* * *
День такой, что, возможно, случится –
сбросить ношу и встать в полный рост.
Странным зрением видишь жар-птицу –
и хватаешь за радужный хвост,
ускользающий. Пёрышко вьётся
на ветру, исчезает в заре,
но сиянье в тебе остаётся –
ты был нужен ей в этой игре,
завербован, уже несвободен –
зреет плод в изумлённой душе,
может, только на это и годен,
не скупись, ты ведь понял уже –
изначальный посыл неприемлем,
мир под нас не заточен никем,
но особый твой месседж не дремлет –
что-то вертится на языке,
чуть горчит, будто корень имбирный,
забирает щенячьей тоской,
а потом прирастает – сибирью,
ниагарой, судьбой, лепестком…
Из пелёнок, сомнений, простуды
вырываешься на полчаса,
на просторах нетяпанной тундры
разведёшь полыхающий сад.
* * *
Никуда не спешить и молчать – драгоценная роскошь,
я отвыкла от счастья не помнить, какой день недели,
прислониться к стволу, различая, как сокодвиженье
резонирует с током моей непроснувшейся крови,
малахитовый глянец упругой магнолии трогать,
лёгкой белкой взбежать по стволу разметавшейся ели
и услышать в себе ритуал вызреванья решенья –
под кольчугой коры и вверху – под короною кроны.
Здравствуй, жёлтая бабочка, помнишь прошедшее лето?
Отчего бы тебе и не помнить свои воплощенья?
Вижу море, как странно, не в той стороне, не иначе
заблудилась – стволов хороводы, камлание ветра,
а всего-то – четыре, привычные стороны света,
но поднимешь глаза – унесёт кружевное вращенье,
что за Мебиус всё перепутал и переназначил?
Прорастает бамбук сквозь каркас гималайского кедра.
Мой тюльпановый бог, мне пора, я тебя не забуду,
мне под небом твоим так дышалось свободно и сладко,
журавли возвращаются, всё ещё строятся клином,
охраняя устои людской растерявшейся стаи,
беззащитны, бескожи самшиты, доверчивы буки
с поперечным тончайшим задумчиво-светлым раскладом,
многоликие страхи назойливее повилики,
однозначно распознана лесом тревога простая –
просто умные дети так долго ещё не взрослеют,
никогда не взрослеют, становятся тоньше и хрупче,
чем курносый, с косичками, с ярким румянцем младенец,
крепко верящий в маму, в целесообразность процесса.
Злая нежность второго дыханья сомнения лечит,
сапоги-скороходы, подробностей жизней на десять,
ухвачусь за соломинку слова, за призрачный случай
разгадать изумрудную тайну колхидского леса.
* * *
Я глазами люблю. Ты мне на уши вешай-не вешай
серпантин и спагетти – тебя я не вижу пока.
(Посмотри «Аватар»!) Я приму этот вечер на веру
и беспечно сгорю в травоядном огне языка.
Я волнуюсь всегда. У меня волновая природа,
не прими на свой счёт. Я почти не бываю собой,
я ведь многое знаю о страхе. Тапёр, не юродствуй,
постыдись, приглуши, лучше вовсе по-русски не пой.
Ты красиво хрипишь – хоть фальшиво, зато неритмично,
и не мне тут камнями кидаться – я, что ли, не вру?
Я смирюсь с негативной модальностью этого китча,
Устаканится наше цунами, отпустит к утру.
Взгляд направлен на юг, как китайского компаса стрелка.
Там сейчас водопады и крокусы – глубже дыши!
Я глупею на солнце – до искренней радости мелкой,
до песчаного дна непрактичной славянской души.
Всё идёт под откос – хоть замешено серо и прочно.
Мир причешет беззубой гребёнкой, стремясь к простоте.
Только я ну никак не впишусь в пищевую цепочку.
Всё идёт под откос, но пока… Говори, что хотел.
* * *
Алупка – улочки такой нелепой лепки,
что с губ не сходит детская улыбка
от нежности… Инжира, моря, хлеба –
и времени… Уж если что и зыбко –
так это равновесие покоя,
единственно разумное решенье
во мне и в мире – здесь впадать рекою
в твою лазурь… Размокшее печенье,
надменный лебедь, царственные клёны
и кедры… Праздник – здесь, а я – уеду?
Магнолия, прими в свой храм зелёный –
в дождь умирать – хорошая примета.
И притворяясь беззаботной птицей,
и покоряясь имманентным ритмам,
я снова умудряюсь заблудиться
в твоих плющом увитых лабиринтах…
* * *
Это кто ж это в зеркале?
Видимо, буду богатой,
толстой, злой, деловитой-
хоть в сплетницы, хоть в депутаты,
хоть на рынок с метлой –
и на ней же ночами носиться,
окончательно взрослая,
ведьмой – уж если не птицей,
обращайтесь с вопросами – буду учить молодёжь,
все смолчат деликатно –
и я не узнаю, где ложь,
упиваясь собой,
буду шествовать чинная, важная,
и своею судьбой драматической потчевать каждого,
с полной чашей взойду – не распробую вашего чая,
и в лесах, и в горах, и в стихах откровенно скучая,
монументом себе, на таких же сограждан похожей.
Блин, приснится же… Бью зеркала, упаси меня, боже.
КРЫМ. НОВЫЙ СВЕТ
Стволы можжевельника жгутом перекручены
и солнцем отбелены – встряхни да развешивай,
и корни их – змеями, и кроны их – тучами,
и ветви кривляются чертями да лешими.
И солнца – немерено, и волны – несчитаны,
и рай мне не светит – сейчас надышаться бы.
День плавится в вечности – распадки, лощины ли,
обрывы ли строгие, утёсы тишайшие…
* * *
Когда проходит время сквозь меня,
ему покорно открываю шлюзы –
не стоит перемычками иллюзий
задраивать отсек живого дня,
и ламинарный лимфоток столетий
не заслонится частоколом дел,
а время растворяется в воде,
качает мёд – наверно, в интернете…
Я покорюсь – и вот простой узор
читается цветной арабской вязью,
двумерный мир взрывается грозой,
дорогой, степью, неба органзой,
причинно-следственной необъяснимый связью.
Такой диалектический скачок –
забыть себя – чтобы собой остаться.
…Подсолнухов – не меньше, чем китайцев,
и все влюблено смотрят на восток.
Когда пытаюсь время удержать,
используя истерики, торосы,
пороги, слёзы – ни одна скрижаль
не даст ответа на мои вопросы.
Смятенье турбулентного потока
порвёт, как тузик грелку, мой каприз.
Во мне живёт латентный террорист,
и я за это поплачусь жестоко.
Домой! Мой дом древнее Мавзолея.
Жизнь удалась. Хай кволити. Кинг сайз.
Спасибо, время, что меня не лечишь,
не утешаешь меткой в волосах.
И в позе аскетической, неброской –
подсолнухи в гимнастике тайдзи.
Мне ничего плохого не грозит
с такой самодостаточной причёской.
* * *
Я тогда умерла, я всегда умираю по-честному,
не рисуюсь, не прячу надежду в прикрытых глазах,
не подсматриваю. Ведь и впрямь ничего интересного –
как он там без меня отпускает свои тормоза.
С наслажденьем использую всё превосходство неведенья,
оба метра его обаяния глубже загнав
в подсознание. Лысый пейзаж из бетона, созвездия
в перевёрнутой бочке вселенной – до скользкого дна.
Ты меня не хвали, я не сильная, это инерция
воспитанья и страха – меня наградили волхвы
щедрым даром притворства. Послушай – секунды и терции
рассекают эфир с космодрома моей головы.
Овладеть мелкой техникой шага и сердцебиения,
есть одну чечевицу и яйца – учиться молчать
даже в мыслях. Чтоб мир не взорвался – принять с упоением
ежедневной кровавой развязки заката печать.
Наковальнями да колокольнями близится раннее,
беспризорное утро. И вижу, очнувшись от сна –
что-то выше распятия, выше святого сияния,
выше сетки паучьей в небеленом своде окна…
К оглавлению...
