Предисловие:
Сначала по названию: папаша Лок – не просто вымышленный, но и собирательный персонаж. Думаю, что не ошибусь, если назову его очередным литературным экспериментом моего давнего друга, коломенского литератора Алексея Курганова, подборку стихотворных и прозаических текстов которого и представляю сегодня вашему вниманию.
И всё же моё предисловие – не о Курганове (точнее, не столько о нём). 27 июля исполнится два года, как нет с нами великолепного, непревзойденного, самобытного, самого классического в этом определении писателя-сатирика Владимира Николаевича Войновича. Я не собираюсь здесь пересказывать его биографию (каждый без труда может найти её в Интернете), напомню лишь один факт: в 1960-м году он буквально ворвался в советскую литературу со стихотворением « Я верю друзья…» (Я верю, друзья, караваны ракет Помчат нас вперёд от звезды до звезды. На пыльных тропинках далёких планет Останутся наши следы…»), которое фактически и совершенно справедливо стало (да и остаётся) гимном наших космонавтов.
Тогда два года назад, в статье, опубликованной в газете «Литературная Россия» (№ 2018/29, 03.08.2018 – «Вношу предложение»), я предложил, что самым, на мой взгляд, удачным ТВОРЧЕСКИМ памятником Владимиру Николаевичу могла бы стать экранизация его великолепнейшей повести «Монументальная пропаганда». «Литературная Россия» – издание авторитетное не только среди литераторов, но и творческих людей вообще (в том числе, кинематографистов), и хотя я привык смотреть на действительность без иллюзий, но всё же тешил себя надеждой, что кинематографисты к моему мнению прислушаются. Основания для такой надежды были и остаются: сам текст повести это уже практически готовый сценарий для сериала.
Да, я и тогда, два года назад, и сегодня уверен: сериал по такому прекрасному литературному произведению может (да что там «может»? Должен! Обязан!) получиться интереснейшим. Тем более, на фоне того заунывного, совершенно безликого, а в творческом отношении совершенно НИКАКОГО сериального потока, который мы наблюдаем ежедневно (а порой и еженощно). Поэтому повторяю своё предложение: тот, кто возьмётся экранизировать эту повесть, в своём режиссёрском становлении не прогадает.
Хотя понимаю, почему кинематографисты за эту экранизацию не берутся. БОЯТСЯ. Слишком много в ней можно увидеть аналогий – и ТАКИХ аналогий, за которые запросто можно здоровья лишиться, а уж спокойной и сытой «киношной» жизни и подавно… Зачем им такой геморрой? Лучше снимать традиционно забавные (если не сказать – игрушечные. Или карикатурные) сериалы про бесстрашных контрразведчиков-смершевцев или про любовные страсти в султанских гаремах. Потому что про смершевцев и султанов – безопаснее. А значит, спокойнее. И денежнее. И вообще.
И опять о поэзии. Я не знаю, как здесь провести аналогию или хотя бы параллель, но хочу вспомнить ещё об одной действительно великом поэте – Хармсе. Ведь почему поэзию Хармса не воспринимают взрослые ( в том числе и маститые литераторы, которые его стихи и стихами-то не считают) и обожают дети? Ответ, на мой взгляд, достаточно прост: логика Хармса и детская логика по сути своей тождественны, и эта тождественность – в иррациональной искренности, в раскрепощённости мышления (или мышления пока ещё в силу возраста не связанную догмами). И поэтому Даниил Ювачёв (Хармс) действительно ВЕЛИК.
Я не собираюсь сравнивать с произведениями вышеназванных классиков предлагаемые ниже стихи и прозу. Хотя, с другой стороны, почему бы не сравнить? Набоков в предисловии к «Лолите», кажется, в 1958 году, написал: « Литература так называемых «больших идей» ничем не отличается от обычной литературной дребедени». Категорично? Почему? Ведь в оценках литературных текстов (как прозаических, так и поэтических) нет и не может быть никакого абсолютна. Всё относительно. Сколько раз я вспоминал слова господина Паратова из «Бесприданницы» Островского: «Одному нравится арбуз, другому – свиной хрящик» – и каждый раз понимаю, что он прав.
И чтобы закончить предисловие именно на сатирико-юмористической ноте, как и положено при упоминании Войновича и Хармса, хочу вам напомнить, что Пушкин писал шестистопным ямбом, а жена ему всё равно изменяла. Вывод: размер – не главное! Успехов!
Сергей Коновалов, культуролог
20 мая 2020 года. г. Коломна (Московская область)
Эпиграф:
– Цыкал-цыкал-матацикал!
Ты чего сейчас зацыкал?
Я боюсь и я смеюсь.
Щас на цыкал прокачусь! –
(старинная гренландская присказка. Дошедшая, как говорится, из глубины веков. А может, не дошедшая. И может, не гренландская. А может, и вообще)
Бегом по прекрасной планете мальчишка в магАзин бежал… (кантата)
Посвящаю моим давнишним товарищам – Боцму Ко и Гарьке Сэ. Они уже посетили гастроном номер тридцать восемь (на закуску взяли салаку в банке, два плавленых сырка «Дружба» и батон пряного помола марки «Гвардейский») и сейчас перебежками следуют на крутоярный косогор, который, как поётся в песне залихватской, навис «над красивою рекою, над красавицей Окою». Опять же туда ПОКАЧТО не заходят милицейские патрули, чтобы вежливо напомнить о коронавирусе, а заодно и беспощадно оштрафовать за грубое нарушение нахождения тама в то время, когда все добропорядочные граждане не наглеют так нахально-вызывающе, а пьют исключительно дома.
Бежит по бульвару мальчишка.
Бежит в магазин за едой.
Его туда мама послала,
И папа с хромою ногой,
И дедушка с милой бабУшкой.
Все вместе послали его!
Сказали: беги, пострелёнок!
Пожрать, может, купишь чего.
А папа, слезу выпуская,
промолвил расстроено, что ль:
«Как жаль, что ты возрастом малый.
Тебе не дадут алкоголь…».
И смолк, задавивши рыданья.
Хороший он папа. Герой.
В пивною подрался недавно –
Теперя хромает ногой.
И мальчика трепетно любит.
А как же! Сыночек родной!
Опора семьи и надёжа.
Не то, что папаша-алкаш…
Уж щас проявляет задатки
Сей ласковый внучек и сын.
Поэтому меткою стрелою
Несётся стремглав в магазин!
Опасно, конечно. Понятно:
Ведь вирус не виден, не слышн.
Его не поймаешь рукою
Как низко летящую мышь.
Да, есть опасенье – но всё же
Продуктами надо снабжать!
А то с голодухи тоскливо!
А то с голодухи в кровать
Уляжешься запросто вроде –
К утру уж остынешь совсем.
Без всяких забот и печалей,
А также насущных проблем.
Поэтому быстро несётся
Бульварами мальчик легко.
Фамилья его – Фильдеперсов,
А звать, как и прежде, ГарькО!
И снова о первой любви (воспоминания папаши Лока)
Эпиграф:
– Музыка на-а-ас связала
Тайною на-а-а-шей стала
Всем уговорам твержу я в ответ
Нас не разлучат, нет! –
(песня про музыку. Которая связала. Слова, кажется, Шекспира. Музыка Бонч-Бруевича (кажется). Исполняют две бабы. Одна – весёлая, другая – не очень. Называются «группа»)
Я повстречал её в закусошной вокзальной.
Она стояла, пальцы теребя.
И вид её был до того несчастен,
Что расхотелось даже выпивать.
Тогда сказал: вы, дама, извините
Меня за дерзость и открытый взгляд.
Но здесь, ваще-т, закусошное место,
А не музей изящновых искусств.
В том смысле, что здесь пьют и закусАют.
А не таращат глаз по сторонАм.
А вы как будто здеся по ошибке.
Чего вы здеся хОчите найтить?
– Ах, Боже мой! – услышал я ответе.
– С подружкой я собрАлась на концерт.
Я с ей договорилась здеся встреться,
Что нам в концерт удобнее итить.
– Так миль пардон! – вскричал я от волненья.
– Я тож концерт собрался посетить,
Чтоб слушать Брамса, также Мендельсона,
Сюда же заскочил, чтобы освежитц!
Прополоснуться, так сказать, для восприятья,
Чтоб наслаждаться музыкою той.
А что за наслажденье без стакана?
Какой-то извращённый пессимизьм!
С той встречи уж прошло четыре года.
У нас большая крепкая семья:
Ребёньчик, кошка, мотоцикл, «фазенда».
СобрАлися вступить в капиратив.
А всё чему причиной нашем счастья?
Конечно, Брамс с рапсодией своей!
Мы до сих пор ту встречу вспоминаем,
И ходим, взявшись за руки, в музей.
Иль на концерт какой виолончельный,
Где Мендельсона музыка звучит.
А если я желаю освежиться,
То начинает милая орать
И материться беспощадным криком.
У ей же могучесть глотки – о-го-го!
Любого Брамса с энтим Мендельсоном
Она легко уделает в орех!
Итак, она звалась Анжелой…
Гуляю по бульвару я.
Иду по самой кромочке.
Вокруг – кусты жасминные.
Пустых бутылок пыль.
Смотрю: идёт навстречу мне
Анжела, блин, Морковкина,
Девица своенравная
По прозвищу Мотыль.
Она – в пивной, буфетчицей.
Пивная – у заводия
Желез-бетон-изделиев.
Там все – рабочий люд.
Железный и бетоновый,
Работой закалёновый
И пОтом просолёновый.
Достойный уважень!
А смена как кончается.
Спецовки те снимаются,
Из проходной сливаются
На уличный простор.
Идут в пивной освЕжиться,
К Анжеле, блин, Морковкиной.
Ведь честно отработавши!
Теперь имеют прав!
Берут набор привычновый:
Сто пЕтьдесят, естественно,
Пивка для лакировочки,
Селёдочки в закуск.
Неспешно выпиваются.
Неспешно наедаются.
А если мало, запросто
Беляш ещё купить.
И там весьма насытившись.
Душою освежимшися,
И телом успокоившись,
Расходятц по домам.
Супруг щипать сисястовых,
Смотреть по телевизору
Хоккей какой-нить с шайбою
Иль Вофку Соловья.
Анжела ж закрывается
В одиннадцать. В двенадцатом.
И тоже удаляется
Вихляючись бедром.
Ваще она – хорошая.
Но только очень нервная.
А как же ей не нервничать,
Коль нету мужика!
И так идёт, понурившись.
Ногами тускло шаркая.
И мрачно поглощающись
Ночною темнотой.
Идёт она и думает:
Чего ж я невезучая?
Чего я несчастливая?
Пошто? За что? Накой?
Шторм и натиск
Посвящаю моим верным товарищам – Боцману Ко и Гарьке Сэ. Этим настоящим людям ТРУДА (они трамвайновыми кондукторами работают. Не стристрейскмейстерами)
Я – стремительный стрикстрейстер.
У меня есть чемодан.
Для обой варю я клейстер
И кладу его в карман.
Эх, стрикстрейстерская доля!
Эх, малярно-штукатур!
Я – мальчишка несмышлёный.
Распесь… раздолбай и балагур.
А товарищ мой – клипмейстер,
А другой – рыбак с удОй.
Карасей таскает в прУде.
(Для чего? Зачем? Накой?)
Все мы трое: я – стрикстрейстер,
Он – клипмейстер, тот – рыбак.
Пиво пьём и жрём селёдку…
Ну, нельзя ж, ыбёныть, так!
Пояснения:
– стрикстрейстер – автогонщик с повадками автосцепщика:
– клипмейстер – изготовитель клипов:
– хормейстер – руководитель хора (в тексте стихотворения не участвует);
– кле́йстер – клей, изготавливаемый из крахмала или муки;.
– удой – творительный падеж слова «удА» (удочка);
– ыбёнть – сознательный литературный агграматический вариант широко известного нецензурного слова (но популярного!).
Билет до Кзыл-Орды
Я хочу уехать в Акакпульку,
Чтоб там жить с мулаткою какой.
Те мулатки словно шоколадки,
И сисястость выражена в йих.
Чтоб она мине борщи варила
С акапульских вкусных помидор
И из акапулькинской свинины.
(Там базар – как въедешь, сразу он!)
Я ж чтоб в это время наслаждался.
Там на ихнем пляже загорал
Иль ловил акулов в океане.
Там же, в Акапульке – океан!
А поймав, тащил домой добычу,
Чтоб её умело засолить,
А потом с пивком её, милягу!
Йих акулы – как у нас таранк!
А моя мулатка, борщ сваривши,
Чтоб носки садилася вязать
Иль вообще по дому прибиралась.
Не хрена без дела ей сидеть!
Я ж трудюся, рук не покладая!
Всех акулов там переловил!
С йих таранков столько наготовил –
Акапулька за год не сожрёт!
В ею пива столько же не хватит,
Что под это пиво тех акул…
Так что я не еду в Акапульку.
Лучше я поеду в Барнаул.
Пояснения:
Акапу́лько, полное наименование – Акапулько-де-Хуарес – портовый город и туристический центр на тихоокеанском побережье Мексики, штат Герреро. Является административным центром одноимённого муниципалитета. Расположен в 300 километрах юго-западнее Мехико.
Барнау́л – город в России, административный центр Алтайского края (с 1937 года) и одноимённого городского округа. Население 632 723 человек (2019; 21-е место в России), в пределах городской агломерации – 825 тыс. человек. Расположен на юге Западной Сибири в месте впадения реки Барнаулки в Обь.
Мула́ты – потомки от смешанных браков представителей европеоидной и негроидной рас, а также слово означает светло-тёмный цвет кожи.
Сисястость – грудастость (Словарь русских синонимов); • грудистость (1) • маммиозность (2) (Словарь синонимов ASIS. В.Н.
Тришин. 2013.)
Не томите папу Лока испытаньем протрезвленья!
Папаша Лок сдаёт анализ.
Он – космонавт. Ему – в полёт.
Жена в котомку положила
С свининой вкусный бутерброд.
И как всегда: крупу и спички,
Махорку, сахар,
Перец, соль.
Потом вздохнула и поклала
Большую фляжку алкоголь.
Мудра жена! Она же знает:
Продлится долго тот полёт.
А потому сгодится фляжка,
А к ней в закуску – бутерброд…
Тайна переписки (миниатюра в диалоге)
– Папаша Лок, вы случайно не знаете: Маркс Ленину письма писал?
– Кто?
– Маркс.
– Что ещё за Маркс?
– Ну, Маркс. Который Карл.
– Так Карл или Маркс?
– Одновременно. Карл – звать. Маркс – фамилия. Один человек.
– Иди ты! А я и не знал! Но всё время думал! Всё время!
– Теперь будете знать. Теперь не будете думать. Писал?
– Чего?
– Письма писал?
– Кто?
– Ты! Вы!
– Никому я ничего не писал. И писать не собираюсь. Я чего, стукач, что ли? Понял?
– Понял. А Маркс?
– Чего Маркс?
– Который Карл.
– Чего который Карл?
– Он писал?
– Чего?
– Письма.
– Какие письма?
– Письменные. Ленину.
– Так бы сразу и… Ленину? Который дедушка?
– Который дедушка.
– И чего?
– Писал?
– Ты дурак, что ли, насовсем?
– Почему?
– Какому дедушке, какому Ленину? Куда писать? Об чём? Он же уже ж помер давным-давно, этот твой дедушка! И уже даже вместе с бабушкой! А равно как и прочими ближайшими родственниками по папиной и матерной линиям!
Кулинар бескрайних прерий (миниатюра в диалоге)
– Папаша Лок, вопрос к вам как к опытнейшему кулинару-затейнику: сколько надо варёной колбасы, чтобы приготовить литровую миску мясного салата?
– Ну…. Граммов триста. Может меньше. Но что-то около того.
– Вот! А Гарька говорит: пять кило, никак не меньше!
– На литровую миску?
– Ага. На литровую.
– Пять кило хватит на десять вёдер, а не на миску! Ты его слушай больше!
– Но он же тоже непревзойдённый кулинар. Почти что такой же как вы.
– Кто? Гарька?
– Гарька. А чего?
– Не смеши меня! Гарька – кулинар! Да ты хоть знаешь, какие пельмени он предпочитает всем остальным? Ты сейчас ахнешь и даже пукнешь! «Богатырские»! Нет, вы поняли? Какой из него после этого кулинар?
– … зато квас он предпочитает исключительно «Добрый». Который хренового брожения.
– Ага. И горячего копчения. Говорю же тебе: не смеши! Ему бы всё по прериям сказать. Или по пампасам бескрайним. На лихом мустанговом жеребце.
– Так он ещё и наездник?
– Ага. Казак лихой. А вот единственно в чём он преуспел, так это в приготовлении борща. Здесь я перед ним преклоняюсь. А что касается остального. то это одни лишь действительно бескрайние пампасы. В смысле, ни хрена и ничего. Одно сплошное безобразие.
Я до вас ещё доберусь, гражданин Собакин! (миниатюра в диалоге)
– Я год назад с одной бабой жил…
– Жил… Сожительствовал!
– Сейчас не говорят «сожительствовал». Сейчас – «состоял в гражданском браке без регистрации».
– Расписались, что ли?
– Накой?
– Ты же сам сейчас сказал – в браке!
– А ты чем слушаешь-то? Я же сказал – в гражданском. Понимаешь? Гражданском! То есть, без регистрации! А?
– Значит, не расписались?
– Ну!
– А ты не нукай! Тоже мне нашёлся нукальщик! Не запряг! Если не расписывались, значит, сожительствовали. Какой же это брак, если не расписывалися?
– Да уж. Объяснять тебе – это как пеньку у дуба… Ладно, пусть будет по твоему: « в сожительском браке без регистрации». Не в этом дело! Она в буфетчицей работала, в привокзальном буфете. Так что жил как баран за пазухой на новые ворота! Вспомнишь – ахнешь! Полгода не жизни, а сказки!
– Если сказки, то чего ж разжопились?
– А кто сказал, что разжопились?
– Ты же сам же только что ж, что год назад!
– Мы не разжопились. Её посадили. На три года. Чего-то она там в своём буфете проворовалась.
– Погодь. Это какая буфетчица? Это Филяева Любка, что ли?
– Ну. А ты её знаешь?
– Ха! Я Любку не знаю! Да я с ней, если хочешь знать, в одном классе учился! Только она на второй парте сидела, а я на пятой. Любку я не знаю! Ну, ты даёшь ваще! Говоришь, посадили?
– Ага. Трояк дали.
– И правильно сделали. Та ещё бикса.
К оглавлению...
