Книга написана по рассказам монахини Евфросинии, в миру Таисии Петровны Головченко
Записала рассказы р. Б. Светлана Тишкина, г. Луганск
Духоносные встречи сестры Евфросинии – 1
После окончания богослужений в Свято-Иверско-Серафимовском храме, умудрённая светом Учения Христа и жизненным опытом монахиня выходит из маршрутного такси на остановке «Сельхозинститут» и идёт к дому, в котором прожила добрую половину жизни. Ведущая под уклон аллея ухоженного парка ведёт её мимо корпуса Луганского национального аграрного университета (ЛНАУ).
Увидев её, люди с почтением подходят, здороваются, спрашивают о здоровье, рассказывают о своих делах и успехах. Складывается впечатление, что все её знают, и она знает всех. Лица студентов и преподавателей озаряются искренним уважением. Надо думать, заслуженным. Сестра Евфросиния (в миру Таисия Петровна Головченко) 58 лет преподавала в этом университете, и не просто преподавала, а была доцентоми в течении 20-ти лет возглавляла кафедру бухгалтерского учета и аудита.
Удивительно ясный, глубокий, всё понимающий взгляд у этой улыбчивой, доброй женщины, на склоне лет принявшей постриг, к которому её планомерно вели многие годы молитвенной литургийной жизни, а ещё – её духоносные встречи с известными подвижниками православной веры.
С благословения благочинного Александровского округа, настоятеля Свято-Вознесенского собора г. Александровска протоиерея Иакова Лобова и настоятеля Свято-Иверско-Серафимовского храма пос. Екатериновки, строителя Иверской женской монашеской общины, архимандрита Сергия (Громовика) я записала рассказы из жизни сестры Евфросинии, которые, несомненно, станут ещё одним малым дополнением истории духовной жизни Луганской епархии. Думаю, будет правильно вести повествование от первого лица с сохранением особого речевого колорита рассказчицы. Как она сама сформулировала: «Я хочу рассказать о памятных событиях моей жизни, когда Господь оказывал мне такую милость большую – посылал встречи с очень хорошими людьми».
О благочестивой семье Сердюковых
Я была незаконнорожденной дочерью в семье. Мама, Сметанина Меланья Игнатьевна, была из семьи раскулаченных, а отец, Головченко Петр Константинович, был военнослужащим Советской армии. Он заканчивал, а затем и работал в Луганском лётном высшем училище имени Чкалова на Острой Могиле. К началу войны он уже был в звании полковника... Родилась я в 1942 году. А когда отец погиб на фронте, мы остались с мамой вдвоём «яко благ, яко наг, яко нет ничего», потому что они не зарегистрированы были как муж и жена.
Но Господь не оставил нас в беде. Уже тогда маме встретилась очень хорошая семья глубоко верующих людей – Захар Григорьевич и Матрёна Дмитриевна Сердюковы. Они взяли нас жить к себе. Чуть выше ДК Ленина, сразу с переулка на улице Московской у них был полутораэтажный большой дом. Они у себя всех-всех обиженных и обездоленных войной принимали там. И игумен Владимир, когда из ссылки вернулся, они его тоже приняли жить к себе.
Когда отправляли семью Борщовых в Сибирь, то остались в Луганске четыре их сына и дочка. Мать, когда уезжала, сказала: «Я на Матерь Божью полагаю своих детей». И вот они, эти дети, все пятеро, тоже нашли приют в этой семье православных людей.
Жил в этом доме ещё и Алексей Калиныч. Жена его убежала с одним офицером во Львов, и сына Гарика с собой увезла. А был он знаменитым зубным техником. Вскоре пришло сообщение из Львова, что жену его и того офицера убили бандеровцы. А сына Гарика – не убили. Западенцы другие его в кадушку с огурцами солёными посадили, и он там сидел, в рассоле прятался, пока эти бандеровцы были в доме, с матерью и офицером расправлялись. И так мальчик этот спасся. Потом соседи письмо родному отцу мальчика написали, сообщили обо всём. Калиныч ездил во Львов, забирал сына оттуда.
И вот в этом полутораэтажном доме на улице Московской и Гарик подрастал, и другие четыре хлопца Борщовых, и дети Сердюковых. И всех ребят этот Калиныч учил, и все они ему помогали, и стали подмастерьями, а, в последствии, все до одного стали хорошими зубными техниками. Когда родители Борщовы вернулись из ссылки, у детей уже у всех легковые машины были. Все тут уже такие тузы стали!
И всё это благодаря тому, что они в этом доме жили. Матрёна Дмитриевна всегда на всех, как наварит котёл борща, и все дружно за стол садились и ели. Вот и мы там жили с мамой. Мама работала в цехе на военном «Заводе 270» – так наш патронный завод раньше назывался. Получала зарплату. Вот так мы и выжили в войну.
Встречи с дедушкой Филиппом
Так вот я к чему делаю это предисловие, к тому, что в эту семью очень часто ходил дедушка Филипп, известный в народе, как старец дьякон Филипп Луганский.
Шёл 1946 год. Мама на работу уходила, а я – под присмотром бабушки Матроны Дмитриевны оставалась. Мне уже четыре года тогда было. Пришёл как-то дедушка Филипп. Я обрадовалась, к нему бегу и кричу: «Дедушка! Дедушка!» А он меня обнял и говорит хозяйке: «Мотря, Мотря, дай грОши! Дай скорее грОши!» А она: «Да яки гроши? Нема у меня грОшей». А он ей: «Та дай хоть пятак». Она дала ему пятак. И вот он мне в подол завязал этот пятак и говорит: «Как вырастешь, так и згадаешь, яки гроши були».
И что вы думаете? Не прошло и десяти дней, как пришёл посыльный и сказал, что на меня назначена пенсия по потере отца-кормильца. И пенсия – немаленькая по тем временам – 850 рублей. Мама уже и не чаяла, что её назначат, потому что брак их не был зарегистрирован. Они там на комиссии долго рассматривали этот вопрос. Но так как я сразу была записана на фамилию отца, геройски погибшего на фронте, то, в конце концов, вопрос решился положительно. Короче, была мне назначена пенсия, и пенсию я эту получала все годы, пока не выросла.
А мама постепенно копеечку насобирала, да и купила хатку около Николо-Преображенского собора, на 20-й линии, дом 18. И вот мы там жили. Низкая хижина с тремя окнами. Кто только не посещал эту хижину! Рядом, кто был в соборе, многие шли через нас. Тетя моя тоже осталась одна, мама сначала забрала свою маму к себе жить, потом забрала и эту тётю. Вот мы жили там: мама, тетя, бабушка и я. Бабушка моя всё время болела, она не работала, а тётя работала медсестрой хирургической. Она и за бабушкой ухаживала, и в церкви всегда на клиросе читала. Она службу всю прекрасно знала. Как приходит в церковь, так ей и говорят: «Идите, вас батюшка зовёт». Она пойдет, а её читать благословляют. А уставщиком тогда Максим Федорович был.
Там же и дьякон Филипп служил. Помню, пришёл он к Сердюковым, лег на лавку у них в доме и говорит: «Мотря, Мотря, ставь на окно стакан мёду и стакан воды». Она ему отвечает: «Ой, дедушка, мабудь кто-то умрёт».
Необыкновенная была женщина Матрёна Дмитриевна, добрая до невозможности. А муж её Захарий Григорьевич был интеллигент. Он часовой мастер был. У него был свой кабинет. Он из него, помню, выходит с нарукавниками, с лупой своей. Часы у него на цепочке в кармане. Жена его всё Заренькой звала: Заренька то, Заренька это. Она всё по дому хлопотала, а он – нет, только своё часовское дело знал.
И вот вышел этот Захарий Григорьевич из своего кабинета, сел в кресло, открывает газету и читает: «Поймали рецидивиста Георгия Захаровича Сердюкова и расстреляли…» А это их сын был. Он тоже был зубным техником. Они, дети, все научены были этому, кто там жил. А расстреляли его за дело, за то, что он начальнику КГБ горло перерезал, когда тот у него на приёме был. Не знаю, какие у них там отношения сложились, чекисты тогда много ходили и стреляли. Кто прав, кто виноват, не разобраться теперь. Адъютант этого начальника в это время сидел в коридоре, ждал. Ну и когда это случилось, зубник через крышу бежать пытался, но его сразу поймали и расстреляли.
Ещё никто не знал, что это случилось, в газетах только на второй или даже на третий день информация появилась, а дедушка Филипп пришёл именно в тот день, когда расстреляли и вот так, иносказательно сообщил о трагедии.
Свято-Никольский собор до 1949 года на Красной площади был, где Дом техники потом сделали. Там же рядом и синагога была, и православные наши служили. А потом, когда его закрыли, владыка Никон уже в 1949-50 годы построил на улице Интернациональной Николо-Преображенский собор. Я хорошо это помню. Так вот, когда на Доме техники владыка Никон ещё служил, он дедушку Филиппа специально рукоположил в дьяконы, чтобы он зарегистрированный церковный служитель культа был, потому что люди из власти его тогда часто преследовали. Бывало, владыка и машину посылал за дьяконом Филиппом, чтобы он участвовал в Богослужениях.
Меня часто спрашивают: «А какой дедушка Филипп был?» Ну что сказать? Был он обыкновенный дедушка с бородой. Добрый был, детей любил. Знаю, что мама и тётя моя часто спрашивали у него как им поступить и чего в будущем ждать. Он всегда иносказательно говорил, но что говорил, всё всегда сбывалось.
Я знаю, что ходили слухи о нём нехорошие, но это всё наговаривали на него. Насколько я знаю от наших настоящих верующих, которые ходили в то старое время в храм, они о нём только хорошее говорили. Это был глубочайшей веры человек! Все наши любили дедушку Филиппа, все его уважали. А слухи стали возникать уже потом, после его смерти. Единственное, что кому-то могло не нравится, он внешне был вроде как грубоватый, своеобразный такой.
Например, к нему люди подойдут в храме, а он им: «Чего вы пришли колотить здесь? Церковь служит, а вы пришли. Что вам? Идите отсюда». Он мог выгнать людей из храма. А потом будет спать, спать, лежать, чтобы к нему больше не обращались. «Расходитесь, расходитесь, нечего вам здесь делать!», – прикрикивал на них. Но это тех, в основном, касалось, которые приходили во время службы или в воскресный день. А то придут с самого утра, и сами не молятся, и другим молиться мешают. Так он часто разгонял таких. И правильно делал.
А то, что я слышала от своих знакомых, то только положительное люди о дедушке Филиппе говорили. И мои все к нему ходили, и Химич Екатерина Ефимовна, и её родители к нему ходили, и семья Захара Георгиевича и Матроны Дмитриевны – а ведь исключительно благочестивая семья была! – и они к нему всё время ходили, и он к ним всегда запросто, как к себе домой, приходил.
А ну-ка, представьте себе, война, разруха, нет ни водопровода, ни воды. Всё взорвано в городе было. А там же раненые и больные лежали во второй больнице. Это от ДК Ленина Матрона Дмитриевна выше жила, а больница – ещё выше. Она берёт воду, два ведра, и идёт пешком в эту больницу. Приходит, обмывает этих всех больных, потом берёт всё это их грязное бельё и на себе в узле несёт. Домой принесёт и в корыте все эти вещи стирает вручную.
Помню, мать моя ей говорит: «Я дитя купаю в этом корыте, а вы вещи больных стираете. Заразу всякую в дом несёте». А она ей: «Не переживай. Здорово будет твоё дите!»
Всё это бельё она перестирает, высушит, выгладит, снова узел себе на спину взваливает и несёт обратно в больницу. Там опять больных переодевает, и опять несёт домой грязное… И это она всё делала по своей воле, из сострадания к людям. Никто её не заставлял такую тяжёлую работу делать. Я говорю, это какие люди были! Это необыкновенные люди были!
А там же ещё за её домом хатка за хаткой стояли. В соседнем дворе, я уже говорила, игумен Владимир. Когда Свято-Скорбященский Старобельский женский монастырь разогнали, то матушки в Луганск подались. Игумен Владимир духовно окормлял монахинь.
В соседней хатке и матушка Лена, и другая матушка жила. Помню, там ещё две немки Капочка и Анечка, такие аккуратные бабушки жили. И я там между всеми матушками и бабушками маленькой бегала. Так они меня всё учили, что чулочек надо с ноги аккуратно скатывать, а не просто снимать. И многому другому учили. Немало там этих хаток вокруг этого дома было прилеплено. Не знаю вот только, стоит ли ещё этот дом полутораэтажный там, или нет уже.
Это даже трудно себе представить, насколько Сердюковы необыкновенные люди были, и к ним же все-все ехали жить, и никому они не отказывали. И дедушка Филипп часто, как к себе домой, к ним ходил. Это я помню хорошо. Можно сказать, это самые лучшие мои воспоминания о раннем детстве. Это очень благочестивая семья была. Притом, они же и в церковь всегда ходили, исповедовались, причащались. Я помню похороны и одной, и другой, и третьего. Царствия им Небесного!
Рассказ Монахини Евфросинии (Головченко)
Записала Светлана Тишкина
Духоносные встречи сестры Евфросинии – 2
Архиепископ Никон и два архимандрита
В 1945 году владыка архиепископ Никон (Петин) был назначен епископом Ворошиловградским и Донецким. Шёл 1946 год. Мама тогда была ещё невоцерковлённая. Она верила в Бога, но в церковь не ходила. После войны она ушла с завода и работала костюмершей в театре. Матрёна Дмитриевна Сердюкова ей как-то говорит: «Милечка, пошла бы ты в церковь! Сходила бы да посмотрела какой там владыка, да как он служит!»
Пошла Милечка посмотреть. Нового Никольского храма тогда ещё не было, а пошла она на Красную площадь в храм. Приходит и говорит: «Ну что, тётя Матрона, была я на службе. Это тот же театр. Выступают там, их слушают стоят».
Никакого впечатления на неё литургия не произвела первый раз.
А у владыки Никона в то время служило два архимандрита. Один из них – архимандрит Афанасий* (в миру Александр Иванович Москвитин). Он был секретарём у архиепископа Никона. И надо же, как мир тесен! Он – двоюродный брат отца Иоанна (Крестьянкина)!
* 14 ноября 1944 года епископ Донецкий и Ворошиловградский Никон (Петин)* рукоположил монаха Афанасия в иеродиакона, а 17 ноября – во иеромонаха и приписал его к Свято-Николаевскому собору г. Ворошиловграда (ныне Луганска). Здесь ему довелось служить вторым священником, с исполнением обязанностей секретаря епископа при кафедральном соборе до 26 октября 1947 года. В характеристике своего секретаря владыка отметил: «За время служения в Донецкой епархии обнаружил способности хорошего проповедования Слова Божьего, молитвенность и истовое церковное служение». Архиепископ Херсонский и Одесский Никон (Александр Порфирьевич Петин; 1902–1956).
Архимандрит Афанасий в ноябре 1947 года был направлен в Москву, в Солнечногорск и там стал епископом.
А второго архимандрита, который служил при владыке Никоне, звали Игнатий. Он был необыкновенным исповедником! И вот эти два архимандрита с одной и с другой стороны владыку под руки осторожно так брали и вели на Божественных литургиях.
Послала Матрона Дмитриевна маму во второй раз в церковь, и попала она на исповедь к отцу Игнатию. Вот с тех пор она уже никогда не покидала церковь. А он, архимандрит этот Игнатий, стал епископом тоже.
Проповеди владыки Никона мне врезались в память. До сих пор помню, как он говорил про то, как пришли к нему жалобу написать на священника, а владыка им говорит, что это одинаково, как бы пришли к портному заказывать костюм и не сказали какого размера, двубортный или однобортный, мужской или женский костюм им нужен. А портной сразу взял и стал кроить ткань. Вот и вы, не зная священника, не зная обстоятельств, жалуетесь, начинаете крыть его, требуете, чтобы наказали этого человека. А вдруг я накажу, а он окажется не виноватым.
Необыкновенный человек был наш дорогой владыка Никон. Его считают местночтимым святым в Одессе.
Послевоенный секретарь епархиального управления – протоиерей Николай Гаврилов
Епископ Никон с 1946 года окормлял не только Ворошиловградскую и Донецкую, но и Херсонскую, и Одесскую области, ещё и часть Харьковской области. Вот такая большая наша епархия была в те годы. Бюджет Московской Патриархии состоял на 80 с лишним % из отчислений Донецко-Херсонской епархии.
Шёл 1948 год. Владыка Никон представил в Луганске нового секретаря епархиального управления. Это был протоиерей Николай Гаврилов. Позже отец Николай стал моим духовным отцом.
В книге «Деркульский старец архимандрит Феофан» написано, как епископ Никон его тогда принял. Без паспорта, без других документов, по единой справке об освобождении. В книге есть фотография, где он его принимает. И у меня много фотографий тех лет сохранилось. Есть снимок отца Николая, когда он прибыл в Луганск секретарём епархиального управления. На другой фотографии – отец Николай академик, на следующей – он в Одессе, на пляже Аркадии.
Есть у меня фотографии и настоятеля тех лет – отца Евфимия Качан, и где он с дочкой Верой своей. Как великую святыню храню я акафист «Искупителя грешных», который владыка Никон сам составлял, и письма схиархимандрита Иоанна (Крестьянкина).
Я прочла в газете, что сведения у нас собирают о наших святых, о новомучениках, в том числе, и об игумене Рафаиле. А у меня есть его отличное фото. Игумен Рафаил (Рудь) был первым настоятелем мужского Вознесенского монастыря, который находился у нас около макаронной фабрики в районе Сада «1-е мая». Сейчас от того монастыря уже ничего не осталось. Игумен Рафаил (Рудь) был духовным отцом моей тёти. Он всех матушек, что в Каменном Броде собирались и молились вместе (и матушку Елену, и матушку Анну)духовно наставлял. Письмо от него последнее было в 37-м году.
Секретарь епархии протоиерей Николай, в свою очередь, помог отцу Феофану. Он его в епархию брал. В книге «Деркульский старец архимандрит Феофан» очень хорошо написано об отце Николае:
«После долгих мытарств отец Фёдор (архимандрит Феофан) решил пойти в епархиальное управление. Он хорошо знал, что без документов, удостоверяющих личность, там ему ничем помочь не смогут. Да и что вразумительного ответит он на заданный вопрос? Молча покажет справку об освобождении из заключения.
– За всё слава Богу! Мир не без добрых людей, – думал он, переступая порог учреждения.
Обязанности секретаря епархиального управления исполнял тогда отец Николай Гаврилов. К нему и попал на приём. Пришлось рассказать всё. Внимательно, с болью в сердце, выслушал секретарь батюшкин долгий рассказ. Видя безысходность измученного тяжёлой жизнью человека, стоящего на краю гибели, отец Николай решил оказать помощь.
Прежде дал денег, чтобы батюшка смог купить еды, подкрепить свои силы, предоставил место для ночлега, сам взялся уладить все дела.
Нелегко было иметь дело с советскими чиновниками, в сознании которых не происходило перемен по отношению к служителям культа. Но в этом вопросе о. Николай оказался напористым. Пробил толстую стену непонимания бюрократов, добился того, что они оформили документы, дающие право отца Федора ставить на епархиальный учёт. Усилиями о. Николая батюшка возвратился к нормальной жизни. Не верилось, что мытарствам пришёл конец. Не зная, как отблагодарить своего благодетеля, к происшедшему отнёсся, как к чуду».
И отец Фёдор, будущий Деркульский старец Феофан, его до конца жизни благодарил, потому что он первый его возродил к жизни, вытащил его из такого бедственного положения, когда он вернулся из заключения.
Отец Николай был очень грамотный человек, необыкновенно отзывчивый, поэтому и стал секретарём епархиального управления. Он помогал владыке Никону на протяжении многих лет жизни.
Случилось так, что в старости, в 1976 году, отец Николай заболел. Врачи поставили ему диагноз «рассеянный склероз». У него ни руки, ни ноги не действовали совершенно, но голова – прекрасно работала. Очень даже!
Вероятно, это были последствия лагерей. Не поверите, а ведь он отбывал ссылку вместе с владыкой Никоном в городе Сыктывкаре Коми ССР. И когда о. Николая поставили там заведовать лабораторией, связанной с атомной энергией, отец Николай взял владыку Никона, который только вернулся с лесоповала, к себе в лабораторию. Они там делали какие-то установки, испытывали их, а потом везли корпуса в Москву, то есть ежедневно соприкасались с процессами, связанными с радиацией. Это и отразилось на его здоровье.
Отец Николай был очень грамотный учёный – доктор геологических наук, профессор. Преподавал одновременно в Ворошиловграде и в Ленинградском университете. Летал туда самолётом. Высочайшей культуры человек был!
Он был человеком семейным. Матушка почти всё время была болящей (астма). У них был сын Борис. На 3 года был младше меня. И вот так случилось, что и матушка лежачая, и батюшка слёг. Днём у них дежурили домработницы Степанида Дмитриевна, которая с самого начала при матушке была в доме, и Клавдия Филипповна, которая за батюшкой Николаем ухаживала. А ночи – по очереди дежурили я и племянник матушки Коля Попов, потому что отец Николай не спал ни минуты в течении 6 лет, которые болел. Вот такие последствия ссылки были. Опыты, проводимые в той лаборатории, сказались на его нервной системе.
У его матушки Галины Михайловны была родная сестра Мария Михайловна. А муж её Пётр Осипович был старостой Петро-Павловского собора. Их дочь Наташа была подругой матушек-сестёр отца Иакова Лобова. Митродора, Минодора и у них ещё одна была сестра Ольга. Эта Ольга была лучшей подругой Наташи, дочки Петра Осиповича и Марии Михайловны Поповых. А кроме Наташи был у них ещё старший сын Коля. Этот Коля окончил Московское училище имени Гнесина по скрипке, он в храме регентом работал. Вот с этим Колей мы и проводили ночи около отца Николая. Одну ночь он дежурит, другую – я. Отец Николай сидит в кресле и всё время служит. А книжки богослужебные как ему читать? У него же ни руки, ни ноги не работают. Вот мы должны были ему переворачивать страницы Евангелие и других книг. Он как устанет, что-то заболит, то «ой-ой-ой» говорит. Тогда мы его поднимали и укладывали на кровать.
А ну, попробуй, до половины шестого, а то и до шести я здесь дежурю, пока женщины не придут, а к половине девятого мне надо было ехать на работу. Практически круглосуточно приходилось бодрствовать. После таких дежурств я приходила к себе домой, контрастный душ (холодный, горячий) принимала и шла на работу. А следующую ночь уже дежурил Коля, а я дома отсыпалась. И вот на протяжении 6 лет, которые отец Николай болел, мы вот так менялись.
В одну из ночей, я сижу, перелистываю служебные книги, а отец Николай вдруг глаза прикрыл. Ну, думаю, я пока пойду, прилягу, может, немного удастся отдохнуть. Только хотела в соседнюю комнату сына пойти, а он глаза открывает и говорит: «А ну-ка подожди. Иди, возьми, пожалуйста, календарь и принеси мне».
Я приношу ему календарь и спрашиваю: «Что, батюшка, смотреть?» Он поясняет: «Давай считать 56 дней вперёд. Когда это будет?»
Это было в феврале 1982 года. Я отсчитываю 56 дней и говорю ему: «Это будет 17 апреля». А потом спрашиваю: «А что будет 17 апреля?» А он и говорит: «Сейчас приходил владыка Никон и сказал, что через 56 дней он придёт за мной».
Сам владыка Никон умер 16 апреля 1956 года в возрасте 53 лет. Всё вспоминаю, как он мне, девчонке, тогда Евангелие на голову возложил, и так, в дарственную, мне дал эту священную книгу. А я её, уже в наше время, маслом залила. Во время войны света же не было, лампадка всё время горела. Один раз она перевернулась, масло вытекло и Евангелие залило. Но я всё равно продолжаю хранить книгу, как память о владыке Никоне. Я сказала уже, как умру, чтобы монашествующие это Евангелие забрали. Я отцу Николаю говорила, что мне владыка Никон Евангелие на голову положил и подарил. А он сказал, что он этим предсказал, что ты будешь за мной, больным, ухаживать. Он же его друг был. Вместе они и в ссылке были, и в Луганской епархии служили. Такое не забывается.
Ну а в то февральское утро я Петру Осиповичу звоню и рассказываю: «К отцу Николаю приходил владыка Никон и сказал, что он за ним придёт через 56 дней». А он меня спрашивает: «А ты владыку Никона видела?» Я отвечаю: «Никого я не видела. Отец Николай сказал, что он взял его за коленку и сказал: «Скоро твои страдания кончатся, я приду за тобой через 56 дней».
Конечно, никого и ничего я не видела. Стали мы ждать 17 апреля, чтобы понять, правда то или нет. Пригласили на 16 апреля отца Богдана Федькива – настоятеля Свято-Николо-Преображенского храма, и с ним ещё пришёл отец Владимир Сойко. Он тогда служил в каменобродском храме. Они его помаслособоровали, причастили, всё сделали, что надо. 17 апреля припадает дежурство Коле. Думаю, слава Богу, что я не буду присутствовать, когда он будет умирать. Проходит 17 апреля, а 18 апреля у нас был запланирован субботник. А это была Лазарева суббота. Это у коммунистов, как закон был, под Вербное воскресение субботник устроить. Я звоню в 6 утра Коле.
– Коленька, ну как там отец Николай?
– Да обыкновенно всё, как и было, – он мне отвечает.
Ну, думаю, мало ли что показалось больному человеку. Пошла я на субботник со студентами. Он проходил в детском садике. Там я пробыла до двух часов дня. Отец Николай жил на квартале «50 лет Октября». Дом на трамвайную линию выходил. Они раньше в своём доме на улице Московской, дом 15 жили, а потом получили квартиру и перебрались туда. Я быстро привожу себя в порядок и иду к отцу Николаю. Иду и думаю, что раньше времени буду. И только я звоню в двери, выбегают ко мне Степанида Дмитриевна, и Клавдия Филипповна, и ещё одна женщина у них в доме тогда была.
– Отец Николай не может тебя дождаться, всё спрашивает: «Когда Тасенька придёт? Кода Тасенька придёт?
Я говорю:
– Рано же ещё. Начало пятого только, а мне к половине шестого.
Прохожу к отцу Николаю в комнату, а он меня спрашивает:
– Ты почему так долго?
Я говорю:
– Я же раньше времени даже пришла.
А он мне:
– Мне так много надо тебе рассказать.
– Вся ночь впереди, ещё наговоримся, – отвечаю, ещё и рукой махнула. А он очень строго так сказал:
– Сядь!
Я и села сразу. А дело в том, что лет пятнадцать назад он приезжал к нам домой и привозил с собой небольшой такой чемоданчик. Объяснил он тогда это так:
– Борька пришёл с армии, выпивает, пусть пока у вас постоит.
Зашёл в комнату, под святой угол поставил и говорит:
– Вы смотрите, в этот чемоданчик не заглядывайте. Нельзя вам.
Ну не заглядывайте и не заглядывайте… Прошло много лет. Мы жили сначала на 20-й линии, потом переехали в квартиру на Сельхозинституте. А как перебрались, так за тот чемоданчик и думать забыли. Ну, вот отец Николай мне и говорит:
– Тот чемоданчик, что у вас под святым углом хранится, я как умру, ты его отвези в Псково-Печорский монастырь. Да смотри, не заглядывай в него. Женщинам нельзя касаться того, что там есть.
– А что там? – спрашиваю.
Он отвечает:
– Там антиминс.
До меня тогда ещё не доходило что это такое. Антиминс да антиминс. Ну и всё.
А он дальше говорит:
– Я сейчас буду умирать.
У меня и сердце обмерло, но слушаю дальше внимательно. Вот он мне говорит, в чём надо его положить, во что надо облачить.
– Оденешь в ту ризу, что мне матушки казанские шили, белую с колокольчиками. В той митре меня положишь, что твоя любимая.
Она золотистая такая, я её реставрировала.
– Возьмёшь 3 митры остальные. Отдашь одну митрополиту Сергию (Петрову), вторую – отцу Александру Шоколу, а третью – на твоё усмотрение, возьмёшь себе. Кресты все пусть Пётр Осипович берёт. Он распределит. Книги он так благословил раздать:
– Словарь «Брокгауза и Ефрона» возьмёшь себе, «Соловьёва» – один тебе экземпляр, один – Коле. Тебе не нужны будут богослужебные книги, а Коле – нужны. Пусть все забирает.
В общем, дал мне распоряжения, а потом ещё раз напоминает:
– А вот тот чемоданчик сразу отвезёшь в Псково-Печорский монастырь.
Я его спрашиваю:
– А кому я его отдать там должна?
А он говорит:
– Сам Господь управит.
Вот он мне это всё рассказал, а потом говорит:
– А теперь положи меня и давай, будем прощаться.
Я кресло подвигаю, кладу его на диванчик. Зову сына:
– Боря, иди с папой попрощайся.
Боря подошёл. Отец Николай благословил его, «иди», говорит.
Потом зову следующих:
– Степанида Дмитриевна, Клавдия Филипповна, идите прощайтесь.
Они зашли, попрощались.
– А теперь с тобой давай прощаться, – отец Николай говорит.
Я подхожу, он мне говорит «прости меня», я его прощаю, потом приподнимаю, целую его в лоб, он говорит: «Молись за меня»…Закрывает глаза, раз… и умирает.
Оказывается, было сказано через 56 дней, а я тот день, который шёл, тоже посчитала. А если его отбросить, то и получается, что он умер 18 апреля, ровно через 56 дней.
Сразу звоним мы о. Владимиру Сойко и о. Богдану Федькиву. Они приходят полшестого. Я пересказываю, какие он мне дал распоряжения. Вот он меня и ждал, чтобы всё это рассказать. Поэтому и сказал: «Чего так долго не приходила? Мне так много нужно сказать». А мне всё некогда было… И матушка его Галина Михайловна 3 года назад тоже у меня на руках умерла. Она ушла в 1979-м, а о. Николай – в 1982-м.
Его хоронил будущий старец отец Кирилл (Михличенко). Он тогда был игуменом Иннокентием. Хоронило его 13 священников, а о. Кирилл возглавлял. Ещё было 2 протодиакона. Один из них, диакон Роман, стал митрополитом Илларионом Донецким потом. Умер отец Николай Гаврилов в Лазареву Субботу, а хоронили его в Великий Понедельник. Поэтому никаких помин не устраивали, по кусочку чёрного хлеба и по огурчику солёному всем раздали и всё.
Встреча с архимандритом Иоанном (Крестьянкиным)
После смерти отца Николая мне надо было выполнить его поручения. Митры-то я сразу отдала митрополиту Сергию (Петрову) и отцу Александру Шоколу, но самое главное для меня было отвезти чемоданчик и третью митру о. Николая (так я распорядилась с его благословения) в Псково-Печорский монастырь. Это же надо было сначала доехать до Москвы. Там перебраться на Ленинградский вокзал, а с Ленинградского вокзала уже в город Печоры ехать. А я же одна не могу поехать, потому что надо заходить в туалет, например, а со святыней – нельзя. Оставить снаружи без присмотра – тоже нельзя. А ну как кто возьмёт и унесёт. Нужен был кто-то такой, кому можно было доверить подержать этот чемоданчик. Через какое-то время нашла я себе напарницу. Она тоже духовная дочь отца Николая была – Александра Владимировна Артамонова. Позже она стала монахиней в Деркульском монастыре. Приняла постриг с именем Фомаида. Ей сейчас 91 год. Ещё живая.
Мы с этой Шурой и поехали вдвоём. В 4 утра поезд приходит. Приезжаем в Печоры и сразу к монастырю пошли. Когда добрались, ещё темно было. Это была осень, октябрь месяц, светало поздно. Ну а там деревья, лес кругом. На проходной в монастырь я давай в окошечко стучать. Отворилось это окошечко, нам говорят:
– У нас открывается в половину шестого.
Я прошу:
– Ну вы нас пустите, Христа ради. Мы приезжие.
Тогда разрешили нам послушники внутрь территории зайти. Мы никогда раньше не были здесь. Шура со своими сумками стоит, я – со своими, и ещё этот чемоданчик же при нас.
Я говорю:
– Шура, ты оставайся, тут, около входа стой, а я пойду на разведку. Узнаю всё и приду за тобой.
Нам же скорее надо было сбагрить чемоданчик этот, чтобы не носить лишний груз.
Представьте себе, около пяти утра ещё было, я иду по тропинке, а навстречу мне идёт священник небольшого роста.
– Батюшка, благословите! – прошу его. Он благословляет.
Говорю:
– Помогите нашему горю. Вот наш настоятель умер, а сказал, чтобы мы его вещи сюда передали.
– Какие вещи? – спрашивает монах.
– Та, антиминс там… – отвечаю, как будто это шапка какая-то, – я толком и не знаю, что там в чемоданчике этом. Батюшка перед смертью велел чемоданчик в монастырь ваш передать.
Я как сказала «антиминс», он сразу насторожился, спрашивает:
– А где он?
– Там моя подруга у входа с вещами стоит.
Он говорит:
– Идите за подругой.
Я пошла назад.
– Шура, идём, я нашла кому чемоданчик этот отдать, – зову её.
А это, оказывается, встретил нас сам отец Иоанн (Крестьянкин). Представьте себе! Вот так Господь управил. Повёл он нас в монашеский корпус. Монахи на входе удивились, что женщин сюда ведут, а отец Иоанн им говорит:
– Это со мной.
Приходим в его келью. И что он делает – да он на колени встаёт перед этим чемоданчиком! Долго молился. Не меньше получаса. Потом ставит этот чемоданчик на стол и раскрывает.
Антиминс – это на престол плат такой с мощами, на котором совершается обедня. Она не может совершаться без антиминса. А этот плат с мощами, что в чемоданчике хранился – принадлежал ещё митрополиту Ленинградскому и Новгородскому Григорию (Чукову), постоянному члену Священного Синода (годы жизни 1870 – 1955). В годы гонений его несколько раз арестовывали, в 20-30-е годы он был настоятелем Николо-Богоявленского собора в Петрограде. В чемоданчике было написано какой год, чьи мощи, кто кому передал.
О. Иоанн достал из чемодана ещё чашу большую из золота (более 5 кг она весила). Там же находились дискос и лжицы – всё для престола. Батюшка говорит:
– Как хорошо! У нас же сегодня открывается церковь в честь праведного Лазаря.
Я удивилась:
– Батюшка! А отец Николай умер в Лазареву субботу.
И как раз сегодня открывается церковь! И всё есть для престола новой церкви. Вы представляете какое чудо! А мы же не вчера, ни завтра, а именно в этот день прибыли.
Отец Иоанн отца Николая и матушку Галину сразу на вечное поминовение написал, меня – на год, сына Бориса на год.
Сидим мы с Шурой в келье монаха, а у него фотографии на стене висят.
Я говорю:
– А тут наш батюшка на вашей фотографии есть.
– Кто? – спрашивает.
– Отец Афанасий, – отвечаю.
– Так это же мой брат. Он сейчас епископом Солнечногорским стал.
А это же тот первый архимандрит, который с владыкой Никоном у нас служил. А у него он на фотографии. До чего мир тесен!
С тех пор отец Иоанн стал моим духовным отцом. Вот такие воспоминания у меня остались об Иоанне (Крестьянкине). Именно отец Николай Гаврилов был моим духовным отцом и передал меня в руководство другому духовному отцу Иоанну (Крестьянкину). С тех пор до самой смерти, а отец Иоанн умер в 2010-м году, он был моим духовным отцом. Ездила я к нему каждый год, да не то, что каждый год, а на год, было, и два раза, а когда и три раза приезжала и во всём делилась с ним.
У меня сохранились письма, которые он собственноручно мне писал. Он ещё каждый раз давал мне листочки такие с замечаниями, с назиданиями святых при наших встречах. Выписки из трудов святых святителя Феофана Затворника Вышенского, прп. Амвросия Оптинского, свт. Григория Богослова, прп. Антония Великого и других.
Такое письмо он мне когда-то написал: «Дорогая Т., молюсь о тебе всегда. Да не оскудеют в тебе дары Господни, не омрачит житейская суета чистоту сердца и души твоей. А крылышки твои иногда повисают. И нет сил взмыть в небо. Это ничего. Это наука из наук, которую мы проходим. Лишь бы желание видеть небо над головой, небо чистое, звездное, небо Божие, не исчезло. А слёзы трудные, боли сердца на нашем пути неизбежны. Не исчезай, чадце. А о мамочке будем молиться».
Рассказ монахини Евфросинии (Головченко)
Записала Светлана Тишкина
Духоносные встречи сестры Евфросинии – 3
Встреча со старцем схиигуменом Саввой (Остапенко)
Годы жизни: 1898-1980
Я маленькая была. Ещё в школу не ходила. Мы с мамой ездили в Почаевскую лавру. И там служил схиигумен Савва. Он мне подарил вот эту открыточку со словами: «Таисия, да хранит тебя Ангел Божий от всякого зла и греха. Игумен Савва». Я же возрастом была такой, каким на той открыточке ангел нарисован. А мне же это ох как дорого! Это – святой человек был! В моей келье многие тома его проповедей собраны. А какие он писал стихи! Необыкновенные! Он много писал о покаянии и на другие темы тоже!
Солнце склонилось к поверхности вод,
День угасает и ночь настает.
Дух мой тревогою тяжкой смущен:
В общей гармонии слышится стон...
Солнце, златистым багрянцем горя,
Молит с тоскою, Творцу говоря:
«Зреть не могу человеческих дел,
Дай положить беззаконьям предел;
О, повели, и зажгу я эфир,
Сгинет в нем тварь, осквернившая мир».
Был к нему глас: «Покаяния жду!
Кто не раскаян – повинен суду!»
Звезды с царицей луной вопиют:
«Боже, яви Твой всеправедный суд:
Люди Тебя оскверняют грехом...
О! Повели нам, и тьму наведем!
Глас отвечал: «Покаяния жду!
Кто не раскаян – повинен суду».
Трепетным светом зари осиян,
Ропщет суровый гигант океан:
«Люди унизили славу Твою,
Боже Превечный, и землю сию,
Казни достойны они – повели –
Смою презренных навеки с земли!»
Был к нему глас: «Покаяния жду!
Кто не раскаян – повинен суду».
Горько рыдая и в гневе дрожа,
Так восклицала Земля: «От ножа
Праведник гибнет, ликует злодей,
Матери губят невинных детей,
Сын не страшится убить мать, отца –
Нет преступленьям числа и конца!
Злоба, измена, насилие, блуд –
Мира соблазны повсюду растут.
О, повели! Я отверзу уста...
Всех поглощу и останусь чиста,
Или дозволь мне не дать им плодов,
Смерть унесет их, не будет следов».
Глас отвечал: «Покаяния жду!
Кто не раскаян – повинен суду».
Жалобы смолкли в ночной тишине,
Гимн мироздания слышится мне
В бледном сияньи мильона светил
Вижу я реянье Ангельских крыл.
Ангелы Богу приносят дела:
Все проявленья добра или зла;
Все, что в минувший свершили мы день.
Вот растворилась лазурная сень...
Вышел вдруг в сретенье Ангелов – Дух...
Гласу Его сладко внемлет мой слух,
Милости в Нем и любви глубина...
«Где вы нашли столь благие дела?» –
«Мы принесли их из грозных пустынь,
Мрачных пещер, каменистых твердынь –
Это деянья покинувших свет,
Тех, кто отринувши сладость сует,
Алчут и жаждут, скорбя о грехах..».
«Мир им! Блаженство их ждет в небесах!»
Скрылось виденье в мерцаньи светил,
Снова мелькание призрачных крыл.
Ангелы плачут с поникшей главой,
Тяжесть приносят неправды людской.
Вышел вдруг в сретенье Ангелов – Дух,
Гласу Его робко внемлет мой слух,
Милости в Нем и любви глубина...
«Ангелы, где вы нашли бремена?» –
«Мы обрели их, Владыка, у тех,
Кто позабыл Тебя ради потех,
Сердце и ум их лукавства полны,
Боже, ужель мы служить им должны?»
– «Вы их наставьте на истинный путь,
Чтобы смогли и они отдохнуть,
Радостно будет в Раю у Меня,
В славе немеркнущей вечного дня,
Я и от них покаяния жду –
Кто не раскаян – повинен суду».
Вмиг все исчезло, лишь волны порой,
Плещут несмело о берег морской…
В блеске алмазном, в ночной тишине
Гимн мироздания слышится мне.
Необыкновенные стихи! Для монашествующих много полезных стихотворений есть у схиигумена Саввы.
Ночь тиха... На тёмном небе
Мириады звёзд блестят,
В келье инока лампады
Перед образом горят.
Бога зря перед собою
Чувством пламенной души,
Инок, стоя на коленях,
Богу молится в тиши:
«Боже правый, милосердный!
Угаси огонь страстей:
Злобы, зависти, коварства
И лукавых похотей...
Научи меня беречься
Мира суетных оков,
Научи прощать обиды
И молиться за врагов.
Юным крепкую опору
Дай на жизненном пути
И гонимых горькой долей,
Вдов и сирых защити.
А умерших в правой вере
Упокой на небесах!.». –
Так молился в темной келье
В час полночный схимонах.
Ночь тиха...На тёмном небе
Мириады звёзд блестят,
В келье инока лампады
Перед образом горят.
И молитвой услажденный
Инок спит спокойным сном,
А над ним Хранитель Ангел
Веет радужным крылом.
Схиигумен Савва (Остапенко)
Схиигумен Савва (Остапенко)
(23 ноября 1898–27 июля 1980)
Биография
Родился 11 ноября (ст. ст.) 1898 году в день памяти Иоанна Милостивого в простой христианской семье на Кубани. Его родители Михаил и Екатерина Остапенко отличались глубокой верой, благочестием и страннолюбием. В семье было восемь детей.
В 1904 году был отдан на обучение в церковно-приходскую школу, где был одним из способных учеников. С малых лет прислуживал в храме, пел на клиросе. Однажды зимой, едва не утонув в проруби, он сильно простудился и заболел. Во время болезни ощутил желание быть священником. Как-то раз он даже хотел втайне от родителей бежать с монахом-паломником, но тот уговорил ребенка обождать годок-другой.
В 1911 году Николай окончил 2-классное училище, в 1914 году – досрочно в связи с началом Первой мировой войны призван в армию.
С 1917 года служил уже в рядах Красной Армии. А после Гражданской – закончил военно-техническое училище со званием военного техника и работал по специальности.
До 1931 года служил инженером-прорабом в Горпромстрое. В 1932 году – окончил Московский строительный институт и до 1945 года работал инженером-строителем.
В 1946 году, в возрасте 48 лет успешно сдает экзамены в Духовную семинарию при Троице-Сергиевой Лавре. Вскоре наместник Лавры архимандрит Иоанн ходатайствует перед Святейшим Патриархом о пострижении Николая Остапенко в монашеский чин. При постриге ему было дано имя Савва, в честь Саввы Сторожевского (Звенигородского). В Лавре нёс послушание эконома.
В одной из бесед со своим воспреемником епископом Вениамином отцу Савве было дано 4 основных завета:
– для того чтобы руководить народом и быть мудрым и опытным наставником, надо много читать святоотеческих книг;
– никому, даже родственникам, на житейские темы писем не писать;
– быть среди священнослужителей последним, то есть презреть честолюбие, не стремиться к наградам, почестям и повышению сана;
– нести крест благодушно.
В Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре принял великую схиму.
Скончался (14) 27 июля 1980 году, был похоронен в пещерах при большом стечении народа.
Встреча с матушкой Пульхерией
И ещё об одном чуде хочу рассказать. Я дошкольницей тогда была, ни читать не могла, ни писать. Может, лет 6 мне было всего. А оказалась я с мамой в Киеве – Свято-Вознесенском Флоровском монастыре. Там, где монахини живут, порядки строгие были. Людей только на ночь пускали, а чуть свет, надо было уходить. Мама и уходила, а мне разрешали не уходить, а в монашеских комнатах оставаться.
И была там старая монахиня одна – матушка Пульхерия, которой преподобный Серафим Саровский являлся. Жизнь с детства у неё в монастыре проходила. Ей тогда было уже лет 70, а может и 80. За ней присматривала молодая монахиня Алексия. Так вот, я у монахини Алексии под бочком спала. А как уйдет монахиня Алексия ранёхонько в храм, старая монахиня оставалась в келье одна. И я с ней оставалась. И вот она мне рассказывала за преподобного Серафима. И как он к ней явился – тоже говорила. А пришёл он к ней в балахончике своём, с палкой и сказал, чтобы она более усердно молилась.
И вот она мне тогда необыкновенное стихотворение прочитала! Написала его игумения Таисия (Солопова). Вы только представьте, она мне только два раза прочитала, а я его запомнила на всю жизнь. Это ли не чудо?
ИСПОВЕДЬ ИНОКИНИ
О, сердцевече! Ты всё знаешь,
Ты знаешь, что перед Тобой
Горел мой дух и догорает
Любовью чистой и святой!
Что я, как странница земная,
И как «прищлец с земли чуждей»,
Мирской любви не понимая,
Бежала мира и людей.
И как «елень источник водный»
В день зноя ищет, и спешит
Струей живительной, прохладной
Скорее жажду утолить,
Так я спешила к влаге чудной,
К струям живительной воды,
От зноя жизни многолюдной,
От искушений суеты!
В одежде инока смиренной,
На рамо возложив свой крест,
Пошла стезей уединенной,
Спешила «за Тобою вслед».
Нашла ль Тебя, иль нет – не знаю;
Но сердце мне мое твердит,
Что ты со мной; я ощущаю,
Что дух мой лишь к Тебе горит!
Горит, но и порой тускнеет
От хлада жизни и страстей,
Под бремем их душа дряхлеет,
В ней меркнет огнь любви Твоей!
Да! я порою забываюсь,
Вскружась служебной суетой,
И ум и душу наполняю
Заботой жизни трудовой.
И как свеча перед Тобою
Горев, тускнеет, угасает,
Так и душа моя порою,
Как бы забывшись, засыпает.
О, не покинь меня, мой Боже!
Из мглы житейской изведи,
Чтоб сон не стал мне в смерти ложем,
Ты спящую мя, пробуди!
Дай мне узреть Свет жизни снова,
И действием Его лучей
Стряхнуть греховныя оковы
С тяжелых заспанных очей!
Спаси меня, о мой Спаситель!
Твоей «овцы не погуби!»
Ведь Ты – мой Пастырь, мой Хранитель,
Ты Сам заблудшую взыщи!..
Так вот, вы знаете, это же чудо! Она мне всего два раза прочитала это стихотворение, а я его на всю жизнь запомнила. Это высокодуховные стихи, в любом случае. Так вот я все удивляюсь, как могла она так прочитать, что я запомнила. Хотя я и свои стихи помню, какие в детстве, пробовала, писала.
Из жития Игумении Таисии – настоятельницы Иоанно-Предтеченского Леушинского первоклассного женского монастыря, в миру – (Мария Васильевна Солопова), годы жизни 1842–15.01.1915)
Родители ее происходили из древних дворянских фамилий: отец – Василий Васильевич – потомственный дворянин, мать – Виктория Дмитриевна – москвичка из рода Пушкиных, к которому принадлежал и великий русский поэт.
«Духовные стихи матушки Таисии весьма высоко ценил о. Иоанн Кронштадтский, считая ее талант данным от Бога. Часто Матушка Таисия посылала отцу Иоанну новые стихи еще в рукописи до публикации. На одно из таких стихотворений, посланных к Рождеству Христову в 1898 г., батюшка отозвался: «Прекрасные стихи Пресвятой Матери Деве! Да, матушка! Пять талантов дал тебе Господь и сторицею ты их возращаешь».
Уже Иоанну Кронштадтскому было очевидно, что матушка Таисия – святая. Он очень высоко ценил ее. И если в начале их переписки святой Иоанн называл себя духовным отцом игумении, то в конце – духовным сыном.
Встреча с отцом Иосифом (преподобным Амфилохием Почаевским)
ДНИ ПАМЯТИ
12 мая
23 октября – Собор Волынских святых
Когда я уже постарше была, мы с мамой снова поехали в паломническую поездку. Там же, в Почаевской лавре, я встретила отца Иосифа, будущего преподобного АмфилохияПочаевского. Он тогда занимался тем, что голубей кормил в монастыре. У меня ещё одна открытка хранится, которую он мне подписал в 52-м или в 53-м году.
А был он известен тем, что бесноватых исцелял. Ну а мы, детвора, всё лезли посмотреть, как он бесов изгоняет. А он же сначала голубей кормил, а потом уже в церковь шёл, отчитывал болящих. Я с мамой стояла в храме, так он сказал, чтобы меня вывели. Объяснил, что не надо ребёнку тут быть. Раз здоровая – не надо. Потому что люди там и кричат, и гавкают, и воют, и по-всякому там ведут себя. А на дитё, на психику его оно действует сильно, потому сказал, что не надо мне там присутствовать.
Рассказ монахини Евфросинии (Головченко)
Записала Светлана Тишкина
Духоносные встречи сестры Евфросинии – 4
Встречи со схиархимандритом Григорием (Давыдовым)
Схиархимандрит Григорий (Давыдов) служил в Луганской епархии с 1953-го по 1957 год. Был он духовным отцом схиархимандрита Кирилла (Ивана Михличенко), старца нашего Старобельского.
В Ворошиловград он с Колымы пришёл. В детстве у него было имя Григорий. Его в честь святителя Григория Паламы родители назвали. Рукоположен был иеродьяконом Геннадием. В монахи его постригли с именем Геннадий, а потом уже, когда схиму принял, стал снова Григорием, только теперь уже в честь святителя Григория Богослова – схиархимандрит Григорий.
Иван Михличенко, когда демобилизовался из армии, поступил токарем на Ворошиловградский Аккумуляторный завод. Проработал он там полтора года. Вместе с отцом ходил на богослужения в Николо-Преображенский храм. Там он познакомился с иеродьяконом Геннадием Давыдовым (будущим схиархимандритом Григорием), который стал его духовным наставником.
В 1956 году перед Великим постом вместе с о. Геннадием он посетил Свято-Успенскую Почаевскую лавру, где имел духовную беседу с иеромонахом Иосифом, который ныне прославлен как преподобный Амфилохий Почаевский (я рассказывала, что и у меня с ним была встреча). 6 августа 1956 года также с отцом Геннадием Иван Михличенко посещал Свято-Успенский Патриарший Одесский мужской монастырь, где без проволочек был зачислен в насельники монастыря. В монастыре проходил послушание келейника ныне прославленного преподобного Кукши Одесского, который стал его вторым духовным отцом. Он был духовным отцом Ивана Михличенко и, в то же время, духовным отцом старца Серафима (Д.А. Тяпочкина, 1894-1982).
Раньше Григорий (Давыдов) и Серафим (Тяпочкин) жили по соседству в Белгородской области. Давыдов был из села Покровка, а Тяпочкин – из соседнего села Ракитное. Так что у них было много общего. Схиархимандрита Григория считают Белгородским старцем, потому как он в Белгороде умер и погребен был в родном селе. Но он и наш Луганский тоже, потому что много духовных дел совершил здесь.
И вот, представьте, такой человек каждый день к нам домой приходил. Заходит так отец Геннадий (схиархимандрит Григорий) и с порога спрашивает:
– Девчата, что вы там наварили сегодня?
Мама или тётя мои ему отвечают:
– Борщика.
Он же при в церкви Николо-Преображенской служил, а жил на пригорке. Когда ему для себя готовить, если на требах целый день? А наш дом – рядом. Мы и готовили в расчёте на гостей. Вот он с церкви придёт, похлебает немного, что мы приготовили, и дальше идёт по служебным делам. Но я по малолетству и недомыслию не любила, когда он к нам приходил. Потому что это было время гонений на верующих, а я тогда училась в 7 и 8 классе обычной советской школы. Он придёт, а одноклассники надо мной смеются: «Опять к вам поп побежал», «К кому он бегает? К вам или к тете?» Чтобы отвести от себя, я им отвечала: «К бабушке».
Придет монах и каждый раз интересуется: «Как вы тут? Что делаете?» А я тогда стеснялась того, что к нам ходит священник. А он, не поверите, был очень хороший рукодельник. Он шёлком и золотом хорошо вышивал. Он и меня всё время хотел научить этому ремеслу.
Когда в 1957 году архимандрит Григорий уезжал из Луганской епархии, икону Божией Матери «Скорбященская» он тёте подарил. Маме подарил икону Иоанна воина. По наследству эти иконы потом ко мне же и перешли. А мне он тогда подарил икону Пророка Ильи. По сей день стоят эти иконы у меня дома на самом видном месте. И, в то же время, он ведь мне предсказал тогда очень много. Представьте себе, я в 8-м классе, а он мне говорит:
– Девка, доживёшь ты до Его пришествия. Ты будешь учёная, потому тебе нужны будут и книги учёные.
Он мне подарил «Катехизис» Григория Дьяченко (я подарила его архимандриту Сергию (Громовику), подарил «Исповедь» Блаженного Августина (я тоже его подарила), подарил Феофана Вышинского. Но никому я не подарила ещё один его подарок – книгу проповедей Григория Богослова. Никому до самой смерти я эту книгу не отдам! Потом уже пусть распорядятся, кому она достанется. Потому что любимая моя эта книга проповедей Григория Богослова! И почему-то они мне с детства, вот с того возраста запомнились на всю жизнь. Я так любила эту книгу читать, так любила его проповеди! Представьте, в 8-м классе я зачитывалась проповедями Григория Богослова! И каждое слово, которое запало в душу, я ещё и карандашом подчёркивала. Судите сами:
Время есть, чтобы есть и пить,
Время есть, чтобы спать и лгать,
Но нет времени остановиться и подумать,
Что эта планета принадлежит не нам, а Богу
И какое в нас должно быть покаяние.
Многое я не понимала тогда ещё, будучи подростком. Я читала и другие книги, но эта книга Григория Богослова мне так по душе пришлась, что не выпускаю её из рук по сей день.
Много хороших людей жило в нашем крае. Вот, например, матушка Кронида жила. Она дружила с монахиней Евфимией, помню. После пострига она стала духовной дочерью преподобного Кукши Одесского. А матушка Олипия Киевская? Книга вышла в Киеве недавно о матушке Олипии. Я ещё девчонкой была, может в 4-м, может в 3-м классе, мотаюсь по Киево-Печерской лавре, а она мне заколку роговую, раз, в волосы воткнула и говорит: «Это не простая нищенка!» А мама ей говорит: «Да зачем вы?» Но я глупая была, не уберегла ту заколку, где-то посеяла. Многое мы в своей жизни не уберегли, что надо было бы сохранить.
Встреча с блаженной Зинаидой
Была у меня ещё интересная встреча с одной блаженной Зинаидой. Она вроде из Краснодона родом была. Как-то пришла к нам, а я тогда готовилась в институт поступать. И вот я у неё спрашиваю: «Матушка, поступлю я в институт или нет?» Она вроде как не слышит.
Мощи одни от неё остались, босиком всюду ходила. Говорит: «Я пришла к вам на престол». А до престола ещё две недели. Тётя моя ей отвечает: «Что-то рано вы пришли к нам на престол». «Ну, я чуток отдохну» – отвечает. Как раз бабушка наша тогда умерла. Она и говорит: «Я вот тут пока лягу на бабушкину кровать. Я только чуток отдохну».
Легла она и спит, и спит, и спит. Слабая она была очень. В ней всего-то, наверное, килограмм 30 веса было. Худенькая такая. А мне же интересно, я ждала, ждала, когда она проснётся, а потом за ногу взяла и ещё раз спрашиваю: «Бабушка Зина, бабушка Зина! Я поступлю в мединститут или нет?» Не отвечает. Я её опять трогаю. Туда, сюда хожу. Она вроде как не слышит. Так и ушла от нас, не ответив.
Я в том году не прошла по конкурсу и не поступила в мединститут.
А на следующий год как пришла она снова к нам, таксама сказала: «Поступишь. Бабушка твоя сколько прожила? И мать столько же будет жить, и ты долго будешь жить. Поступишь и долго будешь здесь учиться, и здесь будешь дальше жить, и работать». А мама моя 90 лет прошла отметку. Так вот, видите, блаженная Зина какая была у нас? Откуда она приходила, куда уходила – мы не знали ничего.
Одна из многих встреч с отцом Иоанном (Крестьянкиным)
Каждый год я по несколько раз, бывало, ездила к отцу Иоанну. Было мне тогда около сорока лет. Собрались мы с Александрой Владимировной, будущей матушкой Фомаидой и поехали в Печорский монастырь.
Приезжаем, подошли под благословение, а отец Иоанн говорит: «Зайдёте ко мне к половине четвёртого на беседу».
И когда мы пришли к нему на духовную беседу, он говорит: «Хорошо, сейчас я вас исповедаю, и вы сможете успеть ещё на шестичасовой поезд, который с Пскова на Москву идёт».А мы говорим: «Батюшка, мы приехали на неделю».Тогда ещё и каникулы были студенческие. А он как не слышит, что мы приехали на неделю, а продолжает своё: «Давайте исповедоваться. Я вас благословляю уезжать сегодня».
Мы переглянулись. Что ж мы только приехали, а тут вдруг нам надо вечером отправляться назад. Александра опять ему говорит: «Батюшка, мы приехали на неделю». Он молча нас помировал и приглашает на исповедь. Когда мы исповедались, он ещё раз говорит: «Вы ещё успеете на последний поезд. Автобус должен как раз идти на Псков, и вы поедете вечерним поездом. Я вас исповедал, а причаститесь вы в позднюю обедню уже в Троице-Сергиевой лавре». Вышли мы от него с Шурой, она и говорит: «Я остаюсь. Ну как это, мы только приехали – и назад».А я ей отвечаю: «Ты как хочешь, а я еду, раз так батюшка благословил». Она не решилась одна оставаться, ну и согласилась возвращаться со мной.
Когда пришли на станцию, смотрим, а людей – видимо невидимо! Это же как раз каникулы начались у студентов, всё ими забито было. Люди по три дня в очереди стояли, чтобы уехать в Москву, и не могли взять билеты. А погода стояла сыроватая, и прохладно было. Я ещё и сказала Шуре: «Ну, вот тебе на, ещё и старец называется! Вытурил нас, а теперь мы будем неделю здесь стоять на вокзале, чтобы взять билеты на Москву».
Ну, что поделать? Шура пошла занимать очередь, она такая юркая была, везде могла пролезть. А я же с этими сумками притулилась в углу. Там ни пройти, ни сесть негде было, даже стоять тесно было – людьми было всё на вокзале забито. Я уголочек нашла более-менее свободный, притулилась, жду. Стою – а меня всю колотит от холода и сырости. Я даже не обратила внимание где стою. Вдруг за спиной у меня что-то заскрипело. Я оборачиваюсь, открывается окно, а это касса, оказывается, была. Мне кассирша говорит: «Два билета до Москвы есть». Я ей сразу плачу деньги и забираю билеты. Люди увидели, кто касса новая открылась, хлынули сюда. А она им говорит: «Это бронь». Раз, и закрыла своё окно. Это было одно мгновение, никто даже не сообразил, что я таким чудесным образом оказалась с билетами.
Я разыскала свою попутчицу, говорю: «Шура, пойдём».Она удивилась: «Как пойдём? Тут же очередь».Я ей: «Пойдём, у меня уже билеты есть». Мы вышли из здания вокзала и пошли к поезду. Нашли вагон – никого не было около него. Заходим внутрь – никого. И до отхода поезда так никто в него и не сел. Так мы одни во всём вагоне и ехали. Я спрашиваю у проводницы: «А где же люди?» Она говорит: «Это бронированный вагон. Должен был министр железнодорожного транспорта ехать, а он заболел». Я у неё спрашиваю: «Тогда почему остальные места свободны?» Она отвечает: «Не знаю. Нам позвонили и сказали только два билета продать. Мы так и сделали».
Так мы с Александрой ехали в пустом вагоне до самой Москвы. Один раз в жизни мы так ехали. На вокзале давка за билетами, а в поезде – целый вагон пустой, и пустили в него только нас двоих.
Приезжаем мы в Москву, как нас благословил отец Иоанн, так мы и сделали – поехали в Свято-Сергиеву лавру и, как раз успели, причастились там. После этого мы опять легко и свободно взяли билеты из Москвы на Луганск, сели в поезд и поехали. До Луганска уже было рукой подать, но, не доезжая станции Родаково, у меня вдруг спина сильно заболела, я не знала, что уже и делать. Когда прибыли на вокзал, люди стали с вещами пробираться к выходу из вагона, смотрю, идёт мой студент из аграрного института. Он берёт мои сумки и помогает мне сойти на перрон. Я сама уже еле-еле шагала. Студент взял такси и привёз меня домой.
Вот тогда и я поняла, почему так срочно нас выдворил батюшка Иоанн из лавры. Он видел, что я серьёзно заболею. И когда доставили меня домой, я слегла. Год без движения была. Целый год! Я уже думала, что никогда не смогу встать на ноги. И какие бы препараты мне не давали, ничего не помогало, абсолютно без движения лежала. У меня тогда в поезде, как оказалось, посыпались все позвонки.
Царствие Небесное Николаю Андреевичу Касьяну. Меня повезли к нему в Полтавскую область в городе Кобеляки. Он там принимал больных.
Так получилось, что у нас была преподаватель по физике, а её брат архитектор тоже как раз заболел. Он созвонился с другим архитектором, который жил в Кобеляках. И эта преподаватель физики ездила туда со своим братом и меня с собой брали.
Николай Андреевич Касьян меня восстанавливал, вправлял все мои диски. И это было на протяжении многих месяцев. Первый раз я десять дней у него прожила, второй раз – неделю. А всего я к нему семь раз приезжала.
А получилось это из-за травмы, которую я получила, когда ехала по серпантину дороги на Северном Кавказе. Наш автобус врезался тогда в выступ. Вроде всё обошлось, я после этого нормально ходила, но позвонки мои, как оказалось, постепенно двигались, двигались, а пришло время, малейший толчок, и все диски посыпались. Год лежала я без движения дома, а потом мне помог Николай Андреевич Касьян, и я встала на ноги. Сначала всё время ходила с поясом штангиста, потом уже стала снимать его дома, и пришло время, когда Николай Андреевич сказал, что нужно, чтобы свои мышцы нарастали. Слава Богу, болезнь осталась в прошлом, хожу до сих пор на своих ногах. А мне же уже за восемьдесят.
Так вот что я хочу ещё сказать. Отец Иоанн тогда нас отправил, а мы всё не могли понять, в чём дело. А причина – вот где была: он прозорливо видел, что со мной случится, что мне нужно было срочно уезжать из монастыря, чтобы я там не лежала. Дома ведь намного легче всё это переносить. А как выздоровела, то опять ездила к своему духовному отцу, благодарила его за святые молитвы, за помощь Божию в дороге и возможность поправить здоровье.
Много лет прошло с тех пор. В 2019 году мы с Паломническим отделом Луганской епархии на Валаам ездили и заезжали в Орловский монастырь. До чего же мир тесен! В этом монастыре, оказывается, родная племянница отца Иоанна (Крестьянкина) служит. Схимонахиня Анна. Мы с ней там общались и сфотографировались. Она меня как родную приняла, потому, что я её родного дядю архимандрита Афанасия знала.
И когда в Печорах были, мы с цветами сразу приехали в монастырь. Что интересно, в Печорах и отец Савва (Остапенко), и отец Иоанн (Крестьянкин), и митрополит Вениамин (Федченков) – все они рядом там похоронены, в одном переулочке. Отец Иоанн (Крестьянкин) после его смерти завещал своим духовным детям книги передать. «Врата ада не одолеют» мне была адресована. Я эту книгу дала строителю нашей монашеской общины архимандриту Сергию (Громовику) почитать. У меня очень много писем архимандрита Иоанна (Крестьянкина) хранится, много его книг издательств разных собрано за мою долгую жизнь.
Рассказ монахини Евфросинии (Головченко)
Записала Светлана Тишкина
К оглавлению...
