* * *
Да, не ахти твои дела,
Ботинки просят каши,
И незаметно подошла
«Зима тревоги нашей».
На улицу не выходя,
Ты поступаешь мудро,
Раз снег уже четыре дня
Почти нигде не убран.
Годам давно потерян счёт,
Но видимо недаром,
Встречая каждый Новый год,
Оплакиваешь старый.
Особых радостей не ждёшь,
Но коли жив покамест,
В душе надеешься, вдруг всё ж
Какие-то остались?
* * *
Должна же радовать природа
Хотя бы изредка, суля
Нам первоклассную погоду
В последних числах февраля.
Откроешь Яндекс или Google,
Как и любой другой портал,
Везде одно – зима на убыль,
И недалёк её финал.
И дай-то бог, чтоб снегопады
Не путали нам больше карт.
Февраль – последняя декада,
И тут же на подходе – март.
* * *
Больших побед судьба-сестрица
На блюдечке не поднесёт.
Старайся сам всю жизнь стремиться
Достигнуть чкаловских высот.
И не о славе беспокоясь,
О ней – изменнице забудь,
Перелетая через полюс,
Прокладывая новый путь.
О достижениях, просчётах
Своих особо не трубя,
Испытывая самолёты,
Ты испытаешь сам себя.
Готовь, не мудрствуя лукаво,
Очередной свой перелёт,
Преодолев себя, а слава,
Поверь, сама тебя найдёт.
Верейская ул.
* * *
В прошлое экскурс затеете?
Взгляд свой направить в грядущее?
Чтобы понять – данный деятель
Видный, иль впрямь выдающийся?
Веря в свою исключительность,
В вечность тропу проторили
Тем, что меняя действительнось,
Прочно входили в историю.
Да, понимаю, обидно
Чьё-то признать преимущество,
Раз на полсотни видных
Несколько лишь выдающихся.
Но, между тем, очевидно,
Что и признав их могущество,
Всё-таки каждому видному
Хочется стать выдающимся.
Пусть, всем чем можно нацелясь,
Вновь проявляют старание,
Ведь по заслугам, надеюсь,
Будут давать эти звания?
Ну и на рассудительность
Будущей аудитории,
Раз выдвигает действительность,
А утверждает – история!
5-я Кабельная ул.
Абельмановская ул.
* * *
Чтоб убедить хоть в чём-то свет,
Необходим и вправду гений.
И вот уж и в помине нет
У каждого из нас сомнений.
И есть ли повод усомниться
Хоть в чём-нибудь, скажите мне,
Когда у всех вокруг на лицах
Уверенность в грядущем дне?
Ведь люди издавна во власти,
Что колдунов, что ворожей.
Иллюзия сплошного счастья
Для них и впрямь всего важней.
А если усомнился даже
На миг, то книги и кино
Нас и направят и покажут,
Причём наглядно, в чём оно?
И ты, столетиями кряду
Боясь озвучить мысли вслух,
Идёшь, закрыв глаза на правду,
Смотреть «Свинарка и пастух».
Авиамоторная ул.
* * *
«Дорогу осилит идущий»
Восточная поговорка, звучавшая в былые годы на комсомольских собраниях.
А может всё это не с нами
Случилось в те годы, когда
Мы шли и земля под ногами
Идущих была нетверда.
Предательски скользкая почва,
Плюс леса сплошная стена.
Одно отпечаталось прочно,
Что вера в успех не прочна.
А значит всё пуще и пуще,
Вон сколько их – памятных дат,
«Дорогу осилит идущий»,
Тебе на собраньях твердят.
Не верь никаким кривотолкам,
И раз ты попался в их сеть
Со всеми всерьёз и надолго,
Успеешь сто раз облысеть.
А в старости будешь часами
Зациклен на мысли одной:
А может всё это не с нами
Случилось тогда? Не со мной?
* * *
Век, как всеобщий учредитель.
А человек – ему под стать.
Типичный века представитель,
Не расположенный роптать.
Рождается в тяжёлых муках,
Растёт, сливается с толпой,
Довольно часто близорукой,
А то и попросту слепой.
Меняющей с годами вкусы.
То в клуб спешащей, то к попу.
И важно, по какому курсу
И в этот раз ведут толпу?
Когда иным рвать когти впору,
А остальным мотать на ус
И прогнозировать, как скоро
Им всем объявят новый курс?
Годовикова ул.
* * *
Что человек (любой) – мишень
Удобная, не в том ли дело?
И всяк готов, кому ни лень,
В него свои направить стрелы.
И будь ты глуп, будь ты умён,
Удел твой всё одно несладок,
Раз ты никак не защищён
От многочисленных нападок.
Но коль судьба даёт карт-бланш,
Предоставляя способ мщенья,
То есть возможность взять реванш,
Избрав других своей мишенью.
Таких же жалких горемык,
И выплеснуть на них всю грязь,
Продолжив сей порочный цикл
И сея дальше неприязнь.
И как поверит в эту хрень
Нормальный человек, не псих,
Тотчас уже и сам – мишень,
Причём живая, для других.
Дашков пер.
* * *
«На творителей и вторителей
Мир разделен весь».
Н. Глазков
Кто ты, вторитель иль творитель
Не знаешь зачастую сам?
Но даже если и вторитель,
Послушно вторящий творцам,
Чьё творчество, как вдохновитель
И направляющая нить,
И постоянный побудитель
Пытаться самому творить.
Читатель въедливый и зритель,
С самостоятельным лицом,
Сравнит, как ревностный ценитель,
Твоё творенье с образцом.
Да только может ли, скажите
Или развейте данный миф,
Создать творенье сочинитель,
Кого-то чуть не повторив?
Дом Пороховщиковых
* * *
Турниры, состязания поэтов
Сегодня набирают оборот.
Все мы тщеславны, может быть поэтому,
И всё-таки поэзия – не спорт.
Поэзия – не боле, чем пристанище
Для путника в дороге, и пока
Что доля в ней спортивной составляющей
Не так уж, слава Богу, велика.
Она, как неожиданная встреча,
Как радуга в конце большой грозы.
А идиоты спорят, рвут и мечут,
Деля друг с дружкой главные призы.
Их слово, как вода из крана, льётся
И радо, коль смогло попасть в печать.
Хоть чем оно в итоге отзовётся,
И вправду не дано предугадать.
Прорывом в миг, когда весь мир на грани,
А ты, поэт, властитель общих дум?
А если только бурею в стакане,
Тогда к чему, простите, этот шум?
ВДНХ
* * *
С поры далёкой, скажем так,
Я недолюбливал писак.
А вот сейчас, узнав поближе
Писателей, всех ненавижу.
Писака, это видно сразу,
Все книжки пишет по заказу.
Писатель, путать не спеши
Их, по велению души.
Писака мелок и безлик,
И спрос с писаки невелик.
Зато сегодняшний писатель –
Творец и правообладатель.
Умеет, помня про статут,
Монетизировать свой труд.
Считает чётко барыши;
Писакам платят же гроши.
Писатели, хоть льнут к богеме,
С писаками в одной системе,
И пусть не водятся друг с дружкой,
Всё ж кормятся с одной кормушки.
Писаки, компануя фразы,
Внедряют в общество заразу.
Писатели же в довершенье
Несут своё мировоззренье.
И чтобы не попасть впросак,
Приятель, не читай писак,
Кропающих пером исправно,
А уж писателей – подавно.
Мосфильм
* * *
Не начинайте речь с подвоха.
Не проверяйте на излом.
Поэт бессилен пред эпохой,
Её невежеством и злом.
Поэт вращается в системе,
Но верит собственным глазам.
Быть должен непременно в теме,
Но темы выбирает сам.
И хоть поэтам и сподручно
Порой стремиться в никуда,
Они и время неразлучны,
И в том их главная беда.
* * *
Поэтов в самом деле много.
Кого-то любим мы и чтим.
Но те, которые от Бога,
Не зря помечены Самим.
В любой квартире, доме, хате
Был Пушкин, Лермонтов, был Блок.
А кто пониже на подхвате,
Как говорится, между строк.
Теперь иные трафареты,
Другой посыл нам с вами дан.
Второстепенные поэты
Выходят на передний план.
А классикам не отпереться.
Но разве Пушкин виноват,
Что кем-то вырван из контекста
Был и прилеплен на плакат?
Когда ты сам закрепощённый,
А заодно и весь твой род,
Тогда и классик упрощённый
Вполне возможно подойдёт.
И чем активней выползает
На авансцену шантрапа,
Тем всё сильнее зарастает
К нему «народная тропа».
Мосфильмовская ул.
* * *
Мне некому сказать: «Друзья, коллеги!
Спасибо вам за наш совместный труд!»
Мои коллеги – жалкие калеки
Сей пафос, полагаю, не поймут.
Мои коллеги сводят еле-еле
Концы с концами много лет подряд.
К тому ж по большей части пустомели,
Что выслушать друг друга не хотят.
И жалкое влачат существованье,
Не перейдя с судьбой своей на ты,
Вдали от эпицентров процветанья
В объятиях нужды и нищеты.
Не рыцари, сеньоры или лорды,
И не «графья», но слово «человек»
По-горьковски торжественно и гордо
Звучит в устах приятелей-коллег.
Парк Дружбы
ЖИЗНЬ КОРОТКА
«Жизнь коротка»
Гиппократ
«Жизнь коротка». Продлись хоть сотню лет.
Да хоть все двести. Ёмка и крылата,
Таков её незыблемый сюжет,
Дошедшая к нам фраза Гиппократа.
«Жизнь коротка». Заносчивая знать,
Все короли, придворные и свита,
Казалось бы, должны об этом знать
И чувствовать, на то они – элита.
Но видно вседозволенность слегка
Напоминает некую беспечность.
Жизнь только для кого-то коротка,
Для них, они считают, длится вечность.
И сей посыл столь глубоко проник
В сознание людей такого рода,
Что кажется уже им – не про них
Законы человеческой природы.
И лишь спустив всё в жизни с молотка,
Любой из них, проснувшись среди ночи,
Осознаёт – а жизнь-то коротка
И с каждым днём всё более короче.
* * *
Могу констатировать смело,
Что сделать, коль мир наш таков,
Планета не поумнела
За двадцать последних веков.
Такая тенденция будет,
Боюсь, сохраняться и впредь,
Поскольку, как видим мы, люди
Не склонны с годами умнеть.
Плюс, с умными столько мороки,
И дело частенько лишь в том,
Что проще плодить недалёких,
Не блещущих ярким умом.
Кто в свойственной многим манере
Подвержен влиянью кликуш,
В плену вековых суеверий,
Раз верит в различную чушь.
И пусть признавать неохота
Сей факт, и тогда и сейчас
Такая, простите, «работа»
Ведёт к оглуплению масс.
И что ещё более страшно,
Лишает и сводит на нет
Последнего разума старших,
И младшим не даст поумнеть.
Переведеновский пер. Склады Центросоюза.
Переведеновский пер. Памятник погибшим в ВОВ сотрудникам пищевого комбината.
* * *
Есть в мире ценности, цена
Которых многим не ясна,
И мы не понимаем даже,
Их выставляя на продажу,
Насколь существенна она?
А есть, что тоже не секрет,
Цены которым просто нет.
Вселенской мудрости частицы,
Чьи пожелтевшие страницы
На мир наш проливают свет.
Но век жесток наш, и по мне
Нет смысла спорить о цене,
Раз человек, души не чая
В предмете, цену назначая,
Подавлен, будучи на дне.
Всем надо выжить, кровь из носа,
Но нет, как говорится, спроса,
И пусть вокруг убеждены,
Что главное вопрос цены,
Куда важней цена вопроса.
* * *
Трубившие торжественно и с помпой,
Впоследствии сменившие окрас,
Бойцы коммунистического фронта,
Ведь это ни кого-нибудь, а вас
История на тот момент призвала
С серьёзным выражением лица
Петь: «Есть у революции начало»,
И «Нет у революции конца».
Вы отраженье в некотором роде
Эпохи нашей прежней, и пускай
Сегодня революции не в моде,
Нить времени из рук не выпускай.
Стремление быть в русле не пропало,
А перешло лишь к сыну от отца,
Раз есть у лицемерия начало,
И нет у лицемерия конца.
Переведеновский пер. Территория бывшего пищевого комбината.
* * *
История, новее не бывает,
Творилась на моих, друзья, глазах.
Снимала грунт, вколачивала сваи,
Бурлила и неслась на всех парах.
В людской толпе, средь шума новостроек,
Держась за руль, хватаясь за штурвал,
Жалел о том, что сам я не историк,
А то бы сел, учебник написал.
По воле сердца, не указке свыше,
Не для того, чтоб скоротать досуг.
Так написал, что лучше не напишет
И доктор исторических наук.
Но пронизав своим холодным взглядом,
Сняв для досье и в профиль и анфас,
Сказали мне историки: «Не надо.
Спасибо, мы уж как-нибудь без вас».
Историк, как придирчивый редактор,
А посему особенно в чести,
Кто изучив события и факты,
Их правильно сумел преподнести.
Переведеновский пер.
* * *
Мы сбились со счёта, в который уж раз
Не можем никак разобраться.
Свобода в итоге важнее для нас?
Иль всё же важней безопасность?
То видим «свободы» живые ростки,
Как «крышу» снесло у народа.
То вновь зажимают нас с вами в тиски,
И так не хватает свободы.
Не зря, кто мудрее, привыкли считать,,
Что как не нужны нам всем гласность
И право свой путь для себя выбирать,
Важнее всего безопасность.
К чему многочисленных прав хламудьё?
К чему демократии всходы?
Коль жизнь нам дороже, а ради неё
Не грех поскупиться свободой.
Конечно, столь многим любезный соблазн,
Мотив абсолютной свободы,
Так мир наш устроен, и дальше не раз
Ещё взбудоражит народы.
Но лучше, поверьте, прослыть палачом
Свободы, чем сбившимся в шайки
Дать волю, покуда опять не начнём
По новой закручивать гайки.
Столешников пер.
«СТРАДАНИЯ ЮНОГО ВЕРТЕРА»
На пустом, скалистом диком бреге
Свой, пусть и неписанный статут.
Так что амулеты, обереги
И другие цацки не спасут.
До костей пронизывая, ветер
Переходит временами в шквал.
Не взыщи, страдая, юный Вертер,
Что сюда по глупости попал.
И не жди, что здесь аборигенов
Местных хоть на капельку проймёт
Вновь души страдающей рефрены
И несвоевременный уход.
Не вздыхай, как прежде: «Ава, Отче».
К Господу особо не взывай.
Здесь всё прозаичнее и жёстче,
Северный глухой, холодный край.
И скупые вольности побеги,
(Вспомни про незыблемый статут),
На холодном, мрачном диком бреге,
Сколько ни старайся, не взрастут.
Муки бесконечных ожиданий,
Что переполняют молодёжь,
Тщетны и наивны, а страданий,
Как известно, к делу не пришьёшь.
Храм Троицы Живоначальной
* * *
Наш мир заполонили гады,
Повсюду ищущие выгоду.
Не то чтоб мы им с вами рады,
Да часто нет иного выхода.
Ведь мы, хоть вроде не кретины,
Не ведаем все их расклады.
И всё, жильё иль там машину,
Приобретаем через гадов.
С которыми, от вас не скрою,
Бессмысленно сегодня спорить,
Так мир заполнили собою,
Чтоб, якобы, благоустроить.
Заставив всякими неправдами,
Всё ради выгоды их грёбаной,
Дышать нас воздухом отравленным
И примириться с небоскрёбами.
Их философией, их взглядами,
Хоть вроде бы не несмышлёныши.
И очень скоро вслед за гадами
На сцену выползут гадёныши.
* * *
Что и душе бывает больно
Не ведая, не первый век
Живёт, покуда всем довольный,
Но равнодушный человек.
О прочих мало беспокоясь,
Под жизнерадостный мотив
Неукоснительно настроясь
На каждодневный позитив.
Практически неуязвимый,
Он не бунтарь, не диссидент
И не герой из столь любимых
Нам в прошлой жизни кинолент.
Коль выгодно, во всём послушный,
Где надо, холоден, как лёд,
Ну а поскольку равнодушный,
Считай – нигде не пропадёт.
Ведь равнодушие, как кома,
Впадёшь, а выбираться как?
И к равнодушию людскому
Уже все стали привыкать.
Иной его не видит даже.
Другой, вздохнув, махнёт рукой.
А третий равнодушно скажет:
«Подумаешь, я сам такой».
Но тем, кого оно достало,
Спешу напомнить поскорей,
Как, к счастью нашему, немало
Неравнодушных матерей
И тех, кому во тьме кромешной
Даётся Божья благодать –
Любить, иначе б мир наш грешный
Без них не мог существовать.
Котельническая наб.
* * *
У каждого из нас свой круг
общения, где все на ты.
Ответь мне, кто твой лучший друг?
И я скажу тебе, кто ты.
Единомышленник, что брат,
с которым спаян кровью, но
иметь на всё свой личный взгляд
покуда не запрещено.
Но может быть и запретят,
что в наши дни немудрено,
вновь обезличив всех подряд,
но, (ох уж эти наши «но»),
не сняв ни внутренний напряг,
ни доказав нам правоты
своей. Ответь мне, кто твой враг?
И я скажу тебе, кто ты.
* * *
«непоротое поколенье
не хочет, чтоб его пороли!»
Е. Сливкин
Прочтёшь порядком хроник, но
не обнаружишь к сожаленью
за сотни лет хотя б одно
непоротое поколенье.
Кого бы за любой косяк
рукою твёрдой и умелой
по малолетству или так
не драли бы для пользы дела.
За кем не шли бы по пятам,
за кем не наблюдали зорко,
чтоб вновь задать то здесь, то там
с утра торжественную порку.
Но молодёжи хоть бы хны,
«горячих» получив без звука,
надев и застегнув штаны,
спасибо, скажет, за науку.
Чтоб на основе вековых
норм долга, права и морали,
драть позже отпрысков своих,
как их самих когда-то драли.
К оглавлению...
