«Шиза. Часть II. Шиза в квадрате» (28-30 глава) Юлия Нифонтова

 

 

    Вечером позвонила Зденка в состоянии чрезвычайного расстройства, без малейшего намёка на привычную заносчивость. Янка даже не подозревала, что избалованная, капризная дива может так сильно волноваться и даже (!) умеет плакать:

– Привет, Янчик. Звоню вот тебе, а на время-то не посмотрела. Поздно уже, извини. Но я не могу больше сидеть здесь одна, переживать из-за этих. Тварей. Ползучих. («О Боже, неужели и Зденка тоже видит тварей?!» – в ответ на подружкины причитания мелькнула у Янки абсурдная мысль.) Ты-то вот умничка-девочка, на дискотеку не пошла, – продолжала, захлёбываясь, королева мужских сердец. – Не видела всего позора. А я, дура, попёрлась, думала – отдохнём, оторвёмся по-человечески. Янчик милый, ты даже не представляешь, ЧТО я тебе сейчас расскажу. Они мне всю душу наизнанку повывернули! 

    Короче, мальчишки нам к началу учебного года приготовили обещанный банкет – «Вечер говённой поэзии» и по рюмке «чая» с тортиком, а потом общеучилищные танцы-шманцы. Подарили нам в группу сервиз чайный и каждой девчонке на кружке послание выгравировали. Мне такое: «Ветка сирени упала на грудь, милая Зденка, меня не забудь! Тарасик Бондаренко. Вовчик Талдыбаев. Славик Перепёлкин. Мишутка Цесарский», ну и так дальше по списку – ве-ещь!

    Начиналось-то всё хорошо. Весь вечер ко мне Арменчик клеился. Вздыхал, коленку мне под столом сжимал, пыхтел, дрожал, бедняжка. А Хромцов глазами меня расстреливал. Короче, всё как обычно. Ты-то знаешь, что от Арменчика просто так отделаться невозможно. Страдает, бедненький, проходу мне не даёт. Ну, ты в курсе. А тут ещё Перепёлкин как сбесился, задрал своими идиотскими стишками:

 

           А глаза твои – чёрные дула

           Наглый ветер весенний задул.

           Ты меня в три погибели гнула.

           Я тебя в три погибели гнул. 

 

    Вот скажи, НОРМАЛЬНОМУ человеку возможно, ТАКОЕ выдержать?! Как выносить весь этот бред сивого мерина? Ну, мы понятное дело, развлекаемся с Арменчиком всеми доступными способами, чтоб с ума не сойти. Дык тута Лора – наш ласковый и нежный зверь как рявкнет: «Нельзя ли потише? Идите, – говорит – отсюда и вошкайтесь в другом месте, а нам дайте стихи послушать». Кулюторная нашлась! Кобыла страшная! Нет, ну ты представляешь, это она вот так прям МНЕ заявляет! Хамка! Стихи ей, видите ли, подавай. Баба базарная! 

     Я тогда Арменчику громко так говорю, чтоб все слышали: «Пойдём, Зая, на дискотеку, там поинтересней». Слышу, в зале песню мою любимую включили. О, думаю – ве-ещь! Растанцевались от души! А тут ещё два старшекурсника на меня враз запали, и ещё там кое-кто, ну, так, по мелочи... 

    Я глядь туда, глядь сюда – нет нигде моего Хромцова. Ещё часок-другой проходит, уже и по домам пора, а его всё нет. Ну, это уже, думаю, НАГЛОСТЬ! От своры кобелиной еле-еле отвязалась, решила, пойду курну, время потяну, но к нему первая не подойду ни за что. 

    Иду, слышу до боли знакомый баритон из-под лестницы. Глядь туда. Янчик! Чуть сердце моё не разорвалось! Глазам не верю. Не знаю, плакать мне или смеяться. ПРЫНЦ мой втихаря с Нюсей лижется. У меня чуть шар не выпал! Капец!      

    В этот момент Янка почему-то не задумалась над тем, что такое предательское поведение более характерно как раз для потерпевшей. Зато она ясно представила себе эту безобразную картину, как из фильма ужасов, достойного «Оскара» за грим и спецэффекты. Античный красавец Хромцов томно прижимается к отвратительному жабьему рылу. Разнокалиберные бородавки щедро делятся с героем Эллады своей мутной слизью, а узкий, серый язык лезет через горло в пищевод.

– Какой ужас! – не сдержалась Яна. - Как он мог с ЖАБОЙ? Меня сейчас стошнит.

– Да, Яночка, представь себе. Опустился ниже плинтуса! И это после всего, что у нас было!

– А что было-то? 

– Да ВСЁ!!! Понимаешь, ВСЁ!!! Он два дня назад, в прямом смысле, у меня перед балконом на коленях стоял. Плакал крокодильими слезами.Пришлось запустить, а то перед соседями неудобно. Всё ножичком махал, орал, как ненормальный, что вены себе перережет, если замуж за него не пойду. У тебя, говорит, есть только два варианта: либо я женюсь на тебе, либо ты выходишь за меня замуж! Сволочь! Какая сволочь! Мне уж не в первый раз приходится ему «Скорую» вызывать и руки перебинтовывать. 

    И главное, С КЕМ? С пустым местом, с мышью серой – с этой Нюськой-задро! Прикидывалась всё дохлой бабочкой, стервь, а сама завидовала, козни строила, напоила и на шею повесилась. Вонючка! А этот телок нюни распустил! 

     Ну, я им ещё устрою! Сделаю аборт и выйду замуж за Цесарского. Назло! То-то Мишечка обрадуется: на ошибках молодости не учатся, на них женятся! – Зденка немного сбавила тон и уже без отчаяния сообщила тусклым голосом: Да, я что звоню-то, ты вот на съёмной квартире жила. Понимаешь, мне сейчас необходимо из дому смыться, пока все проблемы не решу… Не подскажешь, вы сколько платили?

– Зден, эта хата свободна и на два месяца вперёд оплачена. Я туда одна не иду, потому что мой бывший сразу приклеится, его потом не отдерёшь. А вот с тобой поселиться – это выход! Я, конечно, даже не подозревала, что у вас с Хромцом такие страсти-мордасти творятся. Но меня мать уже совсем задрала. Щас притихла, правда, но всё равно не знаешь, чего от неё каждую секунду ожидать. Хоть беги куда глаза глядят! 

– О, это ж – ве-ещь! Яныч, ты меня прям из петли достаёшь. Завтра же переезжаем. 

    На секунду Янка представила свою новую жизнь по соседству со Зденкой и, соответственно, с ежедневными кошачьими концертами отвергнутых женихов под балконом, с отелловскими страстями и систематическим бинтованием порезанных античных рук Хромцова. Но не могла сопротивляться грядущим переменам. 

 

    Рыжее солнце игривым котёнком запрыгивало в самые дальние уголки переулков и дворов. Престарелый сентябрь с отголосками забытого лета заботливо готовился к встрече со строгим братом – октябрём. Подсушил лужи, обновил краски, напитал воздух тревожными возбуждающими ароматами прощальных костров с пожухлой листвой. Словно улыбаясь на прощание, хотел, чтобы его запомнили с хорошей стороны.

    Ликование и эйфория охватили Янкино сердце, словно освободившееся от страшного груза. Она быстро шла по улице, не скрывая широкой улыбки, еле сдерживаясь, чтобы не пуститься в пляс. Её глаза сияли бесконечным счастьем, и казалось, что все прохожие отвечают ей пониманием.

    Почему она сама раньше не догадалась поселиться отдельно от мамы? Теперь мчалась на съёмную квартиру, как на праздник. К тому же ей не терпелось просмотреть жилище в лучах другого зрения и истребить мерзких ино-сущностей.

     Янка не собиралась возвращаться в свой новый дом на автобусе, но с энтузиазмом присоединилась к оживлённой толпе на остановке – только потому, что ей было приятно находиться среди людей. 

    Медленно подполз автобус, и какая-то неуклюжая старушонка тщетно пыталась взобраться на высокую ступеньку. Она старательно задирала корявую сухую ногу. Узкая юбка и старческая немощь не давали ей осуществить задуманное – нога соскальзывала. Но бабка – боец старой закалки настойчиво повторяла свои «па-де-де», с каждым разом всё резче и целеустремлённее. 

    Сцена была жалкой и одновременно потешной. Смущённо хихикала стайка девчонок, а добросердечный спортивного вида парень неоднократно и безрезультатно пытался подсадить несчастную. На десятой попытке темпераментный водитель не выдержал и тоном, не терпящим возражений, приказал: «Помогите бабушке войти в автобус!» 

     В первый момент Янка не сообразила, что произошло. Из её глаз словно полились тёплые потоки, которые, как пушинку, взметнули бабусю и мягко усадили на свободное место в салоне автобуса. «Это что, Я сделала?!» – растерянно недоумевала Янка, но затем вздохнула легко и радостно: Ура! Вот ОНО – моё фантастическое предназначение, а значит, снова начинаются чудеса!» 

     Решимость во что бы то ни стало изменить жизнь к лучшему и уверенность в неотвратимости своей победы переполняли её всю – каждую клетку, каждый вздох. Оглядевшись, Янка поняла, что люди, как искрящимся туманом, окружены разноцветными аурами. С лёгкостью включилось «второе» зрение. Но теперь оно было острее и лучше прежнего – без труда срывая любую маску, безжалостно открывая истинное лицо человека. 

     Мимоходом, по причине хорошего настроения, Янка одной лишь силой своего желания избавила проходящего мимо долговязого подростка от болезненной застенчивости, а пожилую полную даму от маниакального пристрастия к пиву. А может, юная волшебница только нафантазировала себе великую силу? Но это было неважно… 

 

Саламандра, жгись,

Ундина, вейся,

Сильф, рассейся,

Кобольд, трудись!

Кто слышит впервые

Про эти стихии,

Их свойства и строй,

Какой заклинатель?

Кропатель пустой!

Раздуй своё пламя,

Саламандра!

Разлейся ручьями,

Ундина!

Сильф, облаком взмой!

Инкуб, домовой,

В хозяйственном хламе,

Что нужно отрой!

Иоганн Вольфганг Гёте «Фауст»

 

    Дома (на съёмной квартире) Янка тут же принялась за дело: она выметала, стирала, мыла… И даже не спасовала перед зеркалом, с энтузиазмом оттирая застарелые пятна. Несколько раз, резко прерывая уборку в самом разгаре, она отшвыривала в сторону швабру и стояла, застыв воодушевлённая и счастливая, сжимая в кулаке кольцо, которое вновь надела на шею, как кулон. Яростная уборка продолжалась до позднего вечера.

 

    Янка старалась не удивляться наступившему облегчению, но невидимые перемены почувствовались сразу, словно кандалы сбросила. Для того чтобы приступить к борьбе с ино-тварями, необходимо было провести ряд магических ритуалов. Вооружившись инструкциями тёти Розы, она легла и, непрерывно шепча тарабарское заклинание, стала погружаться в особое состояние, схожее с невесомостью. 

    Не прошло и четверти часа, как с тихим сухим треском в комнату плавно влетел прозрачный шар размером с аквариум. Разливающиеся по его поверхности фосфоресцирующие пятна, искорки и нити делали его похожим на огромный мыльный пузырь. Янка, привыкшая к чудесам, даже не ахнула, когда, подлетев к ней, шар наделся на её голову, как шлем скафандра. Ощущение было крайне неприятное, как будто она засунула голову в аэродинамическую трубу или в самый эпицентр урагана. 

    Помимо её воли в мозг вливалась большая порция концентрированной сакральной информации. Рот сам собой верещал противным металлическим шелестом на тысячи земных и магических наречий в нечеловеческом темпе, до боли напрягая все мышцы голосового аппарата. Голову мелко трясло и мотало из стороны в сторону, словно Янка мчалась в спортивных санях с предвзлётной скоростью. 

    Минуты растягивались в часы, и определить, сколько прошло времени, было совершенно невозможно. Наконец, видимо, поняв что на сегодня Янкины силы исчерпаны, «умный шлем», как называли его За Гранью, прекратил пытку. Воспарив над обессиленной девушкой, он так же тихо ретировался, паря в полутора метрах от пола, завернул в тёмный коридор и чуть не долетев до кухни, с всплеском разлетелся, переместившись восвояси.

    Распластанная на скомканных простынях, Янка падала в спасительный сон: «Бедные! Бедные профаны! Как же они живут, такие беззащитные! Как жалко, жалко всех людей! Как же я ещё вчера была такой же?!»

    Очнувшись словно в реанимации, Янка с удивлением вглядывалась вокруг. Всё теперь было пронизано новым светом, пропитано новым неведомым ранее смыслом. Оказывается всё вокруг наполнено информацией. Только подставь ладони – и текущая из крана вода расскажет, о чём спорят соседи с нижнего этажа, а залетевшую случайную муху можно запросто нагрузить шпионскими поручениями. Изменился привычный вкус пищи. Мясо и рыба показались тяжёлыми, пропитанными отвратительным трупным запахом, несущим страх. Зато необыкновенно вкусный огурчик одним кусочком вдоволь насытил, зарядив позитивной солнечной энергией.

    Позавтракав, новоявленная «волшебница», поставив защиту вокруг обиталища, приступила к магической чистке. Встав в центр жилища, она стала быстро махать руками, описывая круги. Образовавшиеся из воздуха два огромных слепящих диска с тихим свистом покатились по квартире. Моментально обшарив всё пространство, диски-чистильщики оставили десятки алых меток. Со звоном ударившись друг об друга, как гигантские музыкальные тарелки, они оповестили хозяйку о проделанной работе и, рассыпавшись на мириады искорок, бесследно растаяли в воздухе, озонируя и освежая пространство, словно дезодорант «Морской бриз». А Янка отправилась собирать урожай наговоров и присух.

– Кобольд, направь! Азазель, силы дай! Сильф, рассейся! Ундина, вейся! Саламандра, жгись! Инкуб, охраняй! – направляя перстень на запятнанный предмет, приказывала Янка. Иногда вещь сгорала полностью. Так безвозвратно почили в холодном голубом пламени многочисленные иголки, запрятанные в обои и плинтуса. В других случаях сгорал только «наговор», алая точка-метка, вспыхнув, гасла, оставляя своего носителя – тапок, будильник, тарелку... 

    Наконец была найдена и обезврежена основная присуха, защищённая заклятьем невидимости. К днищу дивана был прилеплен восковой шарик с закатанным в него пучком светлых волос.

– Присуха-приворот, отвернись! От ворот – поворот! К сотворителю сего воротись! Кобольд, направь! Азазель, силы дай! Ундина, лейся! Саламандра, жгись! Инкуб, охраняй! 

    Громкий встревоженный звонок в дверь не застал Янку врасплох, она точно знала, что Антип не мог прорваться через щит.

– Кто там?

– Янчик, а ты чего так долго не открываешь?

– Зденка, милая, это ты?!                

 

    Милая Зденка с переселением тянуть не стала. Уже вечером следующего дня принцесса привезла на такси свои пожитки. Делить съёмную квартиру с принцессой мужских грёз было гораздо веселее и практичнее, чем с тупым нарком Антипом. 

    Во-первых, Зденка оказалась патологической чистюлей. Если поблизости не наблюдалось ни единого носителя усов, роковая обольстительница превращалась в мирную трудолюбивую пчёлку: убирала, оттирала, стирала, что не могло не пойти на пользу загаженной бесхозной берлоге. Стараниями хрупкой труженицы появились голубые прозрачные шторы, вышитая васильками скатерть, фарфоровая посуда, белые пушистые коврики плюс коллекция забавных мягких игрушек. Прокуренная хата стала напоминать укрытие венценосной особы в изгнании. 

    Во-вторых, несмотря на то, что теперь ободранная квартирёшка и стала священной Меккой для всей мужской половины художественного училища, бледная фея Зденка проявила себя не только суровым и беспощадным блюстителем чистоты, но и таким же хранителем личного пространства. Жаждущие её пресветлой благосклонности нещадно отшивались при любом проявлении желания заявиться на территории монаршей жилплощади. Особенно радовало, что Зденка любила и умела молчать, активизировалась же исключительно под мужскими взглядами. Она вообще оказалась девушкой доброй, щедрой и вполне порядочной во всём, что не касалось амурной части.

    У Янки, как у начинающего практиковать экстрасенса, появился творческий зуд: избавить Зденку от проклятого железного обруча, что заставляет её над мужиками изгаляться. Тем более что объект эксперимента находился теперь под боком. 

    В-третьих, Зденкин папа – маленький начальник большой администрации – практически через день снабжал отшельниц столь вкусными продуктами, о которых Янка и мечтать не могла, так как у мамы Иры статьи расходов под названием «дочь» не значилось из соображений экономии и рационализации домашнего хозяйства.

    А самое главное, забрезжила счастливая возможность раз и навсегда развязаться с ненавистным Антипом. Девушки решили, что их стипендий за два месяца вполне хватит, чтобы рассчитаться с бывшим Янкиным ухажёром, арендовавшим это убогое жильё. Сама же Янка жила в нетерпеливом предвкушении поскорее распрощаться с Антипом до приезда Гвоздева. 

    Но несостоявшийся жених, словно зная, что его ждёт прощальное объяснение, затаился и на контакт не выходил, а по телефону ссылался на занятость. Зато новость о том, что Янка теперь снова живёт на съёмной квартире, несмотря на присутствие несанкционированной подруги, привела его в бурный восторг, который он даже не потрудился скрыть. 

    «Странненько… – размышляла Янка. – Ведь, по идее, Антип надеялся жить здесь со мной и ни о какой Зденке речи не велось, а он и слова против не пикнул. Не похоже как-то, чтоб этот комнатный Наполеон такой финт просто так, из чувства гуманизма, мимо ушей пропустил. Нетипично. Зная его характер, логично было бы, если б он прискакал, орал-стращал, матерился, разбил стакан об стену. А тут… странненько! 

     Или права пословица: когда мужчине плохо, он ищет женщину, а когда хорошо – он ищет ещё одну. Нет, Антип не по этой части. Ему б ширнуться да побарагозить, а бабы ему индифферентны. Хотя вот с Нюсей-то… А?! И неожиданно так. Ведь буквально в тот вечер, накануне, убеждал меня – ты одна, Сонца, в моём сердце! Словов-то каких набрался где-то. Мамлюда, наверное, подучила. Но, видимо, с физиологией не поспоришь: сердце мужчины состоит из двух желудочков, один для водочки, другой для закусочки. Или как Цесарский на каждой пьянке голосит: «АХТУНГ! АХТУНГ! Товарищи, чрезмерное употребление алкоголя может вызвать… прости тут… ОК?»

Да… принять мужчину, таким, как он есть, может только земля… А мне-то теперь этот Антипка–по барабану! Скоро Гвоздев приезжает. 

    Нет, но Нюська-то какова? Пипа суринамская, а туда же! Хотя, если верить словам опытной Зденки,проституция на нашем безрыбье – это не профессия, а единственный шанс иметь регулярную сексуальную жизнь.

    Я теперь со своими волшебными глазами любого найду, а уж любимого Аграновича даже За Гранью!»

    С недавнего времени появилась ещё одно интересное умение – если закрыть глаза, сосредоточиться и хорошенько представить кого-то, то можно разглядеть, где он в данный момент находится. 

    Девушка зажмурилась и залюбовалась своей мечтой: ОН стоял за вишнёвой дверью в своей квартире. Стройный, высокий. Лицо узкое и бледное. Глаза печальные, а золотые искорки, что жили в них, потухли. Да и весь вид Аграновича был какой-то растерянный. 

    «Решено – завтра иду туда. Во что бы то ни стало я его найду».

 

Иллюстрация Александра Ермоловича

 

 

 

 

    Неуравновешенный сентябрь быстро сдал свои позиции, и в воздухе уже угадывалось присутствие мятежного октябрьского отчаяния. Отгоняя от себя сомнения, словно зудящую мошкару, Янка решительно направилась по заветному адресу: улица Светлова, дом № 51-а, квартира семь. Надо бы, прежде чем на зачарованную хату соваться, с Розой Каримовной посоветоваться… Да ладно, подождёт пока тётя Роза, ведь Агранович важнее всех на свете! Дер-ржаться нету больше сил…

    От нервного перевозбуждения Янку лихорадочно подтрясывало, и от волнения некстати открылось второе зрение. Из центра грудины потянулись в пространство живые струны, играя золотом в солнечных лучах ранней весны. Янка изо всех сил старалась не всматриваться в прохожих, чтобы не напороться на монстров. Она никак не могла привыкнуть к этому необъяснимому, жуткому явлению, ставшему для неё реалией повседневности. Изредка в толпе встречались персонажи похлеще Нюси. 

    Но все рекорды чудовищности побил однажды Вик-Инг. Как назло, Янка повстречала его в одном из самых тёмных училищных коридоров. Истинное обличие босса, возникшее в лучах её внутреннего зрения, было ужасно! Собственно физиономия матёрого пирата осталась без изменений, если не считать, что теперь их стало две. Вторая голова была явно мёртвой, как любимая краска её носителя – «Капут Мортум»* (*«Мёртвая голова»). Сквозь лопнувший шрам, перерезавший всё раздутое, лиловое лицо, сочилась желтоватая жидкость. Его закатившиеся глаза были полуприкрыты веками, а почерневшие губы обнажали длинные, прокуренные ещё при жизни зубы. Мёртвая голова послушно вторила своему более живому двойнику, вяло копируя все мимические движения и слова. По всей поверхности заплесневелой кожи ползали бледные опарыши, то прячась, то выныривая из кожных норок, ноздрей, рта и даже глазниц. 

    Неприятные воспоминания о двуликом Вик-Инге прервал знакомый голос. Одна из золотых ниточек упёрлась, закончив свой путь в третьей сверху пуговице на голубовато-сером пальто собеседника.

– Стрельцова! Вы куда-то спешите? 

– Ой, здравствуйте, Валентин Валентинович. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, как обычно – чудесно. 

– Как хорошо, что вы уже здоровы. А скоро вы к нам вернётесь?

– Вот этого не могу сейчас сказать. Видишь ли, семейные обстоятельства не позволяют. Ну, это долгий разговор. У меня тут мастерская недалеко, - Валентин Валентинович, как всегда, начинал разговор со студентами с уважительного «вы», но потом неизменно переходил на доверительное «ты». 

– Пойдёмте, поговорим. Работы мои посмотрите…

– Нет, нет, извините. Может быть, в другой раз.

– Яночка, прошу тебя! Посидим, чайку попьём. Я тебе всё-всё расскажу… 

– Нет. Я не могу сейчас. Не могу!

    Валентин Валентинович продолжал, с нехарактерной для него настойчивостью, сбивать строптивую воспитанницу с намеченной цели, пристально глядя в её глаза с отчаянным призывом:

– Ты, конечно, вправе поступать как считаешь нужным. Только, Яночка, подумай, куда тебе лучше сейчас идти: к порядочному человеку, готовому всегда защитить тебя, или неизвестно куда на свою голову. Настойчиво рекомендую тебе оставить необдуманные планы. 

    «Вот же пристал! И что ему нужно?» – удивилась Янка, вспыхнув, и неожиданно для себя самой сорвалась почти на крик:

– Не могу я! Поверьте, не могу! Честно!

– Ну, ладно, ладно. Делай как знаешь. Не забывай только, что у тебя всегда есть старший товарищ, на которого ты всегда можешь положиться. Удачи тебе, девочка! – Валентин Валентинович совсем по-отцовски, с теплотой поцеловал Янку в лоб.

    «Как покойника в последний путь провожает. Видать, совсем у нашего старичка башню сносит», – подумала Янка, с тревогой провожая взглядом хрупкую, сутулую фигуру в голубовато-сером пальто.

 

    По мере приближения к знакомому дому усиливался необъяснимый страх, выталкивающий все остальные чувства. Перед тем как войти, она взглянула на знакомое окно, словно пытаясь найти там нечто успокаивающее. Но вместо этого оно продемонстрировало изумлённой девушке плавающих за стёклами рыб. Как в огромном аквариуме рыбки шныряли между водорослями. 

    Янка понимала – это наваждение, и «нехорошая» квартира предупреждает заранее, что вторжение может закончиться не просто плохо, а необыкновенно плохо. Однако даже столь красноречивое «показательное выступление» не могло остудить её решимости.

    Когда Янка подошла к массивной двери подъезда, у неё уже зуб на зуб не попадал. «Надо же, до сих пор ни кодового замка, ни домофона. И о чём они только думают?» – размышляла девушка, отворяя тугую массивную дверь, которая в ответ глухо скрипнула, напомнив своим металлическим вздохом те острые чувства, события… в мозгу пролетели тени всех мелочей и даже запахов, что случились всего полгода назад, а кажется, так давно, словно целая жизнь прошла…

    Внезапно этот стремительный поток воспоминаний о былых сердечных муках прервала печальная и неуместная песенка мобильника. Янка так и застыла на пороге, прижатая тяжёлой дверью к косяку. Она даже немного обрадовалась вынужденной передышке, помня, как тяжело ей всегда давалось путешествие вверх, к священному храму её души – квартире Аграновича. 

     Экран телефона возвестил о том, что к возлюбленной бьётся Гвоздев. Словно остановить меня хочет, значит, точно – идти надо обязательно! Влюблённый герой всё настойчивее жаждал ответа, а мелодия из «Пер Гюнта» эхом отражалась в полумраке подъезда. 

    Первой мыслью было – не брать трубку, но опека Гвоздева была иной раз подобна тому, как носится со своим драгоценным чадом «сумасшедшая» мамаша, поэтому после седьмого-восьмого гудка Янка автоматически считалась захваченной исламскими террористами, связанной, с кляпом во рту, с обрезом у виска, на пути в Ирак. 

     Поэтому она резко выдохнула в трубку: «Игорь, я в ванной. Перезвоню потом» – и отключила телефон. Стало совсем тихо, как в склепе, будто за каждой дверью в этом мрачном «человейнике» не дышали, не ходили, не гремели посудой, не переговаривались живые люди, а открыв любую из дверей, можно было наткнуться только на серую глухую бетонную стену. 

     Янка старалась беззвучно шагать по ступеням, но всё равно подъезд гулким эхом усиливал любой шорох, вздох, фиксировал каждый шаг, словно кто-то невидимый крался по пятам. 

    Вот она, тёмно-вишнёвая дверь, всё, как и прежде, только красивый необычный звонок кто-то своротил. Янка опасливо оглянулась, как мелкий воришка, и, прислонясь ухом к двери, прислушалась. Тихо. 

    Вдруг она услышала еле уловимую, но ужасно знакомую мелодию, словно доносившуюся из испорченных скрипучих наушников. «Пер Гюнт»! Как у меня на телефоне. Не может быть! Я же его только что вырубила, – Янка достала из кармана свой серебристый Samsung и уставилась на тёмный монитор. – Нет, всё в порядке – все спят. Где же это? Неужели из-за двери вторит такая же музыка?»

    Янка, желая открыть второе зрение как можно быстрее и качественнее, стала целенаправленно нагонять на себя панику, благо это всегда у неё прекрасно получалось. Вскоре она заметила, что сначала двери, а затем и стены теряют свой первоначальный цвет и становятся прозрачными, словно оттаивая. Из некоторых «проталинок» уже явно виднелся длинный тёмный коридор со множеством дверей по обе стороны. 

    Вдруг внутренняя Янкина тревога сгустилась от постороннего влияния, без её на то усилий. Ещё до того как хлопнула дверь подъезда, девушка почувствовала приближение Антипа. Она всегда при его появлении ощущала странную двойственность некоего притягательного ужаса любования пороком, как если бы наблюдать за тигром-людоедом во время трапезы и залюбоваться блеском и яркой расцветкой лощёной шкуры.

    Сомнений не оставалось: Антип прыжками мчался по лестнице! Не ведая, что творит, Янка в ужасе стала вжиматься в уже почти совсем прозрачную дверь и словно завязла в прохладном киселе, в который забыли добавить вкусный ягодный наполнитель. 

    Пройдя сквозь противную желатиновую массу, Янка ввалилась в коридор вожделенной и так долго манящей квартиры Аграновича. Дверь и стены за её спиной вновь стали стремительно обрастать «плотью». 

    Последнее, что ей удалось разглядеть в покинутом необъяснимым способом подъезде, это то, как перекошенная ненавистью физиономия Антипа с красным шрамом на щеке затуманивается выражением растерянности. Антип даже не рискнул постучаться в дверь, недоумевая, видел он Янку входящей в подъезд на самом деле или нет.

    На то, что столь необычным способом можно попасть в простую, ничем не примечательную квартиру серых обывателей, Янка даже не надеялась. Но то, что она увидела прямо перед собой в полумраке прихожей, заставило оцепенеть от ужаса даже её – опытную путешественницу За Грань реальности.

    В углу стояло нечто, напоминающее остроконечную матрёшку, чуть выше человеческого роста, будто выточенную из металлов различных сортов. Силуэт напоминал гигантскую пулю, но в том, что металлическая «дура» была живым существом, хоть не имела ни рук, ни ног, сомневаться не приходилось. Чёртова кукла чуть повернула голову в Янкину сторону и уставилась на неё пустыми металлическими глазницами. Внутри холодного кокона, изрисованного чеканкой узоров-надписей, гулко, как метроном, билось такое же пустое холодное железное сердце. 

    Подавив первый приступ ужаса от встречи с монстром, стараясь не глядеть в пустые глаза и не разразиться криком, Янка попыталась успокоиться и сосредоточиться на внутреннем диалоге.

– Кто это?.. или что?

– Это слепая ненависть Антипа, что загнала тебя сюда, не бойся её, но близко не подходи, - зазвучал внутри родной живительный голос бабушки, – иди дальше, ищи, то за чем пришла… или за кем… 

    Янка, не поднимая глаз на металлическую, ненавидящую её матрёшку, медленно двинулась по коридору словно на чужих, парализованных ногах. Она поочерёдно пыталась открыть все двери. Некоторые были заперты и не поддавались, а другие гостеприимно распахивались сами, но нигде не было Аграновича.

     За дверьми будто открывались разные миры, многие из которых показались Янке знакомыми. Вот стерильная палата реанимации… но чем это так подозрительно-узнаваемо пахнуло? На кровати лежит больной, удивительно напоминающий Талдыбая, и сосёт из трубочки капельницы белое вино. Рядом с кроватью пациента в ряд выстроились толстозадые прачки как с этюдов импрессионистов. Они вытаскивают бесконечное белье из стиральных машин и перестирывают его на руках, шоркая по ребристым доскам, как в дореволюционные времена. У подножия кровати воскуривается фимиам. «Да-а… если б выкинуть из палаты Талдыбайку, то маме Ире в этом мире тоже бы, думаю, очень понравилось».

    Открывшиеся за следующими дверьми шикарные апартаменты уродовались огромной кучей мусора посреди зала на дорогущем ковре. Это, наверное, Лорка не может расстаться с фантиками, кончеными тюбиками да исписавшимися ручками.

    Другой, пыльный, захламлённый приборами антинаучного назначения и заваленный растрёпанными старинными книгами, интерьер в стиле пламенеющей готики явно был слизан Гапоном с гравюры «кабинет Фауста». Сам же согбенный над рукописью магистр никак не отреагировал на скрип двери, а продолжал неистово писать одному ему ведомые каляки-маляки… 

    Дверь в следующее личное пространство, едва открыв, Янка в смущении тут же захлопнула. Комната была полна обнажёнными мужчинами, многие из которых совершенно не отличались внешней привлекательностью. Комнату можно было бы вполне принять за общественную баню, если бы не навязчивый попсовый мотив, обилие пёстрых гобеленов, превративших помещение в мягкую шкатулку, гроздья воздушных шариков и дымящие в большом количестве ароматные кальяны.

     Боже, что это? Зденка всех подряд себе, што ль, насобирала? А может, скрытая эротоманка Нюся? Но сомнения разрешились сами собой: из-за двери послышался плеск оваций, и жеманный тенор Шмындрика мяукнул: «Вау, пупсики мои, а вот и я!» 

    За очередной дверью открылся маленький, но совсем как настоящий цирк. Красная арена, амфитеатр, оркестровый балкон, даже под куполом пространство кишело жизнью и было до отказа заполнено крошечными карикатурными человечками размером чуть меньше ладони. Они смешно кривлялись, кувыркались, подпрыгивали и постоянно выясняли отношения на кулачках. За активными малявками бегали столь же жизнелюбивые собаки, коты и кролики, а в воздухе носились птицы, больше похожие на мошкару. Шустрые лилипутские лошадки с пёрышками на головах вывезли на манеж крошечных наездников, а из-под приоткрытой кулисы Янка увидела, что следит за всем этим игрушечным представлением гигантский, но по-прежнему узнаваемо лукавый глаз Цесарского. 

    Нет, так дело дальше не пойдёт, я, вообще-то, кучу народу знаю. И что теперь до бесконечности подсматривать интимные подробности чужого внутреннего мира. А что если ненароком вместо галушечно-горилковой хаты Деда попадёшь в гарем Армена, а он не поверит, что это только обычное наваждение Грани. Или, не приведи Высшая Сила, доведётся познакомиться со «стремительным» и противоречивым миром Нюси или к Вик-Ингу под раздачу… Так, надо Аграновича искать – целенаправленно!

    Янка села прямо на пол и стала представлять любимого. Вот он, высокий, стройный, с волнистыми волосами цвета лунного сияния. Плечи широкие, но острые, угловатые. А самое главное, необыкновенные жёлтые глаза. Таких ни у кого больше нет… и тёплые золотистые искорки в них…

    Вдруг одна из дверей в конце коридора распахнулась, как от порыва свежего ветра. Янка, словно подхваченная могучей волной, вплыла на знакомую поляну с изумрудно-зелёной травой и ослепительно белоснежными летними кафешками. 

 

Иллюстрация Александра Ермоловича

 

 

 

 

     Её вовсе не удивило, что сразу за порогом комнаты простирались изумрудные поля, дальние рощи, сверкала нитка реки под опрокинутым васильковым небом. Янка шла мимо столиков, вдыхая тонкий аромат ландышей, расставленных повсюду, и завороженно наблюдала, как кружатся в высоких бокалах кубики льда… мимо компаний весёлых людей в белых одеждах. Молодые симпатичные мужчины и женщины доброжелательно кивали ей и приглашали к столикам, а тёплый летний ветер играл воротниками, юбками, бахромой пёстрых флажков, воланами скатертей.

    Это уже было, было много раз. Что мне нужно понять? Кого отыскать в этом мире? Может, стоит подойти к реке? Ведь все преображения и переход в иные миры испокон веков начинались с одной реки, в которую нельзя войти дважды. Что ж, наверное, придётся кануть в Лету… 

    Ноги слегка онемели и перестали ощущать тяжесть тела, но, как ни странно, это ощущение было приятным. Внутри груди словно надували летучим гелием большой воздушный шар. Он невидимо раздувался и раздувался изнутри, делая Янку лёгкой и приподнимая над землёй.

    Сначала невесомость поселилась в мыслях, постепенно охватывая всё Янкино существо целиком, без остатка, и наконец, оторвала её от земли. Ступни едва касались верхушек травы, но Янка по инерции ещё шла по воздуху, хотя шаги больше походили на имитацию ходьбы.

    Между тем Янка осваивалась в этом новом для неё «подвешенном» состоянии и набирала скорость. Сначала она, перебирая ногами по воздуху, «побежала» так быстро, как никогда раньше не бегала в своей обычной жизни. Скорость пьянила, переполняла восторгом каждую клеточку, вытеснив из мозга вообще все более-менее оформленные мысли.

     Внезапно и как-то резко закончилась суша. Над рекой навис невысокий, но крутой обрыв. Поэтому, минуя полосу песчаного пологого спуска к воде, изумрудное мягко-травное поле сразу рассекалось живой водой. 

    Но, вопреки ожиданиям, Янка не плюхнулась в быстро-изменчивую водную стихию. Наоборот, словно смирившись с тем, что от привязки к земному притяжению всё же придётся избавляться, как от многолетней дурной привычки, легла на воздушные потоки, раскинув руки. 

    Когда Янка перестала обманывать себя, что она, типа, идёт, и, доверившись своему новому качеству, полноценно полетела так, как представляла себе это в детских снах, плывя на животе над землёй, ей на ум пришёл почему-то смешной стишок Хармса, часто не к месту и нарочито пафосно цитируемый Перепёлкиным:

 

Цыган с косматой бородой 

Летел красиво над водой.

Он, растопырив мускулистые руки,

Летал по правилам летательной науки.

 

    Как и мифический цыган, Янка не стала подниматься за облака, хотя понимала, что теперь в этом волшебном мире для неё нет ничего невозможного. Она полетела в полуметре над поверхностью воды. «А может, я сейчас и есть этот самый лохматый цыган?» – мелькнула в Янкиной голове тревожная мысль. Не без опаски она пыталась вглядываться в своё отражение, но густая тёмно-зелёная речная рябь размывала силуэт, не говоря уже о деталях.

    По мере её движения берега делались всё выше и выше. Теперь с обеих сторон заросли ракит полоскали в воде густые серебристые косы. Всё видимое пространство окутал таинственный молочный туман. Янка плыла по воздуху в прохладных туманных сгустках, словно в облаках, клубящихся над тёмной водой.

    Полёт «красиво над водой» доставлял необыкновенное удовольствие. Непонятно, сколько времени продолжалось это парение, Янка летела, пока внутри вдоволь не напрыгались-накувыркались весёлые пузырьки, наполненные счастьем. 

    Когда восторг полёта поутих и Янке захотелось обновления впечатлений, река вывела на поворот. Над водой возвышался высокий берег. На фоне сиреневого закатного неба, будто профессорская шапочка на лысой голове, темнел силуэт необыкновенного дома. Как мавзолей из чёрного шлифованного камня, строение не имело ни окон, ни дверей. Квадратный вход зиял открытой беззубой пастью.

    Облетев вокруг «профессорской шапочки», Янка встала перед входом. Можно было бы ещё полетать, освоить резкие высокие взлёты, кувырки на большой высоте, осмотреть местность с высоты птичьего полёта. Но мавзолей затаил какую-то странную тайну, что манила поболее учебных полётов.

– Ничего, налетаюсь ещё, успею. Мне же надо Аграновича искать, а то я уже и забыла, зачем я здесь.

     Как только Янка зашла в странный дом, за ней с грохотом закрылись выдвижные, как в лифте, двери, о которых она не подозревала. Оказавшись в кромешной темноте, девушка не испугалась, она была уверена, что это её мир, а на родной территории с ней ничего плохого произойти не может, даже в этой чернильной тьме. 

    Как будто невидимый режиссёр включил по очереди огромные голубоватые экраны. Они образовали длиннющий коридор, который по законам логики никак не мог поместиться в квадратном домике, ведь Янка сама разглядывала его с высоты. Пока девушка находилась в раздумьях над чудесами пятого измерения, на экранах начался одновременный кинопоказ. И хоть фильмы все сплошь были чёрно-белые, тематика их отражала явно современные дни.

     На одном из экранов промелькнул очень страшный в своей правдоподобности сюжет: чёрный мотоцикл на всём ходу сбивает Гвоздева, мирно перебегающего улицу трусцой на зелёный свет. Разрешительный огонёк светофора был единственным цветным пятнышком в ролике. Затем Гвоздева показали в палате реанимации – в беспамятстве, всего перемотанного белыми бинтами. Янка отряхнулась, как от наваждения, стараясь быстрее отвлечься от дурных предчувствий.

     Медленно, на ощупь, она продвигалась по мерцающему коридору из светящихся прямоугольников, на которых ходили, плакали, смеялись разные люди. Вскоре Янка с изумлением заметила, что главной героиней большинства кинолент является именно она, а почти все сюжеты взяты из её короткой и необыкновенной жизни.

    Торопиться ей всё равно было некуда, и она стала вглядываться в интересные фрагменты, не уставая удивляться, что на экране почему-то всё смотрится не так, как это было в жизни. Вскоре стали попадаться и цветные, очень яркие, словно специально чрезмерно раскрашенные по указке режиссёра-авангардиста сюжеты. 

 

     Вот ей десять лет. Какая хорошенькая, пухленькая в красном коротком пальто в клеточку… Сама себе она тогда казалась такой взрослой и модной. А теперь видно – глупая и нос на кнопку похож. 

    Это был странный эпизод и совершенно выпал из памяти. Янка тогда занималась в кружке бисероплетения. Несмотря на безобидность занятия, среди юных рукодельниц шла жесточайшая борьба за лидерство и, особенно за одобрение строгой руководительницы студии, не слишком щедрой на похвалу.

     Качество изделий во многом зависело не только от ловкости и прилежания, но и от качества и разнообразия оттенков сыпучих бусинок. Янка придумала под тёмно-серый пиджак с атласной блузой, которые она носила в школу, сплести из бисера настоящий галстук. Эта придумка казалась ей вершиной дизайнерской мысли. Когда более взрослые девчонки из кружка увидят её в такой необычной обнове – умрут от зависти. 

     Но Янке немного не повезло, для того чтобы закончить свой галстук от кутюр, ей не хватило (буквально немного!) красивейшего серебристого бисера, что переливался нежно-сиреневой гаммой оттенков, как экзотическая перламутровая ракушка. Во всех известных точках, торгующих материалами для рукоделия, остался почти такой же бисер, но с зеленоватой гаммой отлива. А столь досадный нюанс мог испортить всё изделие и был не допустим перфекционисткой в красном коротком пальто в клеточку.

    И вот случайно, уже почти отчаявшись когда-либо закончить работу, в киоске подземного перехода она увидела вожделенный товар – пакетик был последним. К счастью, денег хватило. Невероятная удача! В предвкушении своего сногсшибательного дефиле по школьным коридорам под завистливые взгляды подруг и одобрительный кивок царственной наставницы, Янка летела домой в пылу яростного вдохновения.

    На перекрёстке, когда для пешеходов уже зажёгся зелёный свет, как из Преисподней вылетел «навороченный» чёрный джип. Не утруждая себя даже намёком на притормаживание «из вежливости», всадник Апокалипсиса пронёсся перед изумлёнными пешеходами, окатив их смешные вытянутые лица содержимым глубокой лужи. Янка стояла в авангарде, поэтому ей досталась львиная доля «лечебной» грязи.

     Чёрные густые струйки потекли, красиво оттеняя яркий красный цвет короткого пальтишка. Но самой страшное было не это, а то, что от неожиданности Янка выронила из рук хрупкий пакетик. Крошечные серебристые бусинки щедро «посолили» ржаную корку дороги, основным составом утонув на дне той злополучной рытвины, вновь заполнившейся отвратительной жижей.

    В бессильном и отчаянном детском горе Янка завопила вслед «навороченному» джипу: 

– Дурак слепой!!! Что б ты окосел совсем, дурак! 

    Сделав столь громогласное заявление, девочка, не заботясь о чистоте рук, кинулась собирать бисеринки, пока светофор ещё мигал зелёным, а целая эскадрилья рычащих металлических монстров готовилась уничтожить волшебные серебристые крошки мечты, смешав их с дорожной грязью.

    От важного занятия девочку отвлёк жуткий скрежет и звон разбитого стекла. Только когда люди, стоящие рядом, громко заохали, заволновались, а кто-то даже громко и дебильно хохотнул от испуга, Янка подняла голову. 

    Помпезное авто Дьявола было побеждено банальным столбом, смявшим лакированный капот, как фольгу от шоколадки. Безумные окосевшие многоглазые фары теперь смотрели на переносицу, а точнее, на впечатанный в неё бездушный серый «перст судьбы»:

– Столб обнял!!!

    Тем не менее, несмотря на чужую беду, поток машин двинулся по заданным маршрутам согласно режиму движения. Только обескураженная толпа на переходе так и не перешла дорогу. Слишком много впечатлений для нескольких секунд. Сначала неожиданно обильно окатили, потом удивили не менее эффектным трюком: крепкие объятия горячей авточертовки под звон и скрежет сковали бессердечного железобетонного остолопа. И как только угораздило эту красивую тачку резко свернуть на тротуар?

    Поднявшись с корточек, маленькая Янка с удивлением отметила, что толпа, которая раньше плотно сжимала кольцо, теперь отступила, оставив девочку в коротком пальтишке одинокой красной точкой внутри испуганно-молчаливого круга…

– Даа… Всё шире, шире круг знакомых, – процитировала взрослая Янка-зрительница, словно посмотрев интересное кино, – а я-то уже и забыла про этот случай! 

     Мерцание следующего экрана напомнило о первом поцелуе с давно забытым мальчиком в давно забытом летнем лагере и о давно забытом ощущении востребованности, победной уверенности в собственной неотразимости. Теперь смешно было вспоминать это чувство, глядя на двух удивлённых детей, притаившихся в тёмной раздевалке.

    Как в вагонах товарняка проносились кадры минувшего: первая школьная дискотека, бабушка чистит картошку любимым маленьким ножиком, долгожданный выпускной, а вот что-то недавнее и как будто знакомое… Рябую проводницу несут на носилках из вагона, скорая увозит... на перроне почему-то стоит Вик-Инг? Фу, гадость, не хочу смотреть!!!

 

Канны, Ницца гладкокожая –

Жарко!

Кану ниц я непохожая – 

Жалко! 

 

    Особый интерес у Янки вызвали не столько сюжеты былых времён, даже тех, вспомнить которые было весьма приятно, сколько фантастические интерпретации на тему её судьбы, придуманные, видимо, самыми эпатажными киношниками из программы «Совсем закрытый показ».

     Эти шедевры постмодернистской киноиндустрии рисовали то, чего никогда с Янкой раньше не случалось, да и вообще в принципе случиться не могло. Например, один из экранов демонстрировал сладкий сюжет неслабо-бюджетного сериала в помпезных интерьерах, где холёная атласная Янка лет тридцати томно созерцала океанский прибой с открытой веранды своей шикарной виллы. «Кан-ну в Ниццу, что ли, в конце концов?» – очень удивилась новоявленная гламурная дива. 

     Но уже в следующем остросоциальном полотне героиня светских раутов представала в совершенно противоположном амплуа. Одутловатая, видимо, спившаяся в рекордные сроки бомжиха, в коей Янка с трудом всё же смогла узнать себя, в группе таких же убогих конченых люмпенов клянчила милостыню у церковных ворот. 

     «Да-а-а, крутые же взлёты и падения приготовила мне моя непредсказуемая судьбина!» – только успела подумать звезда экрана, как, едва взглянув на следующий эпизод, поняла, что все эти фильмы лишь творение изощрённой фантазии неведомого режиссёра, почему-то выбравшего именно Янку своей единственной музой.

     К этой спасительной мысли натолкнул её, как единственную зрительницу, отрывок из настоящего боевика, только вместо положенного по сюжету Брюса Уиллиса в главной роли вновь была… не догадаетесь! Правильно – Янка. 

    Но совершенно другая – атлетично-мускулистая, с экстремально короткой стрижкой, в чёрном военном комбинезоне, с автоматом в одной руке и вертолётом в другой! Точнее, эта «крутая орешка» держалась за шасси и уносилась в тревожное небо спасать человечество от мировой катастрофы, в силу того что остальные Шварцы и Рэмбо-Дизели самоустранились, безвременно уйдя на губернаторскую пенсию.

– Нет, это уже слишком! Я в расхитительницы гробниц сроду-роду не метила и не собираюсь! И так коротко в жизни никогда не подстригусь!

    То, что я в плену странного портала – очевидно. Но как отсюда выбираться? Для этого нужно, наверное, вспомнить, зачем я сюда вообще припёрлась. И поставить определённую цель! Вот! А то ведь можно бесконечно смотреть короткометражки на тему «Я во всех ролях». Знать бы, что всё это значит…

    Вдруг далеко, в конце длиннющего коридора, открылся просвет: «Вот он выход. Есть всё же свет в конце тоннеля!» Янка рванула вперёд, но вскоре стало очевидно, что это никакой не выход, а просто коридор упирается в стену, на которой зажёгся очередной экран.

 

    Под Аркой безлюдно и тихо. Такое состояние совершенно не характерно для «Мекки» молодёжного бомонда, кишащей жизнью в любое время суток. Столько культовых персонажей, широко известных в узких кругах, можно было встретить ещё разве только на страницах спецвыпусков глянцевых журналов «Ночная жизнь в городской подворотне». 

    «Арка» вымерла? Где вечное шевеление, дым и гогот тусовки? Где пытка бесовской музыкой и ответные вылазки маленьких, но сплочённых «отрядов сопротивления» отчаянных бабусь из соседских подъездов? Без присущего запретного антуража Янка даже не сразу узнала этот дворик позади центрального кинотеатра. 

    От обильного снега лавочки, что всегда были густо засижены пэтэушниками, превратились в мягкие белоснежные диваны. А вечно заплёванный пятачок вокруг столика теперь по-царски сверкал миллиардами бриллиантовых искорок. Девственно чистая гладь не осквернена ни единым следом от нечищеного ботинка многочисленной, переизбыточно извергающей ненормативную лексику свиты какого-нибудь очередного «вечно молодого вечно пьяного» Васи Рукоблудкина, возвышенно именующего себя новым гуру художников или, на худой конец, поэтов. 

    Островок паломничества был ныне умиротворяюще прекрасен от укрывшего его пушистого покрывала, золотящегося в свете ночных фонарей. Тихо падали на землю крупные снежные хлопья, превращая всё вокруг в волшебную сказку. Деревья стали белыми великанами и едва удерживали тяжёлое звёздное небо на мохнатых лапах. 

– Красиво! – восхитилась Янка. – И даже как-то торжественно, как перед венчанием! Почти как тогда, когда мы с Аграновичем познакомились… 

     Не успел ещё отголосок этого сокровенного воспоминания всплыть из глубин Янкиной памяти, как словно растаяли седые кудели дыма и в кадрах замедленной киносъёмки постепенно проявились любимые черты. Сквозь пелену снежного потока стал вырисовываться знакомый силуэт в длинном чёрном пальто и белом шарфе, как у Маленького Принца. Из тьмы и бесконечной ряби в круг света вышел Агранович!!!

     И снова, как из глубин иного измерения, неотвратимо надвигались на Янку неземные глаза-звёзды. Время остановилось. Необъяснимое магнитное воздействие нарастало, как нагревается включённая конфорка, как закипает чайник, как разгораются сухие поленья. По венам поплыл горячий, расплавленный воск… 

- Сашенька! Ты? – потрясённая девушка смотрела во все глаза на своего обожаемого возлюбленного небожителя, боясь даже моргнуть, чтобы не спугнуть видение.

Агранович молчал, но было видно – привычно наклонив голову, он любуется Янкой. Его глаза сказали всё, что она хотела услышать: и что он страшно по ней соскучился, и что она по-прежнему любима. Слова были лишними, но всё же он заговорил:

– Яночка, милая, подожди меня. Я вырвусь, обязательно вырвусь.

– Я буду ждать! Всегда-всегда!

Агранович магнетически притянул Янку взглядом, словно накрыл чашкой мышонка, которому не было теперь возможности выбраться из-под непобедимого колпака:

– Яна, помоги! Мне нужен перстень, пожалуйста, дай его! 

     Янка, не в силах стряхнуть гипноз, уже нашарила на шее цепочку с перстнем, что висел на ней вместо кулона, намереваясь положить талисман в протянутую ладонь. Но именно в этот момент в её кармане ожил телефон – заиграла знакомая навязчивая мелодия, унизив всю торжественность момента спасения возлюбленного из холодных цепких лап небытия.

    Настойчивый «Пер Гюнт» переливался серебряными колокольчиками громче и громче, уничтожая счастливое наваждение. Как заворожённая, прекрасно осознавая, что совсем недавно проверяла телефон и он был отключен, Янка инстинктивно поднесла мобильник к уху – скорее для того, чтобы прервать неуместный звон, чем ответить. Но в трубке отчётливо прозвучал голос, показавшийся знакомым:  

– Всё не то, чем кажется…

     Лёгкий восточный акцент, делающий любую фразу мягкой и сексуальной, напомнил ей, как она бежала по светлому тёплому каменному покрытию квадратной площади за жгучим красавцем. На самой вершине колоссальной башни. 

     На подходе к светлому дому, куда Янке, как существу низшего порядка, проход был, по-видимому, запрещён, иноверец соизволил обратить на неё томные очи, в которых на долю секунду отразилось что-то слегка напоминающее сочувствие. И, чтобы предотвратить проникновение чужеродного элемента в святая святых, араб, как бы между делом, повернулся к Янке и дотронулся сухой тёплой ладонью до её лба. 

    Да это он предупреждает меня! Мой хранитель!

    Именно в этот момент Янка заметила поразительную вещь, непостижимую даже для нынешнего пребывания За Гранью реальности. Прямо из экрана, нарушая все законы двухмерного измерения, без всяческих там 3D и разноцветных очков, к ней тянулась рука. Агранович ждал, когда в его открытую ладонь Янка сама, по доброй воле, положит заветное кольцо. 

    Очнувшись как от сна, Янка взглянула на драгоценного возлюбленного новыми глазами, будто впервые увидела, запоздало включая второе зрение. 

    Словно по велению компьютерного гения, что смонтировал все эти странные фильмы, лицо Аграновича стало быстро меняться, черты обострились, будто состарились, стали злыми – волчьими, а на щеке как через слой грима воспалённой красной нитью проявился узнаваемый шрам! Антип!!!

    Янка сдавленно вскрикнула, полоснув по экрану кулаком, крепко сжавшим кольцо. Изображение усмехнулось жёстко и страшно. Перед тем как окончательно растаять, Антип стряхнул на глаза длинную чёлку, решив, видимо пошутить напоследок в присущей голливудским киногероям манере:

– I’llbeback! – прохрипел самозванец и растворился в непрерывном экранном снегопаде.

    Судорожно надев перстень на палец, Янка увидела, что стоит в узком коридоре обшарпанной квартирки перед закрытой комнатой. Вновь всё преобразилось, но на этот раз обратно – из чудесного в обыденное и тривиальное. Растворился и улетучился весь страх, а вместе с ним и ощущение недавнего пребывания в сказке. Но даже на маленькую эмоцию у Янки уже не осталось никаких сил.

    Она стремительно направилась к выходу и, прежде чем захлопнуть за собой дверь, без единого намёка на удивление задержалась, внимательно рассматривая в углу прихожей большой двадцатикилограммовый газовый баллон с надетой на него старомодной панамой.

– Так вот ты какая на самом деле, чёртова железная леди?! 

 

© Нифонтова Ю.А. Все права защищены.

 

Иллюстрация Александра Ермоловича