Живите проще!, или Между нами, писателЯми… (предисловие)
Вашему вниманию предлагается очередная подборка стихотворений моего давнишнего друга, коломенского литератора Алексея Курганова. Почему не поэта? Потому что он сам себя таковым не считает. Как, кстати, не считает себя и писателем. Объясняет такую скромность примером известного советского литератора Евгения Шварца («Обыкновенное чудо», «Дракон», «Тень» и др.), который говорил, что называть самого себя писателем равнозначно тому, что называть себя красивым человеком. Логично. Тем более, что красавцы, как правило, тупы и глупы.
О чём представленные в сегодняшней подборке стихи? И ни о чём – и обо всём. Обо всём простом, знакомом и разном (приятном и неприятном), что окружает нас в повседневной жизни. Автор глубоко, как говорится, не «копает» (таких «копателей» ( а точнее, «гробокопателей») и без него всегда в русской литературе хватало и хватает), пишет как акын – «что вижу, то пою». Оно и правильно: чего мудрить-то? Жизнь вообще штука совершенно немудрёная. Поэтому каждое представленное здесь стихотворение так и говорит, так и предлагает: «Живите проще!». А я, прочитав сегодняшнюю подборку, почему-то вспомнил начало есенинской «Анны Снегиной»:
– Село, значит, наше – Радово,
Дворов, почитай, два ста.
Тому, кто его оглядывал,
Приятственны наши места.
Богаты мы лесом и водью,
Есть пастбища, есть поля.
И по всему угодью
Рассажены тополя. –
Всё правильно: леса, вода, пастбища, тополя… «Приятственны (именно что приятственны, а не просто приятны!) наши места»… Желаю Алексею Николаевичу новых творческих и житейских успехов. А пивка мы вместе ещё попьём. И водочки. И не раз. Обязательно. А чего нам, писателЯм земли русской!
Сергей Коновалов, культуролог
Месяц март 2020 года. г. Коломна (Московская область)
Кантата про изумительную природу вдоль Москва-реки в её нижнем течении, в районе города Коломна
Посвящаю моему лучшему другу Сиркецу. Он же в душе неисправимый романтик, шты ты!
Над Москвою-рекою просторы!
Берега разбегаются вширь.
Выходил наш Сирёнька кудрявый,
МочевОй почесая пузырь.
Красота! По-над водною гладью
Птичк летают, пронзя вереща.
Может, галки, а может, вороны.
Или, может, то крики гуся.
А в полях всколосилися нивы.
Урожайным удастся укос!
На лугах замычали коровы.
Тех коровов Сирёньке до слёз
Почему-то особенно жалко.
Почему – он и сам не поймёт.
По реке, лопотя лопастями,
Белоснежный плывёт пароход.
Там по палубе бабы гуляют,
А за ними идут мужики.
А один даже в воду свалился.
Утопивши, пьянчуга, портки!
Над рекой догорают закаты,
Утихает природа и впредь.
Наш Сирёнька сморкнулся счастливо
И пошёл тиливизир смотреть.
Баллада о героическом генерале Колбаскине
Эпиграф:
– Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Как входит в цепь легенд его звено!
Все, что возможно на земле и небе,
Им вынесено и совершено. –
(Борис Пастернак, «Победитель»)
Если в поле слишком тихо,
Значит, вОрог у ворот.
Генерал тогда Колбаскин
В наступление идёт.
Впереди он скачет войска
На кобыле вороной.
И кричит, махая саблей:
– Молодцы! Смелее в бой! –
Догоняет супостата.
Саблей той коляет в жоп.
Супостат визжит от боли.
Кувыркается в сугроб,
Где успешно издыхает,
Ножкой дрыгая своей.
По замёрзшему по трупу
Скачет птичка воробей.
А Колбаскин, слезш с кобылы,
Йдёт в палатку кашу жрать (проголодался!),
А потом, рыгнувши сытно,
С вздохом валится в кровать.
Снится мама генералу
И соседка Дуська, вот.
И зажат в зубах у Дуськи
С колбасою бутерброд.
Звуки (элегия)
Граф гуляет по берегу. Звуки.
Доносясь, раздражают его.
То рыдает графиня младая.
Граф графиню с гусаром застал.
– Вот же падла! Совсем обнаглела! –
Граф от гнева притопнул ногой.
– Понимать ничего не желает!
Что опять у меня геморрой
Мне мешает супружесть исполнить.
Враз себе привела кобеля.
Правду мама мине говорила,
Что женюсь на молоденькой зря.
Древний род их давно обедневши.
Лишь одно сохранилося – герб.
Только хрен ли мне толку от герба?
Что ль не видел я, братцы, гербОв?
Нет, шалишь! Перевидел немало!
И простых, и вельможных, и всяк.
Мой давно уж пылится в чулане.
Что ж мне с ним – танцевать краковяк?
Или может, мазурку какую?
Или, может, его облизать?
Он прислушался. Звуки стихали.
Что такое? Случилось чиво?
Что-то быстро сегодня утихла.
Прекратила истерик опять.
Граф умылся, слегка помолился
И улёгся в графьЁву кровать.
Спать.
Кантата о моём драгоценном самогонном аппарате и моём же соседе-хищнике, достойном своего «почётного» звания подлеце
Посвящаю ему, аппарату… Сколько раз он меня выручал в лихую горбачёвскую годину! И если бы только меня!
Колосятся пшенишные нивы,
Заалел предвечерний закат.
Достаю из сарая пугливо
Самогонный, абёнть, аппарат.
Сколько раз он меня выручамши
В тот, абёнть, горбачёвский закон!
В те года, когда пили с досады
Политуру, «Момент», дикалон,
Проклиная плешивого падлу
И супругу его делову.
Что свою затевая бодягу,
Погрузили веселье во тьму.
Так что я берегу аппаратий,
Чтоб на всякий случАй и покой,
В той же ж.пе опять не случиться,
Типа той горбачёвской порой!
Я ж парнишка, как прежде, весёлый.
Я такой же, как был, весельчак!
И тащу аппарат из сарая
За трубу, на вонючий чердак.
Там ему безопаснее будет,
Там его не упИсдит сосед,
Гарчибальд Гарчибальдович Уев.
Этот хищник, подлец, оглоед,
Что давно подбирается, сволочь.
Только хрен ему прямо в арбуз!
Не отдам я ему аппаратий,
Пусть, козёл, не надеется прям!
Та-ра-рам, та-ра-рам, та-ра-рам!
Кантата о славном и скромном Сирёньке-пареньке и евоных робушках-воробушках
Посвящаю ему, обыкновенному трамвайному кондуктору, настоящему скромному герою земли русской
Эпиграф:
– Люблю осеннюю Москву
в ее убранстве светлом,
когда утрами жгут листву,
опавшую под ветром.
Огромный медленный костер
над облетевшим садом
похож на стрельчатый костел
с обугленным фасадом. –
(Юрий Левитанский, «Люблю осеннюю Москву»)
Над Москва-рекой летают чайки
И курлычут в небе журавли.
Словно там Сирёньку вопрошают:
Далеко ль до матушки Земли?
Далеко, Сирёнька отвечает
И платочком трёт глаза и нос.
Вы летите, голуби, летите.
Я до вас пока что не дорос.
Не спеша выходит он на берег.
Не спеша глядит он в синь и даль.
На глаза вдруг слёзы навернулись.
Это значит – подошла печаль.
Почему? Накой? Скажи, собака.
Что бежит вдоль кромки ледяной.
Я ж пока парнишка несмышлёный!
Мне уже не хочется домой!
Но собака хвостиком вильнула.
Ничего в прощанье не сказав.
Вот такие нонче здесь собаки!
Не собак, а бешеный удав!
Он соплю замёрзшую сковЫркнул,
Утянул обратно сопли в нос...
Хороша ты, матушка-природа!
Урожайным выдастся укос!
Обличительная рапсодия некоему гражданину, опустившемуся до скотского образа жизни
Посвящаю ему же (имени и фамилии не называю, чтобы окончательно не испортить). Скажу только что работает он трамвайновым кондуктором и везде ходит с верёвкой, чтобы ею вязать не желающих обилечиваться пассажиров. Которых натурально блюёть от одного лишь только его запаха, просто-таки пропитанного алкоголем. Скотина…
Гарька Прогулкин идёт по бульвару.
Чешутся вымя и пах.
Мятая морда. Вчера освежался.
Весь алкоголем пропах.
Что же ты делаешь, Гарька! Очнися!
Долго ль до зверской беды!
Ты же уже опустился, собака,
Самой до низкой черты!
Смотрят же деть на тебя, на собаку.
Ихние глазки в слезах.
Видят-то что? Неприличного дядю,
Что алкоголем пропах.
Срочно меняй ты своё поведенье!
Только кефир потребляй!
Или иначе поймаю за шкирку,
Законопачу в сарай.
Будешь ты тама как пёс скребыхаться.
Криком истошным орать,
Чтоб тебе дали хоть корочку хлеба,
Чтобы чего пожевать.
Только никто не придётся на помощь.
Тама ты так и помрёшь.
Вот и настанет суровость расплаты!
Может, тогда ты поймёшь
Злую ценУ своего непотребства,
Скотство своё – и не раз
Вспыхнет в твоём утихающем мозге
Поздний прозрень, педераз!
Поэма о бесстрашном человеке, попавшем в непредвиденные обстоятельства
Эпиграф:
– Когда в морском пути тоска грызет матросов,
Они, досужий час желая скоротать,
Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,
Которые суда так любят провожать. –
(Шарль Бодлер, «Альбатрос»)
Гарька шёл вдоль по речке упрямо.
Он гулял там по берегу прям.
А навстречу – с рогами корова!
В ей, наверное, сто килограмм!
Или двести! А кто её мерил?
Нахир надо кому обмерять!
Да и где те весы насобачить,
Чтобы вес показали опять?
И идёт она, значит, навстречу.
Рогом грязным вихляет, шаля.
Дескать, здравствуй, товарищ мордатый!
Нету ль в долг сто пятнадцать рубля?
Гарька, дикую просьбу услышав,
Побледнел и затрясся как лист.
Ну и что, что храбрец он бесстрашный?
Ну и что, что, ыбёнть, гармонист?
Тут любой от волненья наложит.
От такого, что в сказке сказать.
Это надо же! Чудо так чудо!
Ни пером никаким написать!
– Ну, чего ты, собака, кривисси? –
Продолжала тем временем тварь.
– Чё молчишь-то, козлиная морда?
Иль на лоб те навесить фонарь?
А чего из порток вытекает?
Ты наклал, что ль, дурилка такой?
Мочевым недержаньем страдаешь?
Или, может, в тебе геморрой?
Только тут уж и Гарька очнулся.
Заорал как в пути паровоз!
И теряя портки и булавки,
Побежал вдоль ветвистых берёз.
С той поры он вдоль речки не ходит.
Он на речку с балкона глядит.
И портки уж давно отстирамши
Порошком под названьем «Тайд».
Любови первые печали… (элегия)
Посвящаю моим лучшим друзьям, славным трамвайновым кондукторам – Боцму Ко и Гарьке Сэ. Видел их только что. В »Василёк» пошли, обнявшись. Сейчас поправятся, освежатся, начнут песни орать.
«Мимо тёщиного дома я спокойно не хожу!», «Это время гудит БАМ-М-М-М-М!», «Па-та-лок ли-дя-ной, дверь скри-пучая!» и прочие великолепные песни нашей молодости. Они их много знают. Народ, только-только заслышав их первые аккорды, начинает разбегаться в страхе и животном ужасе
.
Если вздумал ты покакать.
Чем-нибудь. Куда-нибудь.
Отведи на луг корову.
Почеши себя за грудь.
Раздери свой рот в зевОте,
Ощутив слюнявость рот.
На язык положь с котлетой
Аппетитный бутерброд...
И уже потом, подумав,
Всем скажи как идеал:
«А идите все вы на хер!
Я на вас давно поклал!».
Повстречал я девушку с русою косой…
Девушка красивая с русою косой.
С ней гуляю по полю я почти босой.
Ни порток, ни майки. Рваные носки.
С лавки вышли славные люди-рыбаки.
Там они затарились выпивкой и проч.
И гурьбой весёлою растворились в ночь.
Щас нажрутся, славные, песни заорут.
ЗакружИтц веселие там, и здесь, и тут!
Провожу я девушку с русою косой.
Провожу я милую прямо к ей домой.
И пойду на берег я. Там, где рыбаки
Пляску зверств затеяли у реки Оки.
Превратность чувств не требует признаний.., или «Хороши вечера на Оби!»
А посвящаю я сей, как всегда прекрасный, стихотворный опус двум замечательным моим товарищам (я не могу их назвать по причине их невероятной стеснительности, переходящей в грубость). Скажу только, что оба они работают трамвайновыми кондукторами, яростно обилечивают людей в пути их следования неизвестно накой, а ещё на полставки – вахтёрами на карандашной фабрике, и очень любят поглощать в невероятных количествах пиво и водку милыми летними вечерами, сидя на прекрасном берегу нашей милой реки Ока, что неспешно протекает в микрорайоне Колычёво. А их любимая песня называется «Хороши вечера на Оби», которую в своё время великолепно исполняла певица Ольга Воронец
Если кончилось пиво в «чипке».
Если нет в холодильнике хрена.
Не отчайся! Вздохни глубоко
И найди сим предметам замену.
Вместо пива надуйся ситром.
Вместо хрена обмажься горчицей.
И внуши себе: ты не му.дак.
Ты представь себя гордою птицей.
Может даже красивым орлом.
Соловьём, что щебечет на ветке.
Попугаем, грызущем орех
И сидящим на жёрдочке в клетке.
И тогда вмиг рассеется мрак,
И тогда вдруг развалятся тучи.
И тогда ты почуешь, му.дак:
Жизнь всегда веселее и круче!
Пояснение:
«Чипок» – вульгарное название пивной тире распивочной;
Колычёво – название микрорайона в подмосковной Коломне;
Воронец – фамилия такая.
Экспромт про Сирёньку
Наш Сирёнька на вокзале
Потерял чего-то штот.
И за это там в буфете
Скушал с мясой бутерброд.
Выпил кружку лимонада
И пошёл опять искать.
С этим радостным Сирёнькой
Скоро я с ума сойду!
Элегическая рапсодия про Писуна Григорьевича Кукушкина, человека с паспортом, но без правил
Писун Григорьевич Кукушкин
Стоял в балконе, наклоняясь.
Искал внизу он, на асфальте,
Причинно-следственную связь.
Иль что-то, может, прозаичней.
Галоши, может. Иль шнурки.
Очки, быть может, уронимши,
Когда разглядывал соседк.
Она живёт под ним в квартире.
В балкон выходит без трусов,
Чтоб физкультурой заниматься.
Руками разными махать.
Иль наклоняться безобразно,
Чтоб демонстрировать чего.
(Кукушкин даже поскользнулся
И чуть не вылетел в окно!).
А так, вообще, он очень скромен.
Котлеты любит пожирать.
Ситра попить. Иль может, квасу,
Хрустя солёным огурцом.
Опять ж работник аккуратный.
(Он клерк в конторе «Рыбсоюз»)
Повсюду ходит он в костюме,
Надевши нА бошку картуз.
Стоять он любит на балконе,
Смотря на виды эр Ока.
Я не видал ещё такого,
Ыбён-грыбёныч, мужика!
Нам не дано прожить без унитаза! (кантата абсурдных положений)
Эпиграф:
– Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней?
Забыть ли старую любовь
И дружбу прежних дней.
Побольше кружки приготовь
И доверху налей.
Мы пьем за старую любовь,
За дружбу прежних дней. –
(Роберт Бёрнс, «Старая дружба»)
У Гарьки много мяса
И много колбасы.
Он днём и ночью носит
Зелёные трусы.
В них спит и в них дерётся,
В них кушает омлет.
Он – парень очень скромный
В свои семнадцать лет!
И некая Прасковья
Ему совсем под стать.
Трусы Прасковья носит.
Их любит надевать
Она под красну юбку
И под цветную шаль.
Прасковья та – кокетка,
ДевИчия печаль.
Люблю я их обоих.
Да как их не любить!
Идут навстречу счастью.
Тудыть-их-растудыть.
Ничто с пути такого
Их, милых, не свернёт.
Да и куда свернуть-то?
У йих ж уже дитя!
Дивертисмент про прелестнейшего человека Ираклия Гурьевича Хандонова, пока что ещё не нашедшего себя и от этого глубоко страдающего
Ираклий Гурьевич Хандонов
Пошёл, йибёныть, в магазин.
Хотел купить он тульский пряник.
И пива. Или же ситра.
Любил он пряников нажраться.
Нажравшись, что-нибудь попить.
Ситра иль пива. Или водки.
Ему, ваще-то, всё равно.
Он пряник может есть с пельменем.
А пиво пить ваще с ситром.
Он потому что йиба… грибанутый.
Ему в дурдоме самый мест.
Он там лежал в тот год весною.
Его я тама навещал.
И приносил туда продукты.
Однажды даже колбасу.
Он ж и колбАсы пожирает,
В другой руке держа батон.
Ведь у него такие зубы,
Что может запросто чего!
А щас пошёл он в магазиний,
Держа в кармане сто рублей.
Он как бы их не потерявши,
Ведь в том кармании – дыра.
Её собака прокусила,
Когда погладить он хотел
Своею доброю рукою,
С избытка самых добрых чувств.
Но эти чувств не распознала
Та псина мерзкая притом.
Вцепилась, сволочь, и прогрызла,
Вся злобой зверскою горя.
Его б зашить. Минутно дело!
Но нету ниток у него.
Иголок тоже нет как будто.
С мозгами тоже напряжень.
Его ж папаша был румыном,
А мама – женщиной одной.
И познакомились в столовой,
За щами в очередь стоЯ,
Их после вместе пожирали
И вдруг почуяли любовь.
Так в результате появился
Ираклий Гурьевич. Ура.
Эх, хорошо зимой на речке лёдной! (торжественный экспромт)
Посвящаю моим мужественным друзьям, героям-рыбакам подлёдного лова, по профессии – славным трамвайновым кондукторам – Боцму Ко и Гарьке Сэ
Мартовская вьюга закружила.
Эр Ока покрылася об лёд.
И стоит у пристани замёрзший,
Белоснежный рЕчный пароход.
А по лёду, весело кривляясь,
И бросая в сторону бычки,
Что от папиросков искурЁнных,
Топают герои-рыбачки.
Все в тулупах, валенках, галошах,
С ящиками рыбьими идут.
Щас насверлят в лёде дырок-лунок,
Рыбов здесь устроятся ловить.
Впереди знакомые всё лица!
Боцман Ко и Гарька зверский Сэ!
И гремят за пазухой бутылки,
И в карманах много колбасе!
И селёдка (как же без селёдки!),
И сырок, буханка, яйца, соль!
Уж сейчас они наловят рыбов
Под бодрящий души алкоголь!
А река укуталась морозом.
Минус сорок. Эка благодать!
Хоть ложися прямо здесь на лёде,
Разостлав походную кровать.
Или песни пой под рёв могучий
(То ли волк ревёт, а то ль медведь).
Это ж надо было так нажраться,
Чтоб на стуже здесь не околеть!
Но они мороза не боятся!
Им преград вообще в рыбалке нет!
Только скукуёбился в пакете
Овощной, йибёныть, винегрет…
Мой друг уехал в Катманду…
Эпиграф:
– Вы встречали в горах рассвет?
И не просто в горах, в Гималаях.
Где, казалось, и жизни нет,
И где снег никогда не тает.
Где, как стражи, горы стоят,
Упираясь вершинами в небо.
Где в глаза облака глядят…
Очень жаль, если ты там не был. –
(Катарина Завадская. Без названия)
Мой друг уехал в Катманду.
Зачем уехал, право?
Его сманила Катмандой
Какая-то шалава.
Она сама из Катманды,
(Живём там у вокзала)
И говорит, что в Каманде,
Таких красоток мало.
Всё больше там больных старух
(Болеют Катмандою).
Боюсь за друга. Как бы он
Не сгинул под горою.
Ведь в том загадочном краю
Тех катмандей немало.
И большинство из них живут
В районе у вокзала
Пояснение:
Катманду́ (непальск. काठमाडौं [kɑʈʰmɑɳɖu], Kāthmāndau) – столица и крупнейший город Непала, его исторический, экономический, политический и культурный центр. Население города составляет более 1 млн человек[1].
К оглавлению...
