Каким быть патриотизму сегодня?
Ставя задачи патриотического воспитания в современных условиях, исследователь и педагог сталкиваются не только с вопросами методики и с вопросами, порождаемыми движением времени и накоплением и переосмыслением опыта и исторического материала, но и с масштабными проблемами, сопряженными с принципиально новой исторической ситуацией, в которой вынужден действовать и исследователь, и педагог. И первым вопросом оказывается здесь вопрос не только теоретический, но и сугубо практический: о каком патриотизме должна идти речь?
Этот вопрос в свою очередь имеет регионально-культурные и социально-исторические аспекты. Первая сторона связана с болезненнейшим сплетением проблем, выходящим на взаимоотношения стран и народов на постсоветском пространстве и постсоциалистическом пространстве в целом.
Вторая сторона включает современные оценки исторического опыта на разных этапах нашей общей истории.
Аспекты, условно здесь названные регионально-культурными, рождены распадом СССР и системы стран «социалистического лагеря». Людям старшего поколения хорошо известно, что во времена СССР, при всем почтении к «малым родинам» и тем местам, где человек родился и рос, акцент делался на советском патриотизме, том патриотизме, адрес которого – не Вологда или Кутаиси, или Кустанай, а «Советский Союз». Это были акценты на патриотизме, вырастающем из распахнутых внутренних границ, причем границ, как в буквальном, так и в метафорически-образном смысле слова. И, когда пели «широка страна моя родная, много в ней лесов полей и рек» или «жила бы страна родная, и нету других забот», то подразумевалась именно эта огромная страна с многокрасочной палитрой земель и культур, однако являвшей некое единое целое, или, иначе говоря, некую общую картину.
Но вот единой страны не стало. Появились суверенные государства, и сама история поставила острейший вопрос о соотношении чувств, связанных с той страной (очень часто по воле исторического случая), в которой оказались те или иные граждане еще вчера единой державы, той самой державы, о которой герой популярного фильма мог безо всякого пафоса, а, словно выдохнув, сказать, что за нее «обидно», и постсоветским пространством в целом либо тем, что принято называть «исторической родиной».
Поневоле именно Историей перед миллионами бывших граждан СССР был поставлен вопрос: а «какую Родину любить? – Ведь не страна – душа распалась?» Массы людей ответили на этот вопрос движением колоссальных миграционных потоков, сопоставимых с очередным «переселением народов». Ну, а как быть тем, кто остался связанными с определенными местами проживания? Да и как быть с патриотизмом, тем, кто из одной части бывшей единой страны мигрировал в другую либо даже вообще за пределы единого постсоветского пространства? И какие требования тут можно предъявлять к новым, складывающимся в последние десятилетия системам пропаганды и воспитания?
Представляется, что одна из главных и очень нелегких задач воспитания патриотизма в современных условиях связана с определением отношения к постсоветским соседям. К сожалению, на практике она нередко решается очень однобоко, а то и уродливо. Сплошь и рядом одни народы противопоставляются другим, а образы врага лепятся из еще вчерашних сограждан. Нагляднейший пример – совершенно неуклюжая информационная политика российских СМИ в отношении украинцев и Украины. Она нередко настолько топорна, что очень часто рождает отторжение не по идеологическим, а по чисто эстетическим соображениям и соображениям элементарного смысла. Скажем, когда В.Соловьев во время одной из своих передач начинает с «праведным гневом» спорить о том, к кому принадлежал Тарас Шевченко, служивший в российской армии, то это выглядит просто карикатурно.
В отношении культуры и истории здесь, все-таки, был бы более уместен иной путь, путь поэтически охарактеризованный еще в советские годы, Олжасом Сулейменовым, цель которого: «возвысить степь, не унижая горы». И юбилей Победы дает здесь массу возможностей. Ведь нацизм в тяжелейшей борьбе побеждали народы Единой Страны, опиравшейся на единение с народами многих иных стран.
Кроме сугубо идеологических сторон проблемы есть и, казалось бы, информационные. И тут, опять-таки, огромные претензии к российским СМИ. Попробуйте вспомнить самые разнообразные репортажи с различных соревнований, включая олимпийские. Почти постоянно акценты делаются именно на российских спортсменах, при, зачастую, почти полном игнорировании общей картины и общих успехов представителей стран, входивших в СССР. Но это же тоже форма разъединения.
Если же коснуться новостных программ российского телевидения, представленного, скажем, в Казахстане, то здесь все более проступает провинциальность, местечковость: масса мелочей и очень мало масштабной информации. О многих государствах электронные СМИ вспоминают нередко лишь тогда, когда намечаются те или иные визиты или происходят какие-то катастрофы. Иными словами, деформации информационного характера ведут к деформациям мировосприятия и сужению самих возможностей воспитания того здравого патриотизма, который опирался бы на широкий фон знаний об Ином, о том, что за пределами тех или иных современных государственных границ.
Правда, при этом большим плюсом именно Российских СМИ является их масштабная, а не декоративная поликультурность: здесь постоянно присутствуют представители самых разных национальностей, включая и тех, чья «историческая родина» – не Россия. Такая многокровность резко расширяет и педагогические возможности воспитания чувство патриотизма.
Но в целом вопрос о соотношении патриотизма российского, казахстанского и т.д., с элементами того, что еще недавно называлось интернационализмом, нуждается в серьезнейшем осмыслении с соответствующими практическими следствиями. Думается, что здесь акценты должны делаться, прежде всего, на том, что нас сближает, а не разъединяет.
Так мы переходим ко второй стороне – социокультурной, а, если шире, то и социально-исторической. Здесь в центре внимания оказывается отношение к прошлому, к нашему историческому наследию.
Если рассматривать эту проблему в масштабах тысячелетия и при этом учитывать этно-культурную специфику наших стран, то было бы уместно вспомнить вопросы, встававшие еще во времена Советского Союза. Суть их в самой проблеме сочетания этнического и межэтнического в патриотическом воспитании. Так, например, насколько уместно в Одной Стране акцентировать особое Государственное Внимание на событиях, связанных с столкновениями в более поздних рамках этой Одной Страны? На практике, ответы на такой вопрос связаны, в частности, с современным масштабным осмыслениям взаимоотношений Руси, Московии и Золотой Орды и т.д. Как художественно и исторически, но с учетом современного контекста обрисовывать эти отношения?
Еще сложней вопросы, связанные с совсем недавним советским прошлым. Жизнь показала, что практическая десоветизация последних тридцати лет нанесла и колоссальный удар по патриотическому воспитанию.
Коснемся здесь только нескольких моментов. Первый – демонстративное стремление к псевдообъективности и приравниванию сталинской системы к нацистской, а жертв сталинизма к жертвам нацизма, что, как хорошо известно, использовал в своей нобелевской лекции и Иосиф Бродский. Конечно, в политологии признано, что и в Третьем Рейхе, и в СССР, особенно во времена Сталина существовали разновидности тоталитаризма, как формы наиболее жесткой организации социально-политической жизни. Но само по себе это не означает их полной тождественности, точно так же, как констатация того, что в таких-то государствах тогда-то была либо продолжает существовать монархия, не означает тождественности данных государств. Здесь нужен конкретный анализ, а не идеологические спекуляции. Иными словами, в этой области более уместна не «борьба с «фальсификацией истории» (вспомните советский термин «контрпропаганда») либо с ее «переписыванием» (об истории будут писать всегда, и часто по новому), а четкая картина для массового сознания, когда собственно дискуссии профессионалов, все-таки, отделены и от учебного процесса, и от информационных игр в СМИ. Конечно, дискуссионные вопросы не могут не подниматься ни в учебных заведениях, ни в масс-медиа, но при этом собственно дискуссионное должно отделяться от базового, иначе будет хаос в головах.
При всем этом важно учесть, что в ряде новых государств так называемая десоветизация оборачивается антиинтернационализацией, а, подчас и де-русификацией, когда те или иные грани общей истории вместе с памятниками и географическими и иными названиями пытаются настойчиво стереть из памяти людей.
Еще одна составляющая проблем – это игры с уже сегодняшней реальностью, которые могут вести к своеобразному раздвоению сознания. Так, сравнительно недавно в России «милицию» заменили «полицией». В Казахстане это произошло еще раньше. Но, если территория Казахстана не была оккупирована, то огромные части российской территории в годы Второй мировой оказались в оккупации, и на этих территориях при всей сложности реальной жизни полицейский – «полицай» стал знаковой фигурой, синонимом сотрудничества со смертельным врагом. Масса книг, кинофильмов свидетельствует именно об этом. А вот, выходя на улицу, сегодняшний российский школьник, встретит полицейского уже в ипостаси стража порядка. Так рождается образно-эмоциональный парадокс: исторически полицейский – олицетворение зла, но в современной реальности – он уже рисуется, как нечто иное. Представьте, что в наш обиход вернут, как обыденные понятия «опричник» или «инквизитор» – не покажется ли это странным? А с «полицией» обошлось. Отчасти и потому, что собственно история, как составляющая нашей культуры, видится молодым все более размытой. А на размытых, да еще и лишенных четких оценок образах истории, патриотическое воспитание не построишь.
Следующей, уже не информационно-идеологической, а непосредственной практической составляющей задача патриотического воспитания является организация именно сегодняшней жизни детей и молодежи с проекцией на ее завтрашние перспективы. Когда эта, практическая сторона обнаруживает серьезные изъяны, молодые, причем из наиболее образованных, стремятся туда, где они по их собственным представлениям смогут лучше реализовать себя. А при такой устремленности за пределы собственных стран любое воспитании, включая и патриотическое, окажется лишь декоративным.
Серьезнейшим моментом являются и поиски связи идеи патриотизма с «социокультурным кодом» (сегодня более модно использовать понятие «национальный код», хотя при употреблении последнего – сплошь и рядом размытость и разноголосица. В советское время при всей клишированности и передержках системы пропаганды атеистическое мировоззрение (подобно тому как в значительной мере раннехристианское «имперское» ,т.е., ставшее государственным в римской империи и ранний и средневековый ислам) было направлено на объединение представителей различных культур. Ему была предназначена роль своеобразного общего купола. И, если бы не силовое давление на традиционные религии, то такой феномен мы могли бы однозначно оценить, как прогрессивный, хотя в онтологически-экзистенциальном плане здесь и оставались серьезные вопросы. Но сегодня огосударствливание той или иной конфессии, попытки привязать определенную конфессиональность к соответствующей этничности может сыграть противоположную роль, не говоря уже о том, что исторический пример Петра Великого, жестко привязавшего православную церковь к государству еще на памяти, и многие специалисты хорошо помнят, чем это аукнулось в 17-м –18 и последующих годах. Крах самодержавия повлек за собой и катастрофы, и множество личных трагедий, связанных с представителями православной церкви.
И это, не говоря о том, какой особой осторожности требуют вопросы, связанные с неверием или верой в Бога, с привлечением особого внимания к тем или иным языкам или этносам. Вопросы, само обсуждение которых, помимо прочего, настоятельно требует и учета возможной реакции не только на внутреннем, но и на всем постсоветском пространстве. Так, например, жесткое, демонстративное привязывание русского патриотизма к православию, не может не учитывать того, что в других постсоветских государствах это способно подтолкнуть к более решительному «привязыванию национальных кодов» тех или иных этносов к исламу и т.д., что, в конечном счете, сможет работать против светского характера государств и сближения в целом.
И, наконец, еще один крайне важный момент – момент сугубо организационный, сопряженный с беспрестанными играми чиновников. На протяжении целых тридцати лет многократно меняются правила пересечения границ и регистрации в странах, которые еще вчера были единым целым.
(В середине же марта в связи с шумом вокруг вируса заговорили и о необходимости отказа от внутренних паспортов документов при пересечении, скажем, российско-казахстанской границы – нужен будет заграничный паспорт. Изумляет отсутствие фантазии и отсутствие элементарной доказательности у чиновников. А что вирус компетентен в деле документации и для него имеет значение, с какого типа документом человек будет пересекать границу?– Правда, вскоре требования к перемещению физических лиц в самых разных странах еще более ужесточились).
Поразительно! Чиновники многократно по поводам и без поводов создают и укрепляют чувства нестабильности, а учителя должны усиливать патриотическое воспитание, которое в первую очередь и зиждется на этой самой стабильности. Здесь есть, над чем призадуматься.
«Я не одноместный тигр» или По ту сторону карантина
Название статьи подсказано младшей, четырехлетней внучкой, чей «перл» уже гуляет по фэйсбуку. Но в чем его смысл, узнаем чуть позже, а пока окинем взглядом ситуацию и ее возможную динамику в целом. Обойду чисто медицинские грани проблемы. О них столько шуму, что так и кажется, причем очень многим, что мы стали объектами еще невиданной информационной войны. Я же коснусь совсем иного, того, что тоже у многих на устах: того, что по ту сторону карантина.
Здесь я выделил бы несколько составляющих тех проблем, которые буквально нависают над нами.
Первая – проблема государства и личности, соотношения Целого и Части и их интересов.
Вторая – экономические проблемы.
Третья сторона – нравственные и сопряженные с ними теоретико-этические проблемы.
Физиологические и физические грани проблемы
Психологические и психиатрические проблемы
И, наконец, интеллектуальные, о которых читателю предлагаю поразмышлять самому.
Итак, проблема Части и Целого, и, как ее составляющая, – проблема соотношения интересов Государства и Личности, стара, как мир человека и даже предчеловека. В ином звучании это и проблема взаимоотношений стада, группы, рода, табора и т.д. с одной стороны и особи, индивида, с другой. В таком контексте Государство – лишь одна из форм битвы за выживание, какое бы обличье оно не принимало: платоновского идеала, гоббсовского Левиафана, пушкинского Медного Всадника, древней и средневековой Восточной деспотии или сталинского «Русского медведя» в глазах иностранцев, ошеломленных его стремительным ростом.
В годы перестройки нас настойчиво убаюкивали красивыми сказочками о естественности примата личности над государством, а, значит, и о целебности личной инициативы, которую в разумно устроенном обществе подавлять не следует. Отсюда крайне упрощенные схемы, один из бесчисленных примеров которых мы здесь можем вместе вспомнить. Это фрагмент, написанной Л.М. Шлионским, вступительной статьи «Открытия и заблуждения Вильгельма Райха» к книге «Психология масс и фашизм», опубликованной (уже после распада Союза) в 1997 г, в Москве и Санкт-Петербурге. Вчитайтесь: «… тот режим, который был создан Лениным и его товарищами по партии, с самого начала был тоталитарно-репрессивной системой, беспощадно подавлявшей любое сопротивление. Этот режим, выражаясь языком Вильгельма Райха, формировал психологическую структуру характера «Гомо Советикус», которая является исключительно ригидной и меняется очень медленно. В принципе, принципы структуры характера масс имеют сходные черты при всех тоталитарных системах. Это, прежде всего, нежелание и неумение брать на себя ответственность за свою жизнь, проявлять инициативу, уважать личность и мнение другого человек и др.» (с.9).
Конечно, с уважением к личности у нас частенько бывало, да и ныне бывает туговато. Но остальное также далеко от реальной жизни, как звезды шоу-бизнеса от звезд на небе. Да сама жизнь в советские годы сплошь и рядом заставляла брать ответственность на себя. А уж в годы Великой Отечественной и говорить не приходится. Неловко повторяться, но тысячи героев с орденами и без оных, да и просто тех, кто был кинут рукой Истории в кровавый водоворот событий, сами решали свои судьбы. Зоя Космодемьянская сама выбрала свой трагический путь, и сама не сломалась. А дети краснодонской «Молодой гвардии»? А Маресьев? Чья чужая инициатива толкнула его, уже безного в кабину истребителя? Да и мой отец, приписав себе год, добровольцем ушел на фронт. Естественно там выполнялись чужие приказы. Но случалось вылетать и «вольными охотниками». И тут уж сами искали цель, и однажды вдвоем с напарником на Прибалтийском фронте натолкнулись на колоссальный массив вражеских войск. Натолкнулись – и ринулись в бой. На штурмовиках, по которым с земли били из всех видов оружия. И это что – поколение людей безо всякой личной инициативы?
Так что и с «тоталитаризмом», и с «совками» далеко не все однозначно. Но остается проблема отчасти совпадения, и отчасти расхождения интересов Индивида и Целого. Она вечна. Просто более живучим оказывается то Целое, составляющие которого при необходимости готовы и способны пожертвовать личным, а само целое в свою очередь способно при всех издержках решать и проблемы значительных групп индивидов. Правда, такие решения самими индивидами должны восприниматься, как обоснованные.
Конечно же, и в советское, особенно в позднесоветское время это было не всегда. Не случайно среди анекдотов 70-х гулял такой: Василий Иванович Петьке: «К солнцу полетим!» «Так сгорим же!» «В ЦК что дураки сидят? – Ночью полетим!»
Но, увы, это же не сугубо советская черта, тем более, что Государство перед глазами тысяч и миллионов граждан предстает не просто, как некий Руководящий Центр, но и в облике чиновников самых разных калибров и множества их распоряжений, которые могут восприниматься либо, как корыстные, либо, как забавно-бессмысленные. Например, когда мартовским утром идете вы на работу и в центральном сквере на местах для будущих клумб крепкие парни в желтых жилетках раскалывают и разбрасывают заледеневший снег. «Зачем?» – «В акимате сказали». Понятно, когда сгребают снег с дорожек или отгребают от зданий. Но здесь же он, никому не мешая, и сам растает. Днем раньше, днем позже – что от этого изменится? И таких мелочей тьма. Но, если есть то, что воспринимается, как неразумное, то где гарантия, что требования руководства в более драматичные моменты будут обязательно разумные?
Еще значимей проблема легимитизации, а где-то и сакрализации жестких действий тех, кто выступает от имени Государства, проблема веры в то, что эти люди действуют именно в интересах Своего Социума, а то, что они декларируют сближается с тем, что они делают…
И, все-таки, один только вирус развеивает сказочки о примате Личного над Государством. И это мы видим в самых разных, в том числе и архилиберальных обществах. Правда, проступает и один нюанс. Судя по тому, что нам сообщают, Восток с многотысячелетним приматом Целого над Частным пока справляется с проблемами вируса успешнее, чем многие страны либерального Запада. Это и обе Кореи, и Сингапур, и Тайвань, и, вероятно, Китай. И в данном случае неважно, что мы тут именуем социализмом, а что иначе. Важно, насколько действенна Система в критической ситуации.
Что касается экономических проблем, то вирус и все, что стало поводом для неистовой информационной бури, продемонстрировали еще раз уязвимость так называемого «рынка» и, казавшейся такой логичной концепции «постиндустриального общества», общества, где сфера услуг, расширяясь все больше, охватывает все более значимое число людей. Буквально со всех сторон раздаются вопросы о том, а что же ждет этот самый «частно-инициативный» малый и средний бизнес? Вот сказали, что следует на энное время закрыть кинотеатры, парки, библиотеки и т.д. И что же? – Те, кто напрямую связан с Государством и бюджетом как-то еще могут пережить это. А как быть остальным? И как конкретно эта проблема встает и решается в самых разных странах мира? – Да это же вопросы, для ответа на которые нужен целый Монблан исследований. Не говоря о том, сколько же остается при этом места для того, что мы привыкли называть произволом.
А проблемы нравственные, нравственно-этические и нравственно-правовые? Какие правдоподобные аргументы, кроме сугубо силовых, надо использовать, чтобы доказывать: собаку, скажем, выгуливать можно только на расстоянии ста метров от своего жилища? А почему не ста пятидесяти или семидесяти пяти? И когда, и почему вообще следует массово ограничивать выход людей за пределы своего дома? И для каких целей, помимо сугубо медицинских, могут быть в перспективе использованы оттачиваемые карантином методы слежки?
Здесь, опять-таки, мы упираемся в вопросы доверия. Ведь самый жесткий больничный режим не воспринимается, как антинравственный. Правда, до тех пор, пока доверяют медицине и конкретным врачам. Конечно, не сложно убедительно доказывать, что заболевшие, контактировавшие с больными или потенциально больными либо прибывшие с таких-то и таких-то мест должны соблюдать карантин, а его нарушение помимо прочего еще и безнравственно, поскольку несет угрозу другим людям. Но как обосновывать необходимость сверхжесткого либо менее жесткого карантина для всех остальных? – Здесь будет очень значимо изучение мирового опыта в целом.
Еще головоломнее физические, физиологические и психологические проблемы. Нам бодро показывают развлечения, которые могут быть доступными и в четырех стенах. Астанинские музыканты даже замечательно продемонстрировали слаженность оркестра, «игроки» которого вместе с дирижером разбросаны по разным квартирам. Российское же телевидение помимо прочего показало молодую особу, которая в однокомнатной квартире пробежала полумарафон. Но все это «разовые вещи». Ни чтение, ни гаджеты, ни прочее не способны решить проблему гиподинамии.
Вполне понятно, что где-нибудь на Рублевке или в вилле не важно какой страны можно и прогуливаться, и тренироваться, и играть в подвижные игры. А как в однушках или двушках? Особенно невыносимо детям. Не случайно моя четырехлетняя внучка (в Калужской области) выдала, видимо вспомнив изображение тигра в зоопарке: «Я не одноместный тигр, чтобы сидеть на одном месте».
Да и пожилым, оказавшимся в группе риска, движение, пока они только на него способны, необходимо, как сама жизнь. Я помню, как после операции на легком, сразу же при выходе из реанимации по стенке – и вперед. Ни дня лежки. А есть же и возрастные проблемы у мужчин, когда альтернативой операции может стать именно ходьба.
Ну, так ходите по дому! Конечно, все, кто готов к этому и кто может, ходят. Но тут уже физиология срастается с психологией. Как хорошо известно, уличная ходьба не просто физическая разминка, но еще и психологическая разгрузка.
К тому же ограничение привычных видов деятельности плюс расслабление подтачивают полезные привычки. Если кто-то не встает на утреннюю гимнастику или пробежку неделю, другую. третью, то на четвертую ему встать будет гораздо тяжелее, чем прежде, а, может, и просто не захочется либо даже реальных физических сил окажется маловато.
И что будет с иммунитетом, с сопротивляемостью организма, с психикой при достаточно долгом ограничении пространства для передвижения? – Парадокс: даже заключенные имеют право на прогулку, а как вразумительно объяснить тем же детям: почему же они не могут выйти на улицу?
Вполне понятно, что задача самоограничения хотя бы теоретически, а в значительной мере и практически решаема, если речь идет о строго определенном сроке. А что, если этот срок будет растягиваться? Как тогда? – Ведь человек подобен тетиве лука. Тетиву добротного лука можно натянуть до значимого предела, но совершенно очевидно, что нельзя держать тетивы в постоянном напряжении. Не говоря уже о том, что, когда перейден предел, тетива может просто лопнуть.
Мне лично было бы очень интересно погрузиться в серьезное медицинско-психологическое обсуждение прежде всего последних вопросов, вопросов о возможных вариантах ближайших и более отдаленных последствий «самоограничения». И, естественно, о том, что уже здесь и сейчас позволяет снижать давление его негативных последствий. Но с учетом того, что люди очень разнообразны, а сами пределы и формы ограничений должны быть серьезно продуманы. Иначе не получится, как в известной сказке, где мальчик-пастушонок, балуясь, кричал: «Волки» Волки!», когда же на стадо напали настоящие волки, то никто не обратил внимание на его крики? Ведь и тут крайне жесткие и загодя растянутые на избыточный срок меры могут дать с течением времени обратную реакцию. Или, все же, не могут? – Общие рассуждения здесь бессмысленны. Тут, как с лекарством: принципиальны доза и своевременность. А как думаете вы?
К оглавлению...
