествам не подходите! – повысила голос разом покрасневшая мадам: похоже, она страдала повышенным давлением. – Идите отсюда!
– Конечно уйду, ясен пень. А вы и дальше через газету бесплатных объявлений людям головы морочить будете, на пустопорожние встречи зазывать?
– Выйдите вон по-хорошему, или я сейчас охрану вызову! – закричала уже побагровевшая мадам и пристукнула кружкой по столу так, что часть кофе выплеснулось через ее край. – Мы тебя живо в милицию сдадим!
– Премного благодарен за продемонстрированную высокую культуру общения, – встав, поклонился я. – Желаю вашей конторе скорейшего разорения…
Меня обозвали дураком. И в чем-то были правы: сунулся, не зная броду. С тех пор, с кем бы ни приходилось созваниваться по поводу трудоустройства, всегда изначально старался выяснить, не связана ли работа с «купи у нас, продай другим» (гербалайф, китайская медицина, пищевые добавки, всяческие жиросжигатели.) А когда в ответ слышал, что это, мол, не телефонный разговор и обязательно нужно приехать на беседу в офис, тут же клал трубку: всё и так ясно!
Дома посчитал в том самом номере газеты, с которым ездил в надежде трудоустройства в издательство, бесплатные объявления именно про «требующихся менеджеров» – их набралось аж двадцать девять. И разъяснил жене изнаночную сторону многочисленных заманух.
Позднее пыталась меня слабая половина склонить сторожевать – и опять-таки за смешное вознаграждение, но тут я заартачился по иной причине. От своего армейского сослуживца слыхал, как двое военных отставников нанялись охранять автостоянку. «Вооружены» они были лишь резиновыми дубинками. А ночью на парковку явились крутые ребята с автоматом. Сторожей спеленали и угнали два новеньких Джипа. И пришлось потом отставникам рассчитываться за украденные авто собственным жильем, переезжать в коммуналки.
А тут жена попала под сокращение, и в приходной части семейного бюджета осталась лишь моя пенсия. В тот месяц, после оплаты коммунальных услуг, мы за две недели проели ее остаток до рубля, и семья из четырех человек (сын – школьник, дочь – студентка) встала перед проблемой: как выживать?
Нет, можно было, конечно, начать разорять тощую сберкнижку. Только проблему это кардинально бы не решило, ведь конца света в обозримом будущем не ожидалось. И еще: снять со счета любую сумму очень легко, а вот ты попробуй потом туда хоть сколько-нибудь положить!
И я пошел другим путем. Обревизовал большую домашнюю библиотеку, собирать которую начал еще мой дед. Выявил ряд «двойников», окказиональные покупки, еще какую-то литературу, от которой не жаль было избавиться. И на следующий день открыл так называемый развал – книжный магазин на газоне.
Как ни странно, но первый день моей букинистической карьеры завершился весьма успешно. Сумел тогда продать дюжину томов, всю выручку пустив на продукты первой необходимости. А несколько прохожих изъявили желание сбыть мне свои библиотеки по дешевке, один же на полном серьезе предложил отдать бесплатно бабушкину, доставшуюся ему вместе с ее квартирой.
– Иначе я эту макулатуру просто выкину, – пояснил молодой мужчина.
Вот так и началась моя достаточно долгая карьера букиниста.
Скажу сразу: книжные заработки были сравнительно небольшими. Зато когда выходить на работу, а когда нет, решал сам, не будучи никому подотчетен. Правда, приходилось внимательно отслеживать прогноз погоды – бумажный товар боится дождя. И, стоя на точке, регулярно обозревать небесную высь: а не появились ли на горизонте тучки? Впрочем, за несколько торговых лет под ливень попадать несколько раз всё-таки выпало. Хорошо, если к тому времени книги уже успевал спешно уложить в сумки, которые кучно накрывались клеенкой. Тогда обходилось без товаропотерь.
Но бывало и по-иному… Ладно, было, да прошло…
Прекрасно понимал, что торговля моя самочинна и нелигитимна, но, слава Богу, милиция мой развал попускала. Товар бэушный, «копеечный», спросом не пользуется. Ну, подойдет, пэпээсник или участковый, спросит документы, предъявлю ему пенсионное удостоверение МВД, и больше у правоохранителя вопросов не возникает. Великое дело – корпоративная солидарность!
Однако сказать, что уж совсем никто ко мне не цеплялся, нельзя.
Буквально через неделю после начала газонной торговли возле меня остановился мужчина средних лет в камуфляжной форме и с пластиковым бейджем над нагрудным карманом: указаны ФИО и слово «охрана», но без фото.
– А ты знаешь, что здесь торговать нельзя? – даже не поздоровавшись, стал наезжать камуфляжник.
– Для начала обозначьте ваши полномочия, – предложил я. – Кто вы такой?
– Я охранник вон с того рынка.
Недалеко от облюбованного мною места действительно располагался небольшой базар.
– И что с того? Граница вашей территории в квартале отсюда. Чего надо-то?
– Директор рынка сказал с тебя каждый день по сто рублей брать.
– Не понял… Значит, торговать нельзя, а по стольнику взыскивать можно. Где логика? И чем докажете, что с рынка, а не, допустим, просто форму нацепили.
– А вот бейдж, читай, на нем всё написано.
– Ха! Да я без проблем такой же себе сварганить могу. Изображу на нём, к примеру: «Президент России», и тоже без фотографии. Поверите что я – он?
– Ты слишком много разговариваешь! Гони сто рублей!
– А ты гони ксиву! – отбросил я вежливость. – С указанием места работы, должности и чтоб фото с печатью! Буду знать, на кого завтра в ментуру заявление за рэкет понесу! Директор рынка ему сказал, как же! На хрен ему вообще из-за стольника со мной связываться? Это ты бесплатного пивка захотел!
Я решительно протопал прямо по книгам и остановился перед камуфляжником.
– Если сейчас же не слиняешь, будем драться. И конкретно. Прикинь, чем это тебе вкупе с попыткой рэкета обернется, если я – милицейский отставник. Ну?
– Да пош-шел ты на три буквы! – только и родил камуфляжник.
– А ты – на все буквы алфавита! И не только русского! И бегом!
Взаимной руганью наш плодотворный диалог и заключился.
В другом случае молодой мужчина представился мне налоговым инспектором и предъявил служебное удостоверение. Но держал его так, что видна была лишь одна его сторона – с ФИО владельца и пропечатанным фото.
– Предъявите документы на право торговли! – потребовал налоговик.
– Секундочку! Можно еще разок на вашу корочку глянуть, а то без очков сослепу ничего не разобрал, – попросил я и действительно нацепил очки.
– Корочку! Выражения подбирайте! – буркнул налоговик и нехотя раскрыл документ снова, опять старательно закрывая вторую его сторону пальцем.
– Ну, извините… – близоруко склонился я над ладонью чиновника, подхватив ее левой рукой. А правой, тем временем, отодвинул скрывающий дополнительную информацию палец. Что и требовалось доказать!
– Что же это вы, уважаемый, не в своем районе промышляете? – иронично поинтересовался я. – Значит так: предлагаю убраться подобру-поздорову. А то ведь могу ваши координаты из принципа начальнику инспекции этого района слить. Вряд ли ему понравится, что пришлые на его законной территории шакалят. И он свое «фу» вашему руководству стопроцентно выскажет. Вторую серию домыслите сами. Мы друг друга поняли?
Обманутый в надеждах срубить на мне деньжат, чиновник молча удалился.
Но чаще всего ликвидировать мою торговую точку грозили и вовсе не имеющие никакого отношения к властным структурам люди. Из числа тех, кому я отказался очень дешево продать книгу, либо, наоборот, не возгорел желанием купить очень дорого какой-нибудь том-неликвид. И вообще: конфликтовать на развале приходилось частенько, хотя инициатива никогда не исходила с моей стороны – просто таким образом прохожие «стравливали пар» в условиях жизни, изобилующей многочисленными стрессовыми ситуациями. Ведь магазин на газоне, с мало кого интересующим товаром, и его хозяин, которого зачастую считают ботаном, не умеющим постоять за себя, подходят для этого как нельзя лучше. Но это только в мыслях людей, проходящих мимо развала, а не в моем сознании. И потому на своем рабочем месте драться мне приходилось не единожды…
Так и подрабатывал книготорговлей к пенсии ряд лет. Поначалу – круглогодично. Нажил от длительного стояния на холоде урологические болячки, которые длительно лечил, и, в конце концов, стал сворачивать свой развал на зимнее время. А позднее, тяжелыми сумками с книгами, которые возил увязанными на велосипеде, схлопотал себе еще одну проблему – околопупочную грыжу. Которую пришлось оперировать под общим наркозом и после этого минимум на полгода завязывать с букинистикой.
Наконец, мое состояние здоровья вновь позволило тягать вломные сумки.
Когда после длительного перерыва приехал на свое рабочее место и стал выкладывать книги на клеенки, ко мне подошел полноватый мужчина в возрасте тридцати с небольшим, и довольно резким тоном стал требовать от меня уходить восвояси, поскольку, мол, здесь торговать нельзя. А в ответ на вопрос о его полномочиях, заявил, что он – дружинник от администрации района и дежурит здесь, дабы не допускать несанкционированной торговли. Для этого существует близлежащий рынок, там-то и следует арендовать «продавательское» место.
Тут-то я и обратил внимание, что промышлявших всякой мелочевкой бабушек в обозримом пространстве не наблюдается. Оказывается, всех их уже изжили! Чтобы у рынка не было конкурентов, он же и платил дружинникам.
Однако «гонитель» почему-то не спешил предъявлять свое служебное удостоверение, а устные требования меня не впечатлили. На следующий день он вызвонил в помощь своего начальника. Тот приехал на иномарке, несмотря на жару – в пиджачной паре. И показал соответствующую корочку. Пояснил, что стоять с товаром тут теперь никто не будет, с незаконной торговлей взялись бороться серьезно. И тоже усиленно предлагал «легализоваться на рынке».
В то время аренда там стандартного трехметрового прилавка стоила пятьсот рублей в сутки, причем заплатить следовало за месяц вперед, а там можешь хоть не выходить вообще: руководство базара простит… А я за день далеко не всегда продавал книг на «пятихатку», но это ведь была вовсе не чистая прибыль, литературу-то следовало еще где-то приобретать, пусть и по невысоким ценам.
В общем, легализовываться на рынке категорически отказался.
И тогда на третий день ко мне подошел моложавый высокий мужчина и объявил, что ныне я торгую здесь последний раз. Поинтересовался: а что, назавтра прямо с утра наручники наденете и в полицию потащите? Вот тут мне прямым текстом и разъяснили: нет, поступят куда проще. Не уберусь с газона по-хорошему, стало быть, мне просто переломают руки-ноги, а все книги сожгут.
В серьезности таковых намерений сомневаться как-то не приходилось. И я сдался, вынужденно завязав с букинистикой.
Через несколько месяцев, после долгих раздумий, записался-таки на прием к главе администрации района. Рассказал ему о методах работы его дружинников. Чиновник выслушал меня и возразил, что сижу перед ним вовсе без переломов, так что, возможно, всю ситуацию с угрозами искалечивания просто выдумал. Зато уточнил, что с незаконной торговлей действительно пришло время покончить, и потому он никогда не даст разрешения возродить развал. Попросил было главу администрации посодействовать тогда мне с трудоустройством – ведь возможности подработки к пенсии меня лишили его же подчиненные. На это чиновник ответил, что мое трудоустройство не входит в его обязанности, и вообще: на заслуженном отдыхе надо уметь жить по доходам. На том общение и завершилось.
К слову: спустя полгода первое должностное лицо нашего района было задержано по подозрению в получении взятки в крупном размере. Впоследствии по данному факту было возбуждено уголовное дело, о чем писали местные СМИ и появились сведения в сети. Впрочем, чем закончилось это расследование, интернет не сообщает. А глава администрации, понятно, у нас нынче другой.
Что сказать еще? На голой пенсии сижу уже шестой год. Устраиваться на работу нынче и не пытаюсь. Ведь в любом случае, на месте с приличной зарплатой, разговор ограничится единственным сакраментальным вопросом: «Сколько вам лет?» И далее бетонно услышу набившее оскомину: «Вы нам по возрасту не подходите».
Один вариант, правда, есть – «топить» в какой-то котельной, по суткам. Но гипертония второй степени и пошаливающий «мотор» не позволяют таких дежурств: ночью мне обязательно надо спать!
Увы, с горечью приходится констатировать: автор двенадцати книг и почти пятисот журнальных публикаций прозы в двадцати странах, член Союза российских писателей и Союза журналистов России, ветеран боевых действий и труда, отставной майор МВД с четвертьвековым опытом госслужбы, в периоде дожития абсолютно не востребован. Се ля ви…
К оглавлению...
