«Любовь с первого вкуса» (сборник рассказов) Александр Ралот

 

Хотите я расскажу вам (по секрету!), что самое вкусное при вкусное на свете. Это то, что почти каждый день ест на завтрак любая узбекская семья. Не надо гадать, это не торт «Наполеон» и не конфеты «Птичье молоко» и даже не суфле с орехами. Это каймак (каймок – на узбекском) с горячей, только что вынутой из тандыра лепёшкой. Пишу эти строчки, а у самого, от воспоминаний слюна во рту выделяется. Что поделать академик Павлов был прав со своей подопытной собакой и её «фистулой»

Каймак – скажу я вам, это, несмотря на все вышесказанное – не простая, каждодневная еда. Наверное, поэтому многие из нас, даже не догадываются о его существовании. Но могу вас заверить, стоит вам хотя бы раз, отведать сей продукт и всё. С первой секунды пребывания в вашем рту, потребитель влюбляется в него окончательно и бесповоротно.

Нежно-бело-жёлтый, как летнее облачко, очень похожий на сметану или даже мягкое сливочное масло, тягучий и как-то по-особенному сладкий.

Если откровенно, то каймак это жирные сливки, полученные из кипяченого молока. Повторюсь ещё раз, это не сметана, они совершенно разные, с разными вкусами, с разной технологией приготовления.

Понятное дело, что в современных условиях каймак получают из молока с помощью специальных сепараторов, обеспечивая при, этом гораздо больший выход продукта.

Такой продукт делают, конечно же, для продажи. Я же хочу рассказать вам об одном из старых (дедовских) способе, когда каймак делают исключительно для себя или для близких людей.

Итак, для начала возьмём молоко (не из магазина, а из свежего надоя!) затем процеживаем и кипятим. Разливаем в касы или глиняные чашки (но не в европейские глубокие тарелки – это важно!) затем накрываем чистой марлей. Храним в прохладном, но, ни в коем случае, не в холодном месте.

Спустя 12-15 часов на поверхности молока появится слой сливок. Надеюсь, вы догадались, что количество сливок зависит от жирности и качества молока. Но в любом случае их получается не так много, как на сепараторе. Вот именно их мы аккуратно собираем в отдельную посуду и оставляем в тени. Эту массу нужно взбить, можно конечно привычным нам, электрическим миксером, но уверяю вас – если это делать деревянной лопаткой получится гораздо вкуснее.

Затем все это кладем в небольшой казан и на огнь, буквально на 2-3 минуты не более. Казан остыл, отправляем его в холодильник (или ставим на лед). Густой, бело-желтоватый каймак готов.

В русском языке есть знакомее с самого детства вкусное слово – «мороженное», а вот в узбекском языке это слово звучит как «музкамок» в буквальном переводе замороженный камок или совсем уж в простонародном, ничего вкуснее этого на свете – нет! 

 

 

 

Те, кто учился в высших учебных заведениях при советской власти, помнят, а остальным будет полезно узнать, что в них существовало так называемое распределение. Каждый выпускник, согласно закону был обязан отработать пять лет на том предприятии или в учреждении куда его направит любимые партия и правительство. А иначе суд и места не столь отдалённые. Процедура распределения обкатана годами и представляла собой ритуал. Перед защитой диплома, скрупулёзно подсчитывались баллы заработанные студентом в стенах родной «Альма матер». На основании этих баллов составлялась очерёдность захода в заветный кабинет, где и лежали таблички с местами будущей работы. Отличники выбирали из полного списка, ну а те, кто учился, скажем мягко – не очень, брали, уже то, что осталось*.

 

Июнь 1977 года. Деканат факультета «Технологии хлебопродуктов».

Коридор перед заветной дверью напоминал пчелиный улей в день роения. Наши девчонки позабыв, что они представительницы слабого пола усиленно работая локтями рвались к заветному стенду. Там, только что, вывесили их судьбу. В прямом смысле этого слова. Склеенная из многочисленных листков простыня демонстрировала порядковые номера. Согласно которым дипломированные инженеры, выпускники Краснодарского политехнического института, и должны входить в кабинет, где прибывшие из всего Советского Союза «покупатели»* станут предлагать «райские кущи» и прочие прелести работы на элеваторах, мельницах и комбикормовых заводах далёких областей и краёв.

Исключение делалось для «счастливчиков». Тех, кто успел за время учёбы создать крепкую советскую семью. Муж и жена входили вместе, согласно большего балла, одного из супругов.

К женатикам имел честь относиться и я.

– Молодые люди, как вы смотрите на то, чтобы махнуть в Среднюю Азию? – Миловидная «покупательница» в импортных очках, с тонкой золотой оправой, была сама любезность. Дыни, арбузы, виноград – загибала она пальцы.

– И на Кубани, это – робко возразил я.

– А как вам такое. – Она ловко сунула моей половинке бумагу, с синей печатью.

– Кккквар-тира в Таш-кен-те – заикаясь прочитала жена. И захлопала ресницами.

– Понимаете. У нас с семейными общежитиями напряжёнка. А вы, оба, учились неплохо. – Женщина заглянула в итоговую таблицу успеваемости. – Поэтому, ввиду исключения, Министерство Заготовок Узбекской ССР выделяет молодым специалистам отдельную квартиру, в строящемся доме. И заметьте – двухкомнатную.

 

Сентябрь 1977 года. Ташкент. Три часа утра. (По местному времени).

Сказать, что здание аэровокзала было полно народа – не сказать ничего. Люди сидели, лежали, стояли так плотно, что наш Краснодарский вещевой рынок – «Толчок» по сравнению с этой массой казался пустой площадью.

 Кое-как пристроив ненаглядную на подоконнике окна, я отправился изучать расписание движения общественного транспорта до центра города.

Выяснил, что куковать в этом «муравейнике» нам ещё часа три, а затем ещё четыре исследовать окрестности вокруг здания Министерства.

Не знаю почему, но ужасно хотелось увидеть среднеазиатское солнце. Казалось, что оно в мгновение ока, прогонит сон.

Скажите почтеннейший, в какой стороне здесь восток?

– В любом. – Буркнул аксакал, в стёганом халате. – Везде. Там, там и там.

– Извините. Я хотел уточнить, откуда будет подниматься солнце.

– Оттуда. – Старик ткнул пальцем в грязное окно, за которым мигали габаритными огнями разнокалиберные самолёты.

 

И светило таки взошло! Но лучше бы оно этого не делало. Я считал себя южанином. На Кубани летом бывает жарко. Но местное, сентябрьское светило это нечто, особое! Наимоднейшая и дефицитная нейлоновая рубашка, как и кримпленовое платье супруги мгновенно и «навечно» прилипли к телу.

От «лютой» смерти спасли кондиционеры в кабинетах Министерства.

– Ой, Гульнара, держи меня, а то умру от смеха. Явились, не запылились. Квартиру им подавай, двухкомнатную! – Сотрудница отдела кадров вернула бумагу с печатью.

– Товарищи, молодые специалисты. Не знаю как у с другими знаниями, но вот с географией у вас полное жоҳилият (Незнание. Узб). Вы прибыли в четвёртый город Союза. Миллионник! Тут люди квартир по три десятка лет дожидаются.

– Но ведь обещали, вот же печать и подпись. – Возразила, окончательно проснувшаяся, супруга. – И где теперь жить? У вас же с семейными общежитиями...

– Верно. С этим проблема. Впрочем, как и с работой. Спецы нам нужны, но не столице, а в жойларда (областях. Узб).

Из соседней комнаты выглянула стройная дама.

– Гульнара Адизовна. – Представилась женщина. – Я как раз занимаюсь комплектацией сотрудников на новую мельницу в Ферганской долине. Поезжайте туда. Квартиру дадут сразу. Двухкомнатную! Как в бумаге указано. Вы там бывали?

Мы отрицательно закачали головами.

– Там красота. Хлопок, дыни, арбузы, виноград.

 

Андижанская область. Город Ленинск (Ассаке).

В отделе кадров Министерства не обманули. Ключи от квартиры, в не сданном в эксплуатацию доме, выдали сразу. Электроэнергию туда подвели, а вот воду, канализацию и газ ещё нет. Получили мы и полагающиеся подъёмные, в размере половины оклада.

 

Базар «Ассаке».

– Почём гранаты? – Обратился я к усатому продавцу, в засаленной тюбетейке.

– Рубл уч (три на рубль. Узб). Учи наш язык, пригодится. – Торговец протянул огромную гранату.

– Тридцать три копейки за такую большую, дёшево! – пронеслось в голове. – Я отдал мятую купюру. Узбек положил в сумку полтора десятка плодов.

– Вы наверное ошиблись. Я купил три.

– Дарагой. Запомни. У нас на штук нет. Здесь всё на килограмм. На рубль три кило. Куший на здоровье и красавицу угощай. – Он добавил к горке ярко-красных плодов ещё пару штук.

На глазах супруги блестели слёзы. – Идём. Сам увидишь. – Потащила меня к неказистому лотку с рулонами ткани.

– Это трикотин, это кримплен, это люрекс. У нас такое только в «Берёзке» раздобыть можно. И то, за свободно конвертируемые тугрики. А здесь бери – не хочу. Надо будет маме отрез на платье срочно купить и почтой отправить.

– Бэри, пэри. Тэбе скидку дам. Сразу. Здеся такое носить низзя. Жарко. Воздух сопсем нет. Только хлопок можно. Я вишь, в сопсем тёплый халат хожу. Знаш почему? Потому как потею и под халатом прохладно. По вашему кон-ди-ци-о-нер называца. – Продавец крутился возле жены прикладывая к ней пёстрые синтетические ткани.

 

Декабрь 1977 года. Ленинский комбинат хлебопродуктов.

Новая мельница работала из рук вон плохо. Принятая в эксплуатацию с многочисленными недоделками она и муку выдавала соответствующую.

Поговорка нашего директора Матлобуддина Нуриддиновича – «День работаем, ночь работаем. Карман копейка нет!» – Стала крылатой.

Возвратившись со смены приходилось ножом счищать с себя слой теста образовавшийся из муки и пота. Потом раз десять бегать за водой в ближайшую колонку. Затем с помощью двух кипятильников нагреть её в ванне. После чего черпать грязную воду и нести её к канализационному люку.

Однажды я возился с разобранным станком. Агрегат не работал уже сутки, из-за него простаивало всё производство. План горел по швам.

– Вы бы товарищ, обратили внимание вот на это – раздался тихий голос, за спиной.

Кого ещё нелёгкая сюда занесла. Ведь режимный же объект. И не оглядываясь я послал советчика по известному адресу.

Через минуту заметил, что в помещении стоит гробовая тишина. В буквальном смысле этого слова. Гомон ремонтников пропал, прихватив с собой лязг металла.

Директор дёрнул меня за рукав. Его лицо напоминало физиономию синьора-помидора из мультика про Чиполлино. – Ти кого сейчас послал? Сын шайтана и гюрзы. Ты самого многоуважаемого заместителя министра, послал. Далеко послал. Никто, даже в министерстве, такого себе не позволяет. Утащи тебя дивы. Вай, что тэпер будэт?

– Разжалуют из начальников смены в рядовые рабочие. Так я и сейчас пашу как они. На равных. И вообще идите все в... Административный корпус. Мне мельницу запускать надо. Муку для города молоть!

 

После смены меня окликнул человек из свиты замминистра.

– Горлышев Сергей Иванович. Начальник мукомольно-крупяного управления. – Представился он.

– Рассусоливать и тянуть кота за причинное место не буду. Забираю к себе. Старшим инженером. Такие наглые как ты, во как нужны. – Он провёл рукой по горлу. Только молчок! Никому. У нас в министерстве ещё тот террариум.

 

Январь 1978 года. Ленинский комбинат хлебопродуктов. Кабинет директора.

– Тут на тэбя бамага пришла. Аж самого Ташкенту. Забирают, значит. Тока я не отпускаю.

– Министерство ослушаетесь – съязвил я. Это возможно?

– Верблюдица тебя лягни. Ты как с началством гаваришь? Ты вообще по закону тры годы здеся должен быть. По распределению.

– Там я должен быть. В столице. По распределению.

– По-хорошему не хошешь? Будет по-плохому. Назначаю тэбя нашальником нового комбикормого цеха. Бальшая должность. И заплата бальшая. Заптра же выходи туда. Принимай праизводства.

– Не пойду.

– На повышение не хошь?

– Не хочу.

– Тада кагаз (бумагу. Узб) пиши. Министру показать. А то он меня при всех, как малчишку, за то что молодые кадры не пускаю в руководство.

Я взял листок и начертал: – «Отказываюсь работать на комбикормовом заводе, по причине того, что он когда-нибудь взорвётся!»* 

 

Февраль 1978 года. Министерство.

– Ничего не пойму. На моём веку такого ещё не было. Александр Иванович интеллигентный человек. Добродушный. А тут возьми да, швырни в меня твоим заявлением. Не буду визировать и точка! – Гульнара Адизовна кивнула в сторону закрытой двери, с золотой табличкой. «Заместитель министра А.И. Локтионов»

– А что он тут самый главный? – Поинтересовался я, прикидывая в уме, успеем ли мы с супругой купить билеты на вечерний поезд, до Ленинска. И как там будет встречать нас Матлабуддин Нуридинович.

– Министр главнее всех. Только разве он подпишет без визы своего зама. Вряд ли.

Я забрал заявление и поплёлся в Мукомольно-крупяное управление. Попрощаться с Сергеем Иванычем и поблагодарить за беспокойство.

 

– А я тебе что говорил. Террариум здесь. Ещё какой. – Горлышев схватил заявление, на ходу велел никуда не исчезать и исчез сам.

Вернулся через полчаса. Ткнул в нос размашистую подпись. «В приказ. Министр».

– Завтра на работу. Иди оформляйся. А я пока твою ненаглядную трудоустраивать буду. Свалились на голову эти кубанцы. В следующем году сам в Краснодар поеду «покупателем». И только холостых, не женатых! Что бы без претензий, на квартиры. А невест и здесь вагон и маленькая тележка.

 

Полгода спустя. Ленинск. Комбинат хлебопродуктов.

Бригада рабочих с комбикормового завода, голдя и толкаясь рассаживалась в старенький вахтовый автобус.

– Эльдар. Сколько выработал? – В салон заглянула учётчица Азиза. – Почему не отчитался за смену?

– Азиза-апа. Спешим мы. На свадьбу приглашены. Шухрат сегодня женится. Завтра напишу кагаз. (бумагу).

– Нет. Так не пойдёт. Мне суточную сводку в Ташкент передавать надо. Так что топай наверх и без выработки не возвращайся. – Женщина с силой хлопнула дверцей автобуса.

– Ильяз, ты самый молодой. Смотайся на силоса, посмотри сколько там чего.

Щуплый парнишка нехотя поднялся с места. – Только без меня не уезжайте. Я мигом.

Смеркалось. Пыльные лампы силосного этажа боролись с сумерками, проигрывая сражение.

Не найдя лампы с защитной сеткой Ильяз присел на корточки, достал из нагрудного кармана сигаретную пачку, поджог и бросил в люк, силоса готовой продукции. Раздался оглушительный взрыв.

 

Ташкент. Управление мукомольно-крупяной промышленности. Неделю спустя.

– Значит так. Поедешь в «любимый Ленинск». В командировку. Посмотришь, как там твоя бывшая мельница поживает. Про взрыв слыхал?

Я кивнул.

– Хорошо, что не по нашему ведомству, – продолжил начальник. – А то бы затаскали. Да. Кстати. Тут тебе повестка из тамошней прокуратуру. Зайди, отметься. Контора серьёзная. Игнорировать нельзя. Ступай. В АХО *. Билет на самолёт до Андижана уже заказали. Полетишь как султан. Быстро и с удобствами.

 

Прокуратура Андижанской области.

– Ты же комсомолец? Без пяти минут коммунист.

Я не знал, что ответить. И не понимал зачем вызвали в эту организацию.

– Чья подпись? – Следователь ткнул пальцем в бумагу, где синим по белому было начертано – «Отказываюсь работать на комбикормовом заводе, по причине того, что он когда-нибудь взорвётся!».

Я кивнул признавая очевидное.

– Выходит, знал и не предупредил компетентные органы. Догадываешься, что за это светит? Любишь писать? Вот чистый лист, пиши явку с повинной. Тогда меньше дадут. – Он ещё что-то хотел сказать, но помешал телефонный звонок.

– Да товарищ генеральный прокурор республики. У меня. Так он же. Кто за него поручается? Заместитель министра Локтионов? Входит в группу ведущих специалистов. Ну, тогда конечно.

 

Добрый десяток лет я трудился под руководством этого удивительного человека. Инженера высочайшего класса и отличного педагога. Многому научился. А потом, поработав за рубежом, стал преподавать и сам.

 

Сорок два года спустя.

Старость даёт о себе знать. Ноет плечо, на котором таскал семидесяти килограммовые мешки с мукой. Порой трудно дышать лёгкими, забитыми мучной пылью. А ещё иногда проснусь в ночной тиши, и в ушах вновь зазвучит голос далёкого следователя. – Знал и не предотвратил. Что, по советским законам, за это полагается?

* Александр Ралот. Рассказ «Выверты с распределением».

* Покупатели. Представители заводов и комбинатов хлебопродуктов испытывающих потребность в инженерных кадрах.

* Практически невозможно взорвать пакет или мешок с сыпучим (не гранулированным) комбикормом. Этот продукт становится взрывоопасен, только тогда, когда частички его оказываются взвешены в воздухе. 

* АХО. Архивно-хозяйственный отдел.

 

 

 

Август 1993 года. Суверенная республика Узбекистан. Ташкент. 

Скажите честно – вы миллионерами бывали? Или хотя бы чувствовали себя состоятельными людьми, способными купить если не всё, то многое?

 Я – был! Недолго, но всё-таки! Приятно приехать на базар, посмотреть на торговцев и понять, что если не весь базар, то весомую часть реализуемых товаров ты купить в состоянии. 

Судьбе было угодно, чтобы в далёком 1991 году, я отбыл, для проведения реконструкции мелькомбината на самый большой остров Советского Союза, то бишь на Сахалин. Квартиру в Ташкенте, (не стоять же ей пустой, целых пять лет) тайком (мало ли, местком или не дай бог партком, прознают) сдал квартирантам.

Тружусь на самом дальнем Востоке, а в Советском Союзе ужас что творится. Республики в одночасье стали суверенными государствами, а их первые секретари – президентами! Газеты нам, островитянам, поступали с регулярностью, не чаще раза в месяц и то ежели повезёт! Телевизор новости только из Москвы транслировало, непонятные, тревожные. Одна «Павловская денежная реформа»* чего стоила! И ваш покорный слуга не выдержал. Подписал заявление на отпуск, аж за два года, да и махнул за тридевять земель, в Среднюю Азию, пока там ещё не додумались визовый режим ввести.

Квартирантов я не обнаружил. Но соседка по лестничной клетке, бабка Спиридоновна, успокоила. – Убыли, соколики. В Азию, но не среднюю, как наша, а в ближнюю. То ли Бейрутом зовётся, то ли Дамаском. Держи ентон мешок с деньжищами и делай с ним что хошь. Велели передать, оброк за два года. Я тут позаимствовала маленько, потому как до пенсии не хватало. Регулярно. В следующем году отдам – вот те, крест, или по-здешнему, Аллах свидетель.

 

Спустя полчаса на моих глазах появились скупые мужские слёзы. Содержимое вожделенного мешка составляли разноцветные бумажки номиналом двадцать пять, пятьдесят и сто рублей. С барельефами горячо любимого Ильича. В Ташкенте этим добром расплачиваться можно, а в Российской Федерации уже нет. Но там, за пустыней, по настоятельной просьбе трудящихся, президент оставил в обращении купюры – рубль, три, пять и десять. Не надолго. Пока Гознак монеты с двухглавым орлом в нужном количестве не наштампует. – Менять! – Пронеслось в голове. – У соседей? Бесполезно. Такую сумму всем домом не осилят. В банках, сберкассах – паспорт потребуют, а он у меня уже – Российский. Остаётся одно. – Брать, брать и ещё раз брать! Как завещал тот, что на деньгах нарисован.

Азиз автобус хақ нархи қанча? (Узб.) Уважаемый сколько стоит проезд в автобусе – интересуюсь я. – Для тэбя дарогой всего шесть рубел! Протягиваю четвертак и получаю заветные шесть мятых зелёных трёшек и рубль. Выхожу на остановке. Поджидаю следующий автобус. До знаменитого «Алайского» остановок двадцать. Значит двадцать фиолетовых бумажек я разменяю на те, которые ещё имеют хождение в великой и могучей России.

Знаете что самое дорогое на базаре? Нет, не баранина с курдючным салом. Хотя и этот деликатес стоит не дёшево. Тающая во рту малина и яблоки из соседнего и такого же суверенного Казахстана. Их продают на стаканчики и кучки. – Малинанинг нархи қанча (Узб.) Сколько стоит малина? – Обращаюсь к седовласому торговцу. – Дорого дарогой. Тры рулб стакан. Тебе уступлу за два пятдэсят. – А всё ведро за сколько? – Ты чэго сейчас сказал? Сам понимаш? Я скидка на вэсь тавар дать не могу! Убыток будэт. У тэба таких дэнег нет. Ошень дорого ведро стоит. Покупаю не торгуясь. Иду по рядам и пригоршнями отправляю сладчайшую ягоду в рот. Будет что вспомнить зимой на острове. Жаль, малину туда никак не довести.

 

По каким признакам на «Диком западе» узнают состоятельного человека. По часам «Ролекс», по дорогому костюму и туфлям из крокодиловой кожи. Торгаши с «Алайского» безошибочно распознали во мне состоятельного клиента по ведёрку с малиной. – Сюда хади. Золота нет, раскупили, но серебра много. Пока. Выдирай дарогой. Женщинам подарки делай. Сладкими сразу станут, как шэрбэт. – Молодой продавец бесцеремонно схватил за рукав и потащил в сторону магазинчика с интригующим названием – «Али Баба нинг хазиналарини» («Сокровища Али-бабы»). Как говорится в рекламных роликах, цены приятно удивили. Уж не знаю почему, но местное население не считало нужным хранить накопленное непосильным трудом, в серебряных изделиях. – Забирай. Для тэбя харошую скидку дэлать стану. Но не только дэнги давай! Ещё и купоны нада*. Шайтан их забери. Налоговая, проверки, то да сё. Советского союза нет, а они ест. – Откуда возьму? Я уже не местный. Не работаю здесь, значит и купонов йок. – Торговец сдвинул тюбетейку, пару минут чесал затылок, затем опять схватил за рукав. Потащил к чинаре, под которой с пиалой в руке чинно восседал бабай (старик). 

– Унга купонлар керак. Кўпчилик. Почтенный. Ему купоны нужны. Много.

– Рубель за руб. – Ответил тот.

 Двойная цена – подумал я. Всё равно дешевле чем у нас. – А вслух произнёс. – Беру. Сколько есть? 

– Тэбе хватит – огрызнулся бабай, нехотя опуская пиалу на видавший виды коврик. 

 

Выйдя из магазинчика стал рассовывать по карманам покупки. Оглянулся, мало ли. Серебро не золото, но всё же. Грабителей поблизости не наблюдалось. Лишь продавец, выбежавший следом, поспешил к раскидистому дереву и вернул бабаю «портянку купонов». Здесь у каждого должен быть свой маленький гешефт. 

– Дядь Саш, а как ты это добро через границу повезёшь? Из Узбекистана вывоз драгметаллов разрешён только в пределах естественной потребности. А у тебя этого добра добрый килограмм. – Соседская девушка, с редким для здешних мест именем – Олеся, ткнула пальчиком в официальный раздел республиканской газеты.

Затылок чесать пришлось уже мне. Как быть? Ведь новоиспечённые пограничники, в купе с таможенниками конфискуют всё, да ещё штраф припаяют. С них станется.

– Да не кисни. – Олеся кокетливо улыбнулась и примерила серёжки с затейливым орнаментом. – Билеты в Россию ещё не брал.

Я отрицательно покачал головой.

– Вот и чудненько. Значит поедем вместе. Ты до Москвы, я до Оренбурга. – Девушка с гордостью продемонстрировала студенческий билет. Пока кое-кто на острове мается, другие перешли уже на второй курс.

– Да я тебе билет в СВ оплачу. Только вдвоём поедем. Всё равно деньги девать некуда. В буквальном смысле этого слова.

– Оно и видно. Билеты добывать буду я. В купе. Обычное. Нечего выпендриваться. Таможенники знаешь как СВшников шерстят. Не приведи Аллах. Свидетелей нет, а бабки у таких пассажиров завсегда имеются.

 

Войдя в купе я попутчицу не узнал. На ней серебра было не меньше чем на ёлке блестящей мишуры. Открыл рот, чтобы высказать то ли комплимент, то ли восхищение.

– И не смотри так. Всё в пределах естественных надобностей. Снимать их с меня можно только по письменному указанию транспортной прокуратуры. А таковая бумага у наших доблестных органов скорее всего отсутствует. Багаж «обшманать» это запросто, а вот личный досмотр – дело хлопотное. – Девушка хотела продолжить монолог, но в купе вошли пограничник и таможенник.

– В Россию? – Буркнул один, в новой с иголочки униформе с непонятными знаками различия. – Гузаллик (красавица) а зачем всё это нацепила? Не тяжело?

– Замуж хочу, – с вызовом ответила Олеся. – Молодой человек сначала на украшения станет пялиться, а потом дело и до личика дойдёт. То да сё. Слово за слово.

– Пишите опись вывозимого, – перебил её таможенник.

– Без неё снимем с поезда. Обоих! – Добавил пограничник.

Меж тем наша шестёрка, то есть поезд Ташкент-Москва, дав обязательный гудок, стал набирать скорость. Олеся нарочито медленно, вытащила из сумочки шариковую ручку. Посмотрела бланк на свет. Начала писать. Зачеркнула и попросила новый.

– Киз шошилинг? (Девушка побыстрее можно?)

– Уважаемый, я вас не понимаю. Мы в международном поезде, говорите по-русски или хотя бы по-английски.

 Служивые разом набрали полные лёгкие воздуха, чтобы как следует отчитать нахалку, но состав начал тормозить и через минуту остановился. 

 В купе появился низкорослый мужчина. 

– Алтынбек Тандыбеков – представился он и улыбнулся – Государственная граница. Шимкентская область. Республики Казахстан. Коллеги покиньте поезд. Дальше действовать буду я. Девушка, а зачем вы всё это? А понимаю! Поскорее замуж ... Дело нужное. У нас все қыздар (Казахский) так поступают.

 

Станция Оренбург.

Я с Олесей прощался. Чмокнув в щёку, вложил в её ладошку пакет с оставшимися мелкими купюрами. 

– Пирожков купишь или мороженного.

– Дадь Саш, так мне до Орска ещё добираться. Я побежала в кассу. Свидимся. Земля же круглая.

Прежде чем войти в вагон кинул взгляд на здание вокзала. На нём развевался на ветру красочный транспарант. «Граждане пассажиры билеты на советские купюры достоинством один, три, пять и десять рублей не отпускаются. Не задерживайте очередь. Заблаговременно готовьте к оплате новые российские деньги!»

* – В июле 1993 года Россия вышла из рублёвой зоны СНГ. 26 июля 1993 года советский рубль, как платёжное средство прекратил своё существование. 

* – Карточки с купонами – отрезные купоны, отпечатанные на одном листе, использовались в Узбекистане в период с января 1992 года и до введения в действие национальной валюты в ноябре 1993 года (до даты окончательной отмены, непродолжительное время применялись для сохранения и защиты внутреннего потребительского рынка и создания условий для реализации товаров только гражданам республики). 

Использовались при реализации продуктов питания и непродовольственных товаров по купонам, как приложение к советскому и российскому рублю, в соотношении 1:1. 

Введены в обращение постановлением Кабинета Министров. Строго регламентировался порядок выдачи купонов и перечень потребительских товаров, подлежащий реализации по купонам. Выдавались они по месту основной работы, учёбы, службы, получения пенсий переводов отделениями связи и банков. (Википедия) 

 

 

 

Много лет тому назад, довелось, мне трудится на первом Ташкентском мукомольном заводе. Завод как завод, ничего особенного старинная мельница, еще зажиточными купцами до революции сооружённая. Только вот была на этом предприятии своя изюминка, а именно заводская столовая. А изюминка та, заключалась, в почти постоянном наличии в меню гречневой каши.

Нынешний читатель, прочитав эти строки, поведёт плечами, дескать, подумаешь, нашёл, чем удивить. А вот люди, пожившие энное количество лет, при развитом социализме подтвердят, что гречневая крупа, а следовательно, и каша из неё, была в большом дефиците. Рядом с заводом располагалась, да, наверное, и сейчас стоит ведомственная железнодорожная больница. Так вот главврач этой самой больницы Кирилл Кириллович Аутлев был большой любитель гречневой каши и по сему, вместо своей больничной столовой имел привычку столоваться именно у нас.

 

Однажды оприходовав пару увесистых порций рассыпчатой каши, да еще и со шкварками Кирилл Кириллович разоткровенничался и поведал мне следующую историю.

В те далёкие годы партийное руководство города и области ужас как любило проводить так называемые партхозактивы. На которые в обязательном порядке приглашались первые лица всех предприятий, расположенных в зоне досягаемости этого руководства.

Тем, кто попадал на первые ряды, то есть напротив трибуны и стоящей за ней оратора, было очень туго. Ни тебе вздремнуть ( правда без храпа, с этим – строго!), ни с соседом обсудить причины очередного поражения любимой футбольной команды «Пахтакор».

А вот на задних рядах – полная демократия. Хочешь, разгадывай кроссворд, хочешь втихаря припасённый бутерброд уписывай, а хочешь, налаживай деловые отношения с соседом справа, ну или с лева, это кому как нравится. Соседом слева от Аутлева оказался не кто-нибудь, а заместитель всевышнего по запчастям, а именно директор таксопарка Матлабуддин Нуриддинович Нуритдинов. Поскольку выступающих в тот день было много и говорили они исключительно долго, по делу или нет – сие мне неизвестно. Но к концу совещания нашему гравврачу было железно обещано по братски оказать помощь в ремонте его служебного Москвича-412.

А именно продать по установленной государством цене – коленвал и целых четыре тормозных диска.

На следующий день, окрылённый такой удачей главврач не откладывая дело в долгий ящик, отправил своего больничного снабженца не куда-нибудь, а лично к директору таксопарка с персональной запиской. Так, мол, и так сидели вчера рядышком, не выпивали, а слушали оратора и вы под его пламенные речи пообещали мне то-то и то-то.

Конечно же, ты читатель оказался прав, нут как говорится, и к бабке не ходи. Выставили незадачливого снабженца дюжие водители – таксисты взашей, по команде директора. Со словами – ишь чего удумал, по государственной цене, да где ты такое видывал и вообще, откуда свалился, не с дуба, часом.

 Поверь мне читатель на слово – бог на свете есть, он всё видит и ничего не забывает. Вечером того же дня прихватил нашего уважаемого Матлабуддина Нуридинновича аппендицит, да так прихватил, хоть на стену лезь. Примчавшаяся, на дикие вопли супруги болезного «Скорая» повезла несчастного директора в первую попавшуюся больницу. А теперь сообрази дорогой мой читатель, какая оказалось – ближайшей.

Ведомственная больница, она ведомственная и есть, может принять пациента «Скорой», а может и отказать. Имеет на это полное право и соответствующий статус. Потому – как директор таксопарка, увы, железнодорожным служащим никак не является.

Однако в эту ночь нести вахту дежурного врача выпало нашему дорогому Кириллу Кирилловичу. Врачом он был, как говорят, от бога. Одним взглядом на пациента посмотрел и тут же поставил диагноз, ну и личность понятное дело тоже – узнал, несмотря на наличие потного скорчившегося от боли лица. В нужной бумаге расписался, «Скорую» отпустил, а пациента велел тут же готовить к операции.

Уже на столе поднёс товарищу Нуриттдинову к носу ватку с нашатырем, что бы значит, прояснит его сознание хотя бы на время. И почему-то марлевую повязку с себя снял.

– Ну, что товарищ Нуритдинов, вы меня узнаете.

– Да, еле слышно прошептал тот, кусая губы.

Врач поднял голову и громко сказал своим помощникам.

– Дорогие мои коллеги, перед вами яркий пример, наглого рвача и взяточника. Это как говорится ещё, куда ни шло, все мы не без греха, но этот гад, слова данного не держит, я лично простить такое не могу. Значит так, сейчас вы этого урода, зарежьте, а я все нужные бумаги подпишу. Перетонит, привезли с опозданием, ну и всё такое. Не мне вас учить.

Услышав всё это, директор таксопарка моментально потерял остатки своего сознания.

Главврач, сам сделал довольно сложную операцию, случай действительно оказался тяжёлым. Но руки мастера своё дело знали туго.

Вместо положенной недели, Матлабуддин Нуридинович Нуритдинов провёл в ведомственной железнодорожной больнице более месяца. Служебный Москвич-412 за это время претерпел кардинальные изменения, разве, что корпус остался старый. Ну, что поделать, если на складе таксопарка на тот момент кузовов для Москвичей не оказалось. Однако скажу по секрету, уже выписали. Аж из самой Москвы – должны вот-вот доставить.

Да и характер директора таксопарка за эти дни тоже каким-то чудесным образом изменился. Нянечки говорят, что виной тому рассыпчатая гречневая каша, доставляемая для важного пациента с соседнего предприятия. 

 

 

Апрель 2020 года. Карантин (будь он неладен!).

Сижу, смотрю в экран монитора и завидую Александру Сергеевичу. Жил себе припеваючи на самоизоляции в Болдине. Творил в своё удовольствие. Попишет, посмотрит в окно да и крикнет Арину Родионовну:

– Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей,

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

(Автор: А. С. Пушкин).

 

А собственно какое у него горе. В столицу не пускают? Так разве это беда? Смартфонов – нет. Скайпа – тоже. Никто не названивает ежеминутно. Когда ещё ямщик почту привезёт, одному ему и ведомо. И внук за спиной не маячил, с большущей книгой под мышкой.

 Стоп! Тимоха, то есть внук Тимофей Александрович взял в руки книгу. Это событие! И не дёргает меня за рукав, а терпеливо ждёт когда я сам повернусь. Надо же! Мужчина растёт, выдержка появилась. Требуется оценить. И немедленно.

– И чего это мы, дорогой товарищ ученик читаем?

Тимофей протягивает «талмуд» –"Полная энциклопедия. Насекомые"

– Похвально. Одобряю. Только почему ты её с полки достал, а не полез, по своему обыкновению за инфой в Гугл?

– Училка велела. – Буркнул потомок.

– И когда сей факт тебя останавливал? Что конкретно требуется отыскать?

– Не что, а почему?

– Не понял? Можешь толком объяснить задание.

– Дед. Ну, как ты не поймёшь. У нас сейчас удалётка. Вот она и выдумывает. Этакое. Позаковырестее.

Помолчал с минуту, почесал вихрастый затылок и продолжил.

– Хочет, чтобы мы докопались почему Левша именно блоху подковал?

Я уже было открыл рот, желая побыстрее отослать отрока к произведению незабвенного Николая Семёновича Лескова под названием «Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе», но внук поняв мои намерения, затараторил.

– Киношку и мультик я уже посмотрел. Там всё интересно, но ответа нет. Почему блоху? Не кузнечика, не таракана и не комара?

Теперь уже затылок (правда не волосатый, а похожий на варёное яйцо) пришлось чесать мне.

– Эк, твоя училка завернула. Хвала ей! Побольше бы таких.

Тимоха насупился. – Тебе хорошо. Ты – пенсионер. Пару не схлопочешь, а кое-кто, запросто.

– Я её за то хвалю, что она своим заданием не только биологию учить заставляет, но ещё и историю.

– Это почему? – Внук от удивления даже подпрыгнул. – Нам подобного не задавали!

– А разве тебе не интересно узнать почему в прошлые века состоятельные европейцы за немалые деньги покупали русские меха? Согласись. У них зимы гораздо мягче наших. С чего бы им в соболя да норки укутываться?

– Так ведь, красиво. Баб.., то есть женщины везде одинаковые. Им бы по красивее вырядится.

– А ты гравюры и картины тех лет видел. По Гугли. Все богатеи, обеих полов, в мехах маются. Жарко, а не снимают. – Я вывел на экран монитора репродукции.

– В основном воротники. Правда громадные. Подумаешь. – возразил Тимофей. – Для понта, наверное.

– Ошибаешься. Дело в том, что температура в меховых изделиях на несколько градусов выше чем у человека.

– И что с этого?

– Блохи любят тепло. Вот и перепрыгивают на меха. К тому же им нравятся места, где волос побольше и погуще. Скажу больше. Дамская мода носить на руках карликовых собачек из той же серии. Температура у бедных животные выше нашей. В общем служили они этакими блохоприманками. Предметами повышенного спроса были и различные блохоловки. Носили их под одеждой. И даже украшали застёжками с драгоценными камнями. Посмотри на портрет Елизаветы английской, с ней наш царь Иван переписку вёл. Одно время даже хотел жениться. У неё в руках разукрашенная блохоловочка. Не расставалась с ней даже позируя художнику.

– Дед. А как же эта штуковина работала. Не сыр же туда клали, как приманку.

– Мешочек или коробочка с прорезями. Внутри кусочек шерсти или меха. Позже выкидывали или сжигали его вместе с уловом. Дело в том, что в отличие от нашей лапотной России прогрессивные европейцы, даже из высшего общества, крайне редко мыли тело и принимали ванны. Считалось, что таким образом смывается вода в которую окунали младенцев при обряде крещения. А это может навредить здоровью и поколебать веру в бога.

– Совсем что ли чумазыми ходили?

– Мылись, но редко. В тазах. Чаще лицо и руки, а остальное, протирали влажными тканями.

– Представляю чем пахли эти бароны и герцогини.

– Запах перебивали духами. Создали даже целую индустрию. Парфюмерия. Слыхал про такую.

– Ага. У бабули этого добра, – он хотел ещё добавить, но в кабинет вошла супруга.

– Мужчины! Вот уж не ожидала, что тут разговор на тему крайне далёкую от футбола и автомобилей.

– Да это мы Левшу вспоминаем, вернее блох. Садись, послушай деда, он тут такое... – внук усадил бабулю на диван.

– А хотите я тоже про этих кровососов поведаю?

Мы, как по команде кивнули и превратились вслух.

– Дело в том, что блохи не вызывали у средневековых жителей такого отвращения как вши. – Супруга выдержала театральную паузу и продолжила. – Эти создания даже служили предметом экстравагантных развлечений. Про блошиный цирк, надеюсь, слышали? Но меня, как женщину, поражает иное. У тогдашних ловеласов существовала мода на блошки дамы сердца. Считалось шиком при свидании с особой женского пола изловить на ней блошку и поместить её в мини шкатулку на своём теле. Более того, дабы насекомое не откинуло лапки от голода, в темнице делалось специальное отверстие позволяющее время от времени попить кровушки тюремщика.

– Но ведь блохи долго не живут, – возмутился я.

– Согласна. И это служило убедительным поводом навестить даму сердца ещё раз.

Тимоха листал книгу, сопел, молчал. Наконец не вытерпел. – Это интересно, но как быть с Левшой? Он же мылся регулярно. В бане. С паром и вениками. У нас с этим запросто, без какой-то ненужной парфюмерии.

– Понимаешь, Тимофей Александрович наш русский умелец, мог и вошь подковать. Но англичане такого робота, увы, не создали.

 

Два дня спустя. 19-00 по московскому времени.

Внук стоял в дверях кабинета и вертел в руках книгу «Переносчики чумы».

– Что на этот раз училке угодно? – съязвил я.

– Дважды по «Зуму» читал доклад о блохах. Класс смеялся так, что компы и планшеты зависали. Теперь вот продолжение требуется. Поможешь?

 Я усадил потомка рядом с собой. Понимаешь Тимофей. Не любили в те дремучие времена ворон и особенно чёрных кошек. Истребляли повсеместно. Соответственно...

– Крысам и мышам – лафа – тут же перебил внук. А они переносчики чумы и прочих...

Вечер обещал быть нескучным.

 

 

 

Не то чтобы, регулярно, но иногда цыкнет телефон радостным джинглом.

– «Гонорар пришёл!» И скажу без, лишний скромности, на душе становится гораздо радостней, чем до того!

Канувшая, ныне, в бозе, редакция, лет шесть тому назад, попросила открыть счёт, в банке на букву «Б». Мол, тогда мы не будем высчитывать из причитающегося гонорара издержки по переводу денежных средств. Ибо, этот гонорар, иногда бывает столь мизерный, что того и гляди, вы-автор, ещё останетесь нам должны!

Я человек, советской закалки. Раз велели, значит надо взять «под козырёк» и топать, то бишь, открывать.

В последнее время меняется не только погода, но ещё и бег времени. Недавно Новый год встречали, и глядишь, опять надо бежать за ингредиентами для традиционного кушанья имени французского кулинара.

Как я писал, редакция, того, то есть, тю-тю. Исчезла, вместе с моими мизерными гонорарами. А карточка банка на букву «Б» осталась! И за неё полагается платить, причём, ежемесячно. Вот я и решил, что с уж с этого Нового года начну жизнь заново! А по сему, прямо сейчас, пойду и ненужный пластик сдам! К бабушке одной нечистой силы!

– Офис банка, оборудованный по последнему слову техники, встретил тишиной и стерильностью. Шесть пар клерковских глаз смотрели с недоумением и негодованием. – «Надо же, клиент припёрса. Принесла нечистая!»

Обрадовавшись, что в нашем городе существует таки организация, в которой нет очередей, я изобразив на лице лучезарную улыбку поинтересовался.

– Мне бы карточку сдать, дебетовую, за полной ненадобностью. К кому из вас троих можно обратиться?

– К автомату! Талончик получите! Он назначает оператора, методом перебора случайных чисел.

Техника не подвела. Минут через десять, гнусавый голос из висевшего под потолком динамика сообщил: – Клиент номер 001 пройдите к окну No3.

– Мне бы...

– Знаю! Карточку! – Бесцеремонно перебила женщина неопределённого возраста, в форменной блузке, с эмблемой банка «Б». И тут же пластик вылетел из её рук, и задев мой нос, плюхнулся на пол.

– У вас задолженность! А мы с ней счёт не закрываем. Погасите сначала, а потом милости просим. К автомату, за новым талончиком!

– К-к-как задолженность? – Заикаясь, произнёс я. Там же ещё 24 рубля и 29 копеек оставалось. На проезд в трамвае не хватило. И вот. Должны лежать.

– Мужчина! Я же на государственным, то есть, на русском излагаю. Там минус! Семьдесят одна копейка. Вот рассчитаетесь с банком! Тогда и заберём карточку. Короче. Идите в ... кассу. Вносите деньги.

– Но, – я не сдавался.

Если бы сейчас было лето, то две свободные операционистки, скорее всего, ловили бы мух. Или делали бы вид, что ловят. То есть сильно заняты! Но в декабре, в городе, с этим видом насекомых наблюдается острый дефицит. Поэтому дамы из соседних окошек повскакивали с мест, дабы оказать немедленную помощь товарке.

Трёхглавый змей-горыныч в фирменных блузках (Помните. С буквой «Б» на груди или на г.....х) заверещал хорошо поставленными конторскими голосами.

– А с виду такой интеллигентный! Но непонятливый! Очень! С вас списали деньги за обслуживание карты, за декабрь. Двадцать пять рублей. А там не хватило. Пока долг не погасите, будете ежедневно ходить с картой! Всё ясно? Или ещё раз объяснить? Подробно! С пристрастием?

– С ним не надо, – буркнул я. Нащупывая в кармане рублёвую монету.

Касса банка.

 Протянул в окошко рубль.

– Разменять? – Раздалось из амбразуры.

– Нет. Принять. Семьдесят одну копейку. И можно без сдачи.

Кассирша молчала. Скорее всего пробовала монету на зуб. То есть я хотел сказать на подлинность.

– Будьте добры получите и дайте бумагу с печатью, отнесу в окно номер три и тогда у меня примут карточку. И я больше не буду платить деньги за ведение банковского счёта. Я понятно излагаю?

– Паспорт! – Рявкнула амбразура.

– Я же всего семьдесят....Неужели для этого….

– Так положено. Без него не могу.

Минут пять «краснокожую паспортину» проверяли. Сами понимаете, мало ли.... После чего, кассирша с явным удовольствие произнесла: – Компьютер завис. Ждите когда отвиснет!

Вот уже минут двадцать я по периметру обхожу офис, ожидая пока отвиснет!

Позвонила супруга. – Дорогой, мы же договаривались встретиться. И вообще, опаздывать это женская прерогатива. Ты сейчас где?

– Я семьдесят одну копейку в банк сдаю, чтобы получить справку, чтобы затем...

– Клиент номер 001 пройдите в кассу, окно No2. Приходно-кассовый чек готов. – Перебил мой монолог гнусавый динамик.

– Мужчина тридцать копеек забыли. Вам сдача полается. Девяти копеек в кассе нет. Даю гривенник. А у вас копейка не найдётся. У нас тут, полагается, чтобы до копеечки...

Не дожидаясь окончания амбразурного монолога я, схватив приходный ордер и паспорт, пулей вылетел из кассовой каморки.

– Теперь надеюсь всё? – Я радостно протянул в окно No3. Бумагу с печатью и пластиковый прямоугольник.

– На сегодняшний, день, да. Но в течение месяца будем тщательно проверять вашу банковскую историю. И если не позвоним, считайте что повезло. Крупно!

«Змей горыныч» провожал меня с видом упущенной добычи.

– «Скорей бы лето, жара, мухи. Как там, у классика?» – пронеслось в голове. – «Банкиршам бы было чем заняться!»

 

 

 

В город вошли красные. Мимо окон кого-то повели одетые во все кожаное люди, то ли в тюрьму, то ли сразу на расстрел. Пелагея перепугалась, схватила маленькую Валечку и вместе с сыном Виктором спряталась под кровать. В дверь постучали настойчиво и сильно. Женщина боялась вылезать из своего убежища и молила бога, чтобы дети не заплакали. Входная дверь была крепкая, дубовая, сработанная на совесть. Она выдержала удары прикладов и кованых сапог. Наступила тишина. Дочка тихо хныкала, прося грудь. Сын, несмотря на все передряги, уснул, укрывшись пыльным прикроватным ковриком, связанным из старых женских чулок и лоскутков ткани. 

Пелагея приготовила суп из свёклы и картошки, больше в доме ничего не нашлось. Но супруг не пришёл ни в этот день, ни в следующий, вообще не пришёл никогда. 

Красных выбили из города Деникинцы. По улицам, как и раньше, стали прогуливаться барышни в длинных кружевных перчатках, крутя ажурные зонтики от солнца. Дореволюционные вывески вернулись на свои места. Но ненадолго. Спустя несколько месяцев власть опять поменялась, уже навсегда. Пелагея перебивалась как могла. Стирала соседям белье, когда дочка спала, бежала мыть полы в какое-то учреждение. Продавала мебель и мужнины вещи. Исхудала сильно, но детям умереть не дала. 

Местные власти записали её как вдову паровозного машиниста, то есть пролетария, оставили женщину в покое, только отобрали часть дома и, на удивление, даже выплатили мизерную компенсацию. В отобранной части дома поселились эмигранты из Чехословакии, семья Карлсонов, Бажена Алозиевна, её сын, невестка и их дети. В общем дворе все жили бедно, но дружно, помогали друг другу, чем могли. Вместе растили детей, вместе отмечали новые революционные праздники. 

 Время текло быстро. Отгремела гражданская война, начался и быстро закончился НЭП. Виктора приняли в Фабрично-заводское училище, по моде тех лет именуемое в народе ФЗУ. Валечка уже бегала в школу, располагавшуюся в соседнем дворе. 

Виктор приходил домой важный, гордо, по-мужски, показывал измазанные соляркой руки, доставал из-за пазухи продуктовую пайку – четвертушку хлеба и пару черноморских скумбрий. 

Мать аккуратно принимала паек, приговаривала: 

– Чой-то сам не съел. Поди, целый день голодный, – и отправляла сына мыть руки. 

– Нам там ещё чай давали и целых два куска сахару, мне хватило. Ещё по дороге в сквере орехов насшибал, так что сыт я, ты лучше сеструху покорми и сама поешь. Я вот скоро гальванщиком стану, знаешь, какая нужная профессия. На любом заводе с руками оторвут, вот тогда заживем по-барски. 

– Это что ж за должность така – «гальванщик», я про такую и не слыхала никогда. 

Это что выходит, начальником будешь али как? 

– Нет, мать, не начальником, рабочим я буду! Специалистом! Вот, к примеру, кровать у нас имеется, хорошая – панцерная, а боковины у неё какие? Крашеные. Краска слезет и все, дальше ржавчина полезет, так ведь. А я их поникелирую, будут блестящие, красивые и служить будут долго, еще твоим внукам достанутся. Поняла? 

Прибежала из школы Валечка, размахивая тряпичным мешочком с книжками. И тут же встряла в разговор. 

– А я когда вырасту, обязательно врачом стану, буду детей лечить и животных всяких, лошадей там, коз. А то вон у нас на школьном дворе лошадь есть. Её у белых отбили и к нам определили для школьных нужд. Так она хромая, в неё снаряд попал, только не убил, а поранил. Вот я вырасту и вылечу лошадку, чтобы хорошо бегала и в скачках участвовала, призы брала. И мальчишек соседских лечить буду, когда они простывать станут. 

Пелагея украдкой смахнула слезу. 

«Растут детки. Жаль, отец этого не видит». А вслух произнесла: 

– Разговорами вашими сыт не будешь, мойте руки и за стол. Я сегодня свекольник сделала, так что пировать будем. И хлебушек Витя принёс, и рыбку.  

 

Как-то неожиданно пришёл срок идти служить в армию Виктору Щурову. 

– Мать, ну не плачь ты так. Это всего лишь на три года, сестрёнка как раз медучилище закончит, и будем вместе ее замуж выдавать, – успокаивал, как мог, бравый юноша свою разом постаревшую мать. – Все мои друзья пошли служить, а я что – хуже. Других вообще в морфлот берут, это целых пять лет. А меня в пехоту. Весной сорок первого уже буду дома. 

«Человек предполагает, а всевышний располагает», – гласит народная мудрость. 

Вернулся Виктор не в сорок первом, а в сорок третьем, приехал долечиваться домой после тяжёлого ранения, а тут как раз немцы в город вошли. Остался он в оккупации. Отрастил бороду, ходил на костылях, врачи хотели ногу отнять, но он не дался. Мать день и ночь лечила различными травами и настойками. Старые знакомые снабдили другими документами, связался с подпольем. Опыт фронтового разведчика пригодился и в тылу. 

По ночам выводили из строя машины – душегубки, засыпали дефицитный сахар в баки с бензином. Из типографии крали шрифты, тем самым не давая оккупантам печатать свои указы и постановления. Что там скрывать, приходилось также карать предателей. Были среди горожан и такие. Рука раненого солдата в эти минуты не дрожала. Особенно если приходилось лишать жизни полицаев. А вот с подрывами железнодорожных полотен получалось плохо. Почти все ушедшие на задание назад не возвращались. 

Но самая главная задача Виктора состояла в том, чтобы анализировать поступающую из разных источников информацию, обрабатывать её и передавать через верных людей в штаб Красной Армии. По ночам над городом пролетали «Ночные ведьмы». 

«По моей наводке пошли, – размышлял Виктор. – Значит, будут заводы и порт в Новороссе бомбить». 

Мать с некоторым укором, но и с пониманием смотрела на сына. Она догадывалась о его отлучках в город, но молчала. Как могла меняла повязку на ноге сына, обрабатывая рану, чем придётся. Никаких медикаментов у неё не было, да и достать их в оккупированном городе было практически невозможно. 

 

От сестрёнки никаких вестей не было. После училища ушла служить в медсанчасть. Да и какие письма могли прийти в оккупированный город. Фашисты впервые применили в городе своё изуверское изобретение – машины –душегубки. Устраивали на базарах и в других людных местах облавы. Загоняли людей в машины, выхлопная труба которых была заведена в герметичную будку. Пока машина ехала за город к вырытому в лесополосе рву, все погибали в страшных муках. Однажды попал в такую облаву и Виктор. У него была назначена встреча со связным на Сенном базаре. Убежал бы, конечно, но куда убежишь с развороченной взрывом ногой. Однако выжил. Видать не вышел срок помирать ему. Полумертвый, вылез уже ночью из чуть присыпанного землёй рва и к утру, хромая, вернулся домой к матери. А спустя несколько месяцев город был освобождён, и бравый сержант Щуров, ещё не совсем здоровый, был откомандирован в распоряжение разведроты N-ского полка. Писать Виктор не любил, но деваться некуда, слово дал матери, что будет писать хотя бы раз в неделю. Слово данное старался держать, ведь от сестрёнки Валечки вестей не было совсем. Писал просто, без затей, по-рабочему. 

Ходил, мол, туда, привёл кого надо, за это и наградили. 

А как ещё мог написать старшина –разведчик, почти каждую ночь пересекавший линию фронта и добывавший нужного и важного «языка» или минировавший важные фашистские коммуникации. 

 

А теперь, дорогой мой читатель, пришло время признаться тебе, что Виктор Щуров – мой отец.

Пока он был жив, я пытался разговорить его, выспросить о войне, о его пребывании в подполье, о разведроте, в которой служил бравый вояка.

– Что, один я воевал? Вся страна воевала. А когда награды у всех, что же, их на показ выставлять? Если бы такая сестричка, как наша Валечка, не вынесла меня из боя, то помер бы я там, на нейтральной полосе от потери крови. Вот девчонки наши – вот они точно, все до одной героини.

Моя бабушка выслушала монолог сына, потом смахнула слезу, вытерла лицо чистым платком и ушла в другую комнату. Так же молча, не проронив ни одного слова, протянула отцу свёрнутую вчетверо похоронку. Лишь после этого не выдержала, уткнулась лицом в платок и зарыдала во весь голос.

«Ваша дочь, Щурова Валентина, пала смертью храбрых в боях под…», – серая, уже пожелтевшая казённая бумажка. Этот клочок бумаги в мгновение ока лишил моего отца, да и меня тоже, последней надежды свидеться с сестрой и родной никогда не виданной тётей. 

 

 

Последний танец русской терпсихоры (Все имена в рассказе выдуманы автором, а посему, совпадения с людьми реальными следует рассматривать как чистую случайность)

 

 

Бастард дожидался её у служебного хода Каменного Театра.

Черкешенка, как и полагается приме, задерживалась. Мужчине ничего не оставалось, как предаться воспоминаниям.

Приезд в блистательную столицу. Корнету из провинции хотелось как можно быстрее приобщиться к весёлой жизни большого города. Выбрал для себя две стратегические стези. Литература и театральная жизнь. В то время казалось, что только лень может стать причиной того, что его фамилия не появится на афише театра в строке – сочинитель репертуара.

 

Евдокия рассматривала себя в зеркале. Наморщилась. Но её смутило не отражение. Женщина пыталась найти оправдание тому, что произойдёт через пару минут.

– «Поехать с Бастардом или всё-таки отказать? Жереметов конечно не ангел. Её он конечно же любит. Однако же несмотря на это, намедни взял да и ударил. Пребольно! И за что? Подумаешь не много пофлиртовала с Савадским. А покровитель взбеленился. Устроил безобразную сцену ревности и велел слугам ни в коем случае не принимать в доме этого самого Савадского. Вот так кончается хвалёная мужская дружба.»

Черкешенка надулась. – «Ведь она, чёрт побери актриса! И ей просто по статусу положен приятный, возбуждающий и упоительный флирт с обворожительным камер-юнкером. К тому же отец этого противного Жереметова распорядился более не посылать сыну денег «на танцорок». А без них, не видать Евдокии нового наряда, как своих.... Решено! Прочь сомнения. Еду. А там будь, что будет!» – Прима легко вскочила с пуфика и направилась к выходу.

 

Бастард прохаживался вдоль здания. – «Обещал другу доставить актрису, значит доставлю!»

Лошадь, впряжённая в казённую театральную карету, всхрапнула и ударила по мостовой копытом.

– «Вот и животное заждалось» – пронеслось в голове у Корнета. – «Сколько ещё ждать? Ведь театральному кучеру всего лишь за час плачено. Правда и ехать не далеко. Пару кварталов, а там пересажу «объект вожделения друга» в собственный выезд. Пропади пропадом эта конспирация.

 

 

Бастард и сам понимал, что он, как и многие молодые люди, поддался обворожительным чарам танцовщицы. И когда женщина становилась на пуанты, на сцену к её ногам летели не только роскошные букеты, но и увесистые кошельки. Тем не менее не тягаться с её официальным покровителем, богатым и бесконечно влюблённым в Черкешенку у него ума хватило. Вручу Евдокию Савадскому и вся недолга. Пусть дружище далее мается с ветреной танцоркой и объясняется с Жереметовым, ежели до этого дело дойдёт. Главное, чтобы дуэли после состоявшегося «чаепития» не вышло. Упаси бог!

 

Пару дней спустя уже Жереметов поджидал Черкешенку у выхода из театра.

– Что у вас было? Отвечай! – Взбешённый любовник приставил ко лбу женщины пистолет. – Только правду! Будешь врать пристрелю! Хотя и так уже надобно убить тебя! Заслужила! Неблагодарная!

– «Да, было» – глотая слёзы, прошептала Черкешенка и без сил опустилась на грязную мостовую.

 

– Друг Ярубович! Ты опытный! Всё знаешь! Подскажи, как поступить? Простить? Или всё же дуэль? – Жереметов дрожащей рукой разлил по бокалам остатки вина.

– А что тут раздумывать! Дело ясное! Стреляться! И никак иначе! Такому прощения нет! И быть не может!

– Секундантом будешь? – Жереметов пытался положить руку на плечо друга, но промахнулся.

– Нет!

– Как это? Пппп– оо– я– ни?

– Экий ты непонятливый! Драться однозначно надо! Сему альтернативы быть не может! Главная проблема не в этом!

– А в чём?

– В том, стреляться– то с кем! Твоя пассия ночевала у Савадского! И это есть неоспоримый факт! Но доставил Евдокию туда интриган Корнет. Стало быть, надобно, как минимум две пули! Согласен?

Бывший любовник мотнул пьяной головой, соглашаясь.

– Вот и выходит, что для окончательного наказания виновных потребуется особая, то есть, четвертная дуэль! Секунданты тоже станут к барьеру! Сразу после вас!

 

– Порешили! Устанавливаем барьер в двенадцать шагов. С этакого расстояния уж точно не промахнутся. Первыми пойдут стреляться Савадский и Жереметов. После них на огневой рубеж выходят секунданты. Ежели возражений не имеется, то к барьеру, господа. Не будем терять время!

– Слушай Жерметов – крикнул граф, стоя у означенной черты. – Неужто убьёшь бывшего друга из-за безродной танцорки? – За неё драться мне совсем не резон! Евдокия ведь тебе не сестра, и уж тем более, никак не супруга, венчанная. И я властен звать в собственный дом, кого соблаговолю. В общем буду стрелять в воздух, ну или в ногу. Если требуется, согласно кодексу, чтобы до первой крови.

В ответ на эти слова прилетела пуля, разорвавшая воротник сюртука. – Ах вон ты как! Ну, так знай! Я всё равно буду целиться тебе в ноги! – Савадский нарочито медленно стал поднимать тяжёлый дуэльный пистолет.

– Зря граф! Сейчас твой шанс, так воспользуйся и убей меня! Иначе, в свой черёд, я уж точно не промахнусь! И не надейся! – Жерметов поднял руку с пистолетом и приложил его к месту, за которым колотилось сердце, готовое выскочить наружу.

– Ну, ежели так, то следующего раза не будет! – успокаивая дыхание согласился оппонент и выстрелил.

Пуля разворотила живот и застряла в мягких тканях. Раненый упал навзничь, катался по земле, обагряя ноябрьский снег кровью.

– Не соблаговолите ли отложить нашу дуэль до следующего раза? – спокойно спросил Ярубович Бастарда. – Вы же видите, что мне сейчас крайне необходимо доставить раненого домой! – Вытащил пулю из раны и силой втиснул её в руку Корнета. – Это милостивый государь, так сказать, на память! Поглядывайте на неё периодически и готовьтесь. Придёт час – продолжим!

– Всегда к вашим услугам! Делайте то, что велит долг секунданта! – Бастард завернул зловещий подарок в платок и бережно опустил в карман сюртука.

 

Промучившись двое суток Жерметов скончался. (Два десятка лет спустя от подобной раны умрёт великий Пушкин!)

Страшная смерть некогда любимого человека нимало не обеспокоила Черкешенку. Её женственность и обнажённые, задираемые ножки не переставали волновать мужскую половину зала. А по сему покровители из высоких сфер тут же поспешили занять освободившееся место. Однако теперь никто не желал брать Евдокию на содержание, не без основания опасаясь серьёзных последствий. Женщине перестали признавался в вечной любви. Однако Прима легко променяла слова на упругие кошельки и коробочки с бриллиантами!

Высший свет сошёлся во мнении, что во всём виноват хитрый Бастард.

Разработал коварный план и сумел претворить его в жизнь.

 

Государь стоял у окна, смотрел на Сенатскую площадь, в пол уха слушал докладчика и размышлял. – «Стреляться из-за безродной девки! Это нонсенс! И вообще, ни в какие рамки! Взяли и нарушили великий манифест моей бабки. Ведь каждому дворянину, не говоря уже о знати, с малых годов известно, что дуэли в государстве строжайше запрещены! Участвующие в них, включая секундантов, подлежат самому суровому наказанию. Вот и следователь стоит и бубнит – «С точки зрения закона граф совершил тяжелейшее преступление, а именно, преднамеренное убийство.»

Государь вспомнил слова отца убитого. – На недавней аудиенции, старик плакал и умолял не наказывать сурово дуэлянтов. Во всём винил непутёвого сына, загубившего жизнь из-за ничтожной содержанки.»

Самодержец знаком оборвал докладчика. – Извольте записать вердикт. Считаю, что сие убийство было совершено в целях необходимости обороны! А по сему виновного от службы отстранить. Однако в крепость не сажать, как того требует Манифест. Выслать негодника за пределы империи. Пусть там стреляется, сколько душе будет угодно. Его секунданта из столицы так же выслать, назначив секретарём нашей миссии! Этого задиру Ярубович из гвардии отчислить! Немедля! Направить для дальнейшего прохождения службы на театр военных действий. На Кавказе война! Вот пусть и применяет на деле дуэльные навыки, ради пользы отчества.

 

Черкешенка быстро потеряла былую форму. Погрузнела. Что бы казаться прежней– без меры применяла белила и румяна. Евдокии более не давали главных ролей. В добавок дирекция императорских театров весьма существенно сократила её жалованье.

Танцорка написала заявление. Просила разрешить поездку для лечения в Карлсбад. Сетовала на то, что во время одного из выступлений, повредила ноги.

В ответ получила приказ самого императора. – «Уволить со службы!»

 

Секунданты прошлой дуэли через год встретились в Тифлисе.

Ярубович проходил там службу, а Бастард остановился в городе по пути к новому месту назначения.

Как выяснилось, никто из них более не жаждал смерти противника.

– Убивать тебя сегодня не стану. Дело прошлое. Но и мириться, желания всё ещё не возникло. Говорят ты хорошо музицируешь? Сочиняешь? Так вот с этим будет покончено!

Бастард хотел ответить. Но пуля выпущенная умелым дуэлянтом угодила в кисть руки. Обливаясь кровью и превозмогая боль он всё же выстрелил, не приближаясь к барьеру. Промахнулся! Затянувшаяся дуэль наконец завершилась!

 

Прошли годы.

Они не были спокойными для Бастарда.

Его арестовали по делу «Декабристов», однако не найдя доказательств вины освободили из-под следствия. Как ни старались следователи, найти хоть какие-то свидетельства об участии в заговоре не удалось. Мужчина вернулся на прежнее место работы, в министерство иностранных дел. Ведал сношениями с Турцией и Персией.

К своим старинным друзьям семье Чавадзе заехал, с тем, что бы отдохнуть, а затем продолжить трудный путь к месту нового назначения. В очередной раз мужчина увидел перед собой удивительные бездонные глаза прекрасной девушки, дочки хозяина дома. Однако теперь это была уже не угловатая девчушка, а юное прелестное создание с обворожительной улыбкой.

Почти не возможно было узнать в ней бывшую ученицу – с растрепавшимися косичками. Бастард поймал себя на мысли, что не может оторвать глаз от юной княжны. Вдруг девушка смутилась – да, они давно не виделись, и возможно, она сильно изменилась. Однако на нее так не смотрел еще ни один мужчина.

Бастард впервые испытывал чувство, которое во все времена люди называли – любовь! И тридцати трёх летний дипломат решился на объяснение. Страстно говорил девушке о чувствах, возможно, и вероятно странных, не к месту и внезапно вспыхнувших. А может быть и не сейчас, а ещё много лет назад, с тех самых невинных музыкальных уроков.

 

Тело русского чиновника опознать не представлялось невозможным, настолько оно было изуродовано. Однако опознали. По следу на кисти левой руки. Память о давнишней дуэли с Ярубовичем.

Жена погибшего, не пробыв в супружестве и полугода, четверть века прожила любящей и верной вдовой. Её руки и сердца добивались многие. Бесполезно!

На фронтоне надгробия, она написала подлинные даты жизни и смерти благоверного. Сняв этой надписью все разговоры и слухи о Бастарде.

 

 

Проходимец (на основе реальных событий)

 

У главного героя произведений Ильфа и Петрова существовали некоторые разногласия с властью: она желала побыстрее построить социализм, а он нет. Разногласия действующего лица этого рассказа с императором Романовым тоже существовали. Самодержец утверждал, что воровать грешно, Свавов придерживался иного мнения.

 

1887 год София. Фешенебельный отель «Лихтенштейн».

Битый час цирюльник ожидал вызова в президентский люкс. Но настроение от этого хуже не становилось. Ещё бы, ведь именно его, а не кого-нибудь другого, пригласили обслужить французского графа Де Лортека! Заплатили щедро. А ещё возможны и чаевые. Если он сумеет угодить высокочтимому клиенту! Пара подобных заказов и можно думать о расширении своего маленького бизнеса.

Но то, что произошло двадцатью минутами позже не мог представить ни брадобрей, ни клиент.

– Не он! Точно! Подбородок этого господина мне хорошо известен! Я его брил! И не раз! В империи! Он не француз! Это другой человек, из России!

Как и многие из нас, не умел мастер помазка и бритвы держать язык за зубами. А посему остался без щедрого вознаграждения, а несостоявшийся клиент, без болгарского трона.

Софийская полиция, от греха подальше, экстрагировала лже француза в Российскую империю.

 

1937 год. Шанхай. Китай. Полуподвальная каморка.

В этот день Никита Генрихович Свавов разоткровенничался. Виной тому обаятельная журналистка Стефана Бедельсон, прекрасно знавшая своё дело.

– Де Лортек это, скажем так, ваш профессиональный псевдоним?– Женщина поставила галочку в блокноте, исписанном убористым почерком.

– Вовсе нет. Я потомственный дворянин. Матушка Свавова, в девичестве графиня де Лортек.

С минуту помолчав журналистка внимательно посмотрела на собеседника и вдруг выпалила: – А расскажите с чего всё началось?

– Что началось?

– Мммм, как это будет по-русски? Грехопадение.

Интервьюируемый нисколько не смутился. Наоборот. Его лицо посветлело, а в глазах забегали чертенята.

– Так назначили же!

– То есть? Не поняла?

– Это история длинная.

Вместо ответа женщина демонстративно перевернула страницу блокнота и приготовилась записывать.

– Я молодости не обладал даром великого актёра или оратора-политика. Хотя, чего греха таить, всевышний вложил в меня некие частицы этих ремёсел. Плюс к тому, тягу к изучению чужих языков. Знаю их штук десять или двенадцать. И кое-кто это оценил!– Старик ждал вопроса, но журналистка писала, не поднимая головы и он продолжил. – В молодости развил в себе ещё один талант. Обладал способностью чувствовать, как рыба в воде, в аристократическом обществе. Однако для этого требовались немалые деньги и соответствующий прикид.

– И как же решали эту проблему? – Поинтересовалась собеседница.

– Элементарно. Вам, наверное известно, что в те годы, я на законных основаниях, носил военный мундир офицера. Облачившись в него посещал мастерскую по пошиву элитной обуви. Просил изготовить дорогую пару модных туфель. После чего поспешал к конкурентам и делал аналогичный заказ. В положенный срок приходил за обновкой и требовал переделки правого ботинка. Утверждая, что тот нестерпимо жмёт. При этом левый забирал с собой. В другой мастерской мне уже не нравился левый! И вуаля! Ваш покорный слуга, не заплатив ни копейки, щеголял на балах и светских собраниях в дорогой паре новенькой обуви.

А трюк с засахаренным тараканом, обнаруживаемым в ресторанном десерте, в скорости стал классикой. До сих пор, успешно используется, авантюристами разных стран. Вы можете не поверить, но я горжусь выдумкой, с участием мёртвого насекомого.

– Вы упомянули, что получили приказ из некой секретной службы. Расскажите поподробнее.

– Барышня! Приказать Свавову не может никто! Что помню, поведаю. Извините, ежели детали этого дела запамятовал. Возраст, знаете ли, не тот. Многое забывать стал. Было это, кажется, в феврале 1872 года. Из канцелярии императора в жандармерию переслали письмо, адресованное одному из членов царской семьи. Некая особа, по имени Фанни, банально соблазняла племянника Александра второго. Обыденное дело. В Российской империи подобных дамочек пару, тройку сотен сыщется. Однако шеф жандармов Пётр Шувалов, не без основания полагал, что мадмуазель завербована германской разведкой. О моих способностях этому господину было известно многое. Вот он и предложил вашему покорному слуге, в обмен на амнистию по прошлым афёрам, сделать так, чтобы воздыхательница навсегда забыла о существовании богатой дичи, для любовной охоты. Деваться некуда. Пришлось стать другом высокопоставленного вельможи и как можно скорее оказаться в его свите.

Журналистка отложила ручку. – Припоминаю. Об этом писали крупнейшие газеты. Кажется у матушки молодого князя пропали бриллианты и другие украшения. Тем не менее доблестная полиция Российской империи быстро отыскала их в ломбарде Санкт-Петербурга. В светских салонах шептались, что высокородный сынок это и организовал. Для бесперебойного финансирования всё возрастающих потребностей некой танцовщицы, по имени Фанни. Я ничего не путаю?

– Старик кивнул. И продолжил. – Царская семья быстренько спустило дело на тормозах. Князя объявили больным и сослали куда подольше. Меня же выгнали со службы. Да я об этом нисколько не жалел. Вырученных денег хватало на шикарную жизнь за пределами империи. За сутки мог обзавестись паспортом любой страны и стать доверенным человеком в свите высокопоставленного вельможи.

– А героиню этой авантюры, надеюсь, арестовали?

– Успела удрать за границу. И тут же состряпала книжицу мемуаров. Для убедительности опубликовав в ней полный текст писем опального члена царской фамилии.

– Вы ведь тоже осели в Париже? Не так ли?

– Свободный город. Лёгкие нравы. Выдал себя за идейного политэмигранта. По приезду организовал интервью прикормленным газетчикам. Откровенно поведал, что царские побрякушки реквизировал исключительно для нужд будущей революции. Потом меня перестали пусть казино Монте-Карло.

– Почему? – Стефана удивлённо вскинула брови. – Проиграли все деньги?

Нет, конечно. По старой привычке устроил скандал. Орал, что прилюдно разденусь догола, тем самым докажу, что меня обобрали в столь приличном заведении. В качестве компенсации потребовал тысячу франков. И получил! Чуть позже прочёл в газете. – «Итальянской армии требуется не один десяток табунов породистых лошадей». В знании особенностей коневодства равных мне не было. Вот и выходит, что сам бог велел развести «макаронников» на многомиллионный аванс. Но заметьте. Из этих денег, я честно погасил государственный болгарский долг. Хотел преподнести на блюде «братушек» российской короне. А попутно стать царём Болгарии! Если бы не гнусный брадобрей, то всё бы удалось!

– Кажется, после этого случая, за вашу персону взялись основательно. Упрятали в далёкую Сибирь!

Вместо ответа старик с трудом поднялся. Вынул из тумбочки пожелтевшую газету. Протянул гостье.

«Ленский листок» информировал, что гражданин С.. умудрился продать местному купцу пять тысяч вёдер спирта с завода, существующего исключительно на бумаге.

 

Через пару недель после этого интервью «великий комбинатор» очутился в госпитале католической миссии. Цирроз печени не оставлял никаких надежд на благоприятный исход. Поняв это, старик потребовал к себе православного священника. Сердобольные люди отыскали в окрестностях только монаха-единоверца.

Проходимцу пришлось исповедоваться ему. Но даже заглядывая в лицо смерти, великий обманщик, мягко скажем, лукавил. Утверждал, что отыскал в Китае сына, которого родила, брошенная много лет назад, любовница. И последняя, неудавшаяся, афёра, с продажей вагона часов, затеяна исключительно для того, чтобы оказать материальную помощь молодому человеку.

 

Вечером Никиту Генриховича уже отпевали в малюсенькой церквушке, приютившейся на окраине большого города. Монах, опуская в могилу измученное тело, бросил в неё горсть русской земли, привезённый им с далёкой Родины.

 

 

Господин, товарищ, нужный человек (действующие лица этого произведения вымышленные, любое совпадение имён с реальностью являются случайностью).

 

Начало двадцатого века. Российская империя. Санкт-Петербург.

Заслышав шаги возле двери, мальчишка поспешно выключил фонарик, сунул книжку под подушку и укрылся с головой.

Спустя минуту в детскую вошла мать. Подобрала оброненный фонарь. Прошептала: «Негодный мальчишка. Ну, что с ним делать? Ведь испортит же глаза этаким чтением». Поправила одеяло, прислушалась к ровному дыханию сына и тихонько, чтобы не потревожить сон, вышла.

А Вячеславу снилась его будущая редакция. Толпа рекламодателей перебивая друг друга уговаривали владельца опубликовать в журнале «Роскошная жизнь» фотографии и описание именно их усадьбы и дома.

Вступив во взрослую жизнь, юный Вячеслав Клымов с азартом принялся за осуществление мечты. Искал спонсоров для будущего журнала. Убеждал, что никто из состоятельных людей не откажется от покупки пары-тройки десятков экземпляров издания, в котором подробно описаны их роскошные хоромы, опубликованы фотографии особняков, комнат и каминов, сделанные лучшими специалистами.

Не сразу, но дело пошло. Журнал стал популярным в высшем обществе. Немалую роль в этом сыграла реклама автомобилей. Богатые люди начала прошлого века желали побыстрее обзавестись собственной дорогостоящей «игрушкой». Не стали исключением и члены царской фамилии. Главный редактор «Роскошной жизни» был вхож в дом великого князя Андрея Владимировича. Того самого, женатого на легендарной Матильде Кшесинской.

 

1914 год. Петроград.

– Отдаю должное Вашему безупречному вкусу. 

Вячеслав Клымов подошёл к окну и рассматривал на свет рюмку, наполненную дорогим французским коньяком.

– Подарок от союзников. Презент. Сейчас готовим отряд наших славных воинов для отправки во Францию. Будут сражаться там бок о бок с тамошними «красноштанниками», – князь ткнул пальцем в бутылку «Камю».

– Позвольте мне, гражданскому человеку, высказаться на тему наших неудач на фронте. Так сказать, взгляд со стороны. 

Главред сделал глоток и поставил рюмку на подоконник.

– Валяйте. Это даже интересно.

– Враги передвигаются сплошь на мотоциклах и автомобилях. Наша же армия по старинке тащит пушки и пулемёты на убогих лошадках, реквизированных, по случаю войны в близлежащих деревушках. Войску катастрофически не хватает грузовиков. И я могу незамедлительно договориться об их поставке в нужном количестве прямиком из Североамериканских штатов.

– О как! Вот уж не думал, что господина Клымова интересует что-то не касаемое издательской деятельности.

На лице гостя появилось обидное выражение. 

– Я, как и Вы, князь, патриот и желаю скорейшей победы русскому оружию.

– Ну, полно те, – перебил Романов. – Непременно поговорю с министрами. Уверяю, ваше предложение не залежится в долгом ящике.

Просьбу великого князя трудно не выполнить. Действительно грузовые автомобили были в русской армии в дефиците.

Клымов не подкачал. В Америке, смог добиться того, чтобы крупный заказ для воюющей России был исполнен в первую очередь. Транспортные суда направились в сторону Владивостока.

Однако коммерсант не последовал за ними. Остался за океаном и продолжил сотрудничество с автомобильной корпорацией.

 

Январь 1917 года. США. Детройт, штат Мичиган. Офис главы автомобильного концерна.

– Вы – коммерсант, я тоже. Ваши заводы изготавливают превосходную продукцию. Я нахожу надёжных и платёжеспособных покупателей. Согласитесь, мы нужны друг другу.

 

Хозяин шикарного кабинета нехотя положил недокуренную сигару в изящную пепельницу и кивнул.

Клымов продолжил монолог. 

– Как и труд любого человека, мои потуги должны быть достойно вознаграждены.

– Вячеслав Парамонович, не тратьте время. Назовите сумму.

– Семьсот пятьдесят тысяч долларов.

– Однако! Никто в североамериканских штатах не получал такой гонорар за банальное посредничество. Вы – нахал!

– В таком случае сами назовите сумму, в которую оцениваете мой труд! – горячился посетитель.

– Двести пятьдесят тысяч! И ни цента больше!

– Это унизительно, но я согласен. Так как надеюсь на долговременное сотрудничество с вашей фирмой. Деньги прошу перевести не в Россию, а в надёжный швейцарский банк.

– Как скажите. Но Российская империя всё ещё воюет с Германией. Предлагаю означенную сумму депонировать здесь, в качестве задатка по новому контракту. Или Вы не собираетесь возвращаться на Родину? – хозяин кабинета посмотрел в глаза гостя, ища там ответа на вопрос.

– В Петрограде банальный рябчик в ресторане за годы войны подорожал как минимум вдвое. А в Альпийской республике цены не изменились ни на фунт. Над предложением я подумаю. Позже. А сейчас разрешите откланяться. – Вячеслав Парамонович поднялся с места. – Дела.

В революционную Россию удачливый предприниматель не вернулся. Осел в поверженной Германии. Купил в окрестностях Берлина особнячок с садом. Женился на секретарше, красавице Бетте, и занялся любимым издательским делом. Печатал других и публиковал книги собственного сочинения. Стал популярным автором, правда, в соседней стране, во Франции. Эмигранты из России с удовольствием покупали или брали в знаменитой Парижской Тургеневской библиотеке его книги.

Жизнь удалась. Но Клымову хотелось большего. Предпринимательская жилка никак не желала оставить его в покое.

 

Двадцатые годы прошлого века. Берлин. Офис большой кредитной организации.

– Гер Клымов, если я не ошибаюсь, руководитель советского банка, господин Ройземанан, не только ваш соотечественник, но и хороший знакомый. – управляющий был сама любезность.

– Допустим, – неохотно ответил Вячеслав Парамонович.

– Для вас, наверное, тоже доходят слухи, что нынешнее руководство России регулярно приобретает в Европейских странах товары и оборудование в кредит. И набрало уже столько, что, вероятно, не сможет рассчитаться по векселям.

– Подобные слухи распространяют эмигранты. На сколько мне известно Советы платёжеспособны.

– Отвечаете за эти слова? Ваш знакомый взял у нас кредит. Более чем солидный.

В голове Клымова одна мысль сменяла другую. 

– Советам меньше всего нужны международные скандалы. Им архиважно устанавливать дипотношения со странами Европы и Америки. Значит, последнее продадут, но по векселям расплатятся.

– Конечно, положение бывшей Родины отчаянное. Полностью согласен. Но я готов оказать помощь Германии, милостиво приютившей меня в трудное время, – вслух произнёс гость.

– Каким образом?

– Выкуплю их векселя, – а потом наклонился к уху директора и прошептал: – Но с дисконтом. Я же рискую и очень. Предлагаю тридцать процентов от номинала.

«Грабёж средь бела дня, – размышлял управляющий. – Отказать и немедленно. А вдруг этого Ройземана снимут с должности и отправят в Сибирь, на лесоповал. Или того хуже – расстреляют. Что тогда?» Вслух же произнёс:

– Этот вопрос я один не решаю. Такое в компетенции только Совета директоров. 

 

Неделю спустя сделка состоялась. А через полгода Министерство финансов Советского Союза выполнила принятые на себя обязательства, и Климов из богатого человека превратился в более чем состоятельного.

 

Двенадцать лет спустя. 

– Дорогой сосед, – солидный бюргер в новом, с иголочки, мундире со свастикой на груди подлил Клымову шнапса. – Мы с Вами жили душа в душу больше десятка лет. А посему я предлагаю по-хорошему продать мне это жилище. 

Он обвёл руками просторную гостиную большой виллы.

– Не понял? – Вячеслав Парамонович резко отодвинул от себя рюмку. – С какой стати?

– А с такой, что к власти пришли мы. Люди из народа. Если на Вашей бывшей Родине солдаты и матросы такие хоромы банально экспроприируют, то Фюреру не грех позаимствовать их опыт.

– Это Вы из народа? – возмутился Клымов. – Позволю себе напомнить, что соседний особнячок размерами никак не уступает этому.

– Согласен. Но у меня жена чистокровная арийка! Не еврейка, как Ваша! Следовательно...

– Понял, – перебил его писатель. Но у меня большое хозяйство. Куры, хрюшки, обстановка, посуда, книги.

– С этим помогу. По-соседски, – гость опрокинул стопку шнапса. – Выбью вагон. Отправитесь с комфортом. Это барахло великому Рейху без надобности. Только не возвращайтесь в Советский Союз. Отберут подчистую. Прямо на вокзале. Ха! Ха! Там с этим гораздо строже, чем в Германии. Всё народное. Никакой частной собственности на лопаты и грабли. Ха. Ха! 

 

В отдельном товарном вагоне, готовящемся к отправке в Париж, кудахтали куры, хрюкали свиньи, гоготали гуси. Каждая особь в отдельной добротной клетке.

– До чего же жадный этот русский! – переговаривались между собой вокзальные носильщики. – Хорошо, хоть помёт не вывозит.

К ним подошёл Клымов и разговор смолк. 

– Получите причитающиеся, – протянул бригадиру пачку купюр. – Сдачи не надо. Это на выпивку и за труд. 

Не оборачиваясь, он поспешил к роскошному автомобилю, из багажника которого также доносилось разноголосое кудахтанье.

 

Франция. Городок Шату. Близ Парижа.

– Не думала, что буду жить в покоях ранее принадлежавших самой Мате Хари и Максу Линдеру. 

Бетта подошла к окну и смотрела на протекающую неподалёку Сену.

– Дорогая, оставь, пожалуйста, лирику. Достань побыстрее из походной сумки слабительное и скорми лекарство нашей живности. Сейчас самое время.

Вечером чета Клымовых любовалась бриллиантами, рубинами и изумрудами, благополучно миновавшими строгую немецкую таможню в желудках домашних животных и птиц.

В Шату зачастили эмигранты. Хлебосольный Вячеслав Парамонович с супругой принимали всех. Усаживали за стол, обильно, по-русски, угощали. Но итог этих посиделок был одинаков. 

– Денег не дам. Всё в деле. Бизнес, как бездонная бочка. Сколько ни вкладывай, всё мало.

 

Осень 1945 года. Франция, Париж. Советская миссия.

На стол генерала дежурный офицер положил толстую папку. 

– Список эмигрантов. Как Вы просили. Подлежат депортации и суду на территории СССР. Обратите внимание на вот эту фамилию. Я её специально подчеркнул.

Хозяин кабинета прочёл и тут же попросил устроить связь с Москвой.

– Так точно. Понял. Есть оставить в покое, – машинально генерал встал и стоял по стойке смирно. – Оказывал финансовую и иную помощь Советскому союзу! Конечно, полное содействие, если обратится. 

Вячеслав Парамонович Клымов не обратился. Продал бизнес, почти ослеп. Сказалась давнишняя привычка детства читать с фонариком под одеялом. Прожил девяносто лет и нашёл упокоение на русской части местного кладбища.

 

Март 2020 года. Краснодар. Самоизоляция. Кавид-19.

Супруга захлопнула книгу. 

– Что не говори, но в этом заточении есть плюс. Нашлось время прочитать Булгаковский «Бег». Фильм несколько раз смотрела, а вот сесть за книгу получилось только сейчас. Как писал! Классик! Один Парамон Ильич чего стоит.

– А ты знаешь, что у Парамоши в жизни был реальный прототип?

– Да неужто. И как его звали?

– Пойдём на кухню. Заварим нашего любимого зелёного «девяносто пятого», и я поведаю, что знаю.

 

 

 

Стратег* всматривался в даль моря. Бескрайняя синь и белые облачка на небе рождали в душе Фемистокла ощущение покоя. – «Как хорошо жилось на берегах Эллады, если бы боги, в наказание за грехи наши, не породили несметные полчища персов. И вдобавок к этому, помутили разум, предателей. Таких же, как и он, греков. Сколько полисов, могущих дать воинов для борьбы с врагом, предпочли позорное унижение. Безропотно признали над собой власть ненавистного Дария. Лишь спартанцы молодцы. Одно слово, герои от мала до велика. И на требование пришельцев «Земли и воды»* швырнули негодяев в колодец. При этом, горожане, позабыв обычаи, не убивать парламентёров, кричали: «Сами наберёте там, внизу, земли и воды сколько, сможете утащить в Аид».

Услышав позади себя шорох, правитель обернулся с намерением, отчитать наглеца, посмевшего прервать утреннее созерцание.

Тщедушный посланец Ареопага* переминался с ноги на ногу. Боялся открыть рот.

Глядя на него, Фемистокл улыбнулся. – «И с такими вояками, предстоит победить полчища варваров?» – Не дрожи, как лист на холодном ветру, пред тобой, всего лишь, Стратег. Не перс. Какую весть принёс?

– Ппппп-плохую.

– Пала Спарта?

– Нет.

– Зевс громовержец, вместе с Афиной отвернулись от горожан?

Посланник отрицательно покачал головой.

– Значит, ничего страшного ещё не произошло. Не томи, выкладывай. Чего припёрся?

– Ппппп-прибыли персидские послы.

– И что с того? Препроводи их в Ареопаг. Пусть выслушают, да и гонят в шею.

– Народ, на улицах, требует их немедленной смерти.

– Это невозможно. Закон не позволяет.

 

Несколько часов спустя.

Архонты* галдели разом. Ссылаясь на народ, требовали смерти послов.

– Стратег увещевал собравшихся и требовал соблюдения правил ораторских выступлений.

Спустя некоторое время это удалось. – Врагов надобно казнить! – Начал он монолог. – Это угодно Олимпийским жителям! Тем более, что у нас есть достойный пример спартанцев. Однако они прибыли добровольно! Их не захватывали в плен! А парламентёры – неприкосновенны! Негоже нарушать законы, принятые на этом священном месте.

– Значит ты за то, чтобы, отпустить? – Выкрикнул один из присутствующих. – Может быть петицию Дарию с ними передать? Мол, приходите. Забирайте «Землю и воду». Отныне и навеки мы твои подданные, то есть, попросту рабы. Предлагаю персов казнить, а заодно и этого! Их пособника!

Наступила тишина. Народные избранники тёрли виски, не зная чью сторону принять.

– Экклесия* – Рявкнул Фемистокл. Как решат, так и будет. Устами народа говорят боги.

Несмотря на ненависть к врагам, в полисе не нашлось палача, готового поднять руку на парламентёров. Толпа горожан просто вытеснила несчастных с высокого утёса. Выкрикивая вдогонку летящим вниз, на острые камни – Смерть! Не за то, что послы, а за то, что осмелились требовать «Земли и воды» на великом эллинском языке! Тем самым, осквернив его!

 

К селению Марафон афиняне шли по хорошей, но длинной дороге. Считая, что этим же путём станут двигаться и персы, высадившиеся с кораблей. Неподалёку от места будущей битвы, соединились с подмогой, прибывшей из Платеи и заняли позицию, именуемую «воротами», за узкий проход между горой и болотами. Вступать в бой не торопились. Выждали, когда варвары первыми ринутся в атаку.

Афиняне надеялись, что к ним доберутся доблестные спартанцы, которые серьёзно усилили бы эллинское войско. Знал об этом и командующий персидской армией Датис. Несколько раз пытался выманить противника на битву. Безуспешно. Тогда решил, погрузить часть войск на корабли. Перевезти в тыл и одновременно ударить с двух сторон.

Столетия в Греции была популярна поговорка «конница ушла». То есть произошло изменение планов. И родилась она в дни Марафонского сражения. Ибо ионийские греки, из покорённых городов, поневоле пребывая в персидском войске, сообщили сородичам, о планах неприятеля. Главенство у эллинов осуществлялось стратегами по очереди. В тот памятный день, войсками руководил Мильтиад. Он и отдал команду к атаке.

Знаменитое сражение завершилось у берега моря. Там, в бухте, стояли персидские корабли, ожидавшие гонцов с известием о победе соплеменников и начать погрузку уставших воинов и новых рабов.

Полк греков устремился к ним. Захватил семь, не успевших отчалить.

О том, как воин, впервые в истории, пробежавший олимпийскую дистанцию, и сообщивший радостную весть, ведомо всему миру!

Ненавистных персов отогнали от родных берегов. Для местных жителей наступило время приносить щедрые благодарственные жертвы обитателям Олимпа и наслаждаться победой. А как же Фемистокл?

Судьба повернулась к великому горожанину чёрной стороной. Враги и завистники обид не прощали. Изыскали способ подвергнуть его остракизму.*

Бывший стратег был вынужден покинуть родную Элладу. Скитался по городам и странам. В конце концов нашёл пристанище у врагов – персов. Во дворце царя его приняли с подобающими почестями. Не мешкая, назначили правителем трёх городов. Прошли годы. И царь призвал воина во дворец. Повелел своему подданному принять командование персидским флотом и готовить воинов к походу на греческие земли.

Старый стратег предать соплеменников не мог. Посчитал за благо самостоятельно свести счёты с жизнью.

* Стратег – в древнегреческих городах-государствах главнокомандующий войском с полномочиями распоряжаться финансами и вершить суд.

* Земли и воды – ультиматум, заключавшийся в требовании полнейшего подчинения.

* Ареопаг – орган власти в Древних Афинах

* Архонт – высшее должностное лицо в древнегреческих полисах

* Экклесия – в Древней Греции высший орган государственной власти, народное собрание.

* Остракизм – народное голосование, во время которого граждане на глиняных черепках писали имя гражданина, который угрожал демократии государства. Сначала архонты пересчитывали общее количество черепков.

 

 

 

Июнь 2020 года. Юг России.

Я могу ошибаться, но кажется, что бог даёт детям (во временное пользование) вечный двигатель, прыгатель, лазетель и кувыркатель. Наличие этого предмета в теле внука, двенадцатилетнего Тимофея легко определить по той скорости с которой он носится по квартире собирая нужные (ему!) вещи для дачного периода жизни. Перочинный нож и отвёртку, (на всякий случай) фонарик, планшет, а лучше ноутбук (если разрешат), игровую приставку,

– Дед. А что ты брал с собой на дачу в мои годы.

– Кляссер с марками – нехотя отвечаю я, соображая, положил ли потомок в рюкзак футболки, шорты и зубную щётку.

– Это тот, что пылится, на верхней полке.

– Угу.

– Тогда и я его возьму. Буду изучать.

 – Внук. Сдаётся мне, что ты и почтовые марки субстанции несовместимые.

– Ошибаешься дедуля. И конкретно. И вообще кто меня учил внимательности?

– Что-то я запутался. И потерял эту самую, как её? Вспомнил. Нить нашего разговора. Давай распутывать. И так. Во-первых, в ваш планшетный век почтовая марка вещь бесполезная. А во вторых ежели ты захочешь поглядеть на самый редкий и дорогой квадратик из далёкого прошлого. То Гугл или Яндекс мгновенно выдаст на экран требуемое. При чём, с подробнейшим описанием на сотне, другой страниц.

Внук подошёл. Заглянул в глаза и тихо произнёс. – Кто у нас в семье машину водит?

– Ну, бабушка, а к чему вопрос?

– И сколько ехать до посёлка?

– Тимофей! Ты часом не забываешься? Позволь напомнить. Писать литературные и исторические загадки, а так же задавать вопросы – моя прерогатива.

Внук в мгновение ока исчез, но через минуту появился, держа в руках потрескавшийся кляссер с потускневшими золотыми буквами «Марки коллекционные». – Наша дача на улице Леваневского стоит? Так ведь.

Я кивнул и хотел ещё раз напомнить «почемучке» о правах и обязанностях, но осёкся, ибо Тимофей открыл альбом на странице с серией марок «Герои СССР». Авиапочта.

– Видишь у всех лавровые венки, а у Леваневского пол на пол.

– Это как? – Я полез в карман за очками.

– Погляди. Половина венка – оливковая ветвь. Как у древних греков или римлян, это понятно. А другая сорняк какой-то?

– Миртовая. Знак…– договорить не успел. В комнату вошла супруга. Покачала головой и строго произнесла. – Мужчины. Марш в машину. Второй раз прогревать не стану. Уеду сама. Будете потом на электричке добираться как эти. Лохи! Без комфорта и кондиционера.

 

Автомобиль не спеша шуршал по дороге. Горожане, несмотря на отменённый запрет, ещё побаивались покидать «места заточения».

Тимоха достал из-за пазухи (надо же, куда умудрился спрятать!) альбом с марками и спросил. – Почему так получилось с Леваневским? Он, что, особый?

– Конечно. Ещё какой. Но откуда на марке двойной венок, не знаю. Приедешь на дачу. ПоГугли. Может, отыщешь ответ. А тебе лучше вот о чём расскажу.

В начале тридцатых годов прошлого века в Чувашии потерпел крушение самолёт польских военно-воздушных сил, выполнявший сверхдальний перелёт по маршруту Варшава – Пекин. Пилот Юзеф Леваневский погиб. Тело героя с подобающими почестями отправили на Родину, а руководство нашей страны задумалось над тем, что не только англичане, американцы и французы занимаются сверх дальними перелётами, но даже и соседи – поляки участвуют в этой гонке. Создали государственный комитет и технический отдел. Его возглавил Андрей Николаевич Туполев. Знаешь такого?

Внук кивнул и против обыкновения вопроса не задал.

Супруга выключила приёмник и не отрывая взгляда от дороги, молвила – продолжай, мне тоже интересно.

– На новом сверхсекретном самолёте АНТ 25 лётчики пытались установить мировой рекорд дальности полёта по замкнутому кругу. Но каждый раз мешали поломки машины. Лишь третья попытка экипажа, под командованием лучшего лётчика страны Михаила Громова, увенчалась успехом. Они провели в воздухе семьдесят пять часов и две минуты преодолев расстояние в двенадцать тысяч четыреста километров. Но страна этого почти не заметила. Дело в том, что Иосиф Виссарионович считал – наши внутренние победы не интересны остальному миру и ещё наверное потому, что новый советский самолёт был сверх секретным изделием. Есть информация, что на нём предполагалась доставлять в далёкие страны наших разведчиков и членов коминтерна.

– А причём здесь Леваневский? – перебила супруга. – Его же не было в составе экипажа.

– Ты права. Тимоша. А вам в школе про Челюскинцев рассказывали?

– Много. Но не на уроках, а в историческом кружке. Там в тридцать четвёртом году целая эпопея была. Ужас. Корабль раздавило льдами. Высадились. Создали лагерь. Даже женщины с детьми там оказались. И если бы не наши лётчики, все бы погибли.

– Дело в том. Что с полярной авиацией в те годы у нас стране, мягко скажем было не очень. – продолжил я. – Вот и послали Леваневского в Соединённые штаты прикупить соответствующую авиатехнику, пока мы сами их строить в нужном количестве не научились. И вообще он был героем Америки.

– Это как? –поинтересовалась жена, не поворачивая головы. – Такое в СССР возможно?

– Он американского лётчика спас. Занятная история.

– Дед расскажи. Нам же ещё ого-го сколько ехать. Может быть там, за океаном тоже есть улица имени Леваневского.

– У них, как правило, улицы номерные. Пятое авеню, десятая стрит.

– И правильно делают, – вновь перебила супруга. Чтобы потом не переименовывать, как у нас. К цифрам разве бывают претензии? Так что с заокеанским асом произошло? Мы слушаем.

– Однажды в Москву пришла странная телеграмма. «Американец ничего не есть. Боимся как бы не помер». Чукотка. Посёлок Анадырь. Выяснили, что голодающий бедолага пилот Джеймс Матерн. Дважды пытался побить мировой рекорд сверхдальних перелётов. Во время второй попытки вынужден был совершить аварийную посадку на нашем Дальнем Востоке.

– А почему от еды отказывался? Хотел себя голодом заморить? Или его желудок советские продукты не переваривал? – Тимофей листал альбом в надежде отыскать там марку с изображением Матерна.

– Имей терпение. Что знаю, расскажу. – Пожурил я потомка. На родине Джеймса газеты публиковали одно сенсационное сообщение за другим. «Лётчика съели белые медведи». «Им полакомились «красные» чукчи». Во всём виноваты русские. Иначе и быть не может. А наше Министерство иностранных дел, как раз в эти дни было занято подготовкой документов для признания Советского Союза Соединёнными штатами. Предстоял обмен посольствами. Быстренько выяснили, что местные жители затерянного посёлка питаются копальхыном. Делают сие кушанье из мяса морских животных, добытых осенью и закопанных в землю. Оно там начинало разлагаться, но с наступлением холодов замерзало. Понятное дело, что спасённый пилот от подобного яства отказывался категорически. В это время мало кому известный лётчик с польской фамилией Леваневский перегонял гидросамолёт из Севастополя в Хабаровск. Ему-то командование и получило забрать американца из Анадыря и отвезти на Аляску! Погода не приведи господь, но задание Сигизмунд выполнил с честью. Доставил Матерна в город Ном. Причём самолёт Леваневского совершил там посадку на последней капле топлива. Судьба была к советскому лётчику и герою Америки благосклонна. Но лимит везучести Сигизмунд Александрович исчерпал.

Жена повернулась и вместе с внуком с минуту удивлённо смотрели на меня. Но промолчали.

– Пока спешно закупались за океаном самолёты для спасения Челюскинцев, наши полярные лётчики, делали, всё что могли. Анатолий Ляпидевский лишь с пятого раза смог отыскать затерянный во льдах лагерь и вывести первым рейсом женщин и детей. В следующий вылет он из-за пурги разбил самолёт. Его, как и американца подобрали чукчи, но рации не было и полярника четыре дня считали погибшим. Отныне вся надежда на двух лётчиков Слепнёва и Леваневского. Лётчики обязаны в кратчайший срок забрать с завода новенькие машины и без промедления вылететь на помощь терпящим бедствие полярникам. Но в воздух поднялся один Сигизмунд. Его товарищ категорически отказался лететь из-за погоды.

Леваневский вёл самолёт вслепую, на малой высоте. Маневрировал по интуиции, но всё равно задел ледяной торос и грохнулся.

– Погиб? – прошептал Тимоха.

– Выжил. Но принять участие в спасательной экспедиции не успел. Неделю спустя организовали воздушный мост Большая земля–льдина Челюскинцев. Вывезли всех. Мир понял, в СССР своих в беде не бросают. Лётчики, принимавшие участие в этой трудной работе, стали Героями Советского Союза. Получил заветную звёздочку и Сигизмунд. В первоначальном списке награждаемых его не было, но Сталин лично фамилию Леваневского туда добавил. Любил этого отчаянного и бесстрашного человека. Что поделать, вожди тоже люди и пороков у них поболее, чем у смертных. Но Сталин таким поступком сильно задел самолюбие бесстрашного лётчика. Отныне ему приходилось отмалчиваться или уходить от главного вопроса многочисленных почитателей. – «Товарищ герой Советского Союза, а скольких «челюскинцев» вывезли лично вы?» И, чтобы доказать, что он достоин награды Леваневский на торжественном приёме в Кремле предлагает дерзкий план. Осуществить перелёт по маршруту Москва-США, через Северный полюс. Громов ещё раньше выдвигал идею «сверхдальнего, беспосадочного» Москва-Южная Америка. Но наше Министерство иностранных дел не смогло убедить диктатора Бразилии выдать разрешение советскому самолёту на пролёт по территории далёкой страны.

Поэтому план полярного лётчика был утверждён во всех инстанциях в кратчайший срок. Ещё бы никто в мире не осуществлял подобного. Но нашёлся один, кто был категорически против. И очень авторитетный! Сам Отто Юльевич Шмидт. Руководитель той самой экспедиции на пароходе «Челюскин». Он утверждал, что в случае неудачи, спасателям предстоит найти не разбитый по всем правилам лагерь опытных полярников, дрейфующий не так уж и далеко от береговой линии. А самолёт потерпевший крушение бог знает где. И вместо международного триумфа, страна получит огромный конфуз.

– Дедуля. А ты ничего не путаешь? Наша училка, Вера Марковна говорила, что в Америку через полюс первым слетал экипаж Чкалова. Я даже кино об этом видел. Старое, не цветное, но интересное.

– Внук. Вера Марковна, конечно же, права. Более того, второй самолёт АНТ-25 под командованием Громова так же перемахнул через полюс и установил новый рекорд дальности. Экипаж долетел почти до мексиканской границы и могли бы её перемахнуть, но поступил приказ – садиться. Руководству страны была важна Америка, а не Мексика.

– А как же Леваневский? Ведь это же он предложил? Его идея. – Не унимался Тимоха.

– Сигизмунд Александрович готовил буржуям сюрприз. Ему поручили совершить сверхдальний, тоже через полюс, но не показательный, а коммерческий перелёт. Доставить за океан товар, который можно было продать за доллары. Страна нуждалась в валюте, для закупки станков и оборудования. В кремле понимали – в мире всё сильнее пахнет войной. Да и новейший четырёхмоторный самолёт ДБ-А обязан ошеломить заокеанских толстосумов. Ведь у них ничего подобного ещё не было. Шесть с половиной тонн груза на борту. Это не хухры-мухры.

При взлёте провожающие заметили – четвёртый мотор, дымит сильнее остальных. Успокаивало то, что подобное с ним случалось и раньше, на тренировочных полётах. И ничего садились без аварий. Да и радиограммы с борта поначалу были радостными. «Ночь. Полёт проходит нормально». Наступила пятница. Тринадцатое августа 1937 года.

Радиограммы становились всё тревожнее. «Северный полюс преодолели. Достался трудно!» «Температура минус тридцать пять. Сильная облачность. Сообщите погоду по ту сторону океана. Используем кислородные маски». «Ветер достиг ураганной силы. Начали лопаться целлулоидные окна. Отказал один двигатель. Снижаемся. Обледеневаем».

С этого момента государственные и любительские радиостанции многих стран круглосуточно слушали эфир. Но там только треск природных помех. Искали экипаж Леваневского до мая следующего года. Безрезультатно. Полярник Шмидт оказался прав. Одинокий самолёт найти в бескрайних льдах невозможно.

Тимофей, ты спрашивал о растении под названием Мирта. Помнишь фрагмент венка на марке с фотографией Сигизмунда Александровича.

Внук кивнул.

– Так вот это знак тишины, покоя и траура.

 

Вечером, перед сном Тимофей заглянул в нашу комнату. Молча, протянул планшет. Там высвечивались надпись – «На Тегеранской конференции руководителей антигитлеровской коалиции президенту США Рузвельту – страстному коллекционеру, от имени советского союза была подарена удивительная марка «Леваневский с перевёрнутой надпечаткой» из серии «Лётчики герои СССР».

Внук прижался ко мне и тихо зашептал в ухо. – Дед. Не продавай марки. Я вырасту. Потом женюсь. И у меня появятся собственные дети. И тогда ты, ну или я, расскажем им о сверхдальних перелётах и о наших удивительных лётчиках.

 

© Ралот А. Все права защищены.